ххх
Встреча с Давидом была абсолютно случайной, могла и вовсе не случиться, если бы отец не настоял на своём. Порою Сехуну не хотелось идти домой, особенно когда он невзначай слышал где-нибудь в закоулке новости об отпущенных на свободу преступниках, крупных нападениях на стариков или, того хуже, возобновление стройки стен по границам. Как раз вчера вышло крупное постановление, и возмущённые люди просто напролом валили к стенам мэрии, выкрикивали яркие лозунги и махали кричащими о неравноправии плакатами. Отец по-быстрому выкурил сразу две сигареты и, увидев ступившего за порог Сехуна, мотнул головой в сторону двери. Давний демонстрант поправил свою грязно-серую рубашку и заявил, что не зря растил сына все эти семнадцать лет, смог подготовить хорошую замену себе. Хоть парень и старался не влезать в передряги, не любил неконтролируемое столпотворение, отказаться не смог, не осмелился. На площадь они попали спустя бесконечные минуты ожидания, резкие выпады в сторону полусонной полиции и тут же очутились в самой гуще событий. Народ здесь был, очевидно, разношёрстный — от зелёных мальчуганов до громких старух, яростно выкрикивающих своё ценное мнение в никуда. Не только их не слышат, но и того большого дядьку в другом углу, врача, не успевшего ещё переодеться после ночной смены. Нынешнее правительство было никудышным, мэр продолжал сидеть в своём мягком кресле, как в норке мышиной спрятался, и нежной ручкой подписывал, что на стол положат. — Новый срок! Нахер правительство! — вещал из рупора парень с двух шагах от Сехуна. Друг пихнул его локтем в бок и отошёл куда-то в сторону. — Новый срок! Сехун невольно засмотрелся на него, из-за чего не заметил толпу людей слева, и его оттеснили от отца. Теперь пробираться через разъярённых людей было страшновато. — Ты чего, птенчик? Потерялся? — к нему подскочил высоченный детина с ядерными красными волосами и легонько похлопал по плечу, чтобы обратить на себя внимание. Впечатления он производил смешанные, но первым было бежать отсюда подальше. — Тихо ты, чего к людям пристаёшь? — из-за его спины показался тот самый парень, на которого Сехун нелепо оглядывался. Он снял со своей шеи петельку и торжественно вручил рупор другу. — Иди, вот, покричи лучше. — Ты уж прости его, если напугал, — обратился он к Сехуну и отряхнул его куртку от пыли, непонятно откуда взявшейся там. — Сам понимаешь, какая обстановка в Городе. Не хватает лишь горького хлеба. — А? — «Хлеба и зрелищ», слыхал такое? Ну, зрелища у нас тут навалом, теперь краюшки не хватает. Город был не просто в кризисе, он буквально пробивал дно. Абсолютный застой в правительственных кругах, заезженные идеи для решения непонятных им проблем, отсутствие взаимного диалога с населением. Сехун всё это видел, понимал, принимал, но оставался пассивным наблюдателем. Точно как те люди, брюзжащие слюной о плохом депутате, а сами-то пропускают выборы за выборами. Они втроём начали частенько гулять ночами по спящему Городу, и двадцатичетырёхлетний Давид всё шире открывал ему глаза, показывал простые истины и не скрывал отвратительности происходящего вокруг. Красноволосый, а затем и вовсе блондин Шон яростно плюсовал всему и сильно размахивал руками. Шон кричал, что они просто обязаны пробить такое же дно, только сверху; Давид молча улыбался и сжимал кулаки — непременно, на развалах возникнет Империя. Сехун понял, что пойдёт за ним хоть куда. Поначалу было трудно, гадко, Шон и вовсе женился, кинул всё это. Лишь через семь лет Давид пробился к власти, начал распространять свои идеи, берущие начало в обоссаном подъезде на окраине, на высшие круги, подзуживал, ведь все средства хороши. Случившийся позже переворот не был чем-то внезапным, почва была хорошо прощупана и всё быстро ладилось. Первым делом принимались законы, о которых народ уже и мечтать не мог, были открыты строительства, и обещания выполнялись в крайне короткие сроки. Сехун стал правой рукой и почувствовал, насколько легче стало дышать, пока не понял, что тоненький канат на шее вовсе не для подстраховки. Вот Сехун вместе с вездесущим Мэром едет на благотворительный приём, а после приходит в полночь в гости к агитатору-революционеру, подвальным пропагандистам и объясняет на пальцах, что плохо, что хорошо. Сехун стал карманным монстриком, шавкой на привязи, но он прекрасно видит, как всевидящего Мэра порою ломает, выворачивает наизнанку. Проводятся переговоры о новых коридорах шахт, закрываются больницы, возникают противники — контролировать невозможно, проводятся зачистки. Сехун ненавидит это слово. Митинг на востоке? Зачистка. Люди бесятся, ненавидят режим и вечное радио? Зачистка. Зачистка. Зачистка. Сехун, ты знаешь, что делать. Зачистка. /Городу плохо, вытряхни весь непонятливый сброд/ Цель оправдывает средства, а оправдывать цель Сехун устал. Чертовка уже давно потерялась, Давид видит лишь собственность, но признавать это до сих пор сложно, да и отступать уже некуда — бездна.ххх
Рукав чёрной рубашки был разорван вдоль по локтю, ткань открывала вид на поверхностный порез. Крови, тем не менее, немерено — капает прямо с разбитой брови, всё ещё стекает по лицу, хоть и вытирали не раз. Чонин не впервые за последнее время благодарен от всей души, что Марк уже в кровати видит десятый сон. Сехун весь в пыли, с грязными волосами и сбитыми костяшками, но всё ещё скалится, дёргается, стоит только Киму пошевелиться. Чонин нервно сглатывает, когда видит кобуру сзади. — Ну давай, попробуй выхватить, — шипит Сехун и подходит к нему на расстояние вытянутой руки. Дышит он сбито и подавляет внезапно возникший кашель. — «Черт возьми, Холмс! Неужели вы хотите сказать, что гуляли по Лондону с этакой штукой?» — Как же ты бесишь, пиздец просто, — выплюнул О. Чонин чувствовал, как собственная оболочка начинает плавиться от чужого шёпота. — Выходишь на улицу, а там везде твоя самонадеянная рожа. Видеть её уже не могу. Намного уместнее было бы хлопнуть дверью посильнее, но Марк спит, поэтому за Сехуном она закрывается неестественно тихо. — Братик, — с трудом разлепив глаза, Чонин приподнялся с кровати. Стрелки часов показывали начало одиннадцатого, Марк же обычно встаёт в девять. Чонин растирает лицо руками и замечает пару выпавших ресничек, поэтому, не долго думая, загадывает по привычке желания и сдувает их с пальца. В соседней комнате слышится топот детских ног, и он, потягиваясь, подходит к двери. Встречают его две удивлённые пары глаз. — Чонин, ну ты и спать! — возмутился Марк и опустил руки на пояс, чтобы казаться более грозным. На диванчике, как ни в чём не бывало, восседал Сехун и лениво перекатывал во рту мятный леденец. То ли это на него так слова Чонина подействовали, что он пришёл с утра пораньше, то ли делать ему нечего — сидит в своей мятой толстовке, вальяжно закинул ногу на ногу и собирает детский пазл. И хоть длинные рукава и скрывают тот страшный порез на всё предплечье и разбитые костяшки, лицо-то не скроешь. Здоровый белый кусок пластыря красуется прямо на брови, отёка из-под него почти не видно. — У тебя футболка наизнанку, герой, — съязвил О и, пришпандорив последний кусочек пазла, картинно поклонился, не забыв похлопать самому себе. На ноги он вскочил как-то слишком резко и заметно оступился от внезапного головокружения. — Смотри, чтобы тебя по дороге не вывернуло, герой, — съехидничал в ответ Чонин и словил на себе сердитый взгляд. Да, Сехуну было явно не сладко, откровенно хуёвенько, но он постарался не показывать это мальчику, за что ему большое спасибо. — Что, опять убегаешь? Вроде в тыкву тебе ещё рано превращаться. — На вот, держи, — Сехун кинул ему на колени пару потрёпанных газетёнок. — Тебе вроде читать нечего было. Что правда, то правда — Чонин перелистнул титульник и уткнулся в первую же статью, вызывающе гласящую о предупреждении полномасштабного теракта, планировавшегося на прошлой неделе. Город по-прежнему был болен, его разрывало от внутренних противоречий, как и обычно, как и всегда. Стоит отдать должное, газета не была проправительственной, предоставляла разнообразные категории и пестрила непохожими стилями. Чонин не поверил своим глазам, когда увидел имя Криса под одной из колонок, где было размещено интервью с местной звездулькой. Женщина до мельчайших подробностей описывала, как же плохо ей жилось в студенческие годы, признания пришлось добиваться самой, никто не помогал, лишь муж один поддерживал все эти годы. Крису всегда мастерски удавалось скрывать свою подпольную деятельность, и сам факт, что ему пришлось сменить издательство, кое-чего да значит. С какой целью Сехун притащил именно эти газеты, знал ли он о статье Ву или же нет, было ли это предостережением — ладони быстро вспотели, поэтому пришлось вытереть их о свои брюки. — Что с этой газетой не так? — будто ненароком, легко и ненавязчиво поинтересовался Чонин, когда О вернулся ночью для проверки. — Какой-то намёк, мне стоило это увидеть? — А ты, видимо, заметил всё, что тебе было нужно? Человек, который попросту не разменивается вниманием по таким мелочам. — С чего ты взял? — Ну, ты всегда садишься в кресло у окна, так как полагаешь, что напротив него нет камеры. Считаешь, что такой себе мастак прятать кислое лицо и незаметно приглядываться к обстановке. Надеваешь вещи шиворот-навыворот и неизменно запинаешься об один и тот же крохотный порог, но прекрасно понимаешь, что в жизни происходит крупномасштабное, фантастическое дерьмо, — Сехун проследил за Кимом, плавно перемещающимся по комнате, и, стоило тому забраться на подоконник, повернулся к нему лицом. — Да, я наблюдал за тобой, не поверишь! Знаешь, я замечал тысячи раз, как люди скатывались, слышал тысячи оправданий, дохуя важных причин. Видел много «борцов» за справедливость, а потом топтал их, ломал. Предлагаешь пройтись по твоему солнечному сплетению лунной походкой? Хер тебе. — Помнишь, сколько раз Белль пыталась сбежать из замка? — вылетело горько у Чонина. — Всего один. Ну не дурочка ли? — Моя любимая диснеевская принцесса, между прочим. Не обижай её, — усмехнулся тот. — Дурочка среди нас только одна. — Да пошёл ты, — Чонин шутливо отозвался на этот беззлобный выпад в его сторону и легонько пихнул парня в плечо. Чувствовать чужую ладонь было непривычно, но приятно неимоверно. — Без виски секса не предлагать. Сколько людей, столько и мнений, поэтому для удобства пришлось расположить руки на широких плечах. Охранник под окном раздражённо оглядывался по сторонам и протяжно зевал в ладонь, чтоб было не так заметно, камеры же. Ну да, неловко — полусонный сотрудник на рабочем месте, но вот Чонин в это время чувствовал себя намного более неуклюжим, ведь его спину было замечательно видно на улице. Сехун неспешно вылизывал рот, неожиданно мягко провёл языком по нижней губе, а потом и вовсе фыркнул и заулыбался из-за зажмурившего глаза Кима. — Бля, — очень романтично вылетело у Чонина в полустоне, когда язык переместился на шею. Кожа тут же покрылась мурашками, и он ощутил острую необходимость прикусить губу, пока что свою. Сехун расцвёл, во всех смыслах этого слова. Того и гляди, пойдёт целовать и жамкать всех котят и щенят в этом мире. — Воу, парень, — он быстренько приложил указательный палец ко рту, — оставь это как-нибудь для нас двоих. От стекла неприятно холодило кожу — Сехун помог аккуратно стащить футболку, огладил пальцами ключицы и скользнул взглядом на пост охраны. — Как ты относишься к публичным ласкам? — Ким ошалел от такого предложения, ведь деловым тут даже и не пахло. — Переместимся на диван? Но знай, я кайфую от дрочки с удушением. После этого Чонин ещё несколько раз чувствовал, как теряет связь с реальностью: Сехун неторопливо расцеловал правое предплечье, от локтя до запястья, где недавно красовался беленький гипс, принося этим искренние, беззвучные извинения, пробежал шершавым языком по ладони и слегка прикусил нежную кожу. Чонин захлёбывался удовольствием, слышал в этом искреннее прости прости прости и только не бросай свои чёртовы книжки. Короткими ноготками вдоль кромки, спускается дорожкой до поясницы и слегка приподнимает, чтобы сдёрнуть брюки было удобнее. Чонин клянётся, что насчитал ровно пятьдесят две звездочки перед глазами, пока его медленно втрахивали в диван. Он сильно выгибался, ёрзал по подушке и жмурился, пусть может и выглядел смешно в этот момент, но это всё, на что был способен — стонать хотелось, очень, чтобы до сорванного голоса, а чужие пальцы то и дело мешали. Под грудью остаётся три крупных засоса, а в зияющей дыре, которую называют душой вроде как, появляются первые подснежники.ххх
Элитный преподаватель французского вышел из комнаты красным от возмущения, ещё долго причитал на тему того, какой у них неусидчивый ребёнок. Марк осторожно выглянул из-за косяка и подмигнул Чонину. — Сегодня сказка про любовь, устраивайся поудобнее, — Марк определённо заинтригован, поэтому быстренько подсел поближе и уставился на него. Сехун, недавно завалившийся с парой крупных гранатов обиженно выглядывал на них из другого угла, ведь его заставили обдирать все эти невероятно бесящие шкурки. — Жил в одно время король, грозный на троне, добросердечный для ближних. Запоминай, так и надо делать, — позволил себе небольшую ремарку Чонин и вернулся к сюжету. — Было у него четыре сына: старший умён не по годам, средних волки съели давным-давно, а младший — круглый дурак. — Ого, да ты прямо огонь! — засмеялся Сехун в своём депрессивном уголке. Ким на него шикнул. — Пошёл как-то младший на охоту. Долго плутал, почти заблудился, как вдруг заметил огромный след на земле. Он даже обалдел от происходящего и решил непременно отправиться за ними, чтобы увидеть чудо заморское, невиданное. Не успел и шага ступить, как вдруг услышал, будто все птицы в округе разлетелись, а совсем рядом что-то грохочет. И вот — соседние сосны разогнулись в разные стороны, открывая его виду огромнейшего монстра с безобразным рылом и поросячьим хвостом. Чудище агрессивно раздувало ноздри, смотрело красными глазищами свирепо, а потом как дыхнёт на молодца огнём — и остались от того лишь ножичек и цепочка золотая, да и та в пепле потерялась. — Буквально огонь, — Сехун получил тапком по своему великолепному лицу. — А обещанные любовные страдания где? — Так вот, — Чонин опустил руки на маленькие плечи Марка и состроил лицо как можно серьёзнее, — а старший тем временем съездил в командировку в соседнюю страну, нашёл там царевну прекрасную, женился, вслед за отцом родились у него четверо детей. Двоих, правда, в лесу оставили, но не суть. Простые мудрости — не усложняй жизнь, слушай только себя. А главное то, что когда увидишь злодея, тебе лучше бежать куда подальше, а не изображать из себя мебель, ведь она хорошо горит. День за днём, время течёт нерасторопно, лишь секундная стрелка спешит завершить свой круг, чтобы начать его заново. Фальшивая идиллия разрушилась с первым обломком кирпича, влетевшим одновременно с дребезгом бьющегося стекла прямиком в комнату. Мягкий ковёр был усыпан многочисленными осколками, и отстирывать от него кровь безнадёжно.