Не навреди

       Дома у О'Доран ни единой фотографии. Ни семейных, ни университетских, ни из рабочих поездок, словно вспоминать не о чем. Пустуют однотонные стены, полки, тумбы, еженедельно вычищаемые от пыли. Каждый раз на подступе к этому дому Ангелу одолевает дрожь.        Однажды она спрашивает. Мойра смеряет девушку тяжким взглядом и бесхитростно, даже не пытаясь соткать искусное оправдание, отмахивается — не было времени на обустройство. Счет идет на месяцы.        Изо дня в день Ангела подвозит ее, запоминает, откуда брать полотенца, обзаводится личной кружкой в чужом доме. Но все остается прежним, будто замершая в объективе картинка. Из-за начищенных рамок наблюдают безликие грамоты и похвальные листы. Ангеле боязно засыпать под их присмотром. Ангела не выдерживает.        Взвесив все за и против, она предлагает отметить Рождество у себя. Вечно собранный взгляд Мойры мечется по всей ее фигуре. Генетик шумно отставляет колбу, едва ее не разбив, отказывается необычайно вежливо и удаляется в три быстрых шага. Позже — сетует на собственную горячность и продолжение темы обрывает тактичнее.        Ангела продолжает биться. Только чего стоит один клинок против отшлифованного годами убеждения?        На очередное "мой дом — моя крепость" О'Доран давно не кривится — время безучастно поражает всякую обиду. Спидометр мерит сотню, одна рука висит на руле, пока вторая нащупывает в подстаканнике бутылку пенного. Полупустую ли, полуполную? Для Мойры — всего лишь бутылку.        Фонари слепят глаза, на шоссе играют кругами, пятнами, нечеткими, но понятными фигурами блики. Видом ночной дороги Мойра наслаждается куда больше, нежели четырьмя стенами, которые кто-то выдумал называть домом.