Срал да упал

— Ма-ма-а-а, она пос-ка-ка-а-ла-а! — девочка лет десяти истошно вопила в такт рыси своего невозмутимого пони, болтаясь в седле аки сарделька и подпрыгивая на каждом темпе. Страдания и боль на ее лице можно было бы, наверное, разглядеть даже из космоса. Очевидно, для хлюпающей соплями девчушки верховая езда оказалась несколько сложнее, чем это было в ее любимой компьютерной игре. — Сделайте уже что-нибудь! — возмутилась недовольная мамаша, наблюдая за своим ненаглядным чадом. Будь ее воля, она бы непременно ворвалась в манеж и, как настоящая русская женщина, остановила на скаку коня, сняла с седла дочку и умчалась домой. Пока что все, что ей оставалось, это бессильно метать молнии в тренера ее дочери, который и водил на корде рыжего пони. — Не реви ты, лошадь пугается, — протянул Антон, — а именно так и звали тренера девчонки, — привставать на стременах кто будет? Незадачливая наездница проглотила беззвучные рыдания и попыталась следовать совету тренера, поднимаясь в седле на пару дюймов и тут же звучно плюхаясь обратно. Антон болезненно поморщился. Вот из-за всяких юных любителей верховой езды и обожающих лошадок детей у бедных животных потом проблемы со спиной. Эта всхлипывающая девчонка, скорее всего, больше не появится на пороге сего комплекса, заявив своей мамаше, что она лучше будет любоваться на лошадок со стороны. Может быть. Но это не точно. Но она не была единственной. Иногда Антону казалось, что все такие малолетние любители конного спорта странным образом сосредоточились именно в его городе и выбирали для посещения именно этот конноспортивный комплекс. Да во всем Воронеже населения меньше, чем этих неуемных детей. Как вы понимаете, Антон не совсем разделял мнение о цветах жизни. Порой он предавался философским думам у себя на кухне за стаканчиком-другим, в тщетных попытках силясь выяснить, чего же он все-таки хотел от своей жизни. Уж четверть века его ноги носили по этой бренной земле долговязое тело по имени Антон Шастун, но до сих пор не случилось ничего такого, ради чего это стоило бы делать. Нет, вы не подумайте. Хоть этот неуклюжий парень с запоминающейся фамилией не был самым лучшим тренером в мире, однако пока что еще никто особо не жаловался. Антон кисло взглянул на ходившую ходуном в седле девочку, которая, судя по всему, решила, что ноги ее в стременах больше не будет. Все когда-то бывает в первый раз. Да и в целом работе с людьми Шастун предпочитал работу с лошадьми. Хотя бы из-за того, что животные, в отличие от мнивших себя великими знатоками людей, сидящих в седле в позе вопросительного знака, не имели дурной привычки винить его во всех смертных грехах, если у них что-то не получалось. Возможно, они про себя крыли Антона трёхэтажными лошадиными матами, но, по крайней мере, делали это молча и не трепали никому нервы, что его полностью устраивало. Поэтому лучшим отдыхом от постоянно чем-то недовольных новичков, которых по неясным причинам отправляли именно к Антону, была вечерняя работа с его любимцем — шикарным русским верховым жеребцом с далеко не русской кличкой. Лаки Страйк, куда более охотно откликавшийся на простое и понятное Лаки, под чутким руководством своего владельца почти ежедневно готовился к приближающимся соревнованиям по выездке, дважды в неделю прогуливался по полям и имел один выходной, который полностью посвящал общению с маленькой неказистой кобылкой, живущей напротив него. Шастун дождался ухода неудавшейся всадницы и ее ворчащей мамы, облегченно выдохнул и отправился в конюшню, собираясь сделать небольшой перерыв на чай перед тренировкой с Лаки. Остановившись возле денника своего боевого товарища, Антон причмокнул губами и ласково почесал бархатный нос, который любопытный жеребец тут же просунул через прутья решетки. — Ну, потерпи чуток, малой, — Шастун легонько шлепнул коня, когда тот попытался пожевать рукав его толстовки, — сейчас я только чайку швыркну, и тут же здесь. Наивный албанец. Раздался противный скрип конюшенных дверей, никогда не предвещавший ничего хорошего. В проходе, наступив одной ногой в дорогой туфле в кучку навоза, стоял не кто иной, как Попов Арсений — достаточно известный в Воронеже директор мебельной фабрики и тот еще пижон. Мужчина сердито сверлил взглядом испачканную обувь и хмурил брови, постукивая пальцами по ноге. У Антона вырвался тихий смешок — будь у него такая возможность, он бы сделал из всех подобных личностей навозные скульптуры и открыл собственную выставку. — Какого черта у вас в проходе говно? — услышав хихиканье, возмущенно спросил наблюдающего за ним парня Попов и вытер подошву о пол. — Не знаю, — честно ответил Шастун, пожимая плечами. — Обычно мы не пускаем его дальше плацев и манежей без сопровождения тренера. Арсений, кажется, не понял тонкого намека и, широкими шагами подойдя к приоткрытому деннику, возле которого стоял Антон, заглянул вовнутрь. Парень словил себя на мысли, что сейчас он бы с удовольствием захлопнул дверь, чтобы у Лаки появилась новая игрушка в виде головы очередного мажора. — А вы тут типа тренер, да? — судя по интонации мужчины, тренеры были какими-то отбросами общества, коих следовало изолировать от представителей нормальных профессий. Например, от Попова. — Вы похожи на тренера. Шастун состроил недовольную гримасу. — Ну, допустим, — кивнул он, не имея ни малейшего желания брать под свою опеку любителя повыделываться и понаступать в результаты деятельности лошадиной пищеварительной системы. Такие вопросы, как правило, были прелюдией к подступающему пиздецу; Антон в своей жизни слышал их не один раз и уже чуял, чем это обычно грозит. — А вы здесь с какой целью? — Мне нужна лошадь, — увидев то, как Арсений горделиво поднял подбородок, Шастун мысленно пожелал ему не подавиться чувством собственной важности. — Я хочу выехать на ней к девушке. На самом деле, таких любителей впечатлить свою даму сердца обращалось к Антону в месяц чуть больше, чем дохрена, но все они обычно после первого же занятия отказывались от своей идеи. Юноша, всей душой понадеявшись на то, что и Попов не станет исключением, нехотя решил согласиться. — И какую вы хотите лошадь? — поинтересовался молодой человек, закрывая своего коня в деннике. Изнутри донеслось недовольное фырканье. — Белую. Слышите отдаленный гул? Это сейчас разом заплакали все конники мира. «Да чтоб тебя, сукан, в белых тапочках за это отсюда увезли», — подумалось натянуто улыбавшемуся Шастуну, за все годы тренерства так и не привыкшему к тому, что все чайники называют серую масть белой. — Хорошо, — тяжело вздохнув, произнес окончательно смирившийся с тем, что чаепитие откладывается, Антон, — сейчас найдем вам белую лошадь. *** «Интересно, а чай с барбарисом еще остался?», — вяло думал Шастун, с мнимой самоотверженностью плетясь позади Попова. Эта царская особа плыла реактивной лебедушкой вдоль денников, едва удостаивая взглядом лошадей. Собственно, на самих обитателей конюшни этот франт тоже не произвел ровным счетом никакого впечатления. — Вот, можете взять Калетто, — Антон сделал приглашающий жест, указывая на светло-серого мерина андалузской породы, — спокойный, терпеливый, подойдет даже новичку. Калетто, казалось, не ожидал такой подставы. — Ну, — кислая мина на секунду приобрела заинтересованное выражение, и мужчина настороженно сунулся поближе, так сказать, подумать над предложением, — при чем тут новички? Я, вообще-то, неплохо катаюсь. «Катаюсь». Хорошо, что Арсений не видел, как у Антона задергался глаз. «Белый» конь сначала с интересом вытянул шею, но затем, словно уяснив, что никаких вкуснях ему не перепадет, разочарованно отвернулся. — Хм, — Попов с минуту поразглядывал мерина, — нет, не то. Толстый он какой-то. Некрасивый. Вместе с Калетто рыдала вся Испания. Чай откладывался на еще более неопределенные сроки. — Все лошади какие-то одинаковые, — недовольно пожаловался Попов, минуя очередного счастливчика, которого угораздило не родиться «белым». Антон тенью отца Гамлета покорно следовал за ним, мысленно прикидывая, кого же впихнуть своенравному мужчине. Из нужных ему лошадей на конюшне было полтора землекопа, причем половину из них составлял оскорбленный Калетто. — Почему одинаковые? — Потому что коричневые. Теперь Шастуну захотелось уже не чая, а чего-нибудь покрепче. Например, коньяку для себя и кирпича для Попова. — Ого! — Антон, видимо, отвлекся, в красках представляя кровавую расправу, поэтому пропустил кульминационный момент. — Вот эта лошадь мне нравится! Шастун лишь вздохнул про себя. Лошадь, на которую соизволил положить глаз Попов, оказалась чистопородным немецким жеребцом по хрен-выговоришь-кличке Доппельгангер. Порой Антон подозревал, что где-то на уровне подсознания у всех немецких пород лошадей заложена мысль, что если они будут себя плохо вести, немецкий Дед Мороз отправит их в ссылку в Россию. Иначе как объяснить тот факт, что практически все представители немецкого коневодства, с которыми Антону доводилось работать, на деле оказывались такими пиздюками, что мама не горюй. Конкретно этот товарищ особо отличался наличием гена хитрожопости. Сейчас же он, естественно, этого не показывал. Первое правило хитрожопости — никому не показывать наличие хитрожопости. — Это слишком своенравный конь, не всем подходит. Кусается и может сбросить седока. Но Остапа уже понесло. Точнее, понес. Белый конь. — Я хочу этого коня. Денег заплачу нормально, — Попов пренебрежительно покосился на унылого парня, — на жизнь вам хватит. Ах, собака ж ты сутулая. — Конь сложный, еще раз говорю, — с нажимом повторил Шастун, еле сдерживая свое желание высказать все, что он думает по поводу этого, — плохо слушается, особенно незнакомых всадников. Давайте посмотрим еще. Но, как говорится, и хуй там плавал. — Юноша, — если бы слова имели способность отравлять, Антон давно бы корчился в муках прямо тут же на полу, — я же вам на чистейшем русском языке сказал, что я умею кататься. Лошадь мне нравится, и даме она тоже понравится. Какие еще вопросы? Я ваш клиент, вообще-то, и если получать прибыль не в ваших интересах, — мужчина торжествующе взглянул на Антона, — то пожалуйста, я не настаиваю. Тут мне еще пару вариантов конюшен посоветовали. Понеслась пизда по кочкам. — Ладно, — внешнему спокойствию Шастуна позавидовал бы любой партизан, — будет вам лошадь. В конце концов, чай с барбарисом, вообще-то, не молодеет.