Белый ферзь

*** - Не забывай, Каммерер – семеро, - кажется, эту фразу насчет семерых не вернувшихся прогрессоров Рудольф повторял уже в сотый раз. – Семь опытнейших сотрудников… И внутренний голос подсказывал Максиму, что повторит и сто первый, и, если понадобится – тысячу первый. - Почему я? – не удержался таки Каммерер. – Ведь всего год меня воспитываете. Сикорски наградил Максима сердитым взглядом: - Опыта у тебя, и правда, голован наплакал – однако, ты удачливый сукин сын. - Не слишком, - очень ровно и очень медленно отозвался Максим. «Гай…» Заныло, заплакало сердце глупого землянина. «Гай, мой…» На лице его, впрочем, никакой боли не отразилось. Этому Каммерер научился быстро. - Главное – держи себя в руках, - строго сказал Сикорски, но в глазах его Максим уловил тень понимания. От этого стало совсем тошно. - Буду, - пообещал он как можно спокойней. – Позволите идти? - Сидеть, - фыркнул Экселенц. – Тоже мне, герой – инструкции получи для начала… *** Тот разговор случился больше месяца назад; и каждый раз, как Максиму казалось, что он таки разузнал нечто важное, всплывал в памяти суховатый голос шефа: «Не горячись – они там обожают разнообразные проверки. Не поддавайся на провокации – никто не станет сразу посвящать мелкую сошку в государственные тайны. Твоя первостепенная задача – заслужить доверие. Доверие, Каммерер, а не репутацию «горячего сельского парня»! Помни, что досье, которое ты зубришь вторую ночь – реальная биография реального гражданина Островной Империи» Тогда он сдуру поинтересовался, где же сам реальный гражданин? И тут же пожалел об этом; хотя Рудольф так и не ответил; по весьма красноречивому взгляду, брошенному на соотечественника, стало понятно – где. И все время, пока Максим учил язык, названия и ту самую биографию, неотступно преследовала его нарисованная воображением картина: Экселенц, злой и мрачный, приставляет пистолет ко лбу ничего не понимающего парня в наручниках, тайком похищенного из родного дома… Кудри пришлось остричь почти под корень, дабы соответствовать той роли, которую ему предстояло играть – если повезет, то довольно долго. Выпускник одной из лучших военно-морских академий, отличник учебы, патриот. Фанатично преданный идее «высшей расы» и горячо поддерживающий линию правящей партии. Беспощаден к врагам Империи, «истинный островитянин». Неприятная личность – по мнению Максима. Но его мнение не интересовало ни Рудольфа Сикорски, ни гражданина Фанка, которому предстояло играть роль связного – никакой спецтехники Каммереру не полагалось. Слишком быстро «вычислили» тех самых семерых опытнейших прогрессоров. Сикорски всерьез опасался однажды обнаружить на какой-нибудь «белой субмарине» слегка модифицированный земной передатчик, к примеру. - Бред, - не утерпел однажды Максим, возмущенный перспективой работать «по-старинке». – Ведь натуральный же бред, Экселенц… В ответ на это Рудольф, усмехаясь криво, швырнул чуть ли не в лицо тоненькую папку. Всего лишь список имен, дата «внедрения» в столицу Империи – и примерная дата «провала». Буквально через день после первого сеанса связи с Рудольфом. Что называется, «с концами». И люди, коих поначалу отправляли на поиски – тоже «с концами». Вот такие пироги, как любил говаривать гражданин Фанк. После ознакомления с коротким списком Максим совершенно прекратил возмущаться по поводу странных решений руководства и с удвоенной силой взялся за подготовку к предстоящему заданию. Шоком был тот момент, когда Каммерер увидел фотографию человека, роль которого… нет, которым он должен был стать. Пожалуй, в первый момент и родная мать обозналась бы – но только в первый. Ни разу в жизни на лице Максима не отражалось ничего похожего на высокомерное презрение, чувствующееся при одном взгляде на черно-белую карточку. И глаза – заледеневшие до дна голубые озера, ни намека не теплоту и человечность. У таких не бывает друзей, не бывает любимых – лишь Цель, оправдывающая любые, даже самые гнусные средства в ее достижении. Однако, оставались сокурсники из академии; потому Максим дважды в день, сразу после пробуждения и непосредственно перед сном, до судорожно стиснутых челюстей репетировал перед зеркалом «нужное» выражение лица. Примерно через полторы недели репетиций столкнувшийся с ним в коридоре Департамента Фанк шарахнулся молча, вместо того, чтобы процедить формальное приветствие. Каммерер мрачно поздравил себя с первой победой. Впрочем, Рудольф все равно придирался к каждой мелочи, заставив почти полностью вжиться в образ молодого беспринципного карьериста, пределом мечтаний которого был ни много, ни мало – пост самого Адмирала, чьей неумолимой воле подчинялся беспрекословно каждый житель древней и некогда могучей Империи, былое могущество которой следовало возродить, завоевав, для начала, ближайших соседей, а после, само собою – весь мир… - Я, кажется, читал о чем-то подобном, - пробормотал Максим после очередной изматывающей проверки: Рудольф, на полном серьезе изображал имперского офицера и устроил парню самый натуральный допрос с пристрастием. Разве что не пытал; однако, Максим и без пыток «прокололся» четырежды, о чем Сикорски не преминул сообщить, сердито кривя губы. - Возьмешь вечером одну книжицу, - сказал Рудольф, закончив разнос с подробным перечислением Максимовых ляпов. – Тебе, охламону, будет полезно. Заодно освежишь в памяти школьный курс истории. Освежил на свою голову. Где-то на середине книги пришлось срочно бежать в уборную – просто-напросто стошнило. Сикорски предложил в качестве предсонного чтения не просто книгу о самой страшной войне 20 столетия – текст был щедро сдобрен фотографиями. Пускай и черно-белыми – все равно ведь понятно, где кровь, где… Но аналогию Максим уловил; благо, свежа еще была память о том, что нашли они с Гаем в нутре дырявой Белой субмарины. Пожалуй, страшное напоминание о прошлом родной планеты было даже полезным для предстоящего дела. Как выяснилось, гражданин Фанк до последнего не имел представления о том, какого рода «спецзадание» поручено блондину, за коим означенный гражданин гонялся в свое время по всей стране. Только доставивши Максима, вырядившегося в длинный темный плащ до пят, в тихую бухточку, где дремлющим океанским чудищем возвышалась над водою та самая имперская субмарина – отремонтированная честь по чести – сообразил саракшский зам герра Сикорски, что за безумная игра затевается нынче в отблесках зеленоватого заката. - Совсем ох…ли, Странник, - бесцветным каким-то голосом выдал Фанк, устремив неподвижный взгляд за плечо прибывшего на другой машине Рудольфа. - Он готовился, - сухо отрезал Сикорски, и в тоне его Каммерер с удивлением уловил чуть ли не виноватые нотки. - Ха! – Фанк бесцеремонно ткнул прогрессора пальцем – прямо в сверкающую на груди бляху с эмблемой Департамента. – Этот, с позволения сказать, «агент», и недели там не протянет. Попомните мое слово. И, как будто не оскорбил только что непосредственное начальство, сплюнул зло и отчаянно, отвернулся и застыл скорбным изваянием. - Вы сами не могли с ним управиться, - напомнил Сикорски мягко. - Это я, - не оборачиваясь, процедил Фанк. – Нам с вами до островных дознавателей еще расти и расти – сами знаете. - Я в него верю. - Говорю же – совсем ох… - Общение с боевыми гвардейцами не идет вам на пользу, - хмыкнул Рудольф. И несильно толкнул Каммерера в бок: мол, что стоишь? Пора. Максим остался на месте - Фанк ведь совершил должностное преступление, по местным меркам. Мало ли что… Однако, Сикорски, похоже, не собирался изображать начальника-самодура. - Помнится, раньше вы подобным образом не выражались. - Помнится, - в тон ему отозвался Фанк. – Раньше и вы не бросали желторотых мальчишек в самое пекло… Моя задача? И, чуть повернув голову, одарил обоих землян взглядом, в коем ярость постепенно уступала место обреченной покорности. Максим тихонько выдохнул. Пока Сикорски излагал, чем именно доведется заниматься Фанку, тот так и стоял, отвернувшись; Максим не видел выражения лица мужчины – а стало вдруг любопытно. Зам Странника обернулся лишь полностью совладав с неуместными эмоциями, потому любопытство Каммерера так и осталось неудовлетворенным. - Понял, шеф, - кивнул Фанк в обычной своей сдержанно-суховатой манере. – Только… успокойте меня, скажите, что дали ему… - Естественно, - отозвался Рудольф. - Хоть что-то… Надеюсь, Сим, - покосился Фанк на Каммерера. – Это вам использовать все же не доведется. «Это» - те самые крошечные капсулы с мгновеннодействующим даже на земной организм ядом, которые Сикорски приказал вшить в воротничок каждого мундира и единственной «цивильной» рубашки. Максиму вдруг стало смешно, безумно смешно – как будто в старинный роман про шпионов попал, честное слово. Конспирация, пароли, явки; помнится, в детстве он не раз потешался и над авторами, и над героями подобного чтива… Он бы не выдержал, улыбнулся во весь рот – если бы не внезапная вспышка гражданина Фанка. Не таков человек этот Фанк, чтобы давать волю чувствам без веского повода – а он дал; значит, все мысли о театральности и нелепости происходящего нужно давить на корню. Как учил Рудольф? Холодная голова, просчитывать каждый шаг, обдумывать каждое слово. Хватит уже, наигрался в «героя» - и чем это закончилось? В очередной раз будто полоснуло холодным железом по сердцу – воспоминания о прошлых «подвигах» немедленно сменились мыслями о человеке, которого Максим нашел в невообразимой дали от родной планеты и потерял безвозвратно по собственной дурости. - Время, - отрывисто напомнил Рудольф. - Будьте осторожны, Сим, - сказал Фанк. – Очень осторожны. - Трижды думай, прежде чем делать. - И не давайте воли чувствам. - Помни: чем идеальней кандидат, тем тщательней будут проверять. - А проверять они умеют, Сим. - Вот именно. Так что… - Все понял…, папули, - ляпнул Максим. - Капюшон натяни, сынуля, - фыркнул Сикорски. - Странник, где его вещи? - Я привез. - Момент. Чемоданчик, извлеченный Фанком из авто шефа, собирался под бдительным присмотром Рудольфа. «Ни единой бумажки, - вещал Экселенц. – Ни единой ниточки посторонней. Все эти тряпки изготовлены в Империи, все до единой» …Единственной вещью, оставшейся от Гая, был армейский жетон с номером. Со дня смерти Гаала Максим носил этот жетон, не расставаясь с ним ни на секунду. - Вернешься – отдам, - пообещал Рудольф, глядя, как серебристая цепочка с мелодичным шелестом ложится в его раскрытую ладонь. - Вернусь, - глухо отозвался Максим, не сводя взгляда с собственных пальцев, передающих в чужие руки самое для него ценное. - Поменьше мечтайте, Сим, - прохладный голос Фанка вернул Каммерера в текущую реальность. – Не на пикник отправляетесь. - Не беспокойтесь, - серьезно ответил землянин. – Я обещал Страннику вернуться. - А слово свое вы привыкли держать. Я помню, - гражданин Фанк вручил Каммереру чемоданчик. – Удачи. Максим кивнул, натягивая капюшон плаща на самые глаза. Ни один из тех, кто ждал сейчас внутри трофейной субмарины, не должен был видеть его лица. Несколько часов Максиму предстояло провести в полном одиночестве в тесном пространстве капитанской каюты. Те часы одиночества и тишины, нарушаемые лишь мерным гулом двигателей, были, наверное, худшими в его жизни. Вынужденное бездействие, когда остается только сидеть и ждать, и не с кем даже перекинуться словом, чтобы хоть как-то отвлечься от нахлынувших воспоминаний… …Это был действительно первый раз. У Максима – потому что был он неисправимым идеалистом, верившим в ту самую «единственную и на всю жизнь», у Гая – потому что «ну как же можно, с мужиком-то?» Оказалось, очень даже можно – если тянет к определенному мужику с такой силой, что темнеет перед глазами и пересыхает в горле. Будь Каммерер не землянином, наверное, было бы больно. Слишком велико было нетерпение, слишком торопился гвардеец, слишком боялся, что в самый неподходящий момент распахнется дверь и вернувшаяся раньше обычного Рада застынет на пороге крошечной спальни, прикрывая ладошками изумленно приоткрытый рот. Боялись оба – однако, Максим был настроен получить свое во что бы то ни стало. Снизу так снизу; какая, в конце концов, разница, если Гай, любимый и желанный, наконец переборол ослиное свое упрямство, признался сам себе, что именно странного светловолосого парня не хватало ему для полного счастья; а раз уж парень этот не то что не возражает – хочет, безумно и отчаянно хочет этой самой «постыдной» близости – так тому и быть. От судьбы не уйдешь. Это Гай сказал, перед тем как накрыть рот Максима своим Они лежали на полу, не имея ни сил, ни желания оторваться друг от друга, дабы переместиться на кровать, и Каммерер обнимал осоловевшего от страсти капрала обеими руками и прижимался всем телом, и ноющий член его упирался в живот гвардейца… - Мак, массаракш, Мак… - Гай… - Не больно? - Н-нет… Продолжай, прошу тебя, Гай… - Если что-то…Если я вдруг… Скажешь, ладно? - Скажу… Не сказал, хотя в самом начале было немного неприятно – несмотря на то, что полностью расслабился. Не сказал, потому что смотрел, не отрываясь, в лицо Гая, в потемневшие от страсти изумленно-растерянные глаза. Тогда Гай, ошеломленный новыми ощущениями, кончил чересчур быстро; Максим, хоть и умирал от возбуждения, гладил мокрую от пота спину и шептал лихорадочно восторженные глупости; а потом Гай приподнялся немного, и на лице его была написано настолько счастливое изумление… И увидел, как Максим кусает губы, как по гладкому лбу ползет медленно капля пота, ощутил наконец, как тот дрожит от неутоленного желания. - Прости, - Гай нервно облизнул губы. – Слишком хотел тебя, совсем с ума съехал… - Ничего, - попытался Максим улыбнуться. - Я сейчас, - прошептал Гай. Переместившись ниже, вдохнул глубоко, будто ныряльщик перед долгим погружением, и обхватил губами, жадно и неумело; задохнулся было, но не выпустил изо рта возбужденный член Максима, пока тот не кончил, беспомощно вскрикивая и царапая пальцами старенький ковер. - Массаракш, - прошептал Максим, комкая яростно полу дурацкого плаща, который до поры скрывал от чужих взоров новенькую имперскую форму. – Не смей раскисать, не смей… Сопляк – прав был Рудольф, сопляк и есть… Максим всхлипнул коротко и, как был, в плаще и ботинках, свернулся на узкой койке, обхватывая колени трясущимися руками, пытаясь сдержать непрошенные слезы. Когда молоденький, но не по возрасту серьезный офицерик заглянул в каюту, дабы сообщить, что через десять минут «господину высаживаться», глаза Каммерера были абсолютно сухими, а руки почти не дрожали. Впрочем, безымянному парнишке так и так не удалось бы разглядеть, что за физиономия скрыта под идиотским капюшоном. *** Рассвета следовало дожидаться в небольшой каменистой бухточке, окруженной со всех сторон кольцом невысоких скал. Хотя найти узкую тропу, ведущую к деревеньке с поэтичным названием Ойстеин* Максим мог бы даже с завязанными глазами - спасибо карте островов и Рудольфу, не слезавшему с Каммерера до тех пор, пока карта эта не начала сниться последнему по ночам – неразумно было бы шататься по округе в такой час. А вот повторить наизусть вызубренную легенду было, напротив, весьма и весьма полезно; однако Максим, вместо того, чтобы в очередной раз пробубнить мантру «Биг Баг, академия Арнлог, весенний выпуск, следую к месту службы», устроился у большого камня, привалившись спиной к твердой и холодной поверхности. Не хотелось думать ни о предстоящей поездке в столицу Островной Империи, ни о прошлом. Максим пододвинул поближе свой чемоданчик и прикрыл глаза. Ждать, по его расчетам, оставалось часа три. *** Ожидающие у перекрестка люди были, что называется, типичными трудягами – в основном, рыбаки, отправляющиеся в город, посему одетые, как говорится «бедненько, но чистенько». Трое мужчин, две женщины – высокие, светловолосые; дамы при виде облаченного в новенькую белую форму «городского» немедленно принялись озабоченно «выглядывать» все никак не едущий автобус, а мужчины… Если бы на родной Земле – да что там, хоть в Стране Отцов – кто-нибудь осмелился наградить Максима таким насмешливо-презрительным взглядом… Однако, здесь он не был ни Максимом Каммерером, землянином, ни Маком Симом, сумасшедшим горцем – а тот, другой, скорей всего, вообразил бы, что «деревенщина» глядит со страхом и восхищением, а еще – с плохо скрываемой завистью. Сглотнув подступивший к горлу горький ком, Каммерер припомнил свои упражнения перед зеркалом. Рыбаки «почтительно» пропустили «городского» вперед, и никто даже не намекнул, что единственное свободное место стоило уступить одной из женщин. Максим, сохраняя все такое же надменное выражение лица, поудобней устроил чемодан на коленях и отвернулся от столпившихся в узком проходе людей. За пыльным стеклом один унылый пейзаж сменялся другим, почти неотличимым от того, что пассажиры имели счастье наблюдать энное количество километров назад. Душу Максима затопило удушливой волной омерзения. К собственной, остриженной и вырядившейся в чужую форму, персоне. *Ойстеин - камень острова (норвеж.)