Just Do It

Посвящение: Всем вам. Всем тем, кто привык не спать в Сиэтле и потерял всякую надежду встретить Рождество с особенным человеком. Будьте терпеливы, уверенны в себе и не бойтесь остаться непонятыми. А ещё не переживайте, всё хорошее происходит именно в те моменты, когда это нужно. Просто сделайте это. С новым годом. Не забывайте наших прекрасных парней.       Чёрно-белый. Мир, в котором я живу. Чувства, утерянные во времени. Я.       Бесполезный, забытый среди таких же бесцельно бредущих по жизни людей. С отпечатавшимся знаком «не подходить» на тыльной стороне ладони. Мы все закрылись, спрятались за невозможностью поверить в собственные силы. Так было проще, менее болезненно принять правду, в которой никто из нас уже не будет полноценным. Бесцветным на фоне недавно выпавшего первого снега.       Но даже так было ужасно обидно оставаться одному в мире, где у тебя есть собственный соулмейт. Родственная душа, с которой тебе будет максимально комфортно и удобно. Всего лишь нужно дождаться своего человека, найти среди миллиардов чужих, ничейных душ. Словно у тебя зарезервировано место рядом с ним, и от тебя требуется всего ничего — подтвердить бронь.       Вот только это давно перестало быть правдой. Людям не свойственно ждать, да и смиренно разрешать союзы, которые, по их мнению, не принесут никакой пользы. Разве можно было выдать дочь императора за простого рабочего, а сыну одного из первых лиц страны заключить союз с другим мужчиной? Конечно же, нет. Это запрещённая любовь, которая ведёт нацию к погибели. Может ошибиться судьба, но не закон. Живите по правилам или научитесь скрываться, чтобы мы вас не видели, не знали, и наши дети не страдали из-за вас.       В моё время именно так оправдывали закон о пропаганде отношений соулмейтов. Переписывая историю, уничтожая книги, чтобы нового поколения не коснулось эта токсичная зараза под названием «любовь».       Я не был удивлён. Люди вообще любят проёбывать всё. Дай им хоть полнейшую утопию, они найдут способ всё уничтожить, чтобы реальность соответствовала тому, что творится в их чёрно-белой душе. Но, как говорится, в каждой семье не без урода. Точнее, не без меня.       Мои родители были соулмейтами, и хоть ненамного, но я знал про это чуть лучше остальных. Хотелось бы, конечно, больше, но мать с отцом всегда пытались защитить нас с младшей сестрой от мечтаний о том, что может никогда и не случиться.       «Зачем жить в сожалениях, — говорили они. — Просто смирись, что глаза никогда не увидят всех красок, которыми, на самом деле, разукрашен этот чёрно-белый мир».       Живи как все. За неимением желания ждать своего соулмейта, чтобы начать видеть краски, переступи через это, забудь, иди дальше. Найди любовь или её подобие, чтобы казаться нормальным. Дальтоником на всю голову, но здоровой ячейкой общества. Мёртвым изнутри, но живым снаружи.       Я тоже так мог. Тысячу раз на дню ругал себя за неспособность, упёртость, с которой ждал. Не искал, но и переступить через красивую сказку любви, которую рассказывали родители в детстве не мог. Меня мало кто понимал, но находились смельчаки готовые поддержать моё ожидание. Несчастные, застрявшие в собственных мыслях люди, такие же, как я.       По сути, у всех нас не было выхода. Видя всё в чёрно-белом цвете и привыкнув к холодным оттенкам, люди переставали верить в любовь, радугу и несуществующих единорогов уже на второй десяток жизни. Чтобы не оказаться разрушенными, разочарованными, когда придётся окровавленными руками собирать осколки от разбитых мечт. А это ждало большинство из нас.       Может, поэтому я не лез к людям, которые предпочли смириться и идти дальше. Если не душевно, то хоть физически найти подходящего партнёра, а потом уже можно с помощью самовнушения убедить себя, что всё хорошо. Что это мир такой, а не ты уже никогда не сможешь видеть. Различать цвета собственных чувств.       Я не лез, честно, но, вместе с тем, не хотел однажды проснуться рядом со своим партнёром и понять, что, на самом деле, он не мой, а просто замена, чтобы избежать одиночества. Понять, что когда-то я проебал шанс дождаться той единственной, рождённой именно для меня души.       А шанс был. Маленький, но всё же. Четыре года. Казалось бы, мало, чтобы всё послать к чёрту, но в то же время так много для того, чтобы успеть сойти с ума. Перестать не только верить, но и различать действительность, потому что вся жизнь происходит в мечтах, в цветных снах, которые приходят только к тем, кто находится рядом со своим соулмейтом. Я был одним из таких невезучих счастливчиков.       Я мог хоть часами бродить среди серой массы, выискивая того, кто сможет окрасить мой мир разноцветными красками и заставить чувствовать. Но, в тоже время, мог рваться домой, чтобы поскорее лечь спать и увидеть то чудо полноценной жизни, которое меня ждало рядом с моим соулмейтом. О да, я, конечно же, предпочитал последнее.       Срываясь после работы менеджера по продажам в простой, неприметной фирме, я мчался домой и, даже забывая поужинать, ложился спать. Там меня, как всегда, встречал неизвестный парень, лица которого я не мог разглядеть, но, даже с тем, считал его самым красивым человеком в мире. Моего роста, с длинными красивыми пальцами и такими родными, тёплыми руками. Они обнимали меня, дразнили и даже умудрялись доставлять удовольствие одними прикосновениями. Во сне я был абсолютно счастлив. Тот мир был переполнен красками, даже несмотря на то, что я всегда считал себя натуралом и встречался только с девушками. Моя душа знала больше тела. Я в это верил.       Не трудно догадаться, что после таких красочных, нереальных снов я себе места не находил, соглашаясь с родителями, когда те пытались отгородить меня от этого сумасшествия. С каждым днём мне было всё труднее просыпаться и видеть свою чёрно-белую пустую квартиру. Одеваться в серый классический костюм и плестись на остановку, где я мог увидеть таких же бесцветных, не выспавшихся людей.       А ведь среди них можно было заметить и счастливых. Не тех, кто сумел найти или дождаться своих соулмейтов и просто светился светом спокойствия изнутри. А тех, кто давно уже нашёл их замену и заставил себя верить, что это и есть счастье, которое они смогли ухватить у жизни. Всё, лишь бы не замечать на себе жалостливые взгляды близких и друзей, которые когда-то и сами потеряли веру и считают тебя чуть ли не психом, решившим встретить старость в одиночестве. Словно любовь это долбаный Санта Клаус, а ты — ребёнок, ждущий его в сочельник перед ёлкой с давно остывшим молоком и чёрствым, испорченным ожиданием печеньем.       Да, я не лез в решения, отношения других, но искренне ненавидел, когда те не обладали столь редкой для шаблонных людей тактичностью по отношению ко мне самому. Ведь, если ты не такой же, как все, проблема не может быть в целом мире. Только в тебе. Обязательно нужно заставить тебя ходить на свидания и подготавливать к конечному разочарованию, когда ты не встретишь своего соулмейта. Не «если», а именно «когда». Моих знакомых совсем не смущало, что они учат детей привыкать жить в темноте, в которой они научились выживать сами. Так лучше. Спокойнее что ли.       Я ухмыльнулся, запустив руки в короткие чёрные волосы и убрал длинную, мешающую сейчас чёлку назад. Иногда я слишком много думаю, забывая, что никто не может читать или слышать мои мысли. Поэтому не удивительно, что у меня было много друзей. Я был одним из тех трусов, которые держат своё мнение при себе, чтобы не раздувать конфликтов, но смело, с упорством отстаивают свои принципы у себя в голове. Я мог часами слушать друзей, которые расписывали мне преимущества отказа от соулмейта, с пеной у рта доказывающие, что это неестественно идти на поводу у какой-то судьбы, а не самому искать себе партнёра. Но, вместе с тем, каждый день я возвращался к себе домой и не мог дождаться тех сладких часов абсолютного счастья. Где я появляюсь перед ними вместе со своим соулмейтом, что вызывает у них паралитический шок, заставляя признать, что они были не правы.       Знали бы они, как я боюсь, что этот день никогда не настанет. Что это я был не прав, а жизнь уже подходит к своему логическому завершению. Остаётся лишь завести себе тринадцать кошек и большую тёплую подушку, с которой можно будет обниматься по ночам. Ведь, по мнению моих друзей, именно так выглядит будущее без любимого партнёра. Никак иначе.       И снова эти мысли вызвали у меня улыбку. Всё же приятно чувствовать себя адекватным среди «полноценных» и «счастливых», в отличие от меня, людей. Я посмотрел на свои пальцы, где виднелись еле заметные буквы парной татуировки и сжал руку в кулак. Осталось всего три буквы и четыре года, пока мне не стукнет тридцать. Потом уже не будет смысла. Неустановленная связь до этого времени теряет своё значение. Это, конечно, не исключает возможности встретить своего соулмейта, но уже никогда мы не смогли бы стать с ним единым целым. Чувствовать друг друга, как самого себя и вернуть в наши жизни краски. Так себе перспектива, если честно. Три буквы из тринадцати, которые появились у меня ещё в подростковые годы, когда я только приехал в Сеул и понял, что где-то в этом городе находится мой истинный партнёр. После чего с каждый новым годом пропадала одна из них.       «Peaceminusone»… Спустя десять лет превратилось в простое «one», а я так и не приблизился к своей цели. Эти татуировки всегда имели значение — связь с партнёрами. Об этом знали немногие. Всего лишь обрывки информации, которые дошли до моего времени. В моём случае это аббревиатура отражала моё английское имя. Seungri — Победа — Victory — V.I = знак Peace — I. Мне всегда было интересно, что это значило для моего партнёра.       За этими мыслями я не заметил, как подъехал мой автобус, и я поспешил влиться в ряд людей, которые были попроворнее заняв лучшие места. Впрочем, так было всегда, и мне не на что было жаловаться. Разве что сегодня я не смог провести немного времени со своим молчаливым другом по автобусным остановкам. Такая вот традиция: прийти раньше всех и вместе с ним терпеливо ожидать, когда остановка переполнится другими людьми.       Я часто вспоминал нашу первую встречу. Тогда ещё не знал имени парня и просто во все глаза смотрел на странно одетого, выделяющегося из толпы блондина. По крайней мере цвет его волос был приближён к светлому, в силу обстоятельств я мог различать только оттенки. Вообще мне казалось, что во многом я отличался от других людей. По крайней мере, так пытался оправдать свои способности.       Квон Джи Ён тоже особенный. Весьма знаменитый художник, но, несмотря на своё состояние, почему-то ездил на автобусах. А может, просто проводил со мной двадцатиминутные молчаливые свидания, боясь сделать первый шаг. Я хмыкнул, крепче схватившись за поручень и сосредоточившись на дороге, чтобы не пропустить свою остановку.       Конечно же, это всё были мои мечты, ведь у такого человека, как Джи Ён, уже был соулмейт. Нет, правда, я смотрел его интервью и видел картины. Блондин давно сменил цвет волос на чёрный и без утайки описывал собственные работы, где, по мнению ведущего, было просто сумасшедшее сочетание цветов. Его выставки были только для соулмейтов, высшей элиты, горстки людей из миллионов. Другие просто не могли по достоинству оценить его картины или обвинить в пропаганде, ведь мастер никогда не говорил, что у него есть партнёр, и не делал свои выставки открытыми. В сети гуляли его работы, все их видели и узнавали, но об этом не принято было говорить вслух. Как я уже говорил, хочешь — найди соулмейта и твори, чего душа пожелает, но не смей внедрять эту мысль в голову нормальных, без психических отклонений людей. Я бы сказал, кто из них на самом деле болен, но кому моё мнение вообще нужно.       Несмотря на невозможность понять искусство парня, я не мог не обращать внимание на старшего. Всего два года разницы, но такие разные уровни. Джи Ён рисовал свою собственную судьбу, используя все цвета радуги, я же тайно мечтал поскорее найти своего соулмейта, чтобы хоть на мгновение, на секунду прикоснуться к миру мастера. Претворить свои сны в реальность.       Я был младшим партнёром. Это уже родители не смогли от меня скрыть, так как с годами буквы на моей татуировке исчезали с доминантного соулмейта — с начала, в то время, как у моей половинки должны были остаться какие-то жалкие три начальные буквы, исчезающие под конец. Не очень ценная информация, но всё же было боязно, что судьба сыграет со мной злую шутку и свяжет с другим мужчиной. Ведь тогда пришлось бы… Я старался не думать насчёт этого.       Во всяком случае, в детстве, когда в шестнадцать я заявил родителям, что уезжаю из своего родного провинциального города в столицу, и подумать не мог, что закончу каким-то менеджером по продажам. Мне представлялся совершенно другой мир. Я мечтал быть на первых страницах. Если не на переднем плане, то в качестве сопровождающего. Человека, который мог бы вдохновлять всех тех, кто творил историю, искусство. Я хотел быть менеджером, но не таким. Продавать мечты, идеи, развивать таланты, но никак не впихивать людям никому ненужные товары.       Именно этим я и занимался с восьми утра до шести вечера, а приходя домой, ненавидел не только выпускаемую продукцию, но и самого себя. Может, поэтому мне так необходимо было сбежать в свои сны. Туда, где я почему-то был совершенно другим человеком. Нужным, необходимым, а главное — любимым. Хоть на короткое время мог представить себе, что это Джи Ён обнимает меня. Встречает после работы и спешит затащить в свою мастерскую, чтобы показать законченный новый шедевр. Рассказать, как и почему именно я вдохновил его на эту картину. Не из-за чего-то особенного, а просто потому, что это был я. Глупые, но такие родные мечты.       А потом наступал новый день и вновь нужно было возвращаться в ту реальность, где я никто и могу только гуглить имя художника, который, наверное, даже не знает о моём существовании. Просто живёт по близости и предпочитает общественный транспорт. В такие моменты мне очень хотелось позвонить друзьям и вновь услышать, какой я идиот, чтобы не сойти с ума от ожидания. Я был ещё тем мазохистом.       Сегодня мне повезло больше. Надев легкое черное пальто с высоким воротником, я прихватил зонт, чтобы не напороться на мокрый снег и поспешил на остановку. Там я и столкнулся со своим знаменитым другом. Тот, в отличие от меня, был укутан в огромных размеров куртку какого-то яркого, скорее всего розового, цвета и, как всегда, курил сигарету, раздражая немногочисленный народ, который в это раннее утро угрюмо ожидал своего автобуса. Я посмотрел на свободные джинсы мужчины и скривил губы, замечая ромашки не только на шапке хёна, но и на кроссовках от «Найк». Тот вообще разрисовывал всю свою одежду, даже если это были именитые бренды и каждая мелочь стоила по несколько тысяч баксов. Вот такой вот бунтарь-хиппи, плюющий на общественные правила. Но, как ни странно, мне это нравилось.       Даже навес был не для Джи Ёна. Он докурил и, достав новую никотиновую палочку, тут же сжал её между зубов, приласкав фильтр пухлыми губами. Мне нравились девушки, честно. Но этот мужчина давно уже заставил меня засомневаться в собственной ориентации. А иначе, как можно было объяснить собственные мысли, в которых парень нависает надо мной и этими губами обхватывает уже совсем не фильтр. Квон не обратил внимание на мой поплывший взгляд и, достав зажигалку, попытался прикурить. Вот только мокрый снег не позволил ему этого сделать и, за неимением другого выхода, он покосился на навес, под которым ему бы ничего не помешало. Именно тогда он встретился взглядом со мной, бессовестно следящим за ним из своего укрытия.       Я мысленно выругался сам на себя и, чтобы не выглядеть полнейшим идиотом, подошёл поближе, укрывая того под своим зонтом. Теперь мы стояли непозволительно близко, но Джи Ён смог наконец прикурить, благодарно кивая. Миссия была выполнена. Теперь нужно было свалить подобру-поздорову. Что, собственно, я и сделал, внутренне задыхаясь от сбившегося дыхания. Мою ориентацию точно нужно было пересмотреть. Причём, срочно.       Я даже обрадовался, когда увидел свой автобус, приближающийся к остановке. Так сильно хотелось сбежать от прожигающего мой профиль взгляда ореховых глаз. Я чувствовал себя жалким. Сам убеждал всех, что буду ждать своего соулмейта, но стоило встретить красивого, невероятного Квон Джи Ёна, как сердце предательски выскакивает из груди, предвещая неизбежную измену самому себе, своим принципам. Последний романтик, который засмотрелся на чужого соулмейта. Смешно, да и только.       В тот день я работал из рук вон плохо. Клиенты отключались, даже не дослушав описания товара. Да и как, если я сам себе уже не верил. Проблема была в том, что, не выполнив план, мне приходилось изощряться поднять свои продажи на следующий день. Это было куда сложнее. Стоит ли удивляться, что домой я вернулся в ужасном настроении. Не хватало ещё остаться без денег под новый год.       Решив послать всё к чёрту, не дожидаясь ночи, я завалился спать, забивая на общение с друзьями и даже на еду. Мне ничего не хотелось. Почему я просто не могу спать вечно? Кто-то бы назвал это депрессией, я же предпочитаю считать подобное поведение терапией. Ведь по-другому жить вообще не хочется. Это куда страшнее.       В ожидании сна, я лежал и смотрел на свою руку, где между пальцами виднелись три буквы. «One». Смешно, но когда-то я считал себя особенным. Думал, что для кого-то я единственный. Тот, кого ждут и потом никуда не отпустят. Кого я обманывал? В глубине душе я до сих пор в это верю, поэтому и жду, наверное. Не встречаюсь, не трачу время на других и только позволяю себе пускать слюнки на Квон Джи Ёна.       Но в своих снах, где не мог ничего контролировать, я давно уже принадлежал этому художнику. Отдавался ему, тянулся руками к его шее, выгибая спину, пока мужчина втрахивал меня в кровать до звездочек перед глазами. До полного понимания, что быть младшим партнёром не так уж и плохо. А потом можно лежать и смотреть, как эти длинные пальцы, которые ранее сжимали мои бёдра прикуривают сигарету. Я терпеть не мог дым и курящих людей, но этот мужчина был по-особенному прекрасен, выпуская полупрозрачные кольца изо рта. Его хотелось целовать и чувствовать на языке привкус почему-то приятной горечи. Ведь где-то в глубинах подсознания ускользало воспоминание об этом поцелуе.       Просыпаясь после таких ярких снов, я думал, что схожу с ума. Что Джи Ён просто издевается надо мной и, вместо того, чтобы быть со мной, со своим настоящим соулмейтом, создал, нарисовал себе своего собственного. Но это было невозможно. Да, родственных душ осталось совсем ничего, но были времена, когда люди и не знали, что в будущем будут жить в чёрно-белом мире. Я знал, эти истории передавались из уста в уста под кодом «совершенно секретно». Суровая реальность, где никто не сможет видеть цвета, пока не встретит своего истинного партнёра и не закрепит с ним связь. Безвыходная ситуация, как ни крути.       И снова автобусная остановка. Вновь Джи Ён курит сигарету, а я разглядываю его новый наряд. Точнее, черное безразмерное пальто и узкие, обляпанные краской джинсы. Вокруг шеи мужчины обвязан просто огромный шарф, может быть, красного или фиолетового цвета, а на голову сегодня модник нацепил панаму. Все смотрели на старшего, как на больного, но не признать, как всё это безобразие тому шло, не мог никто. В особенности, я.       Я не собирался бежать от правды. Думал об этом человеке. Видел его в своих запретных снах. В них мой мир окрашивался яркими красками и, благодаря этому, я мог дорисовывать цвета в своей голове. Например, ромашки, которые виднелись на сумке и значках на груди, наливались белым и жёлтым, а высокие ботинки и вовсе были заляпаны зелёными, желтыми и красными разводами. Впечатляющий безумный шляпник.       Практически всегда я спрашивал себя, о чём тот думает. Замечает ли мой взгляд. Считает ли Джи Ён меня сталкером, который выходит из дома в шесть тридцать, чтобы ближайшие двадцать минут молча смотреть на незнакомца. Даже если на работу мне к восьми, а дорога занимает не больше получаса. Хотел ли тот когда-нибудь подойти ко мне и познакомиться? Изменить, отказаться от своего соулмейта ради обычного придурка, вроде меня? Но всё это не имело никакого значения, потому что я был уверен, что, даже если хён смог бы полюбить меня, несмотря ни на что, он никогда бы не отказался от искусства, которое сразу же потеряет свои краски, как только связь с его истинным партнёром будет расторгнута.       Так больше не могло продолжаться. Мы сталкивались всего две недели, которые тот появлялся на остановке, но я еле сдерживался оттого, чтобы подойти и потрясти мужчину за воротник пальто, умоляя ответить на мои вопросы. Я устал быть один. Хотел послать всё к чёрту и любить, как все остальные. Разрешить себе чувствовать. Встретить этот новый год с кем-то, кого можно было назвать «своим». Хотя бы на одно мгновение. Очень тёплое, принадлежащее только мне мгновение.       Сорвавшись на самого себя за эти мысли, я послал всё к чёрту и направился обратно домой. Просто уже не мог. Не хотел так жить. Именно поэтому я считал четыре года слишком долгим временем. Я боялся сойти с ума уже в ближайшее время. Или понять, что давно уже обезумел, просто из упорства не хотел этого видеть.       Маленькая, полупустая квартира встретила меня раздражающей сейчас тишиной. Я так и не прижился здесь. Тупо ждал чего-то. Когда перееду, заведу семью или когда смогу элементарно называть постоянное пристанище домом. Всё, что меня окружало, было одной большой, закрытой от посторонних зоной комфорта. Сидишь себе, ждёшь, когда к тебе постучат в дверь, и твой соулмейт окажется на пороге с огромным букетом ромашек и надписью «Всё для тебя одного». Вот такая вот плохо продаваемая, невостребованная среди покупателей утопия.       Только вот раньше мне казалось, что это другие не правы. Что люди слишком рано сдались, ведь они не такие сильные, как я сам. Кто бы мне сказал, что какие-то несколько недель знакомства с Квон Джи Ёном сорвут с меня розовые очки. Нет, конечно, они и до этого были с трещинами и пробелами в логичности моих суждений, но сейчас я не мог даже видеть в них. Стоял на пороге своей гостиной, держа руку на включателе и задыхался. Ещё никогда у меня не было таких сильных панических атак. Слишком внезапно, словно кто-то решил не дать мне и минуты подготовиться, никакого времени, чтобы сбежать. Перед глазами проносились дни, недели, месяцы жизни в одиночестве. Без чужого тепла, оттенков, сплошная чернота. Одна большая чёрная дыра. И в этот момент меня прорвало. Я осел на пол и просто разрыдался. Впервые в жизни. Навзрыд.       Я не плакал даже когда, будучи подростком приехал на поезде в Сеул и имея гроши в кармане пытался найти себе работу. Даже слезинки не проронил, узнав, что у меня нет таланта ни для того, чтобы танцевать перед большой публикой, ни для того, чтобы петь. Эта страна, жизнь выбрасывали меня на обочину каждый раз, когда я пытался чего-то добиться. Всякий, кто был со мной рядом, постоянно твердил о моих заоблачных амбициях. Я не верил им, но молчал. Вставал после каждого падения, неудачи и доказывал всем, что они не правы. Что все эти годы я потратил не зря. Как же сильно я ошибался.       Ничего не изменилось. Все друзья просто позволяли мне быть рядом. Торгово-маркетинговые отношения. Десять лет самообмана и лжи. Никому ненужный мальчишка из провинции, который возомнил о себе бог весть что в мире, где давно уже живут чужим мнением и правдой. Чего я пытался добиться? Что доказать? Кому? Зачем идти по проложенным следам ведущим в никуда? Ради чего?       Я истерично смеялся над самим собой, охрипшим голосом задавая эти бесконечные вопросы в пустоту. И ведь никакого ответа. Никто не знал, как это — правильно. Счастливые люди не учат других жизни. Они, словно старейшины, смотрят на всех свысока и тщательно держат свой секрет в тайне. Молчат, словно счастье — это место, откуда не возвращаются с готовыми ответами. Оттуда вообще не возвращаются.       Обессиленный, так и не включив свет, я побрёл в свою спальню. Чтобы лечь в постель и притворится мёртвым. Для всех. Мне не хотелось спать и видеть сны. Ничего не хотелось, на самом деле. Но у моего организма на это были свои планы, поэтому, только прикрыв глаза, я сразу же провалился в новый красочный сон.       Мне снился Джи Ён. Предсказуемо. Но на этот раз я был по-странному одет в дорогой костюм и выходил из синего Порше напротив той самой остановки, где мы привыкли видеться. Зима брала своё, накрыв улицы снежным покровом. Несмотря на то, что я остановился у трассы, вокруг не было ни единого человека. Только я и моё личное помешательство, стоящее по другую сторону.       Старший, как всегда, курил, заметно дрожа под холодным ветром, что не помешало ему быть одетым в полосатую маячную кофту, виднеющуюся под кремовым лёгком пальто на распашку. Мы долго стояли и смотрели друг другу в глаза, пока я, сам от себя не ожидая, медленно пошёл в сторону мужчины. Это напоминало сцену из кино: слишком красиво падал снег, виртуозно огибая меня, чтобы незаметно осесть на длинных ресницах. Джи Ён улыбался. По-своему, совсем чуть-чуть, но всё же. Он затянулся, а потом выкинул недокуренную сигарету, не отрывая от меня взгляда. И я рискнул. Притянул к себе и поцеловал, даже не закашлявшись, втянув в себя украденный глоток воздуха вперемешку с дымом. Именно такими были на вкус обветренные, но такие желанные губы. Горькие, холодные, с нотками ожидания. Словно мужчина проторчал на остановке грёбанную вечность, пока я не решился подойти к нему и согреть. Словно по мне скучали каждую миллисекунду бесконечного ожидания.       После чего меня резко выкинуло в реальность. Нет, не так. Я, наконец, очнулся ото сна. Сбежал оттуда в действительность, где кошмаром под названием «Жизнь» можно было управлять. В отличие от моих снов. Я вскочил с кровати и, отдышавшись, схватил телефон, чтобы не дать себе времени передумать. Один звонок боссу — и две недели подготовки нового сотрудника на моё место, после чего я мог быть свободен.       Это не было необдуманным решением. Всё к тому и шло. Мои встречи с Джи Ёном и, как следствие, недавняя близость со старшим. Именно момент под зонтом, когда ореховые глаза встретились со мной взглядом, показал, как жалко я вёл себя последние недели. Меня не узнавали. Не обращали на меня внимание, и я попросту обнадёживал себя мыслями о Квоне. Даже с тем, что я чётко понимал, что мы не могли быть вместе. Дальше всё было бы только хуже. Этого я себе уже позволить не мог. У меня не было на это ни времени, ни нервов.       Мне понадобился примерно месяц, чтобы попрощаться со своим временным пристанищем и успеть объяснить и себе, и друзьям, что я всё делаю правильно. Конечно же, не обошлось без бессонных ночей, пока организм привыкал восстанавливать энергию без нескольких часов марафона по несбыточным мечтам. Я менялся. Не особо быстро, но это было моим началом. Прагматичным, серым, но таким необходимым началом.       Я перестал спать на ходу, грезя о другой жизни, согласившись жить в мире, где я мог чего-то добиться. Никакого комфорта, только упорный труд и распланированная до старости жизнь. Мне надоело ждать. Не хотелось мечтать, но и жить, как все, я не собирался. Может, поэтому через несколько месяцев полнейшей безработицы мои старания возымели успех.       Я использовал все свои знания, старые связи с именитыми клиентами, чтобы устроиться в одну из крупнейших компаний, продюссирующую молодые таланты и курировать несколько артистов. Быть менеджером, но уже работать непосредственно с людьми, а не с покупателями. Ещё через год я смог себе позволить новую квартиру, а на двадцать восьмой год жизни обзавёлся машиной, той самой, о которой всегда мечтал. Синий Порше прекрасно смотрелся в моём гараже.       Моя жизнь полностью изменилась, превращая меня в циника. Да, я закрылся, надел защитную маску и начал путешествовать по всему миру со своими подопечными. Потом решил не останавливаться и, с помощью друзей, нашёл спонсоров, открыл собственную компанию. Маленькую, но свою. Конечно, оставалась ещё личная жизнь, которая волновала многих, кто хотел залезть в мой кошелёк или постель, но уходил с пустыми руками и неудовлетворённым желанием. На это не было времени. Я спал по четыре часа и соглашался только на незначительные встречи с девушками, чтобы снять напряжение. Тупо заткнуть, уничтожить романтика притаившегося глубоко внутри меня.       Обманывать себя не было смысла. Стоило мне поспать чуть дольше, до дрёмы, где меня вновь встречали цветные сны, как перед глазами появлялся Джи Ён, ждущий дома. В нашей спальне. На нашей кровати. Мужчина смотрел на меня с упрёком, но по-прежнему улыбался. По-прежнему ждал.       Такие сны убивали. Возвращали в те дни, когда я ненавидел себя. Когда лучшие минуты в моей жизни ассоциировались с автобусной остановкой, молчаливым художником, одетым так, будто он не от мира сего, и бесконечными снами, которыми я жил. Они возвращали мне мечты, не принадлежащие ни мне, ни реальности, которая меня окружала.       Именно они подтолкнули меня отбросить страхи и пойти на новую рождественскую выставку Квон Джи Ёна. Почему-то она была открыта для всех. Даже для тех, кто не мог оценить его работ. Для таких, как я. Но меня уже давно не волновали подобные мелочи. Я вырос, заматерел и хотел просто уничтожить последнюю надежду, тлеющую в моей груди, как сигарета в руках старшего.       В холле меня встретил стенд с обувью от бренда Квона в сотрудничестве с «Найк». Чёрные, с виду неприметные кроссовки никак не вязались в моей голове с модным, вечно заляпанным краской Джи Ёном. Но достаточно было посмотреть ролик, где черный цвет со временем слезает с поверхности, открывая всевозможные оттенки, как всё вставало на свои места. К тому же ромашка на язычке говорила о многом. Например, о принадлежности к художнику. Я усмехнулся сам себе, проходя дальше.       Там меня уже ждал стенд со всевозможными аксессуарами, даже бутылочками воды с такой же концепцией. Нужно было выпить всю воду, чтобы черный цвет сменился красочными кляксами. Жаль не мог оценить всю прелесть этих работ. И я не был в этом одинок, вокруг была толпа народу, особенно фанаток Квона, которые пищали только от возможности встретиться со своим кумиром. Мне казалось, что они и понятия не имеют об искусстве. Как, впрочем, и я сам. Вплоть до того момента, пока не переступил порог главного павильона, где всё было усыпано ромашками, а на стенах висели работы Джи Ёна.       Надпись на самом верху гласила «Peaceminusone» в то время, как выставка называлась «All for one». Абсолютно одинаковые черные квадраты картин вызывали недоумение. Никто не понимал, что хотел этим сказать мастер. Я замер, смотря на надпись и название выставки, еле сдерживая подступающую к голове панику. Горло сжималось в спазмах и грозило перекрыть мне кислород, если сейчас же не возобновлю подачу его в лёгкие. Но, я не мог. Боялся подавиться воздухом. С другой стороны, это объясняло подступающие к глазам слёзы. Потому что этого не могло быть по другой причине. Нет.       У Джи Ёна был соулмейт. Ведь так? Он точно не назвал свой бренд и выставку в честь меня. Нет же? Ведь не мог же я быть полнейшим идиотом, не догадываясь, что эта аббревиатура так же подходила имени знаменитого художника. Инициалам ДжиДи, которые, собственно, и представляли знак «peace» из которого убрали чёртову одну палочку. Моё «one».       Заставив себя дышать, я перевёл взгляд на маленький экран старинного телевизора, где Квон о чём-то вещал на повторе. Там же показывали вырезки, где он сперва разрисовывает всё яркими красками, а потом закрашивает чёрным. Он сидел на поляне окружённый ромашками и прокручивал в руках пару стебельков, словно хотел собрать свой собственный букет. Через минуту мне даже удалось переключить внимание на субтитры.       «Что я хотел сказать этой выставкой? М-м-м… Наверное, мне просто захотелось поделиться с вами своим миром. Искренне, ненавязчиво заставить вас увидеть краски моего сердца, даже если вы не можете их видеть. Как и я. В таком случае, как у меня получается рисовать и творить? Всё просто. Я не смотрю глазами, а чувствую душой. Я буду горд, если хотя бы один человек после моих робот подойдёт ко мне и скажет, что я помог ему увидеть. Вдохновил смотреть сердцем. Даже если меня после этого посадят за пропаганду… Что ещё я мог бы добавить?.. М-м-м… Если ты видишь это, помни, что ты находишься под всем этим чёрным. Загляни в своё сердце и ты увидишь… А ещё… Прости меня. Я жду тебя. Как всегда».       Я снова плакал. Снова из-за этого чёртового придурка. А потом долго смеялся, напугав всех вокруг. Но мне было плевать. Потому что самыми главными были пальцы старшего, показанные крупным планом. А точнее, затёртая татуировка, которая заставила моё сердце прозреть. Одна буква моего личного счастья. Судьбы, которую я так долго от себя гнал. «P» от выцветшего с годами «Peaceminus» без идеально подходящее ему «One».       Я сорвался к выходу. Не думая. Забыв про свои собственные правила и планы. Сейчас важно было успеть. Приехать раньше, чем всё проебу. Теперь было понятно, почему в городе было так мало народу в канун рождества. Почему все ехали на одну из самых грандиозных выставок в Сеуле, а я в одиночестве пересекал две сплошные, направляясь в противоположную сторону. Плевать на штрафы. На кону стояло куда большее, чем деньги. На кону были мои мечты.       Затормозив у забытой, но такой родной автобусной остановки, я вышел из машины и только тогда понял, что всё это время практически не дышал. Я смог выдохнуть увидев Джи Ёна, курящего сигарету, не изменяющего себе и моим снам. Улыбнулся, понимая, что они никогда не были просто снами. Почему-то мне не было обидно, что ни в одной из книг про соулмейты не было написано про способность увидеть будущее с истинным партнёром ещё до того, как вы встретитесь. Даже родители были не виноваты, так как просто хотели уберечь меня от ненужных ожиданий. Я давно уже понял, что инструкции к счастью не прилагается. У каждого оно своё.       Надпись на светофоре загорелась зелёным, разрешая пешеходам продолжить свой путь. И я сделал первый шаг навстречу, замечая несвойственную снегопаду радугу в лучах зимнего солнца. И пусть эти мгновения напоминали сцену из кино. Я был уверен, что это не сон. Потому что я смог заглянуть в своё сердце и там был он — Квон Джи Ён.       Я знал, что будет дальше. Как и вы.

***

      Безнадёжный. Мир в котором я живу. Мечты, утерянные со временем. Я.       Отчаявшийся, возненавидевший каждого, кто стремился залезть под кожу, быть нужным в этом ненужном никому мире. Я терпеть не мог праздники и снующую повсюду серую массу глубоко безразличных людей. Не мог их в этом винить, так как был ничем не лучше. В восемнадцать умудрился всё просрать.       Вновь прикуриваю сигарету, заебавшийся ждать своего соулмейта на холоде. Но выбора, как такого не было. Сам же от него сбежал, когда встретил подростка, только что приехавшего в Сеул, мирно спящего на остановке. Татуировка на пальце парня говорила громче слов. И, хоть я с детства решил послать всякие там примочки с родственными душами, понимая как всё это неестественно и несправедливо, я не мог упустить возможность хотя бы воспользоваться маленькими преимуществами их связи. Точнее, поцеловать мелкого, чтобы протянуть прозрачную, но прочную нить между ними. Тот не почувствовал. Ну, и слава богу, как я тогда думал. Дураком был, не иначе.       С каждым годом становилось всё труднее довольствоваться лишь полутонами, которые стали мне доступны после становления связи. Мне хотелось большего и понадобилось очень много лет и проходящих партнёров, чтобы не сойти с ума от одиночества, прежде чем я решился найти своего соулмейта. А точнее, Ли Сын Ри, который до ужаса напоминал загнанного воробья, всё ещё мечтающего высоко взлететь и улететь подальше отсюда. Подальше от меня.       Я не посмел к нему подойти. Не тогда, когда в голове всплывали все девушки, которыми я заполнял свои ночи, чтобы не думать о парне. Не после того, как бросил истинного, взяв то, что хотел, но не решившись остаться рядом с ним. Дать нам шанс. И хоть время нещадно летело, рискуя оставить меня без возможности когда-либо увидеть все краски этого мира, я крепко сжимал сигарету между зубов и ждал, какое решение примет Сын Ри.       Я думал, что увижу его, пересплю разок и получу всё, чего хотел, после чего вновь исчезну, чтобы не беспокоить парня. Дам ему найти себе достойного партнёра и принадлежать тому, кто это оценит. Почувствует что-то в ответ. Сейчас, вспоминая свои мысли до нашей повторной встречи, я долго и горько смеюсь до слёз перед глазами. Судьба не просто так находила каждому по соулмейту. Она знала. А я — нет.       Погряз где-то в своих детских желаниях быть не таким, как все. Единственным в своём роде. Отказаться от истинного, даже если его встречу. Ведь так будет правильно. Я знаю себя лучше, чем какие-то там примитивные инстинкты. Смогу найти кого-то такого же яркого и оригинального, понимающего моё искусство, мои идеи, надежды, нежелание тратить эмоции на людей, когда холст в моей комнате уже неделю стоит белоснежно чистый, не тронутый моими мыслями. А может, никого не буду искать и буду независимым, принадлежать только кисти и радуге, оттенки которой могу различать, но увидеть, прочувствовать так и не научился. Так я думал. Назвав себя идиотом, я искренне сделал себе комплимент. Всё было куда хуже.       Я влюбился. Как только увидел парня, спешащего к автобусу, чтобы не опоздать на свою скучную, неприметную работу. Прямо там и тогда. Утонул в желании протянуть палец и разгладить милую складку между нахмуренных бровей. Потом приласкать покрасневшие на холоде и непродолжительного бега щеки и, наконец, искусать в кровь созданные для поцелуев ярко-алые, облизанные в тысячный раз губы. Сын Ри вырос. Вырос, чтобы уничтожить всякий мой контроль и здравомыслие. Одна мысль о том, что я хотел отдать его кому-нибудь, приводила в ужас. Мне хотелось треснуть себя прямо там, чтобы больше никогда не отказывался от того, что по природе принадлежало мне. Это было чудо, что у меня до сих пор оставался шанс.       И я ценил. Исподтишка наблюдал за парнем, из-за него же чуть ли не скуривал по пачке в день и рисковал слечь в больницу с безбожно прокуренными лёгкими. Но по другому я не мог. Не чувствовал себя живым и всё больше тянулся к младшему, желая потребовать от него взаимности. Меня останавливали только сигареты и вонь, которую Сын Ри мог почувствовать, реши я с ним поговорить.       На второй день я уже переехал в район своего соулмейта и каждый день ни свет ни заря тащился на остановку, чтобы его увидеть. Попредставлять, что этот малыш вскоре поймет, кто я такой и сможет дать мне шанс. До этого времени нужно было находиться рядом, чтобы не дать парню возможность сбежать от меня. Это было трудно. Пару раз я просыпал, но ещё хуже было от мысли, что Сын Ри глубоко плевал на меня. От моей татуировки осталось всего три буквы, а младший даже не делал попыток увидеть ёё. Пока однажды не помог мне прикурить, встав рядом и укрыв под своим зонтом.       Именно после этого парень пропал. Исчез и даже уволился с работы. Конечно же, я понял, что он увидел тату, что нас связывала, и сделал свои выводы. Это был его выбор, я поступил не лучше, сбежав, не дав нам и возможности быть вместе. Дальше было бессмысленно себя обманывать и тешить хоть какими-то надеждами. Мои родители не были соулмейтами и смогли найти утешение, некое подобие любви друг в друге. Чем я хуже, думал я.       Хуже. Мне понадобилось пару лет, чтобы понять, что я не такой пустой внутри, чтобы пускать к себе в сердце другого человека. Я был переполнен любовью к Сын Ри, независимо оттого, могли мы быть вместе или нет. И, хоть я и ненавидел эти чёртовы праздники, одна мысль провести рождество с любимым человеком толкала меня попробовать, хотя бы извиниться известным мне способом, чтобы доказать себе, что я сделал всё, что мог.       Поэтому впервые в жизни я готовил подарки и даже поставил ёлку у себя дома, чтобы на случай благоприятного исхода пригласить партнёра к себе. Нет, не так. Украсть его и спрятать от чужих глаз, чтобы никто не смел прикасаться, искать взаимности у моего малыша. Единственное, чего я не учёл и что сильно ударило по моим нервам, — каждая минута ожидания Сын Ри на остановке, била по вискам, убивая во мне надежду дождаться любимого. Может, тот вообще не пошёл на выставку. Сейчас, меня не волновало, что партнёр не будет ценить моё творчество или понимать меня с полуслова. Лишь бы был рядом и только моим. Язык искусства был очень схож с языком любви. Его так же могли не понимать, но оставаться равнодушным не мог никто.       И мне повезло. Я успел понять, как глубоко ошибался, отталкивая свою вторую половинку. Как и Рождество, которое тянуло ко мне свои холодные руки и пыталось встряхнуть, взбодрить на будущие подвиги. И я не подвёл. Сжал в своих объятиях Сын Ри, который всё-таки понял моё послание и пришёл. Парень сделал первый шаг, позволяя мне подхватить его инициативу и уже безнаказанно планировать наше совместное будущее. Спрятать своё когда-то бегущее от собственного соулмейта сердце в чёрную, лишь слегка пропускающую свет коробку и доверчиво вручить её младшему. И пусть это всё было образно, и никто не знал, почему я перебил свою татуировку на руке, но тот, кто должен был, всё прекрасно понял. Ведь в темноте, под всем этим чёрным было моё сердце. И я его уже давно отдал одному очень особенному человеку.       Я знал с кем проведу это Рождество. Как и вы.