Не навреди

       Мойра — гнойный нарыв на теле Терратуса­­­­­­. Она входит в города лишь за тем, чтобы посеять в них семя своей заразы, впрыснуть ее в кровь всякого живого существа, а разрушение неживого поручить своим когортам. Подчинение через вечное страдание. Ее легион облачен в алое, сорванное с тел убиенных и замученных тряпье, а в руках у него — вши, блохи и чумные крысы.        Ангела — сукровица на ране, что не может затянуться из декады в декаду. Новая страница, новая кожа, новая жизнь. Северная птица, кружащая над полем брани и возрождающая мертвых по мановению руки. Ее названные сыны и дочери объяты пурпуром, цветом благородства, они тянут к ней руки, молятся ей в каждой битве, знают, Архонт Возрождения хранит. Под их ногами расцветают пустыни. Не чудо, настоящая магия: пожухлые травы наливаются соками, русла рек очищаются от трупов, глина выходит из земель, оставляя плодородный чернозем и руду.        Из жизни до Владыки Ангела помнит одно — неприязнь к войне. Помнит, как от голода немели конечности, как латала в бараках раненых, как планировала ловушки Архонту Войны. Много ярче — как убила того, чья смерть не представлялась возможной. Как после тучи обрушились на ее родину, точно накрыли крышкой гроба, сверкнула первая молния, а за ней — еще сотни, тысячи, столько, что женщина сбилась со счета.        Вместо гнева Владыки на нее снизошло звание Архонта и тяжесть железных крыльев, врезанных глубоко в плоть.        Принимая донесение об успехах алых, Архонт Возрождения впечатывается крыльями в трон с такой силой, что по вековому камню расходятся трещины. Один из приближенных, тот, кому выпало неудовольствие принести весть с передовой, падает на колени в жутких судорогах. Из прорезей его кирасы сочится темная кровь, а из груди доносится свистящий шквальным ветром хрип. Остальные кривятся от боли под шлемами — слишком крепка связь с Архонтом.        Стоит Ангеле подняться, как воин резко вдыхает, и к серому лицу возвращается здоровый розоватый цвет. Кулаком мужчина затыкает рот, из которого рвутся сгустки дурной крови. Архонт остро ощущает горечь каждой напрасно пролитой капли. Вкус знаком — чума.        Рукой она подзывает слугу с чашами вина — для себя и для раненого. Стремительно уходит горечь, но запах гнили стоит в крепости локтями, точно под ее стенами сложили сотни трупов.        Следующим утром Архонт Возрождения насчитывает еще десять зараженных. На этот раз Мойра зашла слишком далеко.        Для Архонта Разрушения война — способ пропитания. Стоит ее пальцам коснуться чего-то, это вмиг увядает. Над ее поселениями витает хлопьями не снег, пепел, отпечатывающийся на зданиях серыми пятнами. В запавших глазах ее скота — ее людей — бельмом стоит вечный голод. Алые воюют до тех пор, пока их ребра не протыкают кожу.        Без намека на неравнодушие Мойра слушает прошения, чтобы отклонить их одним жестом. На ней гремят украшения из костей лучших последователей, искуснейших магов и мастеров пыток, украшенные драгоценными камнями. С части не успела сойти спекшаяся кровь.        В шатер тенью просачивается фигура с глиняной амфорой в руках. Тонкая линия губ Архонта искривляется в гримасе, не поддающейся толкованию.        Точно по приказу просящие отступают к выходу, идеальными дугами гнут спины, на которых горят следы палок. Медленно, будто даруя шанс уйти в добром здравии, Мойра размыкает челюсти и вместе с тихим проклятием выпускает рой кровососов-разносчиков. Подчиненные не противятся — знают, воли Архонта не избежать. Инфекция легко занимает новые сосуды.        Когда лишних глаз не остается, агент принимает обычный вид. Стоит тому поднять уголок губ в усмешке, белая боевая раскраска на лице подергивается. С ритуала прошли локти, но его физическая форма до сих пор малоустойчива.        Выйдя в центр шатра, Жнец становится на колени и возносит над косматой головой амфору. С его шеи крупными каплями стекает пот, уходя за ворот кожаной брони, однако взгляд полон решимости. В раздражении Архонт Разрушения щурится, и Жнец, подмечая расположение ее духа, опускает голову.        Под крышкой оказываются колосья пшеницы. Яркой, свежей, пышущей здоровьем. Такой, какой на землях Мойры не было с самого их завоевания.        Горло Архонта покидает тихий хохот, отдающий скрипом перегруженной телеги. Ей хватает опыта, чтобы догадаться о принадлежности этого послания.        За считанные часы вокруг стоянки возникает частокол — над ним корпеют и алые, и пурпурные. Лагерь полнится горячными спорами, торопливыми переговорами, тайными признаниями и звоном наточенных клинков. Здесь нельзя держать меч в ножнах. Это место как отвесной склон ущелья: оступись один, кара настигнет всех.        На песке показываются травянистые тропы, вянут и вырастают снова, блестя мелкими луговыми цветками. Алые смотрят завороженно, пурпурные усмехаются. Земля впитывает кровь, распределяя ее так, как угодно Архонтам. Потому она никогда не сможет исцелиться.        Мойра держит неестественно синюю, опухшую от расселившихся внутри опарышей руку на столе командной ставки, как убийца держит кинжал перед ударом. Жуки хрустят картой в крошечных пастях, оставляют склизкий след и дыры, из-за которых становится не различить рисунка, однако то и не требуется. За локти войны Архонты выучили эти земли так же, как законы Владыки.        Больше для приличия, нежели из нужды Ангела склоняется над столом, и отблеск свечей приветливо льнет к ее крыльям. Она предлагает решение за решением, только бы уберечь своих подданных, но Архонт Разрушения рушит каждое твердым "нет". В Мойре нет уважения чужой жизни, нет уважения к чужому — все, до чего она дотронется, отходит ей.        Из ставки командования Архонт Возрождения буквально вылетает, иссекая лица алых ледяным ветром.        Снопы пшеницы, взращенной ею, выставлены на помосте для казней в наказание страждущим толпам, бочки воды из ее источника прогнили до основания, подаренный ею скот гибнет в давке наспех выстроенного загона. Страдания действуют Мойре на потеху.        Победа достанется только одной. Ярусы не вместят двух Архонтов, треснут, как суконное платье на разродившейся тройней крестьянке, а Владыка не примет жалких лоскутов. Архонт Возрождения понимает и пробует снова.        Она проводит по обугленной коре, вынуждая деревья зазеленеть вопреки природным законам. Над лесом поднимается какофония из шелеста поеденных вредителями листьев, цоканья когтей блохастого зверья, журчания быстро иссякающих ручейков. Это не ария жизни, но крик агонии, которую Ангела продлевает.        Архонт Возрождения не дарует жизнь. Она забирает.        Как забирала у немощных телят на отцовской ферме, как позже забирала у неизлечимо больных, чтобы подчинить своей воле. К Архонту Возрождения обращаются, когда выбор становится иллюзорен: забвение или вечное служение.        Поэтому ей нужна Архонт Разрушения. Нужны все дары Мойры — страдания, пандемии, смерти.        Поэтому Архонт Разрушения выкупает ее продукты за бесценок в бешеных количествах, поэтому бесцеремонно заходит в ее палатку, по пути сбивая вазы с реагентами для целебных зелий, поэтому вместе с колкостями выпускает ядовитые миазмы, пока Архонт Возрождения забавно крючится под ее касаниями.        Пока есть Архонты, есть война.