Подслушано в учительской

      Ненавижу котлеты из индейки, галстуки-бабочки и французскую систему образования.       Меня зовут Антуан Гризманн, и я учитель французского языка в одной из школ в пригороде Парижа.       Лет до 23-х я пребывал в полной уверенности, что больше всех школу ненавидят школьники, и я, черт возьми, никогда в своей жизни так не ошибался. Больше всего школу ненавидят те, кто там работает.       Стоит, наверное, несколько прояснить, как же случилось так, что я, молодой и подающий надежды, импульсивный, несдержанный и эмоциональный, попал туда, где нужно обладать невероятной силой воли, чтобы уметь держать себя в узде. Не то что бы в этой истории было что-то сверхъестественное, но я очень хочу ею поделиться.       Дело всё в том, что когда Бог раздавал новорожденным таланты, я, наверное, стоял где-то поодаль и тыкал палкой в лягушек. Поэтому мои сверстники получили в дар кто золотые руки хирурга, кто трезвый ум детектива, кто медвежью силу пожарного, а мне достались лишь непомерные амбиции и… назовём это любовью к природе. Впрочем, в дальнейшем мне хватит и этого.       Когда пришла пора определяться со своей судьбой и жизненным путем, все мои одноклассники уже знали, чем они будут заниматься. Я знал только то, что хочу жить не на пособие по безработице, а еще то, что чертовски люблю Францию и буду служить ей и только ей.       Существовала одна проблема: меня не интересовало ничего из того, что выбирали мои друзья. Я не хотел быть адвокатом, я был слишком активен для монотонной научной деятельности, я слишком любил людей, чтобы быть врачом, а банковское дело было для меня настолько тёмным лесом, что немецкий Шварцвальд выглядел на этом фоне, как квазар в видимой Вселенной.       Наконец, нянчась однажды с внуками престарелой соседки, я понял: я хочу нести в массы свет знаний. Вот оно, моё призвание! Все это произошло так спонтанно, что я до сих пор не понимаю до конца, принял ли я это решение сам, или это был залетевший мне в уши весенний ветерок. Так или иначе, спустя годы я благополучно поступил в Парижский университет, а ещё позже, пройдя девять кругов трудоустройственного ада, я получил долгожданную запись в свою трудовую карточку.       И вот теперь я, облаченный в джинсы и какую-то дурацкую (откровенно говоря, не самую мою любимую) зеленую толстовку с кармашками в районе пупка, стою на пороге школы, в которую меня определили чиновники из местного департамента. С этим учебным заведением меня не связывает ничего, — свою школьную жизнь я начал и закончил в славном городе Маконе — но, быть может, здесь меня ждет не менее насыщенный период.       — Месье Гризманн? — услышал я позади себя очень мягкий, нежный голос. Такой тембр мог бы принадлежать человеку с такими же мягкими чертами лица, очень доброму и улыбчивому по натуре. Я обернулся и понял, что совсем не ошибся.       Мне протягивал руку мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Он широко улыбался одними губами, отчего у уголков его глаз собрались стайки неглубоких мимических морщин. Нижнюю половину его лица обрамляла аккуратная недлинная бородка. Мужчина был одет в строгий костюм-«тройку», но из-за жары он скинул пиджак, перевесил его через левое предплечье и остался в одной только рубашке под темно-синей жилеткой на трёх пуговицах.       — Да, это я, добрый день, — я наконец прекратил оценивать собеседника взглядом и ответил на предложенное рукопожатие. Видимо, это кто-то из завучей.       — Меня зовут месье Льорис, я директор этого коллежа, — не гася лучезарной улыбки и не обращая внимания на мою удивленно вскинутую бровь, произнес мужчина. — Рад встрече с Вами и горд, что такой человек, как Вы, был распределен именно в наше учебное заведение. Прошу за мной, месье, — он махнул рукой в сторону входа, приглашая меня войти.       Мы поднимались по отделанной новым кафелем лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась учительская. Там, по словам Льориса, меня ждали мои будущие коллеги. Я приложил два пальца к запястью левой руки и почувствовал, как бешено бьется от волнения мое сердце. Кинул взгляд на директора — мне показалось, что даже он слышит эти громовые удары. Но нет, месье не обращал на это никакого внимания.       — Как я рад, Вы бы знали, как я рад, что такой самородок попал именно в наши руки, — активно жестикулировал мой новый начальник. — Когда месье Дешам, начальник учебного департамента, прислал мне Ваше резюме, я перечитывал его три ночи и искренне восхищался Вами, если позволите, Антуан. Великолепное образование, опыт работы, несколько похвальных грамот… Я поражен.       Я смущенно улыбался. Конечно, не так сложно быть лучшим по всем фронтам. Особенно если первый заместитель месье Дешама женат на первой учительнице моего отца, которая всегда питала к нему, а следовательно, и ко мне, очень нежные чувства. Отсюда и взялись безупречные рекомендации в моём резюме. Хотя про грамоты я слышу впервые — тут первый зам несколько перестарался.       Распахнулись двери учительской. Я почувствовал, как вместе с ними словно распахнулось новое окно в моей жизни.       — Вновь приветствую, дамы и господа, — негромко возвестил Льорис, обращаясь к коллегам.       В кабинете поднялось приветственное шуршание. Директор на пару секунд опустил веки.       — Позвольте представить вам нового члена нашего дружного коллектива. Антуан Гризманн, молодой специалист, филолог, преподаватель французского языка. Работать будет, — Льорис оглядел весь преподавательский состав, — вместо временно покинувшей нас мадам Бордо.       Двое мужчин, сидевших на ближайших ко мне стульях, переглянулись.       — Что случилось с Эжени? — изумленно спросил худощавый брюнет с узким лицом.       — Декрет.       — Рановато она, — хмыкнул другой брюнет, крупный бородатый мужчина, на вид ровесник директора коллежа.       — Да, Оли, выбила ранний декретный отпуск через профсоюз, — тут же «настучала» сидевшая поодаль полная учительница. Я моментально стал педагогам абсолютно параллелен, все взгляды оказались прикованы к пожилой пампушке. — С шумом, с пылью, со скандалами… Впрочем, как она и любит, вы же знаете, как…       — Оставим обсуждения личности мадам Бордо! — чуть повысил тон месье Льорис, и коллектив моментально сделал вид, будто бы свежие сплетни не интересуют и никогда не интересовали этих людей.       — Так или иначе, — продолжил директор, — теперь с нами будет работать месье Гризманн. Надеюсь, Антуан, Вам понравится всё, что с сегодняшнего дня будет ежедневно Вас окружать. И каждый из ваших коллег будет этому способствовать.       Двое мужчин, которые сидели поближе ко мне, вновь переглянулись и нехорошо усмехнулись. Кажется, я понял, кого мне стоит опасаться. Судя по всему, незнакомая мне мадам Бордо, чье место я временно занял, в качестве преподавателя нравилась моим будущим коллегам куда больше. «Что ж, — мысленно пожал я плечами. — Хейтерс гонна хейт».       Впрочем, другим преподавателям я, как мне показалось, понравился. Во всяком случае, я на это искренне надеялся. Пока меня посредством обсуждения семестрового плана постепенно вводили в курс дела, я ловил на себе один за другим заинтересованные взгляды. Особенно часто посматривал на меня сидящий в самом конце длинного стола темнокожий крупный учитель Бог-знает-чего, отчего я по-детски смущался, опускал светлые глазки в пол и улыбался.       — С удовольствием показал бы Вам Ваш рабочий кабинет, Антуан, но вынужден идти. Простите, — шепнул мне Льорис, когда педсовет был окончен. — Вас проводят месье Косельни и месье Жиру, — и я вновь почувствовал, как бегают по мне ехидные глаза двух мужчин.       Мой кабинет располагался всё на том же втором этаже, между обителями моих сопровождавших. Это было небольшое помещение с двумя окнами. Светлый кабинет, украшенный веселыми таблицами, вселял надежду на приятное времяпрепровождение как в детей, так в и педагогов. Я сел за свой рабочий стол и окинул взглядом двадцать пять одиночных бежевых парт. Нужно собрать все свои мысли в единое целое.       Итак, заправлял здесь всем месье Уго Льорис. Молодой директор занимает свою должность не так долго — всего три года. До него в директорском кресле сидел какой-то не очень популярный в преподавательских кругах мужик, попрощавшись с которым и устроив ему пышные проводы на пенсию, профессора коллежа вздохнули спокойно. Льориса любили, он был здесь кем-то вроде царя Соломона: мудрый, рассудительный и очень мягкий. Он хорошо ко мне относится, его нужно держаться — Льорис сможет встать на мою защиту, если появятся проблемы в коллективе.       Двое постоянно переглядывающихся мужчин — Лоран Косельни и Оливье Жиру, преподаватели химии и математики соответственно. Именно они вместе со мной в этом году ведут параллель перемешанных шестых классов. От этих ребят я планирую держаться подальше, кажется, уход женщины, на место которой я пришел, серьезно подпортил какие-то планы.       Полная любительница поперемывать коллегам косточки — мадам Дижон, в девичестве Родригез. По ее собственному заявлению, она могла бы преподавать в этой школе любой из языков топа-20, но что-то пошло не так, и теперь она знакомит молодежь с языком Мигеля Сервантеса и Антонио Бандероса. С ней я решил держать дистанцию: с одной стороны, мне нужен свой инсайдер, с другой — неясно, что в случае конфликтной ситуации она может напридумывать про меня.       Тёмной (я прошу прощения за этот эпитет) лошадкой коллектива в моих глазах стал преподаватель физической культуры месье Погба, тот самый, что сверлил меня взглядом с противоположного конца стола. Я до сих пор не понял, как реагировать на этот немой артобстрел. Кто знает, возможно, с течением времени и он полностью раскроется для меня.       Другие учителя коллежа были такими приторно-приятными, что никакого впечатления на меня не произвели.       Я вновь окинул кабинет взглядом. Что ж, не помешала бы небольшая перестановка. Вот сюда, к окну, я поставлю свой домашний цветок — я привёз его еще из Макона, мама считает, что он приносит мне удачу. К доске, подальше от своего стола, передвину колонки. А в стол нужно закинуть несколько фотографий, просто так, чтобы в минуту легкой меланхолии и ностальгии по родному дому можно было достать их и проронить на глянцевую фотобумагу скупую мужскую слезу.       Я уже собирался уходить, когда в дверь постучали.       — Обустраиваешься на новом месте? — в кабинет тенью скользнул месье Погба.       Я резко развернулся и почувствовал себя барышней из рекламы шампуня: пшеничные пряди разлетелись на все четыре стороны.       — Хотел предложить подвезти. Все уже уходят. Прости, если напугал, — коллега дернул плечом в джинсовой жилетке.       Я смущенно улыбнулся:       — Я живу в двадцатом округе, недалеко от Гамбетта. Не думаю, что Вам будет удобно ехать туда из Сен-Дени, месье.       Погба меланхолично дернул рукой, и на запястье его упали часы: без пятнадцати пять.       — Брось, мне по пути. Не в тягость. Совсем. Идём.       Я обратил внимание на то, как отрывисто он говорил. Как филологу, мне было особенно интересно, как строил этот человек свою речь. Ещё учась в университете, я провел параллель: порой только услышав речевые обороты собеседника, я мог безошибочно описать его внешность. Так произошло сегодня с Льорисом, сейчас мою теорию подтверждает Погба.       Резкий, грубый. Этакий «бэд бой» из старших классов вашего колледжа. Стильный. Опасный? Насколько вообще это слово могло быть применимо к школьному учителю? В голове полностью выстроился его портрет, но я всё еще не понимал, как к нему относиться.       — Идём, — повторил Погба и опустил тяжелую руку мне на плечо.       Я ещё раз оглянулся на свой кабинет и вышел следом за новым коллегой.       Через три дня начнется учебный год.       Через три дня коллеж наполнится детьми и веселым смехом.       Через три дня наступит новая веха моей жизни.