Журавль

      Война что-то сломала в нем, безвозвратно и окончательно, как умеют делать это только войны. Смерть Сириуса оторвала еще кусок от души, смерть Дамблдора и правда о его планах лишила почвы под ногами и той малой капельки уверенности в завтрашнем дне, что всегда ассоциировалась у Поттера со старым волшебником. Связь с Волдемортом не оставила камня на камне от самостоятельности и свободы воли. Иногда по ночам Гарри мерещилось, что от его души остался еще меньший огрызок, чем от сути его злейшего врага. Ободранный, искалеченный, истекающий кровью, реагирующий на окружающий мир категорически неправильно, не так, как реагируют обычные люди.              Ничего удивительного, что смерть Волдеморта - исполнение заветной цели, почти мечты - выгрызло остатки, заменив холодной пустотой и апатией. Гарри, отдохнув и поев, больше ничего не хотел, только запереться в доме на площади Гриммо, и чтобы ему перестали сниться погибшие в битве.              Со сломанными часами Альфарда Блэка он обнаружил себя случайно. Дядя Сириуса обожал магловские изобретения, но не стеснялся заколдовывать их в собственных целях. Почему-то он представлялся Гарри чем-то похожим на мистера Уизли, только не таким рыжим, скорее, черноволосым и синеглазым, как Сириус.              Длинную цепочку было удобно перебирать пальцами, наматывать на запястье. Открыть крышку и попробовать их завести... Они напоминали Гарри его самого - такие же сломанные, вроде бы и полезные, но легко заменяемые. О которых так легко забыть. У них лишь одна цель. Лишившись ее, что они будут делать?              Часы оказались с подвохом, и Гарри вынужден был купить книгу по старинным механизмам, по устройству таких вот часов -"луковицы", чтобы разобраться. Ковыряние в мелких частичках помогало отвлечься от гнетущих мыслей, а каждый щелчок, каждое прижимание пружинок вызывали чувство странного, почти злорадного удовлетворения.              Постепенно на столе в библиотеке появились книги по артефактам, основам их изготовления. Гарри пользовался ими, как инструкциями для чайников. Его не интересовали все артефакты мира, не хотелось их изготавливать - на тот период - он зациклился только и исключительно на часах.              Андромеда привела дом в порядок. Властная женщина с королевской осанкой после смерти мужа и дочери потеряла часть своих красок и уверенности. Она не мешала Поттеру пропадать целыми днями во все больше превращавшейся в мастерскую родовой библиотеке, а Гарри не ел, не спал. Не хотелось никого видеть, не хотелось, чтобы его, убийцу, прославляли за то, за что остальных людей наказывают.              Сколько можно воспевать его избранность?! Он должен был умереть! Должен был погибнуть еще там, на чертовой поляне!              Металлические части со звоном падали на пол, книги летели в стены, а Гарри кричал, хватаясь за голову, в которой водоворотом кружились имена, лица... Грудь сжимала стальная клетка, прутья протыкали легкие, но он никак, никак не мог заплакать.              Наверное, разучился.              Через полгода часы пошли, и Гарри счастливо нацепил их на пояс. А после огляделся по сторонам, больше всего на свете боясь остаться без занятия, которым можно было бы убить мучительные мысли.              Дом Блэков напоминал шкатулку... Нет, старинный чердак, полный вещичек из прошлого. Гарри копался в шкафах, выискивал наиболее интересующие его вещи и утаскивал к себе в "логово", иногда мимоходом лаская подрастающего Тедди. Вещи рода Блэк не способны причинить вреда главе этого самого рода, чем пользовался Гарри, чиня, копаясь.              Не думая.              Он не замечал хода времени, для него оно застыло неподвижно, да и он сам - словно муха в куске янтаря: без движения вперед, без изменения, всегда одно и то же. Так ему казалось, пока пришедшая в гости Гермиона не разбила его хрупкий янтарный мир всего одной лишь фразой:              - Ты очень изменился, Гарри.              Как он мог не заметить подобного? Он сам, его друзья, место, которое он называл домом - все они менялись, только Гарри не замечал этого. Иногда друзья настойчиво уговаривали пойти его на министерский прием или просто заглянуть в Хогвартс. Даже предлагали Мунго - подобная одержимость могла быть следствием темных проклятий. Но всегда отступались, когда Гарри просил не беспокоиться.              Они говорили, что люди тревожатся, не видя своего героя. Шепчутся - не сошёл ли он с ума?              Поттер только отмахивался - впервой ли его считают психом? Пусть думают, что хотят. Он устал что-то доказывать людям. Устал бороться с общественным мнением - толпа глупа. Сегодня герой - завтра ничтожество. Неблагодарная это работа - быть Избранным.              Рон и Гермиона качали головами. В такие моменты Гарри казалось, что они не понимают его, а он - их.              В чём-то он, видимо, так и остался наивным мальчиком из чулана. Для которого важен собственный угол, тишина и спокойствие, чтобы никто ему не мешал. А Гермиона и Рон чересчур социализированы, востребованы. Для него они слишком яркие, слишком шумные, слишком живые.              Ему двадцать семь, когда в газетах впервые, осторожным шёпотом, печатают вопрос: досталась ли Поттеру сила Тёмного Лорда? Ведь после победы его не видно и не слышно. Это не к добру.              В тридцать два ко всем своим званиям он получает титул нового Темного лорда. Тут все: грязь из газет, свидетельства его одноклассников о неадекватном поведении, показания министерских чиновников, многих из которых Гарри видит впервые. Но все вместе это создает поистине ужасающую волну народного гнева, основанного на страхе перед возможной новой бойней.              К тому времени, он не носит звание Мастера Артефактов только потому, что ему лень идти регистрироваться. Наверное, зря он так поступил: все же имена Мастеров на слуху, это развеяло бы многие слухи. Следовало чаще выходить в свет, пересиливать себя.              Но что плакать над пролитым молоком? Да, и не сожалеет он. В ту пору пересиливать себя означало буквально убивать остаток души медленно и мучительно.              Приходится спешно выходить из своего уютного, тихого мира приборов и механизмов, прятать Тедди и Андромеду за океаном, скрывать хвосты и затирать следы. Запираться на Гриммо окончательно. Ибо для мага его потенциала спрятаться уже нельзя - засекут просто по ауре. А переехать заграницу не получается: его попросту не выпускают.              Дом пытаются штурмовать. У друзей виноватый вид, они не могут остановить обезумевшую толпу. Они и так давали ему время, все эти годы отводя глаза людям. Теперь поздно. Но он не жалеет. Верни всё назад, к тому моменту, как война закончилась, он не стал бы ничего менять, даже зная, к чему всё в итоге придёт.              Поттер не хочет воевать.              Но кто же его спрашивает? Видят боги, этого он не хотел. Неужели он просит слишком многого - покоя, где никого не будут интересовать его увлечения, таланты и занятия? Где друзья будут терпеливо дожидаться, когда он решит поделиться своими небольшими открытиями, а не выпытывать буквально допросом, отчего становилось немного не по себе. Сколько себя помнил, он мечтал о спокойной жизни и людях, которые поняли бы и приняли его со всеми странностями, коих много, очень много - Гарри сам прекрасно сознавал это и был готов даже чуть-чуть измениться, если найдется человек, готовый изменяться ради него.              И как бы сильно ни ненавидел словосочетание "сила любви" - оно уже набило оскомину во рту, кислую и противную - этой самой любви он все же желал. Такой, как у его родителей - чтобы ее силы хватило для защиты ребенка на долгие годы. Такой, как у Северуса Снейпа - чтобы жить воспоминанием, греющим душу, дышать взмахом рыжих волос. Такой, как описывается в книгах - чтобы рука к руке и взгляд в одну сторону. Нормальной, а не... того что ему постоянно подсовывали под её видом.              Понимание, что всего этого не будет, вызывало злость, отчаянную, безрассудную, клокочущую в груди подобно горячим озерам высоко в горах, серным источникам. Захотелось ударить в ответ, хлопнуть дверью, причинить как можно больше хлопот и разрушений, чтобы наконец-то поняли, осознали...              Как на пятом курсе, когда громил кабинет Дамблдора. Но тогда им руководила не злость, а отчаяние, безудержное горе, отчасти ненависть к самому себе.              Время поджимает, и защита дома с каждым часом становится всё слабее. У него остаётся всё меньше времени, чтобы решиться... хоть на что-нибудь.              Он задумчиво ходит по дому - это помогает сосредоточиться, собраться с мыслями. И неожиданно для себя заходит туда, куда не входил ни разу с тех пор, как получил наследство Рода Блэк. Как-то так вот получилось…              Кабинет Ориона Блэка.              Прошлого Главы Рода.              Большой кабинет в простых тёплых тонах, неожиданно - без зелёных оттенков дома Салазара. Полки с учётными книгами, добротный дубовый стол и глубокое кресло - здесь занимались делами Рода. Пресловутой Бухгалтерией.              Сюда не заходили больше десяти лет, но, кажется, будто владелец только вышел, чтобы через секунду вернуться.              Гора бумажных фигурок на полу, да початая бутылка виски на углу - лишь подтверждают это. Вот странно, казалось бы, уж Сириус-то, точно должен был избегать этого места.              Гарри делает шаг в кабинет и на него обрушиваются воспоминания дома: молодая девушка с тёплыми карими глазами аккуратно складывает бумажные фигурки. Аккуратные и не очень из специальной бумаги, каждый отмечен кровью и рунами… Не заканчивает и уходит, чтобы никогда не вернуться - Дорея Поттер, его бабушка. Седой мужчина с глазами выцветшего горного озера приходит на её место и продолжает работу: согнуть, сложить расправить… Не заканчивает. Умирает. Орион Блэк, отец Сириуса. Спустя много лет возвращается последний из Блэк - Сириус. И он тоже складывает журавлики, добавляя их к тем, что сложили другие, он делает это со странным, невероятным упорством. Один, два, три,.. сто.              Остаётся ещё один и будет ровно тысяча. Он делает это не для себя - для крестника. Ему это поможет. Спасёт.              Вот он, последний - слегка корявый и незавершенный, брошенный в спешке на стол. Словно тот, кто хотел его сделать, обещал вернуться и закончить. Так и не законченный сорвавшимся магом в Отдел Тайн…              Гарри поднимает его, машинально добавляя последний загиб, расправляет крылья…              И в голове появляется понимание того, что он держит в руках. Дом Рода Блэк последний раз говорит со своим хозяином.              Бумажный журавлик дрожит в руках. Мерлин, магловская легенда оказалась правдой! Сложи тысячу журавликов из специальной бумаги, отметь их кровью, заклинанием - и твое заветное желание исполнится, если тебе хватит сил. Всего лишь используй артефакт... древний, темный, давно забытый..              Последний журавлик занимает своё место в шкатулке из тёмного малахита, того же самого цвета, что и его глаза, капля крови падает на крышку с изящным изображением летящей птицы. Та смыкает расписные крылья, в крохотном глазу вспыхивает невыносимо яркая искра. Где-то далеко-далеко поднимает голову Андромеда Блэк, поджимает губы - она ничего не может сделать для теперь уже не главы своего рода, только спрятать наследника как можно дальше. И спрятаться самой, чтобы не нашли.              Нарцисса Малфой стискивает побледневшие пальцы - что-то тянет в груди непередаваемо тонкой болью, но понять, откуда она взялась, женщина не может.              В тот же момент падают защитные барьеры, вылетают двери, и в дом с треском и грохотом, в сверкании разноцветных заклинаний врываются чужаки, но их вмешательство уже не имеет значения - от кабинета Главы Рода расходится волна древней магии, разрушая дом, вынося людей из родового гнезда... и унося жизнь Мальчика, что всегда побеждал...              Его тело рассыпается бумажными квадратиками для оригами...              ...и в этот момент...              ...где-то в другом мире...              ...мальчик на больничной койке...              ...складывает своего...              ...тысячного журавлика.              

***

             Маленький Сэм Уитвики всю свою относительно недолгую жизнь провел в больницах и медицинских центрах, поэтому больше всего на свете мечтал... умереть. Довольно необычное желание для мальчика десяти лет.              Но он просто устал. Устал верить в чудо, в фальшивые улыбки врачей, это самое чудо обещавших, устал видеть слезы на глазах у матери, хотя она тщательно пыталась скрывать свое горе. Ему хотелось все это прекратить, заснуть и больше не проснуться, не сжимать по ночам уголок подушки зубами, пережидая очередной мучительный приступ боли.              У его болезни не имелось какого-то специального названия, откровенно говоря, врачи даже не знали, чем конкретно он болен и что послужило причиной. Просто в один какой-то момент жизни ему стало больно двигаться. Сначала всего лишь кололо косточки на щиколотках и пальцах, как маленькие иголочки, как будто руки и ноги затекли от долгого неподвижного сидения в одном положении. Потом появилось жжение в мышцах при резких движениях. Сэм невольно каждый раз представлял, как что-то рвется там у него внутри - настолько похожими были ощущения. И он даже отчасти порадовался, когда вскоре не мог пошевелиться без скручивающих судорог - лучше уж оставаться неподвижным, чем представлять, что в очередной раз "порвалось" в организме.              Он выучил немало новых сложных слов, просиживая в приемных врачей, проводя все время в палатах, где основным занятием являлось чтение и просмотр телевизора. Но от мечущихся картинок глаза быстро уставали, и книжные строки стали лучшими друзьями.              Врачи настаивали — вероятно, это вирус, давайте попробуем новое лекарство. Сэм им не верил, отец, похоже, тоже. Но верила мама. И этого было достаточно, чтобы они пытались снова и снова.              А время шло, ничего не помогало, боли становились сильнее.              Ради шутки и поднятия настроения Сэм складывал бумажных журавликов. Пока ещё мог. Верить в сказку сил не оставалось, он просто убивал время, которого и так слишком мало.              "Пусть все прекратится", - думал он. - "Не хочу, чтобы родители были одни, но пусть все прекратится. Может, у них будет другой ребёнок - мой брат или сестра, но здоровый и сильный, чтобы оберегать и защищать их".              Он видел других детей, думавших точно так же или желавших вернуться к родителям. У него появились друзья с взрослыми глазами. С ними не нужно было притворяться или скрывать что-то.              Они все умирали.              Журавлики складываются один за другим, большие и маленькие, разноцветные, с неизменными цифрами на крыльях.              И однажды, неминуемо, приходит момент, когда последний, тысячный, расправляет свои крылья…