Вожделенный

Это было весеннее воскресное утро. В воздухе витал слабый запах талого снега; март только вступал в свои права. Солнце, наконец, стало самую малость, но всё же тёплым, и золотистые лучи стремились пробиться в каждый дом, в квартиру, окно и щель, чтобы как можно скорее распространить столь желанное тепло по городу. Люди только начинали вставать: кто-то задёргивал шторы, преграждая путь слепящему свету, и падал вновь в объятия одеял; кто-то, устроившись уютно на кухне, сонно смотрел новости, не вникая толком в суть, и потягивал лениво кофе или чай, пока на сковороде скворчала аппетитно яичница. И, разумеется, никому совершенно не было дела до того, что в этот самый момент в Суде был снова оправдан преступник, мафиозный дон, по показаниям свидетелей, человек необычайно коварный и жестокий. Разве может подобная чепуха беспокоить кого-нибудь в утро выходного дня, когда весна неявно, неслышно, но очевидно для всех захватывает город, пробуждая после зимней спячки? А вот Александра, к превеликому сожалению, это не только беспокоило, но ещё и непосредственно затронуло. Затронуло кучей документов, бессонными ночами и осипшим от споров с прокурором голосом – защищать человека, уже в третий раз за год угодившего на скамью подсудимых по обвинению в организации нелегальной деятельности, не так уж и просто. С каждым разом доказательств обнаруживалось всё больше, и Гамильтон с неосознанной опаской ждал момента, когда против его клиента найдут действительно серьёзные улики. Будет достаточно всего лишь признания одного из подручных, всего одного предательства – и тогда он действительно может проиграть дело. А то и самого привлекут к ответственности, и тогда всплывёт на поверхность всё то, что так тщательно скрывает не он один... Но это всё сейчас не столь важно. Он выиграл дело, он спас мистера Джефферсона от тюрьмы, и, пусть с позиции Закона это нельзя считать хорошим поступком, он горд собой. Зал с возмущённым большинством и мечущим ядовитые взгляды прокурором остался позади, коридор пронизан солнцем и тишиной, и он может вздохнуть спокойно, расстегнув верхние пуговицы пиджака, и расслабленно понаблюдать за танцем микроскопических крупиц пыли в столбах света. В каком-то смысле это можно назвать идиллией, верно? — Александр! Мужчина вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив приоткрытую папку, и из неё веером выскользнули и разлетелись в разные стороны документы. Мгновение растерянно понаблюдав за этим – перед глазами пролетела прошедшая неделя без сна, бесконечное заполнение совершенно ненужных бланков – он кинулся собирать бумаги, краем глаза несколько удивлённо косясь на подбежавшего. — Что-то не так, мистер Джефферсон? — Всё так, что Вы, всё в полном порядке, — поспешил заверить Томас – статный мужчина из тех, что одним своим видом заставляют чувствовать себя хрупким и нуждающимся в защите человеком. Он совершенно не запыхался, хотя бежал определённо от самого зала, который от этого коридора отделял целый лестничный пролёт (а лифт, к огромному неудовольствию Гамильтона, именно в это утро решил, что слишком долго радовал людей бесперебойностью, и сломался). Наклонившись, Джефферсон поднял несколько листов, попавших под ноги, сложил их аккуратной стопкой и протянул было адвокату... Вот только передумал отдавать – это явно не имело смысла: Александр, чей мозг, очевидно, нуждался в длительном отдыхе, даже не замечал, что, собирая документацию, он наклоняется вместе с так и не закрытой папкой, и в результате из неё продолжает выскальзывать такая необходимая в Суде макулатура. — Может, Вам помочь? — поинтересовался мафиози, взглядом указав на вновь выпавшее увенчанное его именем личное дело, составленное, как это ни странно, лично Александром – подлинное описание всех пригрешений Томаса, не доказанных прокурором. Попади оно в руки служителей Закона, и пожизненное заключение ему обеспечено. — Нет, не надо, я справлюсь, — едва заметно сконфузившись, мотнул головой Гамильтон отрицательно и вернулся к собиранию бумаг, плотнее прижав к себе папку. Он явно был растерян, но гордость заставляла это подавлять и молчать. Лишь собрав оставшиеся документы, он смог себя пересилить и, наконец, спросить: — Если... как Вы сказали, всё в порядке... тогда зачем побежали следом? В его голосе проскользнула неприметная нотка неуверенности, и Джефферсон, доселе с толикой умиления наблюдающий за своим защитником, расплылся в ухмылке. Это не была насмешка, нет – нечто иное таилось в плавном изгибе губ, что-то гораздо более глубокое вспыхнуло в тёмных глазах: влажное, дерзкое и восторженное. — Вы заняты сегодня вечером? — После такого серьёзного процесса? Я Вас умоляю, — фыркнул мужчина, заметно успокоившись, забрал стопку из рук собеседника и устроил её к другим бумагам. — Все прекрасно осознают, что Вы виновны, и отлично понимают, что только моими стараниями не могут посадить Вас. Понимаете, к чему я веду? — Вам не стоит ближайшие несколько дней показываться здесь, да? — мурлыкнул смешливо Томас, скрестив руки на груди. — Попытаются привлечь к ответственности? — Попытаются подстроить несчастный случай, — поправил Гамильтон, кивком пригласив следовать за ним, развернулся и направился дальше по коридору. — Так что да, можно сказать, что сегодняшний вечер у меня свободен по той простой и очевидной причине, что к работе меня никто не подпустит. Одни боятся меня, а другие за меня... честно говоря, раздражают и те, и другие. — Трудоголизм – это похвально, но нужно находить время и на отдых, — заметил Джефферсон и, предотвращая возражения, тут же перескочил на более интересовавшую его тему: — Что Вы скажете насчёт того, чтобы сегодня поужинать со мной? Александр подозрительно покосился на него поверх очков и чуть крепче прижал папку к груди. — Я скажу, что зарплату выдадут только 11 числа, до которого ещё целая неделя. — За мой счёт. — Это взятка? Мужчина разразился смехом. Гамильтон снова вздрогнул от неожиданности, а Томас, обняв его за плечи одной рукой, резко дёрнул в сторону, в тёмный закуток, видимо, предназначенный для каких-нибудь габаритных растений. Приперев адвоката к стене (тот тихо зашипел, стукнувшись затылком) и нависнув сверху едва ли не угрожающе, он прижался лбом ко лбу и заглянул игриво в распахнутые медово-карие глаза. Ни грамма страха, лишь растерянность и малая толика интереса. — Это благодарность, Алекс. Я же могу называть тебя так вне судебных разбирательств? — Это – нарушение личного пространства, применение грубой силы и унижение человеческого достоинства, а вовсе не благодарность, — усмехнулся Александр и рукой чуть отодвинул от себя голову подзащитного. Тот удивлённо взглянул на него сквозь пальцы, а после, заметно помрачнев, отстранился. — Я заеду в шесть, — сухо бросил Джефферсон в сторону, поправляя безукоризненный костюм, будто не он только что зажимал человека, а его самого. — Я не собираюсь давать свой адрес, — парировал юрист безразлично. — Думаешь, меня это волнует? — Я всегда могу отдать Ваше дело Аарону. — Ты!.. Гамильтон пожал плечами и поправил чуть сползшие очки. В конце-концов, что в этом такого? Обыкновенные меры предосторожности. Он не горит желанием однажды наткнуться в своей квартирке на людей Томаса или, ещё лучше, на самого дона – поверьте, ему этой рожи и на работе хватает с лихвой. — Он такой же профессионал, как и я, да ещё и более сговорчивый. Не понимаю Вашего возмущения. Они обменялись взглядами: насмешливым против гневного. На мгновение показалось, что воздух заискрился и разве что не затрещал. — Понял. Никакой слежки, — процедил ядовито мужчина и покосился настороженно в сторону коридора, заслышав цокот женских каблучков. Александр удовлетворённо хмыкнул и, плавно обогнув клиента, как ни в чём ни бывало направился к выходу, прекрасно понимая, что тот двинулся следом – по профессиональной привычке неслышно. — У Лафайета в семь? — снисходительно поинтересовался он. Если уж Джефферсон приглашает на ужин, да ещё и за свой счёт... это интересно. Это действительно стоит внимания. На миг повисла тишина – хрустальная и незыблемая. Гамильтону показалось, что он слышит едва различимый скрежет шестерёнок в голове собеседника. — ...третий этаж, комната 47, — наконец отозвался Томас, оживившись, и, не дав защитнику и слова сказать, выскользнул на улицу – лишь хлопнула тихо дверь за спиной. Наверное, день начинался не так уж и плохо.

~~~

Едва заслышав уже привычные торопливые шаги, Вашингтон собрал предусмотрительно все документы в стопку, устроив сверху недочитаный, и убрал их в ящик. С грохотом дверь отлетела в стену. — Это невозможно уже терпеть, сэр! Сколько Вы планируете бездействовать?! — Добрый день, Лоуренс. Офицер заметно смутился, столкнувшись со спокойным взглядом мужчины, и гораздо тише прикрыл за собой дверь. Скорым шагом он пересёк кабинет и, едва достигнув стола, громко хлопнул ладонью по поверхности. — Ли уже вкрай обнаглел! Вы слышали, что он говорит о Вас?! — Я сказал: добрый день, Лоуренс, — чуть твёрже повторил шериф, не изменившись в лице. И без того пылающие от злости щёки молодого человека – слишком побитый жизнью и работой, чтобы быть юношей, но чересчур вспыльчивый, чтобы зваться мужчиной – покраснели ещё ярче, а в мутно-зелёных глазах скользнула вина. —...добрый день, сэр, — тихо буркнул он. — Не могли бы Вы уделить мне десять минут? — Конечно могу. Что случилось? И поспокойнее, пожалуйста, иначе мне придётся изъять у тебя оружие, а самого отправить к психологу. Подобная перспектива определённо не устраивала Лоуренса, так что он, сделав над собой явное усилие, подавил рвущийся наружу рык и, прикрыв глаза, глубоко вздохнул. — Этот... Ли опять оскорбляет Вас и подбивает остальных написать заявление. — По какому поводу? — Вы знаете! — мгновенно вспылил офицер и ударил кулаком по столешнице. — Мы защищаем преступника, сэр! Защищаем по Вашей инициативе, по Вашему при... казу, — закончил он гораздо менее рьяно. Вашингтон смотрел холодно, и интуитивно Лоуренс чувствовал, что холод этот может обернуться истинной яростью и последующим отстранением от работы на неопределённый срок. — Мы защищаем не преступника, — поправил мужчина и скользнул взглядом по двери. — Мы защищаем Александра, ты знаешь. — Он не даёт Суду засадить преступника за решётку. По сути, мы защищаем соучастника. — Мы защищаем гения! Перехватив осуждающий взгляд подчинённого, Вашингтон вздохнул и устало провёл ладонью по лбу. — Довольно необычного гения, который представляет интерес не только для полиции, но и для небезызвестной для тебя личности. Ты же, если я верно помню, всё ещё хочешь его поймать?.. Джон стиснул зубы, сжал непроизвольно кулаки и кивнул. В глазах его вспыхнуло чувство сильнее, чем гнев, с которым он ворвался сюда столь беспардонно. Искренняя ненависть. — И поймаю. — Даже во время той облавы пятилетней давности, которую, если ты понимаешь, мы готовили не месяц и не два, — шериф откинулся на жёсткую спинку кресла, возведя глаза к потолку и постукивая тихо пальцами по столу, — мы не смогли его схватить. Операция была засчитана как успешная, но всё же... — Везде есть предатели. Его наверняка кто-нибудь предупредил!.. Вашингтон поднял руку в успокаивающем жесте, предотвращая тираду. — Не исключено. Потому-то с Александром работает не так много людей... лишь те, кто доказал, что достоин доверия. Лоуренс тихо фыркнул и вскинул бровь скептически. — И даже Ли? — И даже Ли. Пусть чешет языком, сколько душе угодно – работает он исправно. — И Вы не боитесь, что он может вашего бесценного Александра... — Что за скепсис? — прозвенел в воздухе третий голос. Офицер резко обернулся, чуть не сбив со стола подставку с канцелярией, и Джордж вновь устало вздохнул – всё же Лоуренс не в меру резвый ещё юноша... Прижимая к груди папку с неимоверным количеством бумаг, на них с дружелюбной насмешкой смотрел Гамильтон. — Я, конечно, не бесценен... но достаточно дорого стою, так что просто так взять и убить себя не позволю, будьте уверены. Джон шумно вдохнул и забегал глазами по кабинету, будто вспоминая, зачем пришёл. — Да, конечно... В конце-концов, в противном случае Ваши встречи с преступником проходили бы под более строгим надзором... мистер Гамильтон. До конца перерыва несколько минут, так что я... да, я... да, — напоследок кивнув шерифу, он скрылся за дверью даже быстрее, чем влетел в неё до этого. Александр проводил его растерянным взглядом. — Я определённо чего-то не понимаю... Со стороны шерифа донёсся страдальческий вздох: — Не ты один. Некоторое время они провели в уютной тишине. Вашингтон понемногу разбирался с отложенными ранее документами, то хмурясь слегка, то вновь расслабляясь; адвокат же, расположившись в кресле напротив, перечитывал внимательно принесённые с собой материалы дела – что-то было не так, что-то его напрягло в процессе, привлекло внимание... Что-то неправильно, не так, как должно быть, не так, как могло быть, и... — Улики были сфальсифицированы, сэр. — Что?! Ледяной взгляд, пронзивший насквозь, заставил Гамильтона чуть поёжиться и тут же поправиться: — Часть улик. Две – точно, – и он тут же протянул листы, чтобы доказать, что не лжёт. Вашингтон забрал их, внимательно вчитался в предусмотрительно выделенные строки и нахмурился; не сердито – встревоженно. — Нью-Йорк? — Не похоже. Для человека, не связанного никоим образом с их работой, этот обмен репликами звучал бы бессмысленно. Лишь в штабе полиции да в крупных мафиозных кланах знали о враждебных отношениях Вирджинии и Нью-Йорка – вернее, о вражде местных кланов. Ходили слухи, что нью-йоркская мафия безжалостно перебила небольшое, но счастливое семейство Джефферсона, оставив его вдовцом и отняв дочерей... Иными словами, если кому и было выгодно подделывать и подбрасывать лишние улики по его делу, то именно нью-йоркцам. По крайней мере, Джорджу Вашингтону, шерифу округа Колумбия, граничащему с Вирджинией и не столь отдалённому от самого Нью-Йорка, очень хотелось в это верить. Он пытался как-то контролировать эту вражду, тем более что многие стычки происходили именно на территории Колумбии, в опасной близости от столицы*; если в эту холодную войну с периодическими столкновениями мелких групп ввяжется ещё несколько кланов, держать ситуацию под контролем станет гораздо сложнее. Но Гамильтон и сам прекрасно знал о сложившейся ситуации, так что поспешил добавить, опережая очевидный вопрос: — Это вообще не похоже на "американские" Семьи. Сэр, поверьте мне – ни один клан на всём западном побережье не действует так. Вашингтон вновь заглянул в бумаги, повторно перечитал написанное. «...множественные переломы... отсутствуют органы, такие как: лёгкие...». Внутренне он содрогнулся. — Южные штаты?.. — Ни один, сэр. Вирджиния известна на чёрном рынке как организация взломщиков, похитителей и наркоторговцев – контрабандисты, если кратко. Они не торгуют органами. Шериф кивнул, не отрываясь от чтения материалов. Если бы он не был уверен в относительной безобидности этой Семьи, он бы никогда не попросил Александра защищать её главу в Суде. Он бы никогда не выдал им Александра – слишком велик риск. Зачем скрывать? Он бы никогда не доверил им безопасность Александра, если бы не исключительное положение того. —...значит, интервенция? — Скорее всего. Но, сэр, Вы же понимаете, что... – Гамильтон на мгновение замолк, подбирая слова, – что те, кто это сделал, определённо не... Не могут иметь Джефферсона своей единственной целью, сэр. —...не остановятся на этом? Вашингтон снова кивнул, понимая, на что намекает адвокат, и отложил бумаги. — Пока что сообщений о настолько... о подобных убийствах не поступало, как и об арестах рецидивистов из других стран. Я предупрежу, если появятся. Ещё что-то? Александр отрицательно покачал головой, поднимаясь, и направился к выходу. — Мне не стоит появляться в Суде, верно? – уточнил он, уже взявшись за ручку двери. — А что тебе там делать? Джефферсон – твой единственный клиент. Не будь его, Вы бы вообще не выпускали меня во внешний мир, верно, сэр?

~~~

«У Лафайета». Звучит, конечно, интригующе для не просвещённых. Что это? Какая-нибудь квартирка, выделенная специально для встреч мафии со своими подельниками? А может, место в самой глуши, куда мафия привозит своих должников для "серьёзных разговоров"? Или же просто ресторан, названный в честь известного деятеля? Гостиница «Маркиз дю Мотье» объединяла в себе все эти качества и даже сверх того. Это было уютное заведение на пять этажей, на которых располагались ресторан, жилые комнаты, отдельная зона под личные встречи и не совсем легальное казино в подвальном помещении, оформленное в лучших традициях Монако – страны азартных игроков, к которым относился и владелец гостиницы. Здесь же можно было разжиться оружием и полезной информацией – разумеется, за хорошую плату. Сам Лафайет представлял собой привлекательного юношу, которому едва минуло 19. Будучи одарённым от природы умственно и внешне, да ещё и родившись в достаточно обеспеченной семье отошедшего от дел "киллера на службе закона", Жильбер экстерном окончил школу и так же – университет, после чего покинул родную Францию и осел в Штатах, как и мечтал с самого детства (из которого до сих пор не вышел до конца). Заведение, владельцем которого он являлся, было подарком отца – единственным подарком за всю жизнь, в которой этот мужчина принимал участие лишь косвенно. Все траты, работа с финансами и персоналом и прочие трудности легли на плечи юноши, и поначалу было действительно сложно. Первое время, пока гостиница пустовала и совсем не приносила дохода, Лафайет зарабатывал играми. Монте-Карло, Лас-Вегас, Энген-ле-Бен – вот какими были источники его первого заработка. И, разумеется, дух игорных заведений, эта атмосфера так или иначе была видна во всём оформлении гостиницы. Спокойные тона, в меру изящная, пусть и достаточно массивная мебель... ...и контакты с мафией разной степени доверительности. Так что, когда в по-уютному спокойный ресторан (для постояльцев – столовую) зашёл Джефферсон, Жильбер оторвался на мгновение от разговора со своим телохранителем и лучезарно улыбнулся прибывшему. Томас ответил тёплой улыбкой и вежливым кивком, после чего они забыли о присутствии друг друга – конечно, лишь на время. Взглядом найдя своего товарища, дон скорым, но не лишённым аристократичной повадки шагом прошёл к их столику. — Здравствуй, Джеймс. Как поживаешь? Мэдисон устало вздохнул и протянул руку для приветственного дружеского рукопожатия. Как и всегда, рядом с ним лежали бумаги – важные и не очень. Как только Томас опустился на своё место и жестом дал официанту знать, что ему «как обычно», мужчина придвинул к нему один из листов. — В Филадельфии заметили британцев. Мафиози ответил негромким смешком. — Какой сюрприз... Джейми, они там уже больше двухсот лет водятся. Сложно не заметить. — Том, я серьёзно, – не меняясь в лице, всё так же устало вздохнул Джеймс. – Ты понимаешь, о ком я. И ты понимаешь, что в твоём деле они тоже замешаны. Джефферсон пожал плечами, будто говоря, что он не может быть в этом уверен, но усмешка его стала холоднее. — Их выгнали отсюда. Депортировали или арестовали всех пять лет назад. Операцию возглавлял Вашингтон. — Ты доверяешь полицейскому, который, несмотря на "мир", продолжает арестовывать твоих дилеров? — Я доверяю человеку, который обеспечил мне наилучшую защиту в Суде. Мэдисон скептически вскинул бровь, выражая своё отношение к Гамильтону и его невероятному таланту правозащитника, но смолчал. А что говорить? Томас без ума от своей новой игрушки – волевой, дерзкой, да ещё и приносящей пользу. Мечта, а не развлечение. Разве что в руки не даётся, о чём тот неустанно жаловался неделю за неделей... — Это всё, о чём ты хотел со мной поговорить? – почти разочарованно протянул Джефферсон, отпивая из только принесённой чашки кофе. — Это всё. Ты должен знать, Том, и ты должен принять это к сведению. Ради собственной безопасности. — Брось! Кто поверит в то, что наша Семья способна на такие зверства? — Напомни мне, кто в одиночку замучил до смерти шестерых делегатов от нью-йоркской организации? Чашка звякнула о блюдце; в тёмных глазах мужчины полыхнула ярость. Они не любили говорить об этом. Джеймсу было неприятно вспоминать: он не любил жестокость, не любил насилие, да и лишний раз бередить старые шрамы друга не хотел. Томасу вспоминать было больно. Вспоминать о том дне, когда он лишился семьи – своей настоящей, маленькой, родной, бесконечно любимой семьи. Воспоминания же о расправе, учинённой им над парламентёрами от повинного в этом клана, пробуждали в нём почти первобытную жажду крови. Крови тех, кто виновен. Крови тех, кого ему так и не выдали. — Просто прими к сведению, Том. Я прошу тебя, – тихо вздохнул Джеймс, поднимаясь. – Они явно не просто так вернулись. Будь осторожен. Собрав документы в аккуратную папку, он удалился, оставив друга наедине с собственными мыслями. Остывал кофе. Таял постепенно одинокий шарик мороженого. Томас понемногу, через силу успокаивался. Время близилось к семи. Неожиданно чья-то рука мягко опустилась ему на плечо. — Мистер Джефферсон, всё в порядке? Рефлекторно он ухватился за эту руку, сжал пальцы... но владелец отдёрнул их, будто прикосновения дона обжигали. Снова. Улыбнувшись вежливо, с толикой кошачьего коварства, Томас сконцентрировал взгляд на прибывшем. — Добрый вечер, Алекс.