— Николай Благослов. Летописи Кесарей Севера.
***** Александр был счастлив, лежа в объятиях любимой. Сон настиг его в любовной истоме, и пробудился он лишь глубокой ночью, припав головой к ее мягким грудям, в сплетеньи ее рук и волос. Воздух под меховым покрывалом был тепл, и влажен, и пропитан мускусом. Он вздохнул и отодвинулся немного, зная, что разбудил ее, зная, что пришло время слов и поцелуев, прежде чем утро и Годри вновь напомнят ему о королевском долге. — О чем ты думаешь? — невнятно шепнула она, всё еще в полусне. — Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда, — ответил он. — Навсегда — это так долго, — в ее голосе мелькнула улыбка. — Два дня в постели, и ты затоскуешь о своей лошади и своем Наперснике, спрашивая себя, чем он занят, с кем говорит, что замышляет. Александр высвободил руку, которой обнимал ее плечи, и привлек ее к себе. Она была высокой женщиной с пышной грудью и бедрами округлыми, как у лани, но казалась маленькой и хрупкой подле мускулистого тела своего любовника. — Я не остался бы в постели, — сказал он ей. — Я гулял бы с тобой в садах и скакал по лесам с соколом на руке. Я играл бы в Башни с твоим отцом и учил твоего младшего брата держаться в седле. И каждую ночь я лежал бы рядом с тобой, склонив голову на свою излюбленную подушку. Какая ты мягкая, — продолжил он, обхватив ладонью ее грудь. Розамунда приникла к его шее, спрятав лицо в шелк волос, но промолчала. — Что с тобой, ты чего-то боишься? — прошептал он. — Ты дрожишь, будто лань, ждущая приближения охотника. Чего ты боишься? Я здесь и я стою меж тобою и любым злом. — Любым ли? — едва слышно откликнулась она. — Конечно. — Он приподнялся на локте, силясь проникнуть взглядом в сумерки ее лица. — Что это, любовь моя? Чего боится возлюбленная Короля? — Тебя, — ответила она. — Его. Годри. Закона Земли, который правит всем, что ты делаешь. — Не всем, — возразил он, смеясь. — Это не Земля посылает меня в твою постель ночь за ночью. И Годри не сказал против тебя ни слова. — Но он недоволен. Как может быть иначе? Я отняла тебя у него, разрушила ваши узы, я… — Хватит. — Александр сел, отыскал трутницу и зажег свечу. Увидев, что она плачет, он потерся лицом о ее лицо, успокаивающе проводя языком по шее, но слезы ее всё лились, пока он не рассердился. — Говорю же тебе, бояться нечего, — повторил он. — Но если ты не веришь, что у меня хватит сил защитить то, что принадлежит мне, я оставлю тебя твоим рыданиям. Быть может, я вернусь, а быть может, нет. Меня вовсе не прельщает захлебнуться в соленой воде. Розамунда села в постели и отерла лицо льняной простыней. — Я ношу ребенка, — призналась она, — твое дитя. Александр воззрился на нее, глаза расширились на длинном лице, а потом вскрикнул и рассмеялся, прижимая к себе ее, и мех, и лен. — Давно ли ты знаешь? — Он перемежал вопросы поцелуями. — Почему не сказала мне? Как могла ты думать, что я рассержусь? Когда он родится? Как мы назовем его? Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя? Он не давал ей времени ответить, но целовал снова и снова, пока поцелуи не сменились объятьями, а объятия — сном, и настало утро, прежде чем они вновь заговорили о будущем ребенке и о Годри. — Всё очень просто, — говорил Александр. Натянув через голову расшитую тунику, он тряхнул длинными светлыми волосами. Вплетенные в них камни звякнули, когда он откинул волосы на плечи. — Годри согласится, чтобы ты поселилась в Кесаревой Роще. У него нет выбора — он связан со мной так же, как и я с ним. От наших обрядов зависит его могущество. — Всё совсем не просто, — возразила она, но он не услышал, лишь потерся щекой о ее голову и покинул ее. Снаружи воздух был свеж и влажен, отдавая древесным дымом и конским навозом. Александр вдохнул поглубже и неспешно двинулся от дома Розамунды к Кесаревой Роще, своим палатам, тренировочным полям и к кущам Годри. ***** Он нашел Годри в сокровеннейшем из священных мест: расположившись в объятиях кресла, выточенного в форме огромного дуба, тот писал что-то в книге в кожаном переплете. — Милости прошу, мой король, — произнес он, когда юноша приблизился. — Знамения предвещают новой Сеяние. Дорога определена, и имена дев названы. Мы едем завтра. — Нет. Годри оторвался от своих писаний. Это был смуглый, крупный, схожий с медведем мужчина с лицом по-медвежьи грубоватым и глубоко посаженными маленькими глазами, над которыми нависали тяжкие брови. — Полагаю, что не расслышал тебя, мой король. — Ты можешь расслышать, как прорастает семя, — с вызовом ответил Александр. — Я не готов к сеянию. Я уже совершил его. Годри пожал плечами. — Два года тому. Настало время. А последнее пришлось тебе по душе. — Два года назад я не знал Розамунду, — возразил король. — Тебе нужны дети. — У меня есть дети — больше сотни, по последним подсчетам. — Одна сотня, три десятка и два, — уточнил Годри, поглаживая седеющую бороду. — У твоего отца их было более трехсот. Король фыркнул. — Одна сотня, три десятка и три. Розамунда в тягости. И я не покину ее, чтобы спариваться с сотней одурманенных и привороженных девственниц, чьих лиц я не увижу, чьих голосов не запомню, — только лишь затем, чтобы пополнить армию моих возможных преемников. Я люблю ее, и я намерен поселить ее здесь, пока ребенок не появится на свет. Годри отложил перо и книгу. — Ты поселишь женщину в Кесаревой Роще? — Да. — И где она будет жить? — В моих покоях, со мной. — А что станет она там делать? Все, от самого юного из принцев до самого почтенного из колдунов, занимают свое место в великой магической цепи, связующей нас с Землей. И где же место для нее? Ноздри короля затрепетали и он упрямо склонил голову. — Розамунда — моя опора и моя половина. — Мог ли ты забыть, мой король? Я твоя опора и твоя половина. — Своей внушительной лапой Годри ухватил короля за запястье. Когда он вывернул ему руку, чтобы показать гирлянду из плюща и дуба, вытатуированную вокруг мускулистого королевского предплечья, рукав его собственного плаща соскользнул, открывая листья падуба, юной зеленью прораставшие из плоти его руки. — Я не забыл, что связан с тобой, — процедил король сквозь зубы. — Мне никогда не забыть об этом. — Тогда как смеешь ты говорить об опорах и половинах? — прорычал Годри, отшвырнув от себя руку короля. — Как смеешь ты говорить мне о женщинах? Женщины подобны Земле. Они — пахота, предназначенная королю, чтобы бросить семя будущих поколений. Лишь простой смертный принадлежит одной женщине. — Я люблю ее, Годри. — Твой долг любить меня. — Я страшусь тебя, — признался король. — И жажду упоения, которое испытываю, когда мы соединяемся в ритуале силы. Это не любовь. — Это любовь меж чародеем и королем. Любовь, в которой ты клялся мне. — Я не знал, — вскричал юный король. — До Розамунды я не знал ни отрады, ни покоя, ни счастья. Я заново родился в ее объятиях, и я больше не тот, кто клялся любить тебя и только тебя до конца своих дней. — Значит, ты больше не король? Не находя слов, король с негодующим воплем бросился на колдуна, оскалившегося в ухмылке. Листья падуба вздыбились на его руках, а черные глаза метали молнии из-под кустистых бровей. Он перехватил королевские кулаки сильными, как тиски, руками, и сцепился с ним, напрягая каждый мускул. Захват, бросок — и король ничком распластался на земле, а Годри, стоя на коленях, навис над ним, удерживая за запястья и длинные волосы. — Повинуешься? — прорычал Годри. — Нет, — выговорил король в траву. Годри потянул плененные запястья вверх, пока не затрещало каждое сухожилье королевской спины, а плечи напряглись, грозя выскочить из суставных впадин. А потом с гневным возгласом отпустил его. — Ты — не мятежный колдун, — объявил он, — чтобы подчиняться мне со стенаньями и мольбами. Ты — мой Король, и я — твой Чародей. Мы служим Земле рука об руку. Король перекатился на спину, тяжело дыша. — Я не стенал. — И не молил. Ты предпочел бы откусить себе язык, не так ли? Потому-то я и выбрал тебя из многих маленьких королей, и привел тебя к испытанию. Ты — воин, а не любовник. — Я могу быть обоими. — Лишь со мной. Помни, теперь ты куда менее человек, чем прежде. Король лежал неподвижно, заслонив глаза татуированной рукой. А потом заговорил, улыбаясь своему колдуну, вассалу и господину: — Я всё еще вполне человек, чтобы заключить сделку. Я приду в твою постель и исполню свою часть ритуала силы, я возглавлю войско против Короля Юга, когда переговоры зайдут в тупик. Розамунда же поселится в Роще и станет жить там в мире и почете. — Пока не родится ее дитя, — заключил Годри. Король поднялся одним движением — высокий, приметный на фоне темной листвы. — Хотя бы пока не родится мое дитя. ***** Гласит Песнь Кесаря, что припадал король с молитвой к Земле, дабы дитя было девочкой, что разделит долю матери своей, но не участь отца стать служителем Земли, будучи разом ничтожней человека, и величавее него. Но была Земля глуха к его мольбам, ибо на свет явился мальчик, коему суждено было о пятой весне быть отнятым от матери своей, дабы взрасти среди принцев, семя от семени отца своего.— Николай Благослов. Летописи Кесарей Севера
***** Скрестив ноги, Годри сидел на камне, затачивая нож. У него за спиной был холм, пещера и глубокий студеный ручей. Перед ним простерлась небольшая прогалина, устланная мхом и цветущими лозами, с овалом глубокого озера, отражавшего, будто око, безоблачное небо. Близился полдень. Скоро появится король. Он знал цену своего владычества с самого начала. Они все знали — сыны короля — с того дня, как их, пятилетних, приводили в Кесареву Рощу. Короли посвящали свои жизни Земле, отдавая ей свои руки, и разум, и семя. И умирали, отдавая ей свою кровь. В отдалении протрубил охотничий рог, ясно и звонко в летнем безмолвии. Вокруг поляны взволновано шептались дуб и плющ, а по озеру бежали мурашки зыби. Годри отложил в сторону оселок и попробовал пальцем блестящее темное лезвие. Оно входило в плоть глубоко и почти без боли. Удовлетворенный, он прикрепил нож на пояс и поднялся. Земля трепетала под его босыми ступнями, побуждая клониться стебли. Она была взбудоражена, чувствуя запах крови. Или, быть может, разгневана нанесенной обидой, или испугана, откликаясь страху короля. В Земле не было ничего людского, и никто из людей не ведал, что она чувствует. Годри, однако, знал ее волю, ибо любил ее больше, чем всякого из своих королей. Он склонился, приложив руку к земле, поглаживая, утишая. За поляной послышался треск веток, дробный цокот высекающих искры из камня копыт и гомон мужских голосов, кричащих: «Олень! Олень!». Годри выпрямился, твердо упершись ногами во влажную почву и мох, и стал ждать. Нечто схожее с белым облаком застило кусты падуба на краю прогалины. То был белоснежный олень с прекрасными ветвистыми рогами, его светлые бока были окраплены кровью и исхлестаны зеленью в стремительном полете сквозь лесную чащу. Он вырвался на поляну и, достигнув озера, замер, бока его вздымались, нос погрузился в прозрачную воду. Годри окликнул: — Александр. Олень вскинул голову, навострил уши и затрубил. На сливочной шее блеснула золотая цепь и зардела шерстяная тесьма, алая, будто свежая кровь. — Ты не намерен уступить, правда? — пробормотал Годри почти с нежностью. — Вот почему я выбрал тебя. Вот почему ты мог стать величайшим из наших королей. Теперь эта честь перейдет к твоему сыну. Олень замер. — Так не должно было случиться, — продолжал Годри. — Не теперь, не сейчас. Я мог бы позволить тебе тешиться, играя семьянина с твоей наложницей и сыном в Кесаревой Роще, еще года два или три. Когда бы ты не замыслил бежать на Юг, к нашим исконным врагам. Годри отстранился от земли и двинулся, будто ступало дерево, к озеру и белому оленю. — Ты замыслил бежать с женщиной и ребенком, похитив у Земли свои руки, свой разум, свое семя, свою кровь. Ради любви. Ради людской любви. Годри уже мог дотянуться до оленя, чьи ноги вздрагивали в порыве броситься прочь, а ноздри раздувались в порыве ринуться в атаку. — О да, — сказал Годри. — Ты храбр, ты могуч, ты красив. Земля станет сильнее, испив твоей крови. Годри выхватил беспощадный нож, и глаза оленя распахнулись — синие, как озеро у его ног, и человечий лик негаданно проступил в узкой оленьей морде. Он гордо вскинул голову и солнце сверкнуло алмазом на зеркальном клинке, и рубином вспыхнуло в крови, хлынувшей из белоснежной шеи. Еще долгий миг стоял Король Александр у края озера — нагой мужчина, увенчанный короной оленьих рогов, в покрове пелен алой крови и светлых волос. А после рухнул на мох. Годри опустился на колени у тела короля и трижды вогнал в землю нож, очищая его. А затем закрыл синие глаза, поцеловал приоткрытые губы и вскинул тело на плечо, чтобы перенести его в пещеру. ***** И идет молва, что был сыном Розамунды Монтджой, прозванный Дипломат, избранный Элариком, преемником Годри, и испытанный о семнадцатой весне своей, сочетавшийся узами с Королевою Юга, дабы жить с нею как Кесарь новой земли в стольном граде ее, вкупе с Чародеем и Наперсником своим. И жизнь его была столь же длинна, сколь кратка стала жизнь отца его, вписанного в Табели Королей Александром-Оленем, ибо был он при жизни норовист и горяч, и умер, орошая Землю кровью своей.— Николай Благослов. Летописи Кесарей Севера