Ее улыбка. Его улыбка.

Ивар должен был умереть в первые дни своей жизни, однако выжил. Будучи все равно, что бескостным, вынужденный передвигаться по земле ползком, стал, в еще столь юные годы, одним из величайших воинов норвегов, слава о котором прокатилась по всем землям, где слыхали о викингах. Он не должен был никогда покинуть Каттегат, из-за своего увечья, но глаза его увидели страны, о которых он прежде и не слышал. Ивар, прозванный Бескостным, вновь почувствовал себя сущим ребенком, с восторгом и любопытством разглядывающим все такое новое вокруг, необычное, ужасно интересное. Из «ладьи» своего возка для калечей… Он вновь стал улыбаться. Не угрожающе-предостерегающим оскалом волка, а от сердца на котором незаметно, день за днем пути, начало светлеть. После предательства всех, кого он любил. Братьев, вставших на сторону убийцы большинства из них матери. Любимой женщины, жены. Друга. О каком он мечтал, что появится в его жизни такой человек, которому можно будет доверять всецело. Христианский жрец так ему и сказал, что ему он довериться может. А затем предал в точности так же, как все остальные. Ивар Бескостный стал конунгом, был богом Иваром. Следом за чем Иваром-изгоем, беглецом из отчего дома и из родной земли, не имеющим ничего за душой и никого больше в сердце. *** Этот рус, князь Олег, которого прозвали Вещим… Ивар диву давался, насколько они с ним схожи, как мало сказать не бывают похожими единокровные братья. Он как будто бы повстречал самого себя. Либо увидел себя самого - в отражении, троекратно усилившем его собственные черты. Они оба были шальные и шалые всей буйной головой, точно берсерки, которым и их «грибная похлебка» без надобности. А еще Ивар словно увидел себя со стороны, ужаснувшись тому, как конунг русов спокойно и припеваючи, удало отплясывая под развеселую музыку незнакомых ему иноземных инструментов, умертвил одного своего брата и заточил на потеху челяди в клетке другого, нанеся ему унизительную рану на лице, посадив на цепь в продетой сквозь щеку цепи. Ивар хотел убить сына своего же отца, но от убийцы матери, он отправил другого, единоутробного брата в заточение, а раньше, вот так превратность судьбы, дразнил лаем, зовя своей собачонкой, но сделать такое, поступить так… Князя Олега тоже предала жена, и он так же прикончил ее собственными руками, продолжая всем поруганным сердцем любить, обливаясь слезами, что льются кровью из смертельной раны. О чем только думали боги, сведя их двоих вместе, не могло все вместе взятое быть делом одного лишь слепого ко всему случая. Ивар Бескостный нежданно встретился с тем, кто, как никто другой мог бы стать ему другом. Но больше он такому поверить не мог, как бы того не хотел, запретив себе о подобном хоть в мечтаниях грезить. Убитая мать любила его. Хотевший отнять у него во младенчестве жизнь, уж тоже убитый отец, не желавший своему дитя полного боли существования калеки, любил тоже. Все на этом. Так все и останется до конца его дней. Рус сказал ему, что он любит его… Но и англичанин говорил, что ему можно довериться. Олег его обнял, накрепко прижав обеими руками к себе, Ивар услышал слезы у него в голосе, которые тот старался скрыть, пряча от него в тот миг, изо всех сил обнимая, лицо. Но как, казалось, искренен и благородно-правдив с ним был Хемунд. Как захотелось все равно поверить, не смотря не на что! Второму, так же, как первому… Никто его никогда не любил, кроме отца с матерью, и не полюбит уже больше никто. Никому нельзя верить, коль не враг сам себе. И на лицо Ивара Бескостного снова вернулась, невидимая сейчас Вещему Олегу, улыбка – волчьим оскалом.