Подслушано в учительской

Буду краток. Меня зовут Антуан Гризманн, и я… Я просто невероятно задолбался. Декабрь в Париже — четвертый месяц осени. Сложно представить себе более мерзкую и промозглую погоду, чем в последний месяц календарного года. Нынешний год не стал исключением, и парижане просто молили небеса, чтобы весь этот ужас наконец прекратился. Признаться честно, я и сам устал от бесконечного липкого дождя вперемешку с периодически срывающимся мерзким, мокрым снегом. «В такую погоду не нужно заниматься делами, — рассуждал я, перешагивая лужи, невесть откуда взявшиеся на пути к метро. — В такую погоду нужно сидеть дома, смотреть в окно, пить чай, слушать Луи Армстронга и, возможно, писать стихи. Да! Отдыхать и саморазвиваться! А не… А не вот это вот всё». Однако «вот это вот всё» никуда от меня не девалось, а потому каждое утро я бодро (ну, или почти бодро) подхватывал сумку и, изображая полнейший экстаз от всего происходящего, шёл на работу, где меня ежедневно ожидал ворох проблем. *** На моём рабочем месте существует прекрасная традиция: каждый первый понедельник месяца мы собираемся в учительской и озвучиваем повестку на ближайшие четыре недели. Опаздывать на планёрку — себе дороже. Но я был бы не я, если бы не… Я тихонечко постучал в дверь учительской, прежде чем широко её распахнуть. Кидаю взгляд на часы: 8:50. Значит, совещание идёт уже минут пятнадцать. Остаётся крохотная надежда на то, что Льорис утром задержался где-нибудь в учебном департаменте, или встал в пробку на подъезде к Сен-Дени, или просто по-человечески проспал… Но нет, Гризманн, не сегодня. Сегодня не твой день. Директор открыл дверь и свысока взглянул на меня. — Не в моих правилах терпеть опоздания, месье Гризманн, — холодно произнёс мой начальник. — К тому же для Вас это далеко не в новинку. Присаживайтесь и учтите, что сегодняшний случай уж точно будет занесён в Ваше личное дело. На щеках тут же вспыхнул румянец. Гнев Льориса вполне можно объяснить — сегодня же третье декабря, день встречи с ревизором. Неудивительно, что молодой директор нервничает. Я пробормотал что-то в духе «Проститемесьеябольшетакнебуду» и сел на свободный стул. На моём месте уже сидел месье Жиру. Математик взглянул на меня и широко ухмыльнулся. Я прочитал в его глазах открытое «Конечно, я уже не презираю тебя так, как раньше, но для меня ты, Гризманн, остаёшься таким же безалаберным лузером, каким был и в сентябре». — Для всех игнорирующих должностные инструкции повторяю, — чуть повысил голос Льорис, обнажая железные нотки. — До большого обеденного перерыва необходимо привести свои кабинеты и всю документацию в порядок. Департаментская проверка прибудет около двенадцати дня. И не приведи Господи у ревизора к кому-либо из Вас возникнут вопросы! — Смею напомнить, что в казне совсем нет денег на оплату штрафов, — тоненьким голосом сообщила мадам Лемар и плотоядно облизнулась. — Придётся удерживать из зарплат, какая беда! — Это безумие, — возмутился Жиру. — Хотите оставить нас без цента в кармане? У меня жена и трое маленьких детей, нам и так непросто! — А Шарли не жалуется, — Лемар скривила губы в злобной усмешке. Оливье перевёл на женщину испепеляющий взгляд. — Понятия не имею, о чём Вы говорите, мадам Лемар, — сквозь зубы процедил математик и глухим шепотом добавил:  — Вы бы за собой следили, а не за соседями… Льорис, видимо, имевший представление, о чём идёт речь, хлопнул ладонью по столу. — Вы хуже маленьких детей, у которых преподаёте, — зашипел директор. — Все свободны. Месье Погба, останьтесь. К вам отдельный разговор. Гризманн, Вам требуется особое приглашение? Повторяю: все свободны. Я не растерялся. Да, низко, да, крайне невежливо. Однако… — Жаклин, дорогая! — кинулся я к секретарше, сидевшей в приёмной у учительской. — Ну, между нами, ну, по старой дружбе! Брюнетка фыркнула. — Бутылка чего-нибудь красного сухого из погребов Шато Леовиль Лас Каз, и хоть ночуй тут, под дверью. Я послал девушке воздушный поцелуй и сел за ближайший к учительской, где остались мои коллеги, стол. — Слушай, Уго. Я же обещал. Сказал, что больше не буду парковаться на твоём месте, значит, не буду. Я своё слово держу. Ты знаешь. Раздался негромкий скрип — видимо, директор присел на уголок стола. — Ты же понимаешь, что мне плевать, где ты паркуешься? Да хоть на коленях у меня, я из этого трагедию не устрою. — Неудобно будет, — гоготнул Поль. — Помолчи. Преподаватель физической культуры осёкся. Не каждый раз директор говорит с тобой в таком непарламентском тоне. — Ни черта ты не держишь, Погба. И обещания твои я в гробу видал. — Прости?.. — Какого чёрта снова молодой мальчик, Поль? Какого чёрта ты снова играешься с ним? Погба, явно не ожидавший такого вопроса, был застигнут врасплох. Он издал хриплый полусмешок-полукашель и пока не мог найти в себе силы ответить. — Почему «снова»? — почти шепотом произнёс физрук. — Не помню, чтобы… — Привет от Бена Павара и Флориана Товена. Ледяной голос директора чуть дрогнул, когда Поль с рёвом ударил кулаком по столу. — Я говорил тебе, — прохрипел Погба, — говорил тебе, Льорис, что меня с ними ничего не связывало… — Бену это и расскажешь. Или Товену. Или месье Блану, которого уволили, как только этот случай получил широкую огласку. Или человеку, который из главы учебно-методического отдела и преподавателя философии превратился в директора коллежа, и спас тебя самого от увольнения с запретом на занятие должности. Думаю, все они очень удивятся, когда узнают об этом. Поль молчал. Видимо, знал, что директор прав, и возразить ему было явно нечем. — Просто пойми, Поль. Тебе нужно тело, а мне — квалифицированные молодые специалисты. Я не осуждаю тебя, клянусь. Но я попросту не прощу тебе, если очередной молодой преподаватель покинет наше учебное заведение. Ты услышал меня? — Не сомневайся, — едва слышно буркнул преподаватель. — Надеюсь. Что ж, ступай. Урок уже начался. Я понял, что мне нужно поторопиться, и, уже убегая из приёмной, услышал, как хлопнула дверь учительской. *** — Il était venu ce jour-là coucher à la Bastille. La grande chambre de cinq toises carrées qu'il avait au Louvre, avec cheminée chargée de douze grosses bêtes et des treize grands prophètes, et son grand lit de onze pieds sur douze lui agréaient peu. Бог мой, Юлиан, в слове «Бастилия» только на слух одна «л», пишется с двумя. Я медленно диктовал детям отрывок из «Собора Парижской Богоматери» Гюго. Диктовал скорее механически, да и замечания делал скорее по привычке, чем потому, что действительно хотел научить ребят особенностям французской грамматики. Я был целиком и полностью погружён в свои безрадостные мысли. Нет, я вовсе не сторонник идей о том, что любимый человек в твоей жизни может быть один и только один. Вовсе нет. Человек может долгое время находиться в поиске, желая найти того самого или ту самую. Человек может ошибаться, называя своей любовью того, кто находится с ним рядом сейчас. А потому я считаю совершенно глупыми и необоснованными придирки на тему: «Ах, у тебя был кто-то до меня? Это недопустимо!». И сейчас я вовсе не ревновал Поля к тем, кто был у него до меня. Я не трясся в гневе, представляя, как он приезжает к кому-то из них посреди ночи, приглашая прокатиться, как, просыпаясь утром, он нежно треплет лежащее рядом сонное тело по волосам. Я проецировал наши с ним моменты на кого-то другого и не испытывал ровно никаких отрицательных эмоций. Было и было. Это нормально. Куда хуже, что его отношения не заканчивались ничем хорошим ни для возлюбленных, ни для него самого. Прозвенел звонок. Приказав детям оставить тетради на краю стола, я тяжело вздохнул и принялся вытирать с доски тему урока. Продолжу работать, как и раньше. Да и с Полем буду общаться по-прежнему. В конце концов, как его прошлое влияет на меня? *** Мы с преподавателем физической культуры молча мчали по шоссе. Казалось, что сегодня Поль хотел добраться до моего дома быстрее, поэтому он бесстрашно выезжал на встречную полосу в попытках обогнать слишком уж медленные авто, выжимал газ почти до 160 км/ч, игнорировал знаки и все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. — Может, аккуратнее? — робко попросил я, но в ответ получил только сосредоточенно глядящее перед собой лицо. Что ж, судя по всему, за кофе мы сегодня тоже не заедем. Припарковавшись у моего дома, Поль не стал расстёгивать ремень безопасности. — Не хочешь зайти в гости? Я купил слойки с джемом, — попытался улыбнуться я. Погба потёр переносицу. — Нет. Извини, Антуан. Да и подвёз я тебя сегодня в последний раз. Прости. Я громко рассмеялся. Был ли я готов к такому повороту? Врать не буду: абсолютно нет. От этих его «прости» только хуже — как будто с тебя заживо сдирают кожу. — Ясно. Я понял, Поль! Не заморачивайся! И чем больше я скрывал за повышением тона истерические нотки в голосе, тем сильнее сжимал руль Погба, тем краснее становились мои щёки. Впервые за все эти месяцы, выходя из его машины, я не чмокнул его в скулу. Впервые за все эти месяцы Поль не подождал, пока на кухне включится свет — он дал по газам, едва я вышел из машины. Впервые за все эти месяцы, только войдя в квартиру, я не стал включать на кухне свет. *** Утром пятницы в учительской бушевал вулкан. — Учебники, блин, устаревшие, — кипел профессор Жиру. — Это грёбаная математика, что в ней может измениться?! Учёные не откроют, что дважды два равно шести! Так какого ж чёрта меня должен волновать год выпуска этих книжек? — Что я пропустил? — кинулся я к Лорану Косельни. Мой рабочий день сегодня начинался с десяти утра — один из классов увели на экскурсию в Лувр, и я имел возможность поспать немного подольше. Профессор химии пожал плечами. — Оливье познакомился с ревизором. — Вёл урок, рассказывал твоим, кстати, Гризманн, ребятам про теорему Виета, — хмыкнул математик. — Посреди занятия вваливаются эти делегаты: Льорис, мужик какой-то высокий, девочка-блондиночка с маленьким блокнотиком. Сидели, блин, в архивах неделю, так и сидели бы дальше! Нет ведь, решили по кабинетам пройтись. Здравствуйте, говорит, я ревизор. Вы занимайтесь, пожалуйста, мы тихонечко в углу посидим. А потом: ой, девочка, что это за учебник у тебя? А вы всегда по нему занимаетесь? А это вам профессор Жиру посоветовал? А Вы, месье Жиру, знаете, что учебник 2013 года уже устарел? «– К сожалению, не все мои ученики имеют возможность приобрести учебник в новом издании, — холодно парировал Жиру. — Существует новая версия, Вы обязаны обучать детей по ней, — стоял на своём ревизор. — Я знаком с новой версией. В ней исправлено лишь несколько опечаток и добавлена глава, которая не включена в программу нашего коллежа. — Минус балл Вашему учебному заведению, месье Льорис, за упрямство Ваших преподавателей, — хищно улыбнулся проверяющий. На лице директора не дрогнул ни один мускул. Он лишь коротко кивнул и первым покинул учебную аудиторию». — Уволюсь, точно уволюсь, — завершил тираду профессор Жиру и припал губами к стаканчику кофе. — Они до этого всю документацию перерыли, — добавил нелюбимый мной плюгавый учитель рисования, которого я сначала не заметил из-за сходства цвета его костюма с цветом пледа, который всегда лежал на нашем учительском диване. — Всё пытались вставить Льорису за потерю какого-нибудь отчёта, важной бумажки или любой другой бюрократической ерунды. — И как? — Не вышло, — хмыкнул Косельни. — Уго маниакально педантичен. Кстати, Анто, поторопись. Сегодня он обходит кабинеты, может и к тебе заскочить. Урок я проводил, словно на иголках. Даже обычно будто сошедшие с книги о каллиграфии буквы, которые я старательно выводил на маркерной доске, сегодня выглядели так, как будто через меня ежеминутно проводили по сотне вольт. Но наконец и я дождался заветного стука в дверь. Как и говорил Жиру, в кабинет вошли трое: наш директор, высокий смуглый мужчина и молодая блондинка в нежно-розовом платье. Дети нехотя приподнялись со своих стульев (и то лишь по едва заметному жесту месье Льориса), а я встал по стойке «смирно», ожидая дальнейших действий. — Я так понимаю, Вы и есть тот самый профессор Антуан Гризманн? — доброжелательно улыбнулся ревизор. — Добрый день, месье. Меня зовут Рафаэль Варан, это мадемуазель Аврора Леклер, мой секретарь. — Рад встрече, — мягко ответил я, ловя на себе благосклонный взгляд месье Льориса. — Весь департамент стоит на ушах от Вашего феномена. Да и, кажется, господин директор очень Вас ценит, верно? По крайней мере, я не вспомню ни одного преподавателя, о котором можно было услышать такие восторженные отзывы. Я смущённо дернул плечом. И в самом деле, волноваться мне было не о чем. Накануне мы с детьми вымыли и украсили класс, я привёл в порядок всю документацию, и теперь тетради каждого класса лежали стопками в алфавитном порядке, а все оценки были переписаны с обгрызенных листочков в специальный электронный журнал. Все дети в классе одеты не в рваные джинсы и модные свитшоты, а в белые рубашки и серые брюки и юбки. Да что уж там, даже я сам опустил обычно закатанные рукава рубашки, завязал галстук и надел жилет на трёх пуговицах. Придраться не к чему. — Признаться честно, я давно ждал встречи с Вами, месье. Сумасшедшие показатели, безукоризненная дисциплина… И такое горькое разочарование в первую же неделю ревизии. — Простите? — тут закашлялся даже месье Льорис. — Хотел, понимаете ли, навестить профессора Гризманна ещё утром, однако обнаружил кабинет пустым. Объясните? Я растерялся. — Всё верно. Урок отменили, и я… — Непрофессионально. Вы должны были присутствовать на своём рабочем месте. — Но регламент позволяет… Ревизор вскинул бровь. «Умоляю тебя, Гризманн, просто заткнись», — прочитал я в спокойном взгляде директора. — Очередной минус, месье Льорис, — подмигнул проверяющий. Блондинка неуклюже поспешила записать его слова в блокнотик. Мы с директором почти одновременно закатили глаза. И если я ещё пытался сдержать своё недовольство, накручивая в голове мысли об увольнении, то мой начальник молча махнул рукой и вышел из кабинета. *** Весь месяц школа была сосредоточена на ревизорской проверке. — Никогда такого не было, — качала головой Тереза Дижон. — Приходила пожарная инспекция, санитарная инспекция, органы опеки, да даже министерская проверка приезжала! Пару дней поразглядывают школу, поподписывают какие-то бумажки в директорском кабинете, кофе попьют… А тут устроили невесть что из-за мелкого муниципального чинуши! Недовольство учительницы испанского языка понять было можно и даже нужно. Появление месье Варана спутало все наши карты. Преподавателям и персоналу влетало за малейшие косяки в работе, и не только. Профессор химии Лоран Косельни получил выговор за неподобающие методы проведения занятий. После проведения открытого урока с ревизором, но без директора, месье Косельни молча зашел в учительскую, тихонечко прикрыл за собой дверь и, продемонстрировав нам два средних пальца, рявкнул: «ПОШЛО ВСЁ ОНО! УВОЛЬНЯЮСЬ НАХЕР!». И это меня весьма удивило, поскольку Лоран слыл в учительских кругах самым спокойным преподавателем. Он не кричал, когда Леон Анри пролил на стол соляную кислоту и испортил новенькую парту. Он не ругался, когда в ноябре, в дождь и снег, его же класс разбил окно в его кабинете, и несколько дней всем классам приходилось ютиться в маленькой аудитории вместо просторного кабинета химии. Он промолчал даже в день, когда Льорис объявил о понижении заработной платы на 10% в связи с тяжелым финансовым положением муниципалитета. Но сейчас, когда его методы оказались раскритикованы, химик молчать не мог. Досталось и мадам Лемар. Преподаватель истории и географии вообще оказалась втянута в коррупционный скандал. — Привожу его в столовую, — со слезами на глазах рассказывала женщина. — Вот, мол, кушайте, у нас очень вкусно, да и цены приятно удивляют: очень дёшево. Он на меня посмотрел и так, зло: «А что, разве цены на школьное питание устанавливает не муниципалитет?». Ну, я и объясняю: у нас много детей из неблагополучных семей, которые не могут себе позволить полноценный обед за те цены, которые устанавливаются муниципалитетом. Он — мне: «То есть и налоговых отчислений с питания вы делаете меньше?». Я замялась — ну откуда мне знать про налоговые отчисления?! А он всё: «Какой сомнительный способ отмывания денег, какие сомнительные коррупционные схемы!». Нет, всё, уволюсь к чёртовой матери! Учителя охотно делились своими бедами. Все, кроме одного. Поль Погба, наш преподаватель физического воспитания, не заходил в учительскую, не рассказывал коллегам о результатах ревизорской проверки, не обсуждал с нами абсолютно ничего, вплоть до результатов спортивных соревнований. От Льориса, от Жиру, мельком от Косельни я знал, что ревизор заходил к Полю два или три раза, изучал снаряды, спортивный зал, присутствовал на открытом уроке, а хулиган из моего класса едва не зарядил месье Варану мячом по голове, после чего сделал вид, что целился в баскетбольное кольцо. Я горько усмехнулся. Ревизорская проверка надоела даже нашим детям. Поль старательно избегал меня. Мы ни разу не пересеклись в столовой, он перестал просить меня приходить в его кабинет, а все важные указания он передавал через Мартена Ренуа, старосту моего класса. Я неплохо понимал намёки и в какой-то момент перестал искать с ним встречи. «Мы взрослые люди, каждый сам решает всё для себя, — успокаивал себя я. — Значит, он решил, что так будет лучше». И вправду: стало лучше. «По крайней мере, я вновь вижу твои старые показатели, — сообщил мне директор. — Рад, что ты внял моим словам. Надеюсь, это связано не только с департаментской проверкой». Я только улыбался. Конечно, месье Льорису известно всё. *** Месяц завершался очередным собранием, ради которого нас вызвали в школу в Рождество — 25 декабря. Весь Париж давно был украшен сказочными огнями, веселившими всех его жителей и гостей города. Даже мой мрачный и грязный район пытался вдохнуть в своих обитателей рождественское настроение — кто-то воткнул в снег куцую ёлку и украсил её простенькими стеклянными шарами и дешевой мишурой. Я принял участие во флешмобе и повесил пару маленьких розовых рукавичек, которые забыл в школе кто-то из детей. К моему удивлению, каждый раз, возвращаясь с работы, я обнаруживал на нашей рождественской ели всё больше и больше украшений. И даже главные разбойники Менильмонтана не разворовали этот атрибут рождественского настроения, что не могло меня не радовать. — Итак, дамы и господа, — начал месье Льорис. — Буду краток. С горем пополам мы с вами пережили первую нашу серьёзную ревизию. Врать не буду — я ожидал лучшего. Нам придётся выложить кругленькую сумму, чтобы оплатить все штрафы, которыми щедро наградил нас месье Варан. — Голову бы ему разбить, — прорычал математик. Преподавательский совет, включая меня, с шумом поддержал его предложение. Директор коллежа грустно вздохнул. — Я бы согласился с Вами, месье Жиру, но все мы — цивилизованные и гуманные люди. Поэтому просто пожелаем месье Варану не рождественских подарков, а чёрных угольков под ёлкой. Впрочем, он лишь выполнял свою работу… Я вздохнул. Вчера мне, как и всем преподавателям, пришла зарплата, в которой я обнаружил отсутствие почти 150 евро — а это целая рождественская премия. Спасибо, месье Варан, и счастливого Вам Рождества! — А я лишь могу поблагодарить Вас за великолепный год. Было сложно, но все мы справились. Дальше будет только лучше. Ну, а сейчас самое время отправиться по домам, откупорить бутылочку вина и поблагодарить небеса за то, что весь этот ад наконец кончился. С наступающим Рождеством, дорогие коллеги. Пока преподаватели, обсуждая рождественское меню своих семей и подарки для детей, вылетали из учительской, я медленно надевал пальто и нахлобучивал шапку. В сумке таяла коробка конфет, которую я принёс специально для Поля. Погба сослался на семейные обстоятельства и не явился на собрание. Но что-то подсказывало мне, что никаких семейных обстоятельств не было… Около школы пыхтела заведенная машина директора. Сам Льорис торопливо докуривал рядом с ней. — Ты чего тут бродишь, Гризманн? Сегодня же Рождество, пора накрывать на стол и вручать подарки. Я приподнял воротник пальто, закрывая щёки от внезапно подувшего со всех сторон ледяного ветра и колючего снега. — А… Месье Льорис… Да я… Ну, в общем… Директор с усмешкой потушил окурок в сугробе и кинул его в урну. — Уго. За пределами школы я для всех просто Уго. Поехали. — К-куда? — Двоюродный брат моей супруги не смог приехать на семейное торжество, и за столом как раз освободилось одно место. Не дури, в Рождество нельзя быть одному, — он шутливо толкнул меня в плечо и открыл дверь машины. — Ой, тогда это Вам и Вашей жене, — суетясь, я достал из рюкзака коробку конфет. Директор отмахнулся. — Вот ей и подаришь. И вот теперь, сидя за большим праздничным столом в доме нашего директора, я не мог погасить этой дурацкой неловкой улыбки, которая всегда появляется на лице человека в минуты нежданно привалившего счастья. И вот теперь я точно знал, что всё будет хорошо.