Не навреди

       Сидя посреди стремительно пустевшего аэропорта, Мойра строила из себя воплощение истинной невинности. Переставляла неподходяще длинные для крохотных скамеек и любого нормального человеческого существа ноги, жала кулаки на ручках чемоданов, отнимала взгляд от пола, чтобы снова в него уткнуться, и не делала ничего, чтобы сгладить остроту своего положения.        Благополучно пропущен оказался рейс, следующий был только завтра, а найти койко-место в разгар хоккейного чемпионата, как показывала сеть, было сложно. Найти такое койко-место, чтобы Мойра на него согласилась — сложнее вдвойне.        За годы совместной работы стоило бы привыкнуть к тому, что этой женщине вина знакома в той же мере, что ядерная физика — обывателю, однако установка Ангелы видеть в людях лучшее снова шла вразрез рациональности. Все в О’Доран вторило теории: да чувствовала, чувствовала она вину! И молчала, и сутулилась, и ерзала, потому что чувствовала! Не потому что старательно делала вид.        С шумом Циглер выдохнула и хотела было сесть рядом с ней, но остановилась: еще чего! Из-за Мойры и ее чертовых сигарет, невесть зачем понадобившихся в таком количестве, они и оказались здесь. Ангела качнула головой. Нет. Она, Ангела Циглер, врач с мировым именем, оказалась вынуждена провести чуть меньше суток в неизвестном городе по вине своей коллеги, когда могла бы уже быть в Лондоне, встретиться с Леной, пройтись по всем местам, которые та посоветовала и которые сама Ангела подглядела в туристических путеводителях, а потом отправиться на научную конференцию. Теперь хоть бы к ней успела.        Вдруг над ямой, в которую они угодили, сверкнул свет. Двухместный номер во вполне приемлемом, по заверению работницы аэропорта, отеле, за который платить не нужно и в который их отвезут за так да еще и заберут утром. Хоть какое-то преимущество работы на Overwatch. И отвергать его Ангела не намеревалась — пусть бы О’Доран говорила что угодно.        Спешка в принятии решений отозвалась пагубно. Действительно, номер был просторным настолько, что при желании коллеги могли бы избегать друг друга, находясь в нем, или, по крайней мере, не мешать одна другой, с гостиной, рассчитанной явно на большее число гостей, чем два. Восторг разбился о преинтересную деталь — те самые два спальных места в себя включала одна кровать.        Мельком оглядев ее великолепие, Ангела хотела сползти на пол.        По пути она успела смириться с участью протянуть всего-то ночь в компании доктора О’Доран. Принять душ, завернуться под одеяло и проспать беспробудно часов до четырех утра, чтобы на этот раз точно успеть на самолет. Но не в одной же кровати! Не то чтобы она питала к коллеге особую антипатию, однако вероятность того, что Мойра увидит ее пижаму с цыплятами и отпустит какое-нибудь бестактное замечание, прельщала в той же мере, что вероятная бессонница, которая за тем последует. И доводы о том, что эта пижама — самая удобная на свете, явно останутся вне внимания О’Доран.        Раньше, чем Ангела успела вспомнить о коллеге, та отправилась на ресепшн. За разъяснениями или скандалом — Циглер знать не могла. Однако вскоре О’Доран вернулась, и с ней не было никого, перед кем пришлось бы оправдываться, только бы остаться на ночь под крышей. Всего лишь безжизненная и потому лишенная претензий раскладушка.        Минуты две Ангеле пришлось лицезреть то, как коллега пыталась усмирить это чудо человеческой мысли. Чутко отзывавшееся скрипом на любое движение, гнувшееся под напором худощавого тела, вдобавок маленькое настолько, что ногами Мойра стояла на полу. Минуты две — потому что вынести еще секунды перфоманса она бы не смогла. Плевать, что там О'Доран опять наделала, но спать в таком положении вредно для здоровья. Не говоря о том, с какой силой врезался в уши пронзительный скрип.        — Она довольно большая, — вполголоса начала Ангела, сидя на кровати. Мойра хмыкнула, видимо, посчитав это насмешкой, и отвернулась к стене. С ее стороны донесся характерный звук — ударилась коленями о стену, решила Ангела. И догадка лишний раз подтверждала, что так продолжаться не могло. — Я имею в виду, для нас обеих.        До того копавшаяся в одеяле, как будто впервые пользовалась чем-то подобным, Мойра прекратила. Затем она пришла к выводу, произнося его в стену, не оборачиваясь:        — Это исключено.        — Почему?        — Ты не поймешь, — вздохнула Мойра так же стене.        — Не списывай меня со счетов так рано.        Снова зашуршало одеяло в руках, ногах и невесть чем еще Мойры, всем телом пытавшейся освободиться от его оков. Когда же она справилась с, безусловно, трудной задачей, то повернулась к Ангеле.        — Я хочу, чтобы ты знала: я ценю твою помощь в работе и... — когда Мойра по привычке хотела опустить голову, то лишь уткнулась подбородком в подушку: — других вещах, ценю наши милые маленькие научные дебаты, и мне бы очень не хотелось, чтобы это изменилось. Поэтому то, что я скажу, не должно покинуть пределов этой комнаты. Понимаешь? — Она остановилась, давая Циглер время на осознание. Что она собиралась сказать? Признаться в чем-то? Подумать только: Мойра О’Доран хотела доверить ей какой-то секрет в неизвестном отеле неизвестного города... Все-таки собравшись с мыслями, Ангела кивнула. — Хорошо... Дело в том, что у меня есть некоторая... особенность.        — Прости?        — Я, — набрав как можно больше воздуха, Мойра ответила единым неделимым словом: — я раскачиваюсь во сне.        Ее лицо ушло еще глубже в подушку. Судя по всему, доктор О’Доран правда видела в этом проблему и не видела к ней решения. Однако даже этот факт едва ли останавливал Ангелу от желания рассмеяться. Закусив губу, та выдержала паузу и продолжила:        — Что ты имеешь в виду?        — Я не знаю. Я становлюсь как... как лодка. Никогда не видела лодок, Циглер? Как они качаются по сторонам, влево-вправо? — очевидно, наглядности ради Мойра изображала движение лодок руками, но Ангеле картина больше напоминала полет умирающий птиц.        Она не сдержалась.        — Брось! Я не настолько хрупкая, как могу показаться, — Ангела подтянулась к краю постели, и теперь ее лицо находилось совсем близко к лицу Мойры. Изо всех сил стараясь не смеяться, она прошептала: — Уверена, что выдержу небольшой шторм в своей постели.        — Ты не помогаешь!        — Извини, — тут же Ангела отодвинулась, все еще борясь со смехом. — Мне жаль, если из-за этого... этой особенности ты чувствуешь себя плохо, но я не думаю, что она станет проблемой. Я быстро засыпаю, особенно после нервного перенапряжения. И, серьезно, кровать очень большая.        Как собака, решавшаяся прыгнуть на хозяйскую кровать, Мойра долго осматривала сначала свое место, затем — кровать, огромную кровать с дюжиной подушек всех размеров, свежевыглаженной простынью и двумя одеялами. Видимо, для подобного случая.        Спустя минуту раздумий она кивнула.        Ангела вправду решила, что все пройдет хорошо. Скользнула в ванную, пока Мойра вышла за кофе, а к возвращению той уже до подбородка завернулась в одеяло. Разве что потом пришлось объяснять, что кофе она перехотела, но все равно была крайне благодарна за помощь. Худшая часть наступила вслед за церемониальным “спокойной ночи”.        Сначала раздался треск. Всерьез Ангела подумала, что кровать сдалась под их весом, но затем наступила новая фаза — Мойра закачалась. И сравнения лучше, чем лодка, вернее, набитый целиком и еще маленько сверху грузовой корабль, для нее Ангела бы не придумала. Чужая сторона кровати прогибалась и поднималась вновь, как будто создавая воронку, засасывавшую вместе с простынями и Циглер. Обеими руками та впилась в матрас, лишь бы удержаться на месте. Может, она и быстро засыпала, но не в экстренной ситуации. Однако после шторма настало спокойствие.        Мягкий бриз — именно им после минут беспокойства показалась Ангеле шедшая из кондиционера прохлада — овевал кожу, тонкое одеяло собралось в ногах идеально для того, чтобы сохранить достаточное тепло, но и не позволить ему перейти в жару. На бок линией налегла горячая тяжесть. Какое-то время Ангела пролежала под ней, отпустив бедный матрас, спокойно и мирно, не задаваясь вопросами о том, что все-таки на нее давило. Затем пришло осознание.        Она спала не одна.        Через плечо Ангела обернулась, разглядев, насколько позволяла темнота, Мойру. И руку, которую та беззастенчиво сложила ей на талию.        В том жесте не было ничего плохого, как и, верно, осознанного. С лица доктора О’Доран отступило проглядывавшееся раньше волнение — казалось, ушло целиком в тот самый момент, как она ломтик своего сокровенного вверила Ангеле с одним условием: никому не говорить. Поэтому та промолчала. Только устроилась поудобнее на месте, и чужая ладонь отчего-то показалась теплее, чем прежде. Разбирательство подождет до утра, когда Мойра будет безоружна в своем неведении. И Циглер точно воспользуется преимуществом.