Я заберу тебя с собой

      Кто из них первой предлагает напиться — уже никто и не помнит. Доделали свою работу, сели в Глашину машину и поехали. При особо резких поворотах на дороге в багажнике что-то булькало и перекатывалось.       — Смотри не разбей, от сердца буквально отрываю, — шипит Лара, с озабоченностью поглядывая на заднее сидение.       Валя и Лиза молча кивают. Они тоже внесли свою лепту в намечающуюся попойку.       Сборная уже почти две недели как на олимпиаде. Позавчера возобновились игры после кошмарного теракта. Советские граждане не в курсе, что на XX Олимпийских играх погибли участники из Израиля. СССР не признает эту страну, а значит, рядовым жителям знать об этом и не зачем. Даже несмотря на то, что несколько человек из убитых — бывшие соотечественники.       А ведь он был совсем рядом с ними… Почти впритык…       Глафира сильнее сжала руль и костяшки ее пальцев побелели.       В МИДе знают, но молчат. Глаше напиться хочется: отпустила, но кто сказал, что с легким сердцем? Как там Валя говорила: «У рыжих души нет». Странно слышать от обладательницы огненной гривы…       — Выше нос, Глашка! Сейчас накатим и у-ух! — Подбадривает коллегу Валя, привставая на своем сидении. — Что-то совсем тебя развезло! Что, впервые ощутила себя не самой отразимой?       Пассажирки беззлобно смеются, а водитель им бледно улыбается. Сева знает о ней и Модестасе, но чтобы узнали еще и девчонки? Какая ж это тайна тогда? Ну, пусть считают, что она безответно влюбилась. Или…       — А тебя часом, не кризис среднего возраста? — Интересуется с заднего сидения Лиза. Глаша посмотрела на подругу через зеркало заднего вида.       — Читала на днях работу Эллиота Жаке Death and the Midlife Crisis, так вот там описываются симптомы этого самого кризиса. И знаешь, вспоминая прочитанное и смотря на твою кислую мину, нахожу много общего… Только Глаш, тебе не сорок. Тебе двадцать пять. И ты хандришь, как старушка, чес-слово!       — Элиот Жаке? Серьезно? — Фыркнула Лорик, поправляя, по ее мнению, растрепавшуюся прическу. — Этот канадский психоаналитик? Как тебе вообще попала его работа? М-м, шестьдесят пятый год, вроде…       — Да у тебя на столе нашла, — хихикнула шатенка.       — Ах, ты!.. — Задохнулась от возмущения брюнетка.       — У-уху-у, у кого-то кризис среднего возраста намечается? — Закатилась низким хрипловатым смехом Валя. — Ну да, тридцать один год… Самая старшая. Или… старая?       Могла бы произойти потасовка, если бы не сорвавшаяся на рявк Глафира:       — ПРЕКРАТИТЕ! ЩАС В КЮВЕТ НАХРЕН ПОЛЕТИМ! — И чуть погодя добавила:       — Кошки мартовские…       Не больше пяти минут едут молча. Час пик они благополучно пропустили — дорога была полупустой. Пятница, восьмое сентября. Осень пока не заметна: нет ни желтых деревьев, ни замерзших луж по утрам. Лето решило, что немного задержится в столице: тепло днем, солнце припекает, никто из москвичей и гостей Первопрестольной даже не думает кутаться в шарфы. И только школьников жалко: форма-то темная…       — А что, как там наши мальчики? — Спрашивает Лариса. — Сева что говорит?       — Нормально все, — нейтральным тоном отвечает Федорова, притормаживая на красном.       — Мишако и Зураб чудом успели уйти из израильского корпуса до того, как в него вторглись палестинцы, — кратко пересказывает она разговор с братом. — Позавчера, сборная подкараулила Башкина и тот сделал заявление, что наши продолжат играть, несмотря ни на что. Говорил, что надо было видеть лицо Терещенко, очень жалел, что фотоаппарат с собой не взял.       — Противный тип, ага, — поддакнула Валя.       — Лично знакома, что ли? — Поиграла бровями Лиза.       — Да нет, — отмахнулась обладательницы выдающегося бюста. — В «Правде» фото видела. Мерзкая рожа.       — Это да, — кивнула шатенка. — Зато, какие мальчики в костюмах красивые…       — Но в насквозь промокших от пота майках и шортах — лучше, — со знанием дела отметила Красько.       — Это да… — мечтательно протянули девушки.       — Надо было вас к пловцам спровадить, — пробурчала Глафира, заезжая в свой двор. — Там, в отличие от баскетболистов, почти все холостяки. И одежды на них меньше. Одни только плавки.       — Да ну их, лягушек, — фыркнули трое. — То ли дело баскетболисты… С таким легко ощутить себя Дюймовочкой…       — Ну вас. Приехали, — заглушила мотор блондинка. — На выход. С вещами.       — Ты чего такая не добрая, а, начальница? — Очень похоже подражая зоновскому говору спросила Лорик.       — Я всегда не добрая, — ухмыльнулась переводчица. — Просто умею притворяться белой и пушистой.       — Ага, погладь такое — и с рук кожа слезет, — расхохотались женщины.       — Вылезайте, кошки! — Впервые по-настоящему улыбнулась женщина. Что-то и правда она расклеилась. Чертов рыжий литовец!       Нагруженные завернутыми в бумагу бутылками и авоськами с разносолами работницы МИДа поднялись на третий этаж.       — Прошу, — Глаша картинным жестом пригласила коллег в свою скромную обитель.       — А я думала, у тебя тут будет срач, — первой высказалась Лариса, скидывая туфли и цепляя на ноги растоптанные тапочки. — Мол, депрессия и все такое…       — Я не на столько еще опустилась, Лорик, — забрала у подруг сумки хозяйка и прошла на кухню.       — Мы были у тебя в прошлом году, — сказала Валя, помогая Глаше разбирать продукты. — И знаешь, что?       — М? — Промычала та, ставя на стол разделочную доску и нож.       — Ничего не изменилось. Ты куда зарплату тратишь, а?       — Я ценю постоянство, — ухмыльнулась светловолосая, намыливая руки. — А деньги можно и начать копить.       — Это камушек в мой огород? — Вздернула бровь рыжая.       — Ну, из нас всех, самая заядлая тряпичница — это ты.       — Много ты понимаешь, — хмыкнула Шестакова, слегка оттирая бедром подругу от раковины. — С моими… анатомическими особенностями либо одежда на заказ, либо…       — …вся, какая найдется в отделе, — вставила Лиза, ожидая своей очереди чтобы вымыть руки.       — Ну вас, — притворно надулась женщина, усаживаясь за стол.       — А в ванне помыть руки — не судьба? — На кухню зашла Красько, вытирая руки светло-розовым полотенцем.       — Не интересно, — дернула кудрями Лиза, стягивая с крючка вафельное полотенце.       Началась подготовка к грандиозной попойке. Нарезая закуски, протирая фужеры от пыли Валя, Лиза и Лариса заговорчески перемигивались, косясь на пребывающую где-то в астрале Глашу. Та и не знала, какой кульбит сделает ее жизнь через несколько часов…       Начиналось все вполне пристойно: как же, напитки-то импортные! Привезенные с командировок! Это не «Жигулевское» за пятнадцать копеек в замызганной пивной — это же элитные спиртные напитки!       Решили оставаться на кухне — вот еще, стол тащить в зал! Не переводческое дело! Еще маникюр поцарапать не хватало…       — Вот! — Гордо подвинула в первый ряд белую непрозрачную глиняную бутылку, исписанную синими иероглифами. На непритязательный взгляд женщин, больше всего похожую на кувшин без ручки с неудачной попыткой изобразить некоторые из мотивов гжели. — Саке!       — Са… что?! — Хрюкнула Лиза.       Две оставшиеся девушки затряслись от беззвучного смеха.       — САКЕ! Японская рисовая водка, вы, лимита! — Прикрикнула на смеющихся Красько. — Из самого Токио…       — Не заводись! Я ж пошутить хотела… — Замахала руками пышных форм шатенка.       — А у тебя — что? Давай, показывай!       — Красное вино, — в ряд с традиционным японским напитком встала бутылка из оливково-зеленого стекла со скромной белой этикеткой. — Это «Вердо Петит»…       — Ведро пиздит?! — Теперь настала Ларисина очередь смеяться.       — «Вердо петит»! От сорта винограда, — насупилась Семенчук.       — Я, конечно знала, что французы странные — то лягушек едят, то как не русские могут съесть торт без чая, а за так, но чтобы назвать винцо как… как не знаю что… — Продолжала веселиться Красько.       — Твой профиль не французский, поэтому… — Начала было женщина, но была заткнута ложкой черной икры.       — Я же любя, Лизонька, — сюсюкающим тоном сказала самая старшая в их компании, пододвигая к подруге выложенный в небольшую вазочку деликатес и пару кусков хлеба. — Икоркой зажуй свой максимализм. Валя? Просим! Презентуй свой алкогольный напиток!       — Про-осим! Про-осим! — Поддержала Глаша, начав хлопать в ладоши.       Пышногрудая красавица преувеличенно трагично вздохнула, едва не вываливая все свое богатство из декольте.       — Мне вас совершенно нечем удивить, девочки, — грустным голосом говорила Шестакова ставя на стол бутыль с коричневой жидкостью. — У меня всего лишь скотч…       — Да… Плохо подготовилась, — едва сдерживала хохот брюнетка.       — Хорошая кампания на вечер: ссака, пиздящее ведро и обмотать все это скотчем, — дожевала бутерброд с икрой шатенка.       — А то, — хихикнула Валентина. — Ну-с, а вы, Глашенька чем порадуете взыскательную аудиторию?       — Величайшим творением Дмитрия Ивановича Менделеева, — на стол опустилась бутылка водки.       — О, водочка! — Обрадовалась Лариса, коснувшись пальцем запотевшего стекла. — Ащ! Холодненькая! Как с сальцом сейчас навернем!       — Можно устроить поединок: какая водка лучше — японская или советская. Японская империя против оплота мирового пролетариата! — Поддержала Лиза.       И началось.       Взяв старт с одного глоточка, «…чтобы попробовать» постепенно переходили к «…не распробовала, лей еще!». Спустя пару часов задушевных разговоров о работе, семьях и баскетбольной сборной (как ни странно, активней всех эту тему поддерживала Глаша, то и дело скатываясь в сторону «литовской скотины») перешли к следующему этапу — песням.       Пелось очень хорошо, под аккомпаненемет стука по батареям от соседей — еще лучше       — Ты гляди-ж, и музыкально сопровождение есть! — Восторженно говорила голосистая Лариса, заводя народную украинскую песню:

Баламуте, iди з хати, Хочеш мене закохати, Закохати та й забути, Bci ви, хлопцi, баламути!

      Ей с большим энтузиазмом подпевала Лиза, у которой бабка с Житомира. Стук в батареи прекратился, девушки расстроились.       — Щас спою, — с количеством выпитого растеряла свой шарм и Валя.       Все чаще в ее речи слышались словечки, больше свойственные какому-то зэку. Да и голос, из мягкого с хрипотцой звучал ну совсем как мужской басок:

Я могилу милой искал, Сердце мне томила тоска, Сердцу без любви нелегко, Где ты? Отзовись, Сулико! Сердцу без любви нелегко, Где ты? Отзовись, Сулико-о-о-о-о-о!

      — Это грузинская песня? — Растягивая слова спросила Глаша.       Ей не понравились слова, уж очень напоминало о Модестасе… Было больно слушать такое.       — Да, жила в Кутаиси с семьей до пятнадцати, — поделилась кусочком биографии рыжая.       — Ты так морщилась, когда я пела. Голос мой не нравится? Ну, специфический тембр, согласна.       Глаша насторожилась. Затем, мутными глазами пригляделась. Да ведь они и не пьют почти! Они ее спаивают! Пока она думала о коварстве подруг, рот открылся сам собой.       — Мы с Модей расстались. Навсегда. Он в Германии останется, у родни.       Три пары глаз скрестились на замершей женщине.       — Модя? — Спросила Лариса.       — Это производное от «Модестас»? — Подхватила Лиза.       — Как вы могли расстаться, если почти не общались? — Недоуменно посмотрела на пьяную подругу Валентина.       — В том-то и дело, что уже три года как… общаемся. Очень тесно.       — Дела… — Переводчицы выглядели мягко говоря, ошарашенными.       Не известно, какими бы еще подробностями могла поделиться блондинка, но готовящиеся сорваться слова прервал требовательный стук в дверь.       — Кого нелегкая принесла? — Пошатнувшись поднялась из-за стола Лариса. — Глашка — сидеть и пить!       Женщина подала незамеченный Федоровой знак подругам. Незамедлительно Федоровой был пододвинут стакан.       — Ты пей-пей. Тут вода, — ласково улыбнулась Валя.       — Даа-а, води-ичка, — не заметив остатков растворившейся на дне таблетки, Глафира в пару глотков осушила стакан.       По мере приближения к двери, осанка Ларисы Красько выпрямлялась, как и шаг. Она провернула ключ в двери и приоткрыла ее.       — Доброй ночи, — брюнетка поздоровалась с стоящим на пороге Глашиной квартиры участковым, вызванным сердобольными соседями.       — Поступил телефонный звонок с жалобами на шум, — Роман Иванович Львов с удивлением рассматривал застывшую на пороге квартиры головокружительную брюнетку. — Есть подозрения на пьяный дебош.       — Да-да, у нас тут поминки… — так же спокойно отозвалась Красько. Роман Иванович смутился. Горе есть горе, но и законы нарушать тоже не есть правильно.       — …поминки по личной жизни подруги, — закончила брюнетка.       — Я обязан доставить вас в участок и оформить! — Ах, ехидничает еще?       — Вы на машине? — Поинтересовалась Лариса, словно и не заметив побуревшего лица служителя правопорядка.       — Конечно!       — Отлично, проходите, — женщина пригласила милицейского в квартиру.       Сбитый столку подобной реакцией, капитан Львов прошел в коридор.       — Позвоните пока по этому номеру, — мужчине была протянута бумажка с цифрами.       Прокручивая диск телефонного аппарата, он гадал, кто эта странная женщина с холодными серыми глазами.       После первого же гудка трубку сняли.       — Говорите, — по ту сторону раздался женский голос.       Тем временем, Глаша начала засыпать. Остатками рассудка она понимала, что это неправильная реакция на алкоголь: обычно она напротив, начинает бодрствовать. В прошлый раз заснуть смогла только под утро, но днем позвонил Модя и притащил Белова.       «Что-то было в воде», — догадалась женщина, смотря закрывающимися глазами на девчонок.       — Ты еще спасибо потом скажешь, Глаша, — услышала она напоследок от Вали.       Лариса вернулась в прихожую, к участковому. Тот стоял, вытянувшись в струнку и с каким-то страхом смотрел на приближающуюся к нему женщину.       — Никуда не уходите — поможете нести тело, — сказала она и скрылась в спальне Глаши — нужно еще вещи собрать.       По спине капитана Львова потек холодный пот. В смысле «тело»?       На практике все оказалось проще: молодая женщина со светлыми волосами. Без сознания. С ней в нагрузку — три девицы-красавицы. Уже «знакомая» ему брюнетка держит в руках небольшую сумку с вещами, другая — пышногрудая и рыжая — папку с документами. Третья же, пышная и как будто вырезанная из карамели, невозмутимо уплетала копченную колбаску. Роман Иванович никогда бы прежде не подумал, что еду можно употреблять настолько… развратно.       — Несите, — ему передали спящую Глашу. — Едем во «Внуково». У нас регистрация вот-вот начнется, — любезным тоном сказала Лариса, открывая дверь квартиры.       — И только попробуйте уронить, — грудным голосом пригрозила Валентина.       — Пожалеете, — добавила Лиза.       Роман Иванович так нежно и осторожно даже собственную жену в день свадьбы не нес на руках как эту блондинку. Сели в «козлик» и поехали.       По пустой дороге добрались совсем быстро — минут за сорок. Пока ехали, участковый боялся поворачивать голову: сбоку сидела брюнетка, а ее подруги и «тело» нашли себе пристанище в задней части автомобиля, то есть, обезьяннике.       — Никогда не каталась в милицейской машине, — из-за решетки до донесся голос Вали.       — Думала, что минует меня чаша сия.       — Не зарекайся, — посоветовала Лариса.       В салоне раздался громкий женский хохот. Милицейскому стало жутко. Скорее бы вернуться в участок… Второй дежурный, наверное, недоумевает, куда можно было пропасть на такое большое время, если участок в пяти минутах езды…       Показались огни аэропорта.       Заехав на стоянку, Львов приглушил мотор автомобиля и покосился на Красько.       — Вносите девушку, — сказала Лариса, первой покидая милицейскую машину и легко поднимаясь на крыльцо аэропорта.       Пришлось повиноваться: женщина по ту сторону телефонного провода пообещала ему заоблачные кары, если он не сопроводит «четырех милых девочек» туда, куда они попросят. Иначе все — слетит со своего места. Черт возьми, кто эти женщины? Как на подбор красивые, остроязыкие, наглые. Таких в Советском Союзе не бывает…       Вновь заняв себе руки спящей блондинкой, он прошел внутрь аэропорта. Дежурные у рамки металлоискателя даже головы не повернули в его сторону — конечно, с каждым рассветом к ним заявляются милицейские с девушками на руках.       — Пройдемте сюда, — позвала рыжая, указывая на стойку регистрации.       — Уважаемые пассажиры! Заканчивается посадка на рейс 785 по маршруту Москва, «Домодедово» — Кутаиси, «Копитнари», — над головой раздался голос объявляющего. — Пассажир Федорова Глафира Максимовна, просим пройти на посадку, вас ждет транспорт у третьего выхода.       — Туда, — словно черт из табакерки появилась шатенка.       Пройдя накопитель и оказавшись вновь на улице, Лариса сказала участковому усадить светловолосую в салон. Забрав у подруг документы и сумку, следом туда нырнула Валя.       — Идемте, — потянула мужчину за китель Красько. — Валек скоро вернется.       — Глаша, Глаша! — Звала подругу по имени рыжая.       — М?       — Проснись! Я тебя сейчас по трапу заведу в салон и поспишь дальше.       — Угу…       — Глаша! — В салоне авто раздался звук оплеухи.       — Я н-н-н… спл… — Пробормотала женщина, кое-как разлепляя веки.       Гадкое послевкусие алкоголя и быстродействующего снотворного на языке не прибавляли ей радужного настроения. В голове все путалось, хотелось поспать теперь по-настоящему, а не как после химического сна.       — Пойдем, — машина еще не успела остановиться, а Валентина уже тянула заспанную Глашу за собой в сторону мигавшего огоньками самолета, что было слегка трудно: в одной руке — талия пьянчужки, в другой — сумка, в зубах — документы.       Чудом не навернувшись на узком трапе, они остановились напротив улыбающихся стюардесс.       — Доброе утро, — улыбнулась женщина в тесно-голубой форме. — Посадочный талон, пожалуйста.       Можно только позавидовать выдержке бортпроводницы. Хотя, две женщины, одна из которых спит на ходу — не самое странное, что доводилось ей видеть.       — Фут, — промычала Шестакова, кося глазами на зажатую в зубах папку.       — Позвольте, — рука в белой перчатке аккуратно потянула на себя бумаги. — Все верно. Пройдемте в салон.       Куча пассажиров, занявших буквально все кресла уставилась на колоритную кампанию.       — Сюда, пожалуйста, — указала стюардесса на единственное свободное место в первом ряду у иллюминатора. — Гражданин, встаньте пожалуйста.       — Опоздали, так еще и просят что-то! — Возмутился на грузинском молодой мужчина, даже не делая попыток встать.       — Либо ты встанешь сам, сын, не достойный своего отца, либо вылетишь с этого самолета, но не в Кутаиси, а куда подальше, — огрызнулась в ответ Валентина, сверля его злым взглядом.       Посадка Глаши в кресло прошла успешно.       — Разбудите ее пожалуйста перед посадкой и передайте эту папку, — кое-как втиснув сумку подруги на багажную полку, Валя передала «Жанне» (так было написано на бейдже) оную, все еще хранящую на себе следы зубов.       — Хорошо, — улыбнулась девушка, принимая документы.       — Спасибо, — поблагодарила рыжеволосая и еще раз, напоследок шуганув соседа Глаши взглядом, покинула салон.       …- Девушка, просыпайтесь, — Глашу легонько потрясли за плечо.       На этот раз пробуждение было гораздо легче. Голова слегка гудела от выпитого алкоголя, или от гула турбин самолета, заходящего на посадку. Стоп, турбины?!       — Девушка, — сквозь шум пробился женский голос.       — А? — Сонно моргающая Глафира с удивлением смотрела на молоденькую бортпроводницу.       — Вам просили передать, — девушка вручает переводчице знакомую папку, в которой она держит самые важные документы, типа партийного билета и паспорта. Только раньше на коричневой коже не было вмятин от зубов.       — А… — Глаша подняла глаза, чтобы спросить, однако, стюардесса уже ушла.       — Дамы и господа, — в динамиках раздался приглушенный шипением и прочими помехами женский голос. — Мы совершили посадку в аэропорте «Копитнари» Грузинской ССР. Местное время — восемь-тридцать утра, девятое сентября. Температура за бортом — плюс шестнадцать градусов. Просим не вставать со своих мест до полной остановки двигателей. Экипаж благодарит вас за то, что воспользовались услугами кампании «Аэрофлот». Всего доброго.       Глаша замерла. Какой к чету «Копитнари»?! Грузинская ССР?! Она уставилась в иллюминатор: куда ни посмотри — огромное утоптанное поле, да утреннее солнце.       — Какого черта? — Бормотала женщина, открывая папку.       Из нее ей на колени вывалился сложенный вчетверо лист бумаги. Дрожащими руками разворачивая его, Федорова буквально ощущала нижними девяносто, что ее ждут новые приключения.

«Глафира! Разреши поздравить тебя с неожиданным отпуском на просторах моей малой Родины!».

      «Валькин почерк», — сходу определила блондинка.

«В Москву тебе возвращаться 30-го, билет уже куплен, осталось только забрать на кассе. Тебя встретит друг нашей семьи — дядя Вано, я описала ему тебя, так что проблем возникнуть не должно. На багажной полке твоя сумка, зеленая такая, в черный горошек. Хорошего отдыха, целуем: Валя, Лорик и Лиза! P.S. Привези чурчхелы и пахлавы с чачей».

      «Мартовские кошки, что б вас!», — Глаша откинулась на спинку кресла и улыбнулась — отвлечься от хандры? Запросто!