***
По привычке «патрулируя» свои угодия с утра пораньше, начинавшегося в связи с преимущественно ночным образом жизни ближе к полудню, Джон Джунсон прохаживал по коридору борделя, стремясь потолковать с парочкой работниц, навыками которых по разным причинам он был не до конца удовлетворен. И в целом, осматривая свою обитель на наличие подозрительных деталей, которые в случае обнаружения, необходимо было ликвидировать до следующего вечера. Неожиданный стук, раздавшийся из-за двери одной из комнат, невольно привлек его внимание, отчего владелец ненадолго застыл на месте. Однако последующий за ним еще один, отзывающийся ощущением, что по деревянной поверхности рубят заостренным лезвием топора, окончательно убедил его в том, что помещение следует проверить. Выставлять охрану у кровати каждой шлюхи — расточительство. И все же «товар» необходимо оберегать, учитывая незамедлительное снижение прибыли при потери хотя бы одной из его «девочек». Не привыкнув стучаться в своих владениях, считая, что в случае «занятости» куртизанки с клиентом, он молча удалится, не привлекая к себе излишнего внимания, Джон Джунсон распахнул незапертую дверь. И картина порчи его имущества ему не пришлась по душе. — Какого чёрта ты дырявишь двери моего борделя?! — не на шутку рассвирепев, выпалил он, чуть дернувшись вбок при виде сверкнувшего в руке Кушель лезвия ножа, который она так тщательно пыталась метать в нарисованную на деревянной поверхности мишень. Направив на него взгляд с тенью вызова, заметив легкий испуг в чуть расширившихся глазах, она с грацией плавно опустила руку, попутно заведя ее за спину на уровне тонкой талии, так и не совершив очередной бросок. Ее слегка растрепанные с ночи волосы лежали на плечах, едва укрывая от взора мужчины самые пикантные детали точеной фигуры, просвечивающейся сквозь полупрозрачную ночную рубашку. — Прости, Джон, — пожав плечами, пролепетала Кушель, продолжая держать в ладони лезвие кинжала. — Желание клиента — закон, — словно стремясь раздразнить его, повторила его наставления она, не унимая некого скользнувшего во взоре свинцовых радужек высокомерия, что отозвалось прищуренными веками, окаймляющими его цепкий взгляд. — Это моя идея, — движением пальца приманив ее к себе, подал голос облокотившийся оголенной спиной на стену у изголовья кровати Джакоб, обнаженную нижнюю половину тела которого укрывала пуховая перина. Послушно присев на постель, Кушель позволила его грубой ладони пригладить ее лицо, большим пальцем повторив самые притягательные черты, спустившись к ямке между изящных линий ключиц. — Просто вооруженными они становятся еще более возбуждающими, — завороженно произнес он, любуясь притягательными чертами ее лица, когда ладонь сама собой спустилась к ее груди. — Тебя не заводит большой нож в ее маленьких руках? — поинтересовался он у Джона, рефлекторно облизнувшись, когда она, чуть постучав по лезвию фалангами пальцев, протянула кинжал в раскрытых ладонях, как бы невзначай закусив нижнюю губу с максимально смиренным выражением лица. — Эм… да! — так же слегка засмотревшись на подобное явление, выпалил Джон Джунсон, чуть нахмурив брови. — Зрелище воистину приятное, — нарисовав на лице фирменную улыбочку, когда Кушель прильнула к губам Джакоба, расположившись в удобной позе на его бедрах, торопливо добавил он, стремясь скрыться за дверью как можно скорее. — Не смею мешать. Идти против желания одного из доверенных людей господина Симидзу подобно самоубийству. И Джон не привык так спокойно рисковать собственной шкурой. Стоило двери небольшой комнаты закрыться, Кушель сразу же отпрянула от губ клиента, резко меняясь в мимике. Аккуратно вступив на коврик у подножия кровати, она двинулась к двери, намереваясь как можно скорее защелкнуть простенький замок. Поймав резкое изменение ее настроения, Джакоб пустил на нее немного нравоучительный, и все же отдающий отдаленно отеческим теплом взгляд, учитывая его возраст, близкий к сорока с хвостикам годам Джунсона. — И долго мне прикрывать твою задницу? — протянув ладонь с целью забрать из ее рук холодное оружие, осведомился он. — Позволь попробовать еще раз, — снова опустившись на постель рядом с ним, попросила Кушель, заметив на прикроватной тумбе кольт, припрятанный в снятую с его пояса кобуру. — Мне кажется, я поняла технику. — Стой! — с немного наигранной строгостью выпалил Джакоб, сразу же привлекая ее внимание к себе. — Пистолет не трогать, — приглушенно проговорил он каждое слова, тем самым вызвав необходимую реакцию с ее стороны. Опустив протянутую к тумбочке руку на колени, она слегка потупила взгляд в пол, пытаясь смягчить его настрой умелой игрой живой мимики. И все же возраст имеет значение, когда хорошенькая девушка пытается использовать еще не выветрившиеся временем остатки детского очарования. Джакоб отчасти осознавал, что подобными манипуляциями она пытается им управлять, стремясь достичь какой-то цели. Но противиться несвойственной привычным дамочкам ее ремесла искренности он не мог. Олимпия стала тем самым разнообразием, способным отвлечь от суеты преступного мира, в котором он вертелся во служении у господина Симидзу. Она редко что-то говорила, лишь если он сам интересовался или же просил поделиться какой-то историей. Кушель обладала отличительным талантом, позволяющим выложить все что угодно, отыскав в ее лице незаурядного собеседника, способного выслушать. О деталях махинаций господина Симидзу Джакоб, конечно же, не распространялся. Но что-то поведать ей из пережитых событий, улавливая заинтересованный взгляд, прикованный к его персоне, было не в тягость. В очередной раз посетив более-менее устраивающую его куртизанку, с распростертыми объятиями готовую обслужить его днем и ночью, промышляющий разбоем и убийствами Джакоб столкнулся в коридоре с темноволосой, хрупкой девушкой с приятной бледностью кожи, провожавшей клиента из комнаты напротив. В ней не было наигранной похабщины, проявляемой томными воздушными поцелуями в его адрес, как делали большинство работниц борделя. Она не соизволила даже улыбнуться, чуть притушив серо-голубые радужки, словно и вовсе не намереваясь участвовать в «кровопролитной борьбе» за клиентуру, становившейся для многих «ночных жриц» стимулом к существованию. Растворившись в темени неосвещенной комнаты, посеяв в его памяти очертания своих плавных плеч, Олимпия так и прикрыла дверь, оставив его в немой пантомиме посреди коридора. Тем же вечером он направился прямиком в ее покои, с тех пор увязнув с головой, не имея возможности забыть ее образ в поиске кого-то более желанного. Произошедший пару месяцев назад инцидент в борделе с найденной куртизанкой, задушенной «любвиобильным» клиентом в ее же комнате, возродил в сознании Кушель давние опасения. Подобный случай мог произойти с любой, и факт незащищенности, в которой и она в том числе оказывается будучи один на один с клиентом, взывал к действию. Практически полностью истребив в себе образ беспомощной, кроткой девочки, не способной постоять за себя, Олимпия намеревалась аккуратными уловками и манипуляциями набраться опыта по владению разными видами оружия у своих клиентов, немалая доля среди которых приходилась на вхожих в те или иные преступные группировки бандитов. Джакоб, в силу его некой недальновидности и косности мышления, свойственной «груде мышц, выдавливающей жизнь из соперника голыми руками», не мог проследить конечной цели ее плана, с охотой подыгрывая ее действиям. Несмотря на столь разбойный образ жизни, который он стал вести еще с юных лет, к ней мужчина не проявлял излишнего насилия, порой выступая довольно забавными и даже добрым человеком, прощающим ее «детские» шалости. Он не требовал от нее жеманных улыбочек или же пылких признаний в любви, вдоволь наслаждаясь ее покладистостью и охотой во время секса, которым, судя по его благосклонности к ней, он был более чем удовлетворен. — Знаешь, что в тебе особенного? — вновь показывая ей, как правильно необходимо целиться при броске кинжала, проронил он, прижавшись к ее хрупкой фигуре сзади. — Ты не обманываешься, прекрасно осознавая фарс происходящего, — правильной стороной вложив в ее руку нож, добавил Джакоб, дотронувшись подбородком до ее плеча, для чего ему пришлось сильно наклониться. — Ты не любишь, и даже не привязана ни ко мне, — скользнув ладонью по ее талии, что отозвалось теплой волной по ее животу, вполголоса продолжил он, невольно уткнувшись носом в ее щеку. - … ни к другим клиентам, прекрасно понимая, что им от тебя нужны лишь раздвинутые бедра и пара умелых толчков, — отпустив ее руку, давая возможность совершить бросок, он чуть отпрянул от нее, устремив решительный взгляд на мишень, неровными кружками изображенную на двери. — Четкая грань между реальностью и той иллюзией, которую пытается продать Джон Джунсон. Не понятно только, для кого процесс общения клиента с куртизанкой — большая иллюзия. Для работницы, вынужденной изо дня в день потакать похоти первого встречного, в кармане которого оказалось достаточно монет. В противном случае можно попросту свихнуться, если нимфомания не является ведущим пристрастием, на алтарь которого она готов возложить бездыханное тело своей гордости. Или же для заблудшей души, потакающей пятиминутному влечению, отозвавшемуся характерным распиранием в брюках. — Значит, я холодна по отношению к тебе? — едва повернув к нему голову, уточнила она, готовясь выпустить из рук кинжал. — Отчасти, — без обиняков выдал Джакоб, когда ее тело чуть дернулось вперед в момент броска. — Но, больше честна, — чуть усмехнувшись при виде угодившего в одну из линий лезвия, проронил он, подмечая в уме определенные успехи в ее навыках. — Хотя, ты и сама это знаешь. Быть может, до "яблочка" еще далеко, но лезвие ножа хотя бы вошло в древесину. Во время предыдущих попыток нож рикошетил от поверхности при соударении стороной рукояти. Улыбнувшись своему продвижению с "мертвой точки", Кушель устремила на накидывающего пиджак преступника взгляд, отливающий ласкающей глаз благодарностью. Придвинувшись к ней, он вытащил из потертого кармана небольшую скрутку из купюр, преувеличивающую обычную цену за нее в несколько раз. И, скользнув ладонью в глубокое декольте ее рубашки, оставил деньги в ложбинке аккуратной груди, приблизившись к ее лицу. Чуть расширившиеся зрачки непроизвольно выдали ее удивление, пусть подобный жест был вполне привычным с его стороны. Особенно после успешного рабочего дня, вознаграждаемого господином Симидзу весьма щедро. — Ты же в курсе, что переплачиваешь? — невольно сорвалось с ее губ, когда он двинулся к двери. Судя по недолгому молчанию, задержавшемуся в помещении, он так не считал. Для холостых мужчин свойственны странноватые приступы щедрости, скорее, "подслащивающие" их собственное эго. Проявление эдакого влияния и великодушия в помощи нуждающемуся. Совершать подобные действия по отношению к привлекательной девушке намного приятнее, нежели к беззубому бедняку в рваной одежде, околачивающемуся на улице. Но разве ей от этого хуже? — Будем считать, что это за резерв, — вытаскивая из деревянной поверхности нож, непоколебимо заявил Джакоб. — И твои услуги будут доступны для меня в любое время, — убрав оружие в специальные ножны на поясе, пояснил он, повернувшись к ней с привычной грубоватой гримасой, подкрепленной вычурной деталью в виде колоритного шрама на губе. Очередная иллюзия подошла к концу, и он возвращается к привычным будням в окружении таких же вооруженных головорезов, выдрессированных своим "хозяином" лишать человека жизни по щелчку его пальцев. — Да, чуть не забыл, — нырнув в карман, Джакоб вытащил пару монет, через мгновение с характерным металлическим звяканьем очутившихся на тумбочке у входа. — Для Джона, — с толикой яда в голосе прыснул он, четко отграничив заработок развлекающей его по ночам Олимпии и ее «папика», готового присвоить с лихвой честно заработанные деньги своих подопечных. Быть может, в его действии сокрылся грубоватый комплимент, что Джунсон просит слишком мало за неё. Распахнув дверь, мужчина невольно натолкнулся на знакомую мордашку его бывшей любовницы, вставшей у дверей своей комнаты. — Джакоб, — с едва скрываемым волнением произнесла Марго, невольно замельтешив карими радужками. Она не первый раз вот так замечает его выходящим из комнаты конкурентки. Но каждый раз сердце отчего-то предательски замирает. Однако не понятно, что переполняет ее сильнее - ярость и негодование, или же досада и некий трепет перед его массивной фигурой. — Хорошего дня, Марго, — едва заметно кивнув в ее сторону, направился он дальше по коридору, пока она в неком ступоре провожала его силуэт. Кушель, быть может, была холодна с ним, а вот Марго отдавалась со всем пылом, нашептывая на ухо всякие глупости, не стесняясь трендень о произошедших в ее жизни событиях, наводящих на него скуку. Однако она была уверена, что навсегда останется для него "примой" среди богатой на разнообразие "труппы", собранной Джоном Джунсоном. Для работниц борделя каждый клиент на вес золота. И подобное явление для опытной Марго, на протяжении нескольких лет "окучивающей" Джакоба, было не только верхом унижения и плевком в сторону ее «профессионализма», но и вызывало неконтролируемые приступы злости, способные в любой момент вылиться в нечто невообразимое. Хлопнув дверью своей комнаты, предварительно бросив в сторону Кушель наполненный досадой и неприкрытой неприязнью взгляд, она в очередной раз продемонстрировала неизменный элемент жестокой конкуренции, правящей в публичном доме, выживать в стенах которого иной раз более затруднительно, нежели на улицах Подземного города…Глава 7. Не в силах отвести глаза. I часть
12 июня 2018 г. в 17:51
Ночное небо в Митре, затянутое темно-синими тучами, на которых изредка отражались огни города, вызывало некое чувство ностальгии по родным местам. Ловко вынырнув из окна богатого особняка, Кенни, умудрившийся прошмыгнуть несколько кварталов под носом у Военной полиции, находил некую параллель с горной породой Подземного города, куполом укутывающей небольшой «оплот человечества».
Сунув руку в карман неизменного темного пальто, он вытащил золотую брошь в виде свернувшейся в клубок змеи, вместо пары глаз которой сверкали два граненных изумруда, после полировки подушечкой его большого пальца получившие еще более яркое свечение.
— Причуды толстосумов от меня далеки, — с искренним непониманием проронил он, снова пряча в карман «безвкусную безделушку», прихваченную им, скорее, в качестве сувенира. Другое дело кипа облигаций во внутреннем кармане у самого сердца, в буквальном смысле, за которые проверенный заказчик выплатит немалую сумму, получив возможность окончательно разорить надоедливого оппонента. Кенни не было никакого дела до распрей зажравшихся дворян, изрядно заскучавших в повседневных баллах и пиршествах, отчего им не хватало адреналиновой «встряски», побуждающей «перегрызать глотки» друг другу.
Не сказать, что грабежи приносили ему необходимое ощущение эйфории, появившееся в его жизни неким «откровением» пару лет назад. Но подобные авантюры, исполненные им сольно, помимо обеспечения необходимыми материальными средствами, могли спровоцировать этакий «второй акт», задействующий новых лиц в отработанной пьесе.
Восстановив дыхание после марш-броска, чуть поправив шейный платок, натянутый на лицо в попытке сокрыть его личность, Кенни натолкнулся на полюбившееся объявление. Расклеенные по всей Митре, промокшие после дождя постеры с пожелтевшими пятнами и разводами отзываются восторгом и неимоверной гордостью, влекущими за собой расплывшийся оскал на его лице.
«Разыскивается! Убийца-потрошитель. Поймать живым или мертвым.»
— Вот это другое дело, — ухмыльнувшись, прыснул он, разглядывая изображение мужчины с устрашающим лицом в виде рта с заостренными зубами, длинным горбатым носом и некими огнями вместо глаз. Не говоря о цилиндре на голове, напоминающем скорее шляпу старца из детских сказочек или же трубочиста.
Работая на улицах города чисто, Кенни не оставлял свидетелей своих маленьких рейдов на отряды Лейб-гвардии, так стремящейся его схватить. Оттого его истинный облик воспроизвести было попросту некому, что вызвало столь неправдоподобное изображение. Пусть и кличка пришлась ненавистнику полицейских вполне по душе.
— Он завернул сюда, скорее! — послышался неподалеку топот форменных сапог, угодивших в не высохшие лужи вчерашних осадков, раскинутых по булыжной мостовой, отчего каменистые дорожки приобрели приятный глянец.
Чуть сощурившись, Кенни с присущей его худощавому телосложению элегантностью извилистыми путями плутал по улицам города, стремясь пустить полицейских по ложному следу. Он получал удовольствие уже от возможности напугать их до чертиков, хлопнув за спиной крышками мусорных баков или же распугав задремавших городских голубей, срывающихся с насиженных мест от одного лишь громкого щелчка. Однако верхом его эффектных появлений было медленное выплывание из затуманенного ранним утром переулка, в клубах дыма которого сначала виднелся темный силуэт в шляпе и пальто, а затем уже появлялся сам Аккерман во всей своей красе, для пущего устрашения вертя в руке неизменное орудие убийства.
По одиночке «душить крыс» намного проще. Поэтому Кенни предпочитал разнообразие своей охоты, придумывая все новые и более запутанные лабиринты для подопытных, рискнувших бросить ему вызов. Столица явно не была готова ко встречи с ним. Оттого наблюдать на лицах перепуганных горожан гримасу отчаяния и некого покаяние было неописуемым наслаждением. Иной раз ему казалось, что его плоть питается их страхом, нежели обычной пищей, со времен проживания в Подземном городе пребывающей у него в достатке. И это ощущение вседозволенности продолжало опьянять до несравнимой ни с чем неги.
Повеселившись так на протяжении нескольких лет, Аккерман осознал, что ужас в глазах «поверженных», пребывающих на смертном одре, под кряхтения и брызги крови из перерезанных артерий успел слегка наскучить. Военная полиция не обладала могуществом, способным противостоять ему как по физическим меркам, так и в ловкости мышления, что выглядело удручающе, учитывая всю помпезность избранной на благо самого короля организации.
Наслышанный о Разведкорпусе, куда идут лишь самые смелые из военных, рискующие стать закуской для титанов, бродящих за стенами, Кенни питал некую надежду на встречу с ними, полагая столкнуться с хоть каким-то сопротивлением со стороны «воспетых еще при жизни героев». Ежели они не «бутафория», раздутая для галочки в качестве борьбы против внешней угрозы, в существовании которой Аккерман так же мог усомниться. Однако проверять свою теорию он был не намерен, с головой нырнув в столичную жизнь со всеми предоставляемыми ею красотами. Быть может, работая «цепным псом» на усладу разжиревших чинуш, Кенни рано или поздно сумеет забраться как можно выше, застолбив себе нагретое под лучами солнца местечко.
Оказавшись в темном переулке, предварительно изрядно поглумившись над неповоротливыми полицейскими, отчего успел даже заскучать, Кенни заметил на фасаде здания лестницу, ведущую на пологую крышу. Прыжок — и он ловчее гимнаста, выступающего на арене городского цирка с прутьями и тросами, бесшумно перебирает руками металлические балки, не забывая придерживать головной убор, так и норовящий слететь с макушки при сильном дуновении прохладного ветра. Его не смущали переговаривающиеся лейб-гвардейцы, раздумывающие о дальнейшем маршруте, на заднем фоне которых мелькала его темная фигура. Зацепившись за шифер, он осторожно подтягивается на пологую крышу с небольшим наклоном. И, перекатившись на спину, скользит к дымовой трубе, приняв решение некоторое время переждать погоню, покуда она не утихнет.
— Далеко собрался? — раздался уверенный голос, сопровождаемый щелчком снятой с предохранителя винтовки.
Медленно обернувшись, Кенни сумел детально разглядеть взявшего его на мушку сотрудника полиции, высунувшегося из приоткрывшейся двери чердака. Определенно, забраться на крышу подобным способом было бы проще. Замерев на долю секунды на скользком шифере, раздумывая, каким образом подобраться к вооруженному солдату, воспринимать которого всерьез было крайне трудно, он сделал неторопливый шаг вперед, стараясь подобным действием не обеспечить себе падение с крыши.
— Стоять, — так же уверенно отчеканил лейб-гвардеец, продолжая упираться ногой в приоткрытую дверцу, так и норовящую захлопнуться перед его носом.
Не удержавшись от оценивающего взгляда, Аккерман едва укрыл под натянутым на рот шейным платком ухмылку. Столь бессмысленное и одновременно очаровательное явление.
«Что ж, хочешь поиграть? Будь по-твоему».
Продемонстрировав неуловимую взором простого смертного скорость, Кенни, подорвавшись к длинному дулу, наставленному на его лицо, ловко задирает ствол вверх, практически полностью выбивая огнестрельное оружие из рук полицейского. Не робея, блюститель закона пробует нанести ему удар, однако мужчина даже не шелохнулся, получив в грудь отточенный прием костлявым кулачком. Схватив оппонента за грудки, стремясь укрыть их маленькое столкновение от рыскающих в округе лейб-гвардейцев, Аккерман швырнул его к широкому дымоходу, быстро подскочив следом. И, с усилием вжав сопротивляющееся из последних сил тело в укладку кирпича, окончательно припер его к стене, навалившись сверху.
Чуть прерывистое дыхание из приоткрытых уст выступало некой усладой для ушей, попутно щекоча его шею. Как и вздымающаяся грудь, столь мягкая, даже когда он уперся в нее своим подтянутым, широкоплечим телом. Будучи бесстрашной личностью, Кенни обладал довольно распространенными слабостями, ведущими из которых были выпивка и взывающие к его нутру формы, пропустить которые наметанный мужской глаз попросту не мог. Однако вся прелесть процесса была вовсе не в наблюдении.
Наклонившись к сотруднице полиции еще ближе, он, предварительно окинув чуть раздразненным взглядом черты ее лица, едва припал к ее губам, не стаскивая со своего чуть разомкнутого рта шейный платок. Вздрогнув от его действий, она попробовала шевельнуться. Однако ощутив влажный язык через намоченную слюной ткань на своих губах, издала еле слышный стон, похожий на прерывистый, хрипловатый вздох.
— Быстрее! Он где-то здесь! — доносится с улицы возгласы полицейских, не теряющих надежды настигнуть преступника. — Не уйдет!
Продолжая обездвиживать ее массой собственного тела, Кенни, едва коснувшись девичьей щеки, потянулся к уху, не прикрытому заплетенной копной волос, не считая нескольких прямых прядок челки, доходящих до подбородка.
— Неужели ты даже не позовешь на помощь? — приглушенным тембром шепнул он, чувствуя характерное возбуждение внизу живота от ощущения своего превосходства. Она буквально трепетала в его руках, готовая в любой момент раздвинуть ноги перед ним. По крайней мере, он был в этом уверен.
Потянувшись к ее талии со всей присущей ему уверенностью, намереваясь скользнуть выше, Кенни получил неожиданный удар под дых, вынудивший, сгорбатившись, чуть отстраниться от нее.
Длинная коса, оканчивающаяся чуть ниже линии выделяющегося бюста, размер которого не мог не привлечь его внимание, в полутьме ночного города приобрела притушенный золотисто-коричневый цвет, приятно перекликающийся с янтарным блеском ее радужек. Кенни далеко не сразу запомнил их цвет, но не раз изучая их в полумраке комнаты или прочего укромного места, он невольно задержал в сознании совершенно непримечательную деталь, в отличии от более выдающихся мест ее тела.
Улавливая знакомую ухмылку под его неказистой маской, сотрудница полиции с неким пылом бросается ему на грудь, обхватывая шею своей цепкой рукой. И, резво стянув с его лица идиотский платок, который он нацепил на себя скорее ради забавы, прильнула влажными губами к его рту. Ощутив волну жара от ее пылких действий, Кенни незамедлительно припер ее обратно к кирпичному дымоходу, тем самым укрыв их тела в тени пристройки. Ладони скользнули к пышной груди, прикрытой лишь тонкой тканью рубашки и повязкой под ней. Небрежно откинув густую косу с ее плеча, он по наитию дернул за нее, не в силах справиться с подобным искушением, что вынудило сотрудницу полиции ненадолго оторваться от его рта, который она с таким рвением изучала своим языком, полируя его ровные зубы. Рефлекторно облизнув губы, Аккерман ощутил сладковатый вкус, судя по всему, вызванный ее помадой, на которую, к его удивлению, девицы были готовы потратить последние деньги, наивно полагая, что это деталь их тела интересует мужчину больше всего. Как расточительно.
— Вижу, ночное патрулирование не обошлось без инцидента? — лукаво усмехнувшись, проронил он, почувствовав на вороте своей рубашки женские ладони, с остервенением вцепившиеся в него.
— Заткнись, Кенни, — прорычала она, снова впиваясь в его губы, готовая закинуть на него не только бедра, сомкнувшиеся на его пояснице, но и любую другую часть тела, какую он сочтет нужным.
Пребывая на очередной «охоте» с полугода назад, Кенни Аккерман успел изрядно поглумиться над несчастными военными, оставив свою излюбленную метку на их шеях. Наслаждаясь чувством выполненного долга, он уже намеревался идти в сторону бара, в котором снимал комнату, пока не услышал за спиной приближение стороннего лица. Скрывшись за поворотом извилистой, узкой улочки, он заметил еще одного носителя «позеленевшей от злости лошадиной морды» на плече, как описывал герб Лейб-гвардии сам Кенни. Приметив наиболее уязвимое положение своего «заклятого врага», сидевшего на корточках к нему спиной, наивно полагая, что сумеет остановить сильное кровотечение из перерезанных сосудов шеи уже у остывающего трупа, мужчина схватился за рукоять ножа. Однако в полумраке плохо освещенной улицы он смог уловить выбивающиеся из привычной картины его жертвы детали. Длинную косу и упругую задницу, линия силуэта которой в светлых форменных брюках приобрела форму древнегреческой амфоры, «горлышком» которой выступала талия.
Ее бессвязный лепет и трясущиеся руки, перепачканные в крови убитого им полицейского, его совершенно не заботили. Однако не привыкнув разбираться столь «грязным» способом с представительницами слабого пола, предпочитая использовать их в иных целях, Кенни так и не вышел из своего укрытия, поспешив раствориться в лабиринте ночного города, пока не подоспела подмога.
Прошло с неделю после проявленного им «великодушия», когда, просиживая штаны в баре, Аккерман неожиданно повел взглядом в сторону, что позволило заметить знакомую русую косу. Как и очертания женской задницы, черт возьми, таки въевшейся в его память, пусть на ней не было непристойно облигающей формы военных, уже довольно давно вызывающей у молодого мужчины столь яркие эмоции. Что двигало им — любопытство или некий азарт пройтись по лезвию ножа — сам Кенни вряд ли бы ответил. Однако он сделал ход, тем самым ознаменовав начало увлекательной партии.
Выполнив заказ на выпивку для клиента и «вон той блондиночки», официант по наивности своей назвал его «джентльменом с дальнего столика», что вызвало у оного невольную усмешку. Однако, решив не отходить от намеченного сценария, Аккерман быстро снял со своей головы шляпу, не забыв пригладить зачесанные назад волосы. И, стащив с уха припасенную папиросу, поспешил сунуть ее в рот, двинувшись к барной стойке.
«Формально я не джентльмен», — присаживаясь рядом с ней, проронил он, попутно щелкнув пальцами с целью сделать заказ и для себя. Плавно подскочив к клиенту, бармен поспешил дать ему прикурить, не забыв поставить перед носом наполненную стопку.
С неким недоверием покосившись на него, «блондиночка» проводила взглядом табачный дым, закручивающимся потоком воздуха вылетевший сквозь его едва разомкнутые губы.
«По крайней мере, честно, — сунув в рот поджаренные сухари в качестве закуски, с легким высокомерием, свойственным привлекательным женщинами в общении с «очередным ухажером», выдала она, едва касаясь пальцами горлышка своей рюмки. — Значит, обыкновенная пыль в глаза, с целью заполучить пропуск в постель самым дешевым способом».
Ее прямолинейность его забавляла, и в тоже время на мгновение обескуражила, пусть и предложенный ей коньяк был отнюдь не из дешевых. Но, в целом, она его раскусила. Однако блеф тем и прекрасен, что можно продолжать игру даже с треклятыми двойками. В конце концов, отказ еще не был озвучен.
«Скорее, комплимент, — наблюдая за тем, как она допивает свою чарку с пивом, непринужденно произнес он, с мелодичным скрежетом пододвинув к ней еще одну тару на смену. После чего, вальяжно раскинув руку на барной стойке, окинул ее неприкрытым взглядом загоревшихся радужек, явно выдающих его намерения. — Хочешь, упругой заднице, или пойдем выше», — скользнул взором по ее груди, добавил он, снова притянув край папиросы к губам.
Не привыкнув к подобному напору, она невольно засмеялась, оголив ямочки на щеках, в которых Кенни, казалось, можно спрятать все золото мира. И в тот момент, ему хотелось этого.
«А ты самоуверенный», — невольно попавшись на его наживку, подкрепленную не прошибаемым обаянием, дочь полицейского в отставке, Роземари Краузер увидела в нем воплощение своего «идеального партнера».
С детства наблюдая разного рода подонков, схваченных в том числе и ее папашей, она невольно поймала себя на мысли, что с прилежными юношами, окружавшими ее в Кадетском корпусе, ей попросту скучно. Не было в них того огонька страсти, источаемого от известных литературных злодеев, историями о проделках которых она буквально упивалась, испытывая неконтролируемый восторг. Еще с юных лет под давлением окружающей обстановки в ней невольно проросла столь наивная и в то же время притягательная идея о том, что мужчину можно приручить. Каким бы диким и своевольным он не был, пара умелых фраз и движений со стороны небезразличной ему «дамочки», и он словно верный пес припадет к ноге, позабыв о своем разбойном прошлом. Разумеется, она прекрасно ассоциировала себя с ролью той самой «укротительницы».
«Если что-то хочешь, нужно брать это незамедлительно. Кто знает, что уготовано нам завтра», — закидывая за воротник, проронил Кенни, ощущая исходящую от нее заинтересованность.
«Тогда, — подняв рюмку, обратилась к нему Роземари. — ... выпьем за сегодня», — пустив на него недвусмысленный взгляд, добавила она, чуть стукнув стеклом по его вновь наполненной таре.
Кенни уже не помнит, дотащил он ее до захолустной комнаты бара, или взял еще в тени гостиничного коридора. Но в ней было столько жизненной энергии, что сжать ладонь на ее горле он так и не смог, нырнув в головокружительную страсть под мелодичные стоны, срывавшиеся с ее припухших губ. Целомудренные девицы, так рьяно оберегающие «самое сокровенное», уже давно перестали его привлекать, учитывая, что возложенные на них надежды часто не оправдывались, когда он переходил к действию. У Роземари же различные манипуляции выходили весьма неплохо, отчего потребность снимать себе «жрицу любви» практически полностью отпала. Какой смысл платить деньги, если он получает такой же «спектр услуг» бесплатно?
Словно кот, все никак не угомонившийся в своей смертельно опасной игре с едой, он продолжал эти встречи, в скором времени осознав все положительные стороны своей новой пассии. Ослепленная нахлынувшим чувством, усыпившим детективное чутье, которого, возможно, в ней никогда и не было, узреть в нем облик неуловимого «потрошителя» за период их близости она так и не смогла, ассоциируя Аккермана лишь с мелким грабителем и мошенником. Вступивший на скользкую дорожку из-за «детской психологической травмы», выдумать которую Кенни по-прежнему было лень, он ссылался на призрачные отголоски прошлого, не отпускающие его. Но Роземари Краузер охотно принимала условия его опасной игры, отчего он иной раз даже забывался с ней, приоткрывая внутри себя непознанные ранее стороны.
— Что это? — рассмотрев привлекательную брошь, решила уточнить Роземари, состроив чуть нахмуренную мордашку от возможной ассоциации с всученной ей в руки змеей.
— Подарок, — ухмыльнувшись, бросил Кенни, снова скользнув взглядом по декольте ее расстегнутой рубашки.
Обеспечивая себе «алиби», он притаскивал ей разные побрякушки с мест воровской деятельности, предоставляя доказательство своих «невинных» авантюр. Испытывая неописуемый восторг от сокрытия «вещдоков», потом и кровью добытых ее мужчиной, Роземари хранила их в специальной шкатулке, радуясь подобным вещицам больше, нежели привычным для девушек столицы цветам или конфетам.
Поймав взгляд янтарных глаз, отдающих легким хвастовством, он уже намеревался притянуть ее к себе, как в следующий момент был вытолкнут с узкой линии верхушки крыши, на которой успел занять устойчивое положение.
— Ну что там? — послышался оклик какого-то полицейского, чья взъерошенная макушка нарисовалась на крыше.
— Все чисто! — быстренько отрапортовала Роземари, самодовольно усмехнувшись при виде сидящего на ниже расположенной дымоходной трубе Кенни, в отверстие которой он хорошенько вписался своей тощей задницей. Благо наклон крыши сумел скрыть его от взора лейб-гвардейца, воспользовавшегося той же лестницей, что и он сам, выходящей на противоположную сторону.
— Упустили! Ладно, возвращаемся в штаб, — махнул рукой полицейский, изрядно утомившись от погони.
— До встречи, Кенни, — убедившись в том, что ее навязчивый коллега приступил к спуску, выпалила Роземари, снова устремив на Аккермана немного насмешливый взгляд.
Упершись руками в кирпичную кладь, он сумел выбраться из довольно неловкого положения. Спрыгнув на темно-охровый шифер, не забыв отряхнуть следы копоти с пальто, бросил на ее виляющий зад неоднозначный взгляд.
— Всего наилучшего, офицер, — кинул ей вслед Кенни, предвкушая их следующую встречу, на которой он вдоволь насладиться ее телом в том числе и в отместку за столь вызывающее поведение по отношению к нему.
Подобную дерзость он никому ранее не позволял. Однако его «игрушка» была весьма полезной, невольно обеспечивая его информацией о ходе дела «потрошителя», когда он наведывался к ней в офис под предлогом неимоверного желания отыметь ее на рабочем столе в униформе, что, разумеется, он так же не упускал возможности проделать. Рядом с Роземари он мог беззаботно пускать полицейских по ложному следу, опережая на несколько ходов вперед, что выступало весомой причиной, по которой Кенни не спешил расставаться с ней.