***
Заканчивая с бумажной волокитой, требуемой отправки на поверхность в срок, разумеется, не без закорючки майора Уинстона Крауча, редко читающего отчеты подчиненных, Рик устало потирает веки. От свечения керосиновой лампы, ощутимо нагревшей поверхность стола, болезненно рябит в глазах, не говоря о невыносимой духоте, следы которой остаются на коже липкими каплями, стекающими по вискам. Храп майора, по-прежнему являющийся незаменимой частью общего антуража местного офиса лейб-гвардии, в такие минуты раздражает сильнее обычного. Благо, прямо за спиной имеется скрипучий шкаф, дверца которого при должном усилии захлопывается до тряски ветхих стен, в мгновение ока избавляя утомившегося майора ото сна. Как и весь офис от заунывных хриплых нот из недр его глотки. Рик проводил несложную манипуляцию не раз. И судя по немного испуганному вскрику майора Крауча, сопровождаемому глухим стуком лысого затылка о стену, результат вновь оправдал все ожидания. Потянувшиеся за воротник пальцы, медленно разминающие затекшую шею, отдают прохладой, усиливая наслаждение от воцарившейся, пусть и не надолго, тишины. Совсем другое дело. — Твою подружку уже неделю не видели в борделе. Говорят, Джунсон лютует, но, честно сказать, меня этот факт весьма занимает. Не нужно отрываться от бумаг, чтобы понять, какое выражение лица красуется на физиономии Груббера, вальяжно расположившегося в дверном проеме. Неспешный стук его пальцев о локоть лишь подтверждает домысел. Отчего взгляд Рика по-прежнему сосредоточен на растекающихся по пергаменту чернилах. — Ты и вправду не знаешь, где она? Голос Груббера приобретает заговорческий оттенок, снижаясь на полутон. — Понятия не имею, — бесцветно вырывается из уст. — И, честно сказать, мне плевать. — Что, настолько все плохо?! Или… только не говори, что она с утра пораньше сбежала от тебя, — тихая усмешка царапает по барабанным перепонкам. — Ну и ну. Даже на прощание не поцеловала? Отложив перо в сторону, не забыв обдать теплым дыханием свежезаписанный текст, Рик поднимает сощуренный взгляд. Бровь с легкой укоризной дергается вверх. — Тебе заняться нечем? — монотонно уточняет он. — Смотри, не нарвись на неприятности, — с оттенком беспокойства продолжает Груббер. — Одна птичка нашептала мне, что Джон уже пустил по ее следу своих «головорезов». Так что не переживай, ее из-под земли достанут, и снова сможешь хорошенько с ней позабавиться. Если, конечно, будет желание. — Та самая «птичка», чью постель ты греешь по ночам в борделе? Джунсон тебе скидку на своих шлюх обещал? — О, не приравнивай меня к себе, Рик, — с напускным высокомерием, язвит Груббер. — Жизнь слишком коротка, чтобы ночевать в одной и той же постели. И уж тем более, чтобы якшаться с Джунсоном. На последнее наблюдение приятеля Рик лишь закатил глаза, не забыв сложить дописанные отчеты в ровный столбец у края стола. — Эй, голубки, хорош варковать, — промчавшись за спиной Груббера, бурчит запыхавшийся от легкой трусцы Боб. — Пора на патруль! — Ревнуешь? Лукаво дернувшаяся бровь Груббера скрывается за дверным проемом следом, пока Рик тушит керосиновую лампу, не забыв забрать висящий у двери форменный пиджак под ворчливое «Еще чего!» из уст взбеленившегося не на шутку Боба. Спокойный и весьма добродушный, Боб редко оказывал какую-либо агрессию даже во время работы, обычно ограничиваясь парой колких фразочек. Проведя все детство на ферме, вкушая дары природы, умело приготовленные руками тетушки, они могли довольствоваться даже мясом, пусть для собственных нужд фермер чаще оставлял субпродукты в виде копыт, кишок и даже мозгов, извилины которых еще довольно долго снились Бобу в кошмарах. Невинная затея — пробраться на кухню за спиной тетушки — обернулась детской травмой, когда зловонный запах свежих говяжьих мозгов ударил прямо в ноздри пухлого мальчика, нащупавшего на высокой стойке какое-то «желе». Благо, отсутствие аппетита длилось недолго, и уже к вечеру неприятный инцидент померк при виде зажаристой корочки порезанного дольками картофеля, дымок от которого плавной ниточкой тянулся за грузным станом тетушки. И тем не менее, от глаз коллег не укрылось излишнее волнение Боба, периодически посматривающего на карманные часы с широкой трещиной на циферблате. — Кто бы мог подумать, что наше пребывание здесь закончится так скоро, — озираясь на забитые гвоздями ставни ветхих домов, выстроивших одну из центральных улиц Подземного города, воодушевленно подмечает Груббер. — В каком смысле? Всматриваясь в лица прохожих, неохотно расступающихся перед бравыми солдатами лейб-гвардии, Рик уточняет машинально. Чвакнувшие мгновение спустя сапоги, угодившие в глубокую лужу при очередном шаге, тотчас приманивают взгляд. Грязные разводы замарали не только высокие голенища, но и окропили белые брюки, заметно сказавшись на мало приподнятом еще с самого утра настроении. — Неужели забыл? Через пару недель будет командировка на поверхность, — придержав покоящийся на плече приклад винтовки, Груббер уворачивается от столкновения с идущим напролом стариком, не побрезговавшим напоследок цыкнуть языком о зуб, вероятно, последний в своем роде. — Мда… Я даже соскучился по солнечному свету. На его слова Рик по инерции обменивается взглядами с Полли, уловив схожую эмоцию на ухмыльнувшейся физиономии сослуживца. Для авантюриста, предпочитавшего дневным прогулкам ночную кутерьму под светом звезд, подобное заявление красноречивей некуда. Видимо, они и вправду задержались здесь. Сырые улицы уже как пару недель назад претерпели потоп, пусть уровень воды не превышал середины щиколотки, постепенно отступив в низины. И, тем не менее, в городе все еще ощущаются последствия трехдневного ливня, обрушившегося на столицу. Один из множества недостатков Подземного города заключался именно в его расположении. При строительстве минимальные сливные механизмы, способные уберечь город от затопления, были учтены. Однако с годами проливные дожди вытекали на улицы города не более, чем грязными помоями, медленно разлагавшими фасады невысоких зданий, не способных просохнут без солнечного света. Обвал в районе заброшенной угольной шахты, случившийся также пару недель назад, во многом произошел именно из-за обилия подземных вод, значительно вымывших и так исхудавшую еще во время эксплуатации вагонеток горную породу. Для людей подобные условия губительны. Другое дело для цветущей плесени, окутывающей разъедаемые временем фасады не хуже живой изгороди. Да и благоденствующую на улицах чахотку, в купе с другими болезнями, уносящими не один десяток жизней за неделю, подобные условия устраивают более чем. Сумев частично отряхнуть уже не белоснежные форменные брюки, Рик цепляет взглядом нечто выбивающееся из общей гармонии местного антуража. Двухэтажное здание, с совершенно немыслимым в подобных условиях фасадом пудрового цвета, ко всему прочему украшено некогда белой лепниной. Венцом же становится выточенный рукой настоящего мастера широкий рельеф над входом. Изображение нагой женщины, вздымающей левую руку к небу, а в правой удерживающей широкий извилистый горн, вызывает легкий холодок на лопатках, подстегивая опустить взгляд чуть ниже. У самых ног благоговейной женщины склонились восемь человек — семь мужчин и одна женщина. Что больше всего удивляет — так это неравные пропорции людей, отчего вся перспектива рельефа искажается до абсурда. Навевая флер столичных фасадов, здание напоминает Рику филармонию, расположенную в Каранесе. Выходит, изначально в Подземном городе было запланировано даже место для деятелей искусств? Немыслимо. Знал ли архитектор, что его творение станет не домом культуры, предназначенным для просвещения людей, а притоном для заблудших душ, также достигающих неги и полета мысли, пусть и менее прозаичными методами. — Не ждите меня, — бросает идущий впереди Боб, быстро поворачивая за угол, тем самым нарушая привычный маршрут патрулирования. Семенящие шажки едва не перешли на бег, будто бы специально лишая всякой возможности спросить о чем-либо. Встав на безлюдном перекрестке, Груббер упирается взглядом в угол здания, за которым немногим ранее скрылся лейб-гвардеец. — И что это с ним? — Он с самого утра посматривает на часы, — подмечает Рик, не раз заметив за сегодня нервозные повадки Боба. — Полли? На озвученное с легким нажимом обращение, содержащее в себе четкий отголосок профессионального чутья старшего лейтенанта, Полли лишь пожимает плечами, сощурившимся взглядом транслируя ту же тень сомнения. — Здесь что-то не чисто. Решительно проследовав за Бобом, полицейские заворачивают за угол, первым делом замечая одну из широких лестниц, ведущих на поверхность. В силу наличия определенной доли власти, уполномоченные сотрудники лейб-гвардии не раз имели возможность находить общий язык с переступающими закон, если подобное сулило соответствующий всем рискам куш. Поставка оружия, запрещенных средств, рэкет — все, к чему лежит душа. Главное, не забывать отпиливать достойный кусок начальству и всем, кто может хоть как-то воспрепятствовать «маленькой» халтурке на стороне. — Что он, черт возьми, делает? — продолжая наблюдать за оживленной беседа Боба, крысится Груббер. Проявляя азы дипломатии, Боб натягивает улыбку до ушей, что выглядит особенно нелепо в беседе с несколькими вооруженными ребятами, чье пристрастие выпытывать соответствующие документы у каждого, кому взбредет в голову наведаться на поверхность, буквально выгравировано на их суровых минах. Заведя ладонь за косматый затылок, который Боб не забыл хорошенько почесать до кучи, лейб-гвардеец что-то протягивает одному из них. После чего тщательно всматриваясь в полученное, мужчина кивком дает сигнал еще одному, что все это время сидел в небольшой будке чуть поодаль от подножья лестницы. — Наркотики? — замечая широкий деревянный ящик, мгновение спустя оказывающийся в пухлых ручонках Боба, высказывает свое предположение Груббер. — Не думаю, — качает головой Рик. — Поставка оружия? — В деревянной коробке у всех на виду? — Тоже верно, — лениво цокнув языком, подтвердил абсурдность собственной идеи Груббер, продолжая потирать подушечки пальцев друг от друга. — Тогда к чему эти секреты? — озвучивает общее негодование Полли. — Делиться не хочет, — сощурившись, выдает всплывшую в сознании истину старший лейтенант. — Вот ведь крысеныш. — Да-да, и от меня привет тетушке Гранд, — через плечо бросает Боб, волоча в руках деревянную коробку, с особым трепетом прижимаемую к груди. Кто такая «тетушка Гранд» невдомек даже Полли, что было особенно подозрительно, учитывая их давнюю дружбу. Что стало последней каплей, подтверждающей домыслы Груббера. — Гхм-м, на что уставились? На сверлящие взгляды коллег, решительно вставших на его пути, Боб лишь резко поперхивается, рефлекторно поправляя ящик в руках. Судя по всему, груз вполне увесистый. — Колись, что там у тебя. — Не твое дело, Груббер, — обступая старшего лейтенанта, отрезает Боб, горделиво прошествовав дальше. — Всего лишь посылка с поверхности. Витающая аура тайны лишь подливает масло в огонь. В конце концов, совершенно невозмутимое поведение Боба, пойманного с поличным, на какой-то момент и вовсе выбивает из колеи. — Ладно тебе, пухлый, — не унимаясь в своем любопытстве, дергает его за воротник Груббер. — Показывай давай! Я как никак старше по званию. Потянувшись к ящику, старший лейтенант дергает посылку на себя, отчего тучный стан и так плохо удерживающего равновесие Боба тотчас пошатнулся. — Эй! А ну хватит! Уронишь же! — И что с того?! Заметно поднявшийся тон их беседы приманивает внимание прохожих, с опаской озирающихся на крикливых представителей закона. — Хватит собачится, — замечая абсурдность разыгравшейся перепалки, пытается унять их Рик, продолжая стоять с Полли чуть поодаль. — Полно, Груббер. Оставь его в покое. Однако сконцентрировавшись лишь на обоюдном конфликте, сотрудники полиции более не замечают никого вокруг, не оставляя попыток вырвать друг у другу злосчастную посылку. Махнув рукой, дабы более не являться частью затянувшегося представления, лейтенанты шествуют вперед без оглядки, возвращаясь к намеченному патрулю по городу. — Эй, постой! — режет по ушам возмущенный выкрик Боба, выбивающейся из перебранки. — Вот ведь молокосос! Он спер мой бумажник! Провожая взглядом ушлого мальчишку, тотчас нырнувшего в проулок, успев сверкнуть лишь клетчатой кепкой, явно не с его головы, Боб с нескрываемым негодованием поочередно осматривает лица сослуживцев. — Ты весьма неповоротлив, — закинув выпавшую на лоб во время перепалки прядь обратно, не забыв одним коротким движением отдернуть форменный жакет, вальяжно язвит Груббер. — Посылка тебе, видимо, дороже. — Я серьезно! — едва не уронив ящик из рук, Боб семенит ногами в сторону проулка. — Парни, за ним! — Нужно лучше следить за своими вещами, — не обращая внимание на стенания подопечного, старший лейтенант нагоняет обернувшихся коллег, не сразу решивших обратить внимание на крикливого приятеля. — Все же мы на службе. Зло чертыхнувшись, Боб ускоряет шаг, на ходу закидывая ящик в руки Полли. И, не забыв подтянуть соскользнувшую с плеча лямку покоящейся за спиной винтовки, трусцой забегает в переулок, оставляя в сознании коллег незабываемую картину подпрыгивающего при каждом шаге живота, частично подтянутого ремнем, что лишь усиливает его рельеф относительно всего остального тела. — Облапошил какой-то мальчишка, — провожая его силуэт, качает головой Груббер. — И о лейб-гвардии будут судить по этому мешку с картошкой. — Если слухи разойдутся, нашу репутацию уже ничто не спасет, — без воодушевления констатирует Рик. — Полли, что в гребаном ящике? Любопытство не порок. А тайна шкатулки Пандоры — пристрастие, как показывается практика, вовсе не женской половины человечества. Лишь сейчас обратив внимание на притихшего коллегу, продолжающего упираться статичным взглядом на покоящуюся в его руках посылку, лейтенант так же замечает неладное. В трещинах между досок на боковых поверхностях и самом дне ящика выступают красные потеки, испачкавшие руки Полли. Перебранка Боба с мальчиком, доносящаяся из проулка, мало различима для ушей замерших в оцепенении военных. То ли дело звонкий треск разбитого стекла, за которым следует резкий, пугающе правдоподобный всхрип, скорее принадлежащий мужчине. Как и раздавшийся мгновением позже выстрел, оглушивший все вокруг. Преодолевая оцепенение в ногах, с напором поддавая скорости замершей на какое-то время в груди мышце, Рик тотчас бросается в проулок. Стоящий между фасадов лейб-гвардеец со спины неустойчиво шагает в сторону. После чего заваливается на подкосившиеся колени. — Боб! Подорвавшись к приятелю, лейтенант в последний момент замечает перебирающегося через забор мальчишку, в сверкнувшем из-под козырька взгляде которого читается что-то нечеловеческое. Дикий зверь, впитавший законы жестокого мирка еще с молоком матери, и не брезгующий применять их на деле. — Черт! — с негодованием всматриваясь в быстро нарастающую лужу крови под тучным телом размякшего Боба, Рик тотчас присаживается на колени. Ладонь интуитивно прижимается к трясущейся руке лейб-гвардейца, что более не в силах удержать бьющую из рваного отверстия струю. Глубокая колотая рана на внутренней стороне бедра наполняется алой кровью слишком быстро, не позволяя сдерживать ее поток. С каждой пульсацией в бедренной артерии шансы Боба становятся все меньше. — Полли! За врачом, быстро! Скинув пресловутый ящик в сторону, Полли тотчас сверкает пятками, позабыв не только об испачканных в чем-то кистях, но и о всякой ценности деревянной конструкции. — Ребята… я промазал, — онемевшими губами едва шевелит Боб, едва ли прижимая рукой рану, отчего Рик наваливается на бедро всем весом. Возвышающийся над ними Груббер, лишь спокойно присаживается на одно колено, методичным рывком вытаскивая из лямок брюк кожаный ремень. — Думаешь, мы ожидали чего-то другого? — не меняясь в лице, монотонно констатирует он, быстро перетягивая бедро выше все еще плюющейся струями крови раны. — Ты всегда хреново целился. На парадоксальное спокойствие его реплики Боб отвечает парой хриплых смешков, довольно быстро перерастающих в приступ истерического смеха, отчего по-прежнему удерживающий его в своих руках Рик ощущает вибрацию широкой грудной клетки со спины. Несмотря на не унимающуюся истерику, куда больше пугают искаженные черты лица, преобразовавшиеся в болезненно-смехотворную гримасу. — Извини, начальник, — окатив слабым дыханием плечо старшего лейтенанта, выдает Боб, с легкого толчка Рика навалившись на присевшего рядом Груббера. — Что… вскипел слегка. Знал бы, что сдохну здесь… Несмотря на жгут, кровь продолжает ритмично стучать из раны, окончательно промочив белые форменные брюки лейб-гвардейцев. Приподнимаясь на ноги, Рик чуть поскальзывается на багровой луже, вовремя поймав равновесие замаравшимися за сегодня уже не первый раз подметками сапог. — Давай без этого, Боб, — вновь сильно надавив на рану, чтобы сдержать кровотечение, голос Груббера едва предательски не дрогнул. — Подмога сейчас будет. А маленького ублюдка мы найдем, — нащупывая протянутую пухлую кисть второй рукой, он тотчас обхватывает ее со всей силой, стремясь добиться ответной реакции. Как бы спокойно не говорил старший лейтенант, его рука над раной трясется все больше. Вибрация идет от перенапряженного плеча, претерпевающего на себе дюжий вес завалившегося на него Боба, дыхание которого с каждым разом становится все более частым и поверхностным. Дыхание же Рика углубляется все больше, после чего он ловит взглядом лишь один кивок решительно настроенного Груббера. — Не упусти его. Приглушенный тон, процеженный сквозь зубы, вызывает незамедлительный рывок в сторону забора, за которым ранее скрылся ушлый карманник. Не обращая внимание на сухие разводы на руках, Рик тотчас цепляется за перегородку, одним движением перебираясь через преграду. Ноги несутся что есть мочи, даже не убавляя набранную скорость на резких поворотах, отчего лейтенант пару раз хорошенько обтесал фасады зданий собственным плечом. Благо, узкая улица, пусть и покрытая полумраком, идет без развилок, уводя все дальше от злосчастного проулка. Буквально вынырнув на куда-более освещенную улицу, Рик едва не сталкивается с прохожим, вовремя обогнув его. Оказавшись на продуктовом рынке, он начинает суетливо оглядываться, в надежде выцепить хоть что-то. Если бы он бросился за мальчишкой сразу — точно нагнал бы. Мертвенно-бледная физиономия Боба всплывает в сознании все более навязчиво, не позволяя выкинуть из головы увиденное. «Думай. Он где-то здесь». Приложив усилие, чтобы вытравить из головы образ умирающего сослуживца, Рик движется в толпе интуитивно, судорожно озираясь по сторонам. Сощуренный взгляд как никогда быстро осматривает каждый прилавок, стараясь отыскать хоть что-то. Взамен бледной физиономии Боба перед глазами встает блеск его румяных пухлых щек, обрамлявших широкую улыбку, в то время как слух будто бы наяву царапает задорный смех, частенько поднимавшийся в стенах их офиса. Пальцы с нажимом впиваются в приклад винтовки. Шаг становится все резче. Боб не сделал ничего плохого. И уж точно не заслуживает бесславного конца от рук мелкого воришки. Бросив взгляд на очередной прилавок, забитый весьма пригодными на вид яблоками, Рик замечает ту самую клетчатую кепку, из-под козырька которой можно уловить лишь протянутую в небольшой руке купюру, «позаимствованную», судя по всему, именно из кошелька Боба. — Военная полиция! — намереваясь как можно скорее пробраться сквозь толпу к прилавку, официально заявляет Рик, с нажимом раскидывая попадающихся на пути прохожих. — Всем расступиться! Заметив его приближение, мальчишка даже не успевает схватить яблоко, тотчас бросаясь прочь. — А ну стоять! Если бы Рик услышал себя со стороны, вряд ли узнал бы. Грозный рык содрогнул переполненную людьми улицу, расчистив всякую преграду перед ним. Один лишь его взгляд отваживает всякого, в ком может зародиться мысль оказать сопротивление сотруднику лейб-гвардии при исполнении. Столкнуться с возможными последствиями не жаловал никто. Не замечая болезненности от явного перенапряжения в бегущих на износ ногах, Рик следует за мальчишкой по пятам, с каждым шагом сокращая расстояние. Пока и вовсе не нагоняет его в соседнем переулке, сильно толкая к стене. — Ты! — не своим голосом рычит он. Гнев ослепляет, в сознании оставляя лишь вязкую лужу крови под тушей едва дышащего Боба, что вот-вот увязнет в ней с концами. Схватив мальчишку за грудки, Рик рывком приподнимает его над землей, вновь сильно припечатывая к стенке. Испуганный взгляд уже мало походит на звериный, несмотря на оскал частично отсутствующих зубов, из-за которых доносится стон. Суетливо потянувшись в карман, мальчишка вытягивает разбитое горлышко бутылки, которым, вероятнее всего, в перепалке успел пырнуть нерасторопного Боба. Тотчас выпустив его из рук, успев увернуться от удара, Рик резким движением приклада выбивает осколок, на что мальчишка взвизгивает, судорожно хватаясь за побитую ладонь. Скользнувшая в его руках винтовка встает точно по изгибу кисти, позволяя указательному пальцу нырнуть прямиком к спусковому крючку. Дуло в один миг направляется в сторону мальчика. Если Боб умрет… Стреляй! Одно нажатие — и вопрос будет исчерпан. Груббер прикончил бы его на месте, не мешкая. Но Рик застопорился. Тихий плач прижатого к стене мальчишки въедается в разум, усиливая дрожь в руках. Пелена гнева перед глазами медленно рассеивается, позволяя протолкнуть взгляд куда глубже в полутьму переулка. Сидящие на уже непригодных руинах былой мебели в виде шкафов, кровати и облезлого дивана, еще несколько детей, не старше десяти-двенадцати лет, скрутились у небольшого пламени в попытке согреться. Чумазые, в грязном рванье, они смотрели на Рика точно таким же звериным глазенками, на фоне осунувшихся лиц обретающими куда большую выразительность. Голод и страх — единственное, что можно узреть на самом дне, если хватит смелости нырнуть в широкий омут привыкших к темноте зрачков. Выброшенные и никому не нужные, дети, не имеющие и крупицы детства за своими маленькими плечами. Имеет ли он право судить их по человеческим законам, когда они и дня не прожили как люди? Вновь посмотрев в сторону притихшего мальчишки, Рик сталкивается с тусклыми, налитыми влагой радужками, с опаской взирающими на него из-под козырька. Пальцы, неспешно соскользнув с приклада, ногтями впиваясь в ладонь. Мгновением позже непроглядное дуло опускается вниз, убирая «Дамоклов меч» над головой мальчишки в ножны. — Именем закона, ты арестован. Более не проронив ни слова, Рик склонил над ним голову, укрыв собственную досаду за нависшей на лицо челкой. Кипящая внутри злость перемалывается под ребрами, укрытая от чужих глаз. А ведь он и вправду был готов пристрелить его на месте. К горлу подступает горечь тошноты. Мальчишка получит по заслугам. Но, чтобы он ни сделал, это все еще ребенок. Сама жизнь в Подземном городе — есть самое настоящее наказание. В конечном счете, гибель одного, как не раз показывает опыт предков, еще никогда не возвращала кого-либо к жизни...***
Неспешные шаги по пустынной улице растворяются на крыльце одноэтажного барака, за которым можно рассмотреть натянутую веревку с развешанным бельем. Прокатившись темным силуэтом по широкой простыни, полицейский бесшумно шагает вглубь гетто, аккуратно обходя широкие бочки с уже остывшим углем. Три грязно-зеленых жилища, за которыми нужно сразу повернуть налево. Он несколько раз проговаривал маршрут в уме, чтобы не ошибиться. Преодолев необходимое расстояние вдоль нескольких бараков, подметки сапог с легким скрипом забираются на уже позабытый ящик с песком, позволяя подпрыгнуть до выступа, ведущего к второму ярусу. Подтянувшись на собственных руках, предварительно разместив небольшую коробку на выступ, стараясь лишний раз ее не смять, военный обтесывает локти о пыльную поверхность, после чего окончательно забирается на крышу. Просевший шифер хрустит под ногами, подстегивая за пару мгновений преодолеть расстояние до противоположного конца. Стоя на краю карниза, военный всматривается в колыхающую на сквозняке штору, неспешно прикрывая веки. По коже лица проносится прохладный ветерок, что редко можно встретить на улицах Подземного города. После чего он делает шаг вперед. Эйфория свободного падения длится сладостное мгновение, нарушаемая методичным обхватом кистей, во время уцепившихся за край противоположного выступа. Ногами оттолкнувшись от фасада, он плавно спрыгивает во внутренний двор, скрытый за облезлой стеной фасада от лишних глаз. Неспешно приподняв фрамугу одного из окон, интуитивно оборачиваясь по сторонам, полицейский бесшумно пробирается внутрь. Стянув с себя пиджак с кричащими зелеными нашивками, он по инерции встряхивает копну волос на голове, чуть приглаживая челку. После чего более решительно следует по коридору. Мелькающие полуоткрытые двери, ведущие к обветшалым, во многом опустевшим жилищам, воспринимаются боковым зрением единой полосой. Пока он не останавливается у нужной. Стукнув костяшками пальцев о дверь три раза с отмеренным ритмом, лейтенант делает небольшую паузу, после чего основанием кулака ударяет сверху и снизу ручки, второй кистью осторожно надавив на нее вниз. Скрежет отворяющегося замка ласкает слух, позволяя без промедления пройти внутрь, тотчас закрывая за собой дверь на засов. Зафиксировав пальцы на металлическом штырьке замка, Рик успевает лишь повернуть голову, как в следующий момент его лицо накрывают влажные губы. Чувственные, страстные и явно изголодавшиеся по его присутствию, беря в расчет кончик языка, игриво скользнувший в его рот. Холодные женские пальцы суетливо скользят по его скулам, словно нарочно подставляя бледную кожу его неспешным поцелуям. Выскользнувший из руки пиджак позволяет тотчас ухватиться за нащупанную под тонким подолом женской сорочки ягодицу, отчего жар ее тела осязается даже сквозь рабочее сукно форменной рубахи. Кушель хрипло выдыхает, обдавая теплым дуновением мужские губы. Напористое царапанье ее тонких пальцев, сминающих мужские плечи, подбивает скользнуть нахальными руками ниже, раздвигая нежную ягодичную складку. Пальцы соскальзывают по рельефу, медленно погружаясь между упругих ягодиц. Шершавые подушечки спустя одно мгновение доходят до выступившей влаги на половых губах, кричащей о нестерпимом голоде. От более напористого прикосновения, Кушель ерзает в руках, суетливо припадая губами к его шее. Напрягшиеся бедра чуть сжимаются в тот самый миг, когда ее ладонь, скользнув по обнаженной мужской груди вниз, нащупывает увеличивающийся холм чуть ниже пояса. Пальцы с умеренным давлением приглаживают эрегированный орган, в какой-то момент и вовсе царапнув по ткани брюк когтями. Рик осознает, что его терпение трещит по швам вместе с тугой ширинкой, рывком отдернутой умелыми манипуляциями Кушель. Ее влажные уста повторяют движение волосяной дорожки, идущей от пупка вниз, пока ноготки с нетерпением впиваются в край брюк, готовые стянуть их в любой миг. От ее теплого дыхание, лизнувшего низ живота, веки опускаются, оставляя тонкую полоску чистейших синих радужек, безотрывно наблюдающих за ней... — Это кровь? Заметив на брюках коричневые разводы, Кушель возвращается в суровую реальность, поднимая встревоженный взгляд на него. Серо-синие радужки, взирающие на нее сверху вниз, транслируют тепло в попытке успокоить. Мужская рука приглаживает щеку, пока большой палец с нежностью скользит по ее нижней губе. — Не волнуйся. Я жив и здоров, — не имея никакого желания вдаваться в подробности произошедшего, полушепотом произносит Рик. Большой палец приглаживает сомкнутую кромку зубов, пока свободная ладонь наглаживает мягкие на ощупь волосы. — Этого достаточно. Смотря ему прямо в глаза еще одно мгновение, Кушель более не оказывает противодействия его манипуляциям, позволяя большому пальцу проникнуть в рот. Язык с былой нежностью приглаживает его кожу, пока она буквально трется макушкой о его руку. Она верит ему. И этого достаточно. Переключаясь на оставшиеся пальцы, она с пристрастием ласкает их, словно разгуливая аппетит перед основным блюдом. Нащупав среди дегтярных прядей ее ухо, он аккуратно приглаживает хрящик, медленно спускаясь к мочке. Кушель мурчит у его ног, притягиваясь ближе. Пока язык не прикасается к чувствительной уздечке, на сей раз вызывая приятную во многих смыслах дрожь. Сильнее пригладив ее ухо, Рик подключает освободившуюся кисть, не оставляя вторую мочку без внимания. Плавно ведя кончик языка от основания, не забыв уделить должное внимание мошонке, она словно специально медлит, оставляя влажный след по всей длине. Пока язык не замирает вновь в области уздечки, вызывая вполне естественное явление. Выступившая капельки из набухшей донельзя головки, едва не соскользнувшая вниз, отозвалась самой возбуждающей женской ухмылкой, которую он когда-либо видел. Не отводя от него глаз, Кушель неспешно вылизывает чувствительную плоть, после с упоением облизывая собственные губы, словно растягивая удовольствие в попытке ощутить его на вкус. Рик смотрит на нее, не отрываясь, записывая данное явление в одно из самых красивых в его жизни. Завораживает. Налившиеся кровью губы смыкаются вокруг головки, под давлением его собственных рук двинувшись вперед. Как же приятно. Вытолкнуть из разума все мысли о треклятом дне, оставив место лишь для ее нежности. Испытывая не меньший восторг от происходящего, Кушель издает во время поступательных движений ласкающий слух стон сквозь губы, отчего возбужденный до предела орган помимо нежных прикосновений каждой складочки ее влажного рта ощущает приятную вибрацию. Вжавшись лопатками в закрытую дверь, Рик более не сдерживает чертовых эмоций, позволяя себе хриплый стон, снова и снова срывающийся с уст, пока Кушель стоит перед ним на коленях, послушно ведомая его рукой. Наращивая темп, поддерживаемая его руками, с трепетом увязнувшими в мягких волосах, она нежится в его объятиях, позволяя, пусть и ненадолго, поверить в наивную утопию. В то, что в чертовом мирке кроме них нет никого. И что найденный в самом глубоком кругу ада рай рядом с ней может длиться вечность.