Час огня

      Феликс бродил еще около часа прежде, чем вернуться домой. Леонард и Лана уже ушли к себе, а вот Есения проснулась от скрипа входной двери.       — Аа мфмм, ххц… ещ-ще не рассветает? — пробурчала женщина, спросонок оглядываясь вокруг.       Есения увидела спящую на ее груди Киру и попыталась осторожно вылезти из-под нее, не разбудив девушку. Ей это не удалось и Кира приподнялась на локтях, стряхивая с лица растрепанные волосы. Девушка села на лавку и позволила Есении подняться.       — Мне пора, спасибо за вечер.       Клим, в отличии от Августа, не спал. Он по-прежнему сидел на столе и одиноко смотрел в окно. Когда гостья собралась уходить, мужчина слез и предложил проводить. Они накинули теплую одежду и вышли на улицу. Кира потерла глаза и поднялась, чтобы тоже попрощаться с Есенией. Уже подойдя к двери, девушка услышала вкрадчивый шепот брата. Слова, которые он произнес, заставили сестру застыть на месте:       — Береги нашу дочь.       Затем раздались тихие женские шаги. Кира вовремя не отошла от двери и брат чуть не задел ее, резко зайдя в дом.       — Что это значит? — сухо спросила девушка. — Ты чей-то отец?       — Что? Отец??? — воскликнул Феликс. — Чей?!       — У тебя есть дочь, а я об этом не знаю?!       — Ты знаешь, — тихо возразил Клим, — ты всегда знала, только не хотела верить. Да, Искра моя дочь.       — Знаешь что, братец! — прикрикнула девушка, — сам со своими секретами живи!       Кира выскочила из дома без плаща, перебежала через двор и поднялась на чердак. Клим мог только развести руками и устало выдохнуть, а вот Феликс кинулся за девушкой. Подниматься по скрипящей лестнице под крышу было жутковато, но, оказавшись внутри, парень смог утолить свое любопытство. Деревянные стены переходили в треугольный потолок. Единственное окно, запыленное и обросшее паутиной, давало достаточно лунного света, чтобы рассмотреть валяющуюся посреди чердака перину с одеялом, старые книги и всякий важный для Клима хлам. На стенах висели прибитые гвоздями рисунки, очевидно вышедшие из-под руки Леонарда. Были и кривые наброски, принадлежащие Климу — художник из него посредственный. А в центре убежища сидела Кира, обнимая колени как маленькая девочка. Феликс присел рядом и спросил:       — Как ты?       — Не могу поверить, что он скрывал от меня племянницу столько лет. Я ведь знаю о всех его недомолвках, слабостях и интрижках, и я ни разу не сказала, что это плохо или что я стыжусь его. Я всегда поддерживала его даже там, где другие отворачивались. И он мне ничего не сказал о дочери…       — Да, секреты — это всегда сложно, — согласился Феликс. — Как поступишь теперь? Если Август сказал Климу правду, может, тебе не стоит рисковать? Ты ведь можешь поехать за Есенией утром. Начать новую жизнь, ты вроде этого и хотела. Новой жизни.       — Есения всегда смотрела только на Клима. Даже когда смотрела на меня — видела его. И заботилась обо мне лишь из-за него. Правда в том, Феликс, что единственный человек, которому я нужна, это Клим. Он всегда защищал меня, если кто-то хотел обидеть, учил разбираться в людях, понимать их мотивы. Брат заботился обо мне как мог, шил мне тряпичные куклы, учил ездить верхом, сражаться… Я никогда не смогу его возненавидеть, но сейчас я зла…       — Тебе нужно время все обдумать. Если я больше ничем не могу помочь, я…       — Нет, постой! Задам тебе встречный вопрос: ты-то почему не уходишь? Даже не с остальными, ладно, я заметила, что тебя недолюбливают так же, как и нас. Но ты же не обязан оставаться здесь, это даже не твоя родина.       — Клим, наверно, единственный, кто проявил ко мне доброту. Я должен ему и я… привязался к нему. Хотя, похоже, это не взаимно. А еще мне некуда идти.       — Мой брат — не самый откровенный человек. И, как ты уже заметил, он не особо любит чужих. Часто ли он при тебе хотя бы разговаривает с теми, кто не является его другом? Так вот, несмотря на свою отчужденность, он высоко ценит тех, кому доверяет. Он доверяет тебе, Феликс. Даже если ты чувствуешь себя чужим, ты все равно часть его мира. Не дай ему забыть об этом.       Клим уже собирался спать, когда вернулся Феликс. Запыхавшийся, румяный с холода, он ввалился в дом и прикрыл за собой дверь. Лекарь вопросительно посмотрел на него и поднял бровь.       — С ней все в порядке, — отчитался Феликс, — дай ей время. А ты, кажется, совсем не волновался, да?       — Был бы конь — мы б ее не нашли, — отозвался Клим, — а так хотя бы под крышей сидит. Там же не холодно?       — Ну так, зябко немного, но замерзнуть не должна.       — Кира вспыльчивая и я сейчас для нее как красная тряпка буду, потому и не пошел. Ну, а сам-то как?       — Я? — удивленно переспросил Феликс. — Да нормально… А чего спрашиваешь?       — Сгоревший сарай — твоих рук дело?       Парень опустил глаза в пол и поджал губы. Медленный и неуверенный кивок послужил ответом.       — Конечно, твоих, чьих же еще. Я не могу объяснить, почему связь Августа с магией влияет на твои способности, но если причина в этом, я постараюсь вас разъединить.       — Тогда мне придется не видеться и с тобой.       Клим пристально посмотрел на Феликса, ожидая продолжение фразы. Парень закусил губу, понимая, что ляпнул что-то не то. Он боялся, что Клим разозлится или, что еще хуже, примет укор за совет. Но лекарь сделал несколько шагов навстречу и обнял Феликса, у которого от радости дрогнули колени.       — Прости меня, — прошептал Клим, — я понял, о чем ты, прости.       Феликс сомкнул руки на его спине и не смог выдавить ни слова.       Утро выдалось особенно солнечным. Свет проникал в окно под крышей и норовил поскорей поднять из постели. Кире не спалось. Она вообще едва ли за эту ночь проспала больше пары часов. Девушка не собиралась никуда идти, но что-то внутри подсказывало, что стоит подняться с постели и выйти на улицу, иначе она будет жалеть об этом долгие годы. Заглянув в прихожую за плащом, Кира отправилась на площадь, куда стекались все желающие уехать.       Вся деревня этим утром собралась на площади — было не протолкнуться. Кира искала кого-то в толпе, высматривала поверх голов, протискивалась между семьями, пока не добралась до сцены, где несколько мужчин окружили Есению и слушали ее поручения. На краешке сцены сидела Искра, закутанная в шубку не по размеру, с соломенной куклой в руках. Девочка грустно смотрела в землю.       — Эмм, привет! — сказала девушка, пытаясь выглядеть весело и дружелюбно, — Я Кира, помнишь меня?       Искра подняла голову и, щурясь от солнца, осмотрела девушку. Узнав в ней знакомые черты, девочка улыбнулась и начала болтать ногами.       — Помню, мы бабочек ловили вместе, когда я совсем маленькая была. А потом ты уехала.       — Да, верно, — в ответ улыбнулась Кира, — ну, как поживаешь?       — Хорошо-о, мне сегодня медового хлеба дали, я часть скушала, а часть припрятала. А еще, мне немного грустно уезжать из дома.       «Ну точно вся в отца», — подумала Кира и улыбнулась еще шире.       — Я уверена, что вы найдете хороший дом, где будет много места для игр.       — А брат говорит, что главное, чтобы в этом доме всегда была медовуха! — с забавно-серьезным лицом заявила Искра.       — Ха, а твоему брату не рано пить?       — Спроси сама, вон он идет!       Кира обернулась и увидела Веслава — старшего сына Есении, высокого и тонкого паренька с непослушными золотистыми локонами и четкими чертами лица. Когда они виделись в последний раз, Веслав был едва ли старше Искры, а теперь его — не узнать. Кира задумалась, сколько лет сейчас этому подростку в коричневой кожанке? Около четырнадцати? Веслав подошел к ним самоуверенной размашистой походкой, обнял Киру за плечи и сказал еще по-детски высоким голосом:       — Кира, ты была великолепна в таверне! Хотел сразу тебе это сказать, но мы немного разминулись после боя.       — Спасибо. Вот это ты вымахал! — сказала Кира, косясь украдкой на чужую руку, что устроилась на ее плече. Девушке была не по нраву такая вольность, но ситуация в целом ее забавляла.       — Ну так годы-то идут. А ты вот стареешь, подруга.       — Я на тебя посмотрю в двадцать три с твоим-то пристрастием к медовухе! — усмехнулась девушка.       — В двадцать три меня будут окружать самые красивые девушки, — хвастался Веслав.       «Да, я тоже так думала», — мелькнуло в голове Киры.       А с края толпы Леонард помогал своей Музе грузить пожитки в телегу.       — Ты разве бросишь свои вещи здесь? — обеспокоенно спросила Лана. — Ты ведь собрал-то всего ничего.       — Нет, я… Хм… — замялся художник, — я не еду, дорогая, пока не еду.       — Что?! — воскликнула девушка, — как не едешь? Ты не можешь остаться здесь, это слишком опасно! Ты ведь даже не воин…       — Я знаю, я… побуду здесь еще немного, а потом приеду к тебе, хорошо?       — А если нет? — не унималась Муза.       — А если нет, ты должна кое-что знать. Я много думал о наших отношениях и заметил некую дисгармонию, понимаешь? Я целиком и полностью принадлежу тебе, полностью исключая шальные мысли о других девушках, а ты в этом плане…       — Ты никогда не говорил, что тебя это тревожит, — невозмутимо возразила девушка. — И я думала, что мы — люди прогресса, свободные от традиционных устоев.       — Да, но, может быть, эти устои сложились не просто так? Я с неких пор, знаешь, уверовал.       — Странно, я не заметила, как ты стал верующим.       — Может, в этом и проблема? Так или иначе, Лана, я прощаю тебе все прегрешения, прошлые и будущие, и благословляю тебя на счастливую жизнь с другим, если я не вернусь.       — А ты вернись ко мне, любовь моя, — попросила девушка.       Леонард заметил за ее спиной ищущего кого-то Клима и Феликса, хвостиком следующего за ним.       — Прощай, — сказал художник и поцеловал на прощание возлюбленную, а после стремительно покинул ее.       Лана тоскливо смотрела ему вслед, пытаясь понять, что на него нашло.       Леонард бросился в толпу догонять друзей. Запыхавшийся, он поравнялся с Климом и заявил, что остается. Художник готов был поклясться, что лекарь стал еще белее, чем обычно. Предупреждая поток вопросов, Леонард объяснил:       — Я всегда хотел совершить подвиг, разве я могу упустить нечто грандиозное в компании друзей? До этого я был застигнут врасплох, но сейчас готов дать бой! — произнес мужчина с тем энтузиазмом, с каким отзывался об охоте на вепрей.       — А как же Лана? Как ты ее потом найдешь? — спросил Феликс.       — Я не думаю, что мы встретимся снова, — грустно ответил мужчина. — Клим был прав. Она не верна мне и, возможно, даже не любит, а я закрывал на это глаза. Я был так ослеплен этой девушкой, что не хотел видеть грязь, которую она тащила в наш дом. Теперь я начинаю понимать, почему она отказалась выходить за меня.       — Так, придержи коней, — строго одернул Клим, — это из-за вчерашнего? Из-за того, как она на твоих глазах целовалась с девушками? Она же накурилась!       — Нет, это я накурился. У меня внутри что-то оборвалось и я увидел ее в другом свете. Ее настоящую. Не девушку с моих картин, а ту, что живет по эту сторону холста. Ты ведь и сам говорил, что пора что-то менять.       — Но я не предлагал тебе с ней расстаться! — скороговоркой выплюнул лекарь. — То есть, я допускал такой вариант, но я… я не могу представить тебя с кем-то еще.       — Может, мой удел — быть одиноким художником…       — Леонид, мать твою! — возмутился мужчина.       — Клим, мать твою! — возмутился в ответ его друг, — я не для того себе имя заморское взял, чтобы ты в пылу спора припоминал мне старое!       — Верно, — Клим выдохнул и успокоился, — верно…       — Я благодарен тебе за то, что ты беспокоишься обо мне, — смягчившись, сказал Леонард. — Не волнуйся, я буду в порядке.       — Ну, кто-кто, а ты точно не пропадешь! — подметил лекарь, — ладно, если ты закончил здесь, пойдем.       — А как же Кира?       — Она злится на меня. И у нее свое приключение.       — Прежде, чем мы начнем, ты должен нам все рассказать.       Эта фраза, брошенная Кирой, открыла собрание в их доме. Девушка стояла, скрестив руки, всем своим видом показывая, что если ей что-то не понравится, она готова сразу же уйти. Посвященный в ночную тайну Леонард наблюдал за молодой воровкой и не без удовольствия подмечал, что она ничуть не изменилась. Все та же буйная, смелая и упертая. Феликс, сидящий рядом с художником, смотрел только на Клима и надеялся, что его план будет менее безумный, чем с зеркалами. А вот Август, хоть и присутствовал на собрании, но дремал на стуле, сложив руки в замок на коленях. Хозяин дома ходил из стороны в сторону, нервно поглядывая на солнце, встающее над этим местом в последний раз.       — Так что там известно? Давай еще раз, я вчера слишком накуренный был, чтобы слушать, — попросил Леонард.       — Нападение случится ночью. Сначала набегут скорпионы. Они маленькие, и я начал делать яд, который нейтрализует их. Не знаю пока, в каком виде, но его нужно будет пустить по земле.       — Ты ведь используешь яд мантикоры. А что если мы сами отравимся? — спросил Феликс.       — Мантикоры? — одними губами переспросил у него Леонард, недоумевающе скривив лицо.       — Исключено. Концентрация яда будет небольшая. Хватит для скорпионов, но недостаточно для нас. Не забывайте, что скорпионы тоже ядовиты, всем обуть высокие сапоги и надеть что-то толстое. Если ничего не поможет, запремся здесь. На юге мне приходилось защищать дома от скорпионов, я знаю, чего они боятся.       — Хорошо, а что будет после? — спросила Кира.       — После придет скорпион побольше. Предполагаю, что шкура у твари будет прочная. И лучшей стратегией будет дальний бой, поэтому Леонард возьмет охотничьи луки. Ядовитые стрелы, соответственно, я беру на себя. Сражаться будем на площади, стрелять из домов. При разрушении укрытия — если такое вообще возможно — прячемся в другом доме. Кира, тебе нужно отпереть двери всех домов вокруг площади.       — В этом я мастер, — девушка довольно кивнула.       — Феликс и Леонард, подготовьте поле боя. По возможности нагромоздите чего-нибудь, чтобы можно было прятаться и перебегать. На мне, как я уже сказал, яд.       — Хорошо, — отозвались парни.       — И это весь твой план? — насмехалась Кира. — Просто расстрелять чертого скорпиона? А если будет как с мантикорой?       — Ты права, это не весь мой план, — согласился брат. — Есть запасной вариант, но будем надеяться, что до него не дойдет.       — Да ла-адно вам, чего такие серье-езные, — протянул художник, — это же со слов Августа, а мы не знаем, как работают его пророчества. Может, ничего и не будет!       — Если так — я поверю в Бога, — ответил Клим, — а теперь за дело.       Фраза «Мой дом — моя крепость» могла бы стать девизом Клима. Он подошел к защите дома основательно. Конечно, пришлось открыть все окна, чтобы не отравиться собственным ядом, но работа шла полным ходом и параллельно в разных комнатах. А еще лекарь начал приготовления противоядия, в чьей эффективности уверен не был, но по опыту знал, что хуже не будет. Так и метался из комнаты в комнату, переворачивал запасы на черный день и бесконечно сыпал сухие травы.       Порошка, отпугивающего скорпионов, было мало. Кто же знал, что их стоит ждать на севере? Климу хватило только на тонкие линии у порога и окон, но в голову пришла более странная идея. Друзья не возвращались несколько часов, Августа тревожить не хотелось, и лекарю пришлось самому сходить на склады и привести густую смолу на скрипучей и застревающей на каждой кочке тележке. Мужчина влил в смолу весь запас склеивающих и связывающих веществ, проверил на липкость и результат его устроил. Ближе к ночи он разольет смолу вокруг дома, чтобы задержать скорпионов.       Кира иногда заглядывала в дом, бросала на стол деньги, в спешке оставленные или припрятанные в надежде вернуться. Добыча была небольшая, но девушка светилась ярче золотых монет. Клим подозревал, что львиная доля украденного принадлежала покойнику, — кто же, как не Драгомир, столько накопит. Мораль в голове лекаря вела себя необъяснимо — она многозначительно молчала.       Брат был прав. Кира крала только у богатых и тех, кто ей не нравился. В тех домах, где жили хорошие люди, она просто взламывала замки и создавала базы для обороны. Девушка складывала возле окон, выходящих на площадь, лопаты, топоры, грабли — все, что могло хоть как-то заменить оружие. В охотничьих домах ей попадались кинжалы и даже пара старых мечей, гарпуны, стрелы и луки — всего по чуть-чуть.       По вскрытым воровкой домам ходили и мужчины. Леонард командовал возведением баррикад, а Феликс плелся за ним и помогал выносить мебель. Столы, табуреты, лавки — из этого по периметру площади строились стены с узкими проходами, чтобы можно было прятаться и менять укрытие. Феликсу нравилось работать с художником — он был весел и бодр, шутил, рассказывал истории. Иногда про Клима.       — А ты знал, что Клим свиней не любит? Говорит, они способны съесть человека. Нам было лет по десять, я младше на год. Родители ушли, сказали приглядеть за свиньями, пока выпустили их из загона. Свиньи бегают, травку жуют. Приходит Клим. Мы про свиней забыли, играем. Смотрим — они разбредаться начинают. Мы загнали почти всех обратно, а один хряк не хотел возвращаться в загон. И я его понимаю, какая тут жизнь, когда все вокруг — свиньи. Стали мы его ловить, как могли. Клим его даже догнал, взял за уши и попытался затащить. Ну представляешь себе картину, да? Хряк его, конечно, куснул. И побежал за ним. А Клим залез на крышу и не спускался, пока не пришел отец и не загнал зверушку обратно.       Феликс представил себе маленького Клима, свесившего ноги с края крыши, и отказывающегося спускаться, пока внизу бродит страшное чудище. Мысль об этом парня очень веселила.       — Или вот еще. Клим очень любит животных, но еще больше он любит их гладить. И поэтому из нас он был самым невезучим на укусы. Только представь, его кусали все, кому не лень! Даже чертова черепаха! Но знаешь что? Он все равно тянул к ним руки. Вот только с людьми так не работает. Люди, знаешь ли, кусают больнее животных.       Они сели отдохнуть на стулья, не нашедшие место в мебельной стене, и Феликс решился задать вопрос:       — Как ты начал встречаться с Ланой? Она вроде намного младше тебя?       — Нет, на пять лет всего. Я в твоем возрасте, да и постарше, жутким дамским угодником был, ты не представляешь, ни одной юбки мимо не пропускал! Да и как пропустишь, когда вокруг столько красивых девушек. Лана не была одной из них. Я считал ее слишком маленькой, да и красивой ее нельзя было назвать. А потом подросла, похорошела, и тоже такая, знаешь, с ветром в голове стала. Вот и сошлись на этом. Договорились, что измены не разрушат нашу любовь, что мы — свободны. Только мне эта свобода осточертела. Я даже замуж ее звал — отказала, сказала, что мы вечно будем женихом и невестой, видела в этом особую романтику. Метафору вечной юности и бесконечного времени впереди. Я был пленен этой девушкой и ничего поделать не мог. Но однажды мне пришлось бы это прекратить. Я помолился за нее утром, пока она спала.       — Как это должно ей помочь?       — Как угодно, — Леонард пожал плечами, — я желаю ей лучшей жизни. Любым способом. Ладно, мы тут закончили, пошли посмотрим, что там Клим успел сделать.       Они убрали стулья в сторону и побрели к дому лекаря по твердой утоптанной земле.