Последний билет

Нет, что вы, у меня довольно скромный домик. Не скажу, что маленький, но и не хоромы. Да и куда мне — считайте, ночую на работе. Комнату наполняет треск старенького радио, ужасно раздражает. Сосредоточиться не получается от слова совсем — строчки непослушно скачут по листу, буквы получаются неровными, чересчур корявыми, словно принадлежат какому-то третьеклашке. Порою бывает сижу на берегу какой-то лесной речушки, рыбачу в своё удовольствие. Вокруг ни души, тишь да гладь. Разожгу костёр и наслажусь вкусом свежей ухи. Небо потихоньку темнеет, вот уже малиновый закат, с ветки резко срывается ворон, — натянутый смех, — я даже испугался, когда перед глазами внезапно появилось лицо секретаря. И всё, никакой речки — задремал прямо в кресле. Чонин устало опускает голову на стол, на эту кипу бумаг. Кажется, она вот-вот лопнет от этих бесконечных мыслей, пугающих и глупых одновременно. Голос Мэра на фоне только способствует приближению этого момента. Так что я прекрасно понимаю необходимость введения новых норм и правил, которые помогут нам защитить права наших граждан, в частности право на отдых. Стоит только припомнить ту ужасную новость о работниках шахт на севере города. Людей похоронило заживо, и тут лишь вина руководства, моя вина. Мэра, конечно, это волнует. Благосостояние граждан для него на первом плане — предел мечтаний, главная цель. Путь к ней довольно не прост, куча кочек и ям — так бывает, когда идёшь по головам. На моих плечах лежит колоссальная ответственность, и я ручаюсь за то, что к концу года будут созданы десятки центров помощи, куда вы сможете обратиться со своей проблемой. Я лично контролирую ситуацию — остаться равнодушным невозможно. Мэр контролирует, можешь не сомневаться. Ты слушаешь его двадцать четыре часа в сутки, ведь выключать радио запрещено. Выходишь на улицу и видишь его улыбающееся довольное лицо на каждом втором баннере, а потом находишь на пороге дома газету, на титульном листе которой цитируют его вчерашнюю речь. Мэр повсюду — следит за тобой, заглядывая в окна, подслушивает твои разговоры, обещает сохранять порядок и посылает сотни патрулей. — Прошлый выпуск был сильным, — замечает Крис. Они встретились на нейтральной территории, где-то в закоулке между гаражами и зачуханной пельменной. От мусорных баков нестерпимо несёт мочой, от чего хочется блевать, — я понимаю, что не стоит тебя об этом просить, но не переходи черту. Я не хочу найти тебя со свёрнутой шеей. — Да ну тебя, мэн, — отмахнулся Чонин. Крис, в общем-то, был прав — он ходит по охуенно тонкому лезвию, — ты знаешь, что делать. К дороге он побрёл первый, и тяжёлый взгляд Криса ещё долго чувствовался на спине. Чонин слишком задумался и не заметил молодую мамочку с бледно-розовой коляской впереди. — Извините, — коротко успел пробормотать он до того, как на него обрушилась волна возмущений, — вам помочь? Шея девушки пошла красными пятнами, но она лишь сухо кивнула головой, предпочитая оставить свои нотации о чести и добропорядочности кому-то другому. Чонин перехватил коляску и помог затащить её в подъезд, а потом и на пятый этаж. Ребёнок крепко спал в руках своей матушки, а она только крепче прижимала его к своей груди и тихонько шептала слова благодарности. Поначалу она подумала, что парень перед ней — тот ещё хамло и подонок, но спустя недолгие пятнадцать минут мнение явно изменилось. Чонин чувствует это, как никогда — в заднем кармане своих потрёпанных джинс, где удобно расположилась женская ручка и слишком развязно сжимала его задницу. Как вы догадались? И правда, мне нравятся комедии, особенно старые, в которых отсутствует пошлость и нецензурная брань. Они всегда поднимают настроение, я могу смеяться до слёз. В квартирке его по-прежнему встречает пустота и голос Мэра. Ему лишь бы повод дай — пиздит бесконечно о потрясающем себе. В эфир пускают одни и те же передачи, чтобы каждый услышал, до всех дошло — вот он, ваш горячо любимый Мэр, такой же, как вы. Обычный человек, со своими загонами и проблемами. Но нихуя. У этого несчастного домоседа и заядлого рыбака есть одна малюсенькая отличительная черта — власть. Не тот крошечный кусочек, каким обладают полицейские или консьержка в твоём доме, это абсолютная, блять, монархия. В одно время он возглавил правительство со своими революционными лозунгами, разжаловал добрую половину мышей-депутатов и объявил курс на светлое будущее. Люди сами взрастили чудовище, которое теперь оплетает своими щупальцами Город, душит, ломает и откровенно ссыт в уши. Порно с тентаклями, в котором власть хорошенько тебя выебет. — Сегодня вместо меня за материалом зайдёт Тао. Парнишка хороший, твой фанат, между прочим, — Крис сообщил об этом заранее, — я ненавижу эту работу. Мне нравятся современные писатели. Их не так много, но всё же есть истинные алмазы, настоящие творцы, мастера своего дела. Культура — наше всё. Это важно, литература должна стать одним из основных предметов в школе, чтобы развивать в наших детях лучшие качества. Мне особенно приглянулись Михаил Лэнг, Лан Джия, Юн Чен До и, конечно же, Ким Кай — их работы исключительны. Чонин начал писать будучи ещё подростком — ему приходилось прятать от матери потрёпанную тетрадь, исчёрканную вдоль и поперёк. Перечитав свою первую завершённую историю, он решил, что лучшим исходом станет сжечь её. Но всё повторилось — писать хотелось, определённо. Первую книгу получилось опубликовать в двадцать лет. Чонин слишком молод, ему абсолютно плевать на мнение людей, выливает на страницы свои мысли, за что впоследствии получает немало критики. Бесится, пишет снова. К двадцати пяти годам он выпускает ещё три полноценных работы, его начинают называть самородком, раздражая неимоверно. В следующем январе Чонину тридцать, и он уже совсем не тот мальчишка, выдумывавший истории под одеялом при свете фонарика. У него есть свои фанаты, с которыми приходиться изредка встречаться — подписывать форзац и мило улыбаться. Бедненький — иди, Мэр пожалеет. Скатывается вместе со своими дохуя умными книжками и тайком строчит текст для провокационных листовок, дифирамбы перевороту. Одни считают его романтиком, в черепной коробке которого целые миры, невинные и чистые порывы; другие полагают, что Ким Кай умеет вертеться — хитро и вполне оправдано. Он же искусно сочетал в себе все эти качества, не был ни положительным, ни отрицательным героем, вырос таким и никуда не деться. Очередная милая девушка подсовывает ему свою книжку, Кай не скупится и размашисто ставит подпись. Принимает в подарок от неё печенье и искренне улыбается напоследок. Он смотрит на толпу пришедших поддержать и поглазеть и только сейчас вспоминает, что кислое лицо следует как можно быстрее припрятать для одиноких вечеров. Чонин плохо спит вот уже неделю — с прошлого вторника, когда пришёл домой и обнаружил, что его жилище прокачали добрым десятком жучков и камер. Жить в таких условиях, как оказывается, совершенно невыносимо, но приходится. Готовит себе лазанью, читает газету или делает в своём скетчбуке набросок и изо всех сил старается не бросить взгляд прямо на камеру. Писанину приходиться отложить, и раз с ним хотят поиграть, он примет вызов. Вспоминает о том, что он вообще-то немного популярен и вот — устраивает встречу с поклонниками его творчества. — Пройдёмте с нами, — по завершении к нему подошли два амбала и любезно попросили его. Идти далеко не пришлось — они зашли в небольшой ресторанчик на другой стороне улицы, окна которого выходят прямо на происходивший ранее фанмитинг. Видимо, кто-то решил приобрести билеты в первом ряду. — Тут в газете объявили конкурс на личную встречу с вами, — защебетала приятная девушка, едва стоило ему опуститься за столик, — я так расстроилась, когда заняла второе место. Но победитель почему-то отказался, так что приятно познакомиться, Анна. Чонин пожал протянутую руку. Аннушка явно готовилась — блуза выглядит поистине роскошно, яркая помада сочетается с алой юбкой. Она довольно приятна в общении, не раздражает и не прерывает его. В её глазах читается искренняя заинтересованность, и сомнений в том, что перед ним фанат, не остаётся. А ещё Аннушка — дочь министра здравоохранения, который, по правде говоря, хуи пинает. Но вопросов о том, почему победитель не захотел с ним видеться, не осталось. — Было приятно познакомиться, надеюсь на скорую встречу, — сверкнув глазами напоследок, она села в салон роскошного автомобиля, но ещё долго не уезжала — смотрела вслед. Чонин был как раз на подходе к дому, когда его телефон неожиданно завибрировал в кармане брюк. — Ты у себя? — обеспокоенно поинтересовался Крис. — Не суйся туда, слышишь? Мне тут птичка принесла, что Тао перехватили. Ему, блять, шею свернули. Не спрашивай, кто — прекрасно понимаешь. Ради бога, беги оттуда. Я пришлю тебе адрес, а пока постарайся добраться до набережной. Дважды объяснять не нужно — Чонин сломанной шеей не обойдётся. Идёт прямо, хотя должен был пять метров назад свернуть направо. Он уже вышел на оживлённую широкую улицу, когда понял, что за ним хвост. Значит, всё. Всё. Ким прыгнул в первый попавшийся автобус и вышел за одну остановку до конечной. Народу вокруг было много, а за ним всё ещё следовали. Опирается на парапет и как можно незаметнее выбрасывает телефон в мутную воду. На секунду Чонин задумывается о том, чтобы последовать за ним — река с радостью примет его, как и сотни запутавшихся душ прежде. Последнее, что он чувствует, прежде чем вырубиться — крепкие руки на своём теле, которые оттаскивают его куда-то в сторону, и резкий запах хлороформа.

ххх

Чонин без малейшего понятия, куда его привезли — очухался лишь когда его как следует встряхнули за плечи. В голове напрочно поселилась плотная дымка, тело совершенно отказывалось слушаться, он больно ударился головой о стекло. — Вставай, блять, — откуда-то сбоку послышался незнакомый голос, Чонина сцапали и вытащили из машины, как мешок с дерьмом. Идти у него получалось едва ли, но крепко сжимающаяся на его плече рука тактично напоминала о том, что выбора особо-то и нет. Серая плитка под ногами буквально расплывалась в глазах, и казалось вот-вот обратится в вязкую трясину, затянет на дно и выпьет из него всю жизнь. Чонин, кажется, снова собирался отключиться, но его вовремя обожгла пара пощёчин. Лифт ехал подозрительно медленно — парень рядом начинает нервно топать правой ногой, и Чонин, не удержавшись, усмехнулся. Тёмные глаза посмотрели на него, как на умалишённого, Ким уже приготовился к очередной оплевухе, но её, к удивлению, не последовало. Они спустились на два этажа вниз, и за дверями оказалась импровизированная тюрьма — темница, как угодно. Два ряда одиночных камер, с глухими стенами по бокам и решёткой спереди. Находиться там было неприятно, страшно — помещение наполнял громкий шум, не похожий на живую речь, скорее запись. Почти все клетки были заняты, пришлось идти в другой конец по этому бесконечно длинному коридору, зажмуривая глаза как можно сильнее. Единственное, на кого Чонин обратил своё внимание — свой сосед за стенкой, который сидел уставившись в одну точку на своём матрасе. Писатель поёжился и зашёл в предназначавшуюся ему камеру по безмолвному приглашению. Два огромных телевизора. И на том, и на другом — Мэр. Говорит о политике, Городе, населении, своей жизни. Пока парень медленно поворачивал ключ в скважине, Чонин пытался прочитать его мысли — получалось плохо. Совершенно непроницаемое выражение лица, размеренное дыхание, ничуть не дерганные движения. На вид ненамного старше Кима, а уже весь из себя такой грозный. — Что, псина мэра и до тебя добралась, братишка? — окликнули Чонина. Его сосед напротив радостно помахал ему рукой. — Гляжу, тебя вроде как и не побили. Ты не подумай, я не поехавший, просто с тем, что у тебя за стенкой, не поговоришь особо. — Что это за херня? — Чонин сморщился — видеть Мэра было неприятно. Маленькие глазёнки, псевдо-расслабленная поза и интонация воспитательницы детского сада, размазывающей одни и те же слова, чтобы донести до крошечного разума как можно лучше. Того и гляди на слоги перейдёт. — Свобода выбора должна быть у каждого человека, это же очевидно. Надоело тебе смотреть на Мэра — отвернись в другую сторону и снова посмотри на него, только в другой передаче, — тот мелко затрясся, а потом и вовсе расхохотался, — элементарно же! Власть заботится о нас и нашем состоянии, идёт, нет, бежит нам навстречу. Вприпрыжку. — Вон и пёсик суетится, частенько сюда заскакивает, — сосед наткнулся на вопросительный взгляд Чонина и продолжил. — Ну этот, который привёз тебя. Сехуном звать. Главный помощник Мэра, правая рука. Весь из себя такой правильный, важный. Интересно, кто из них кого в жопу долбит? Во рту сразу стало как-то противно, к горлу подступил слизкий комок. — Власть мэра абсолютна, — мужчина продолжал говорить словно сам с собой, не обращая внимания на то, что ему давно не отвечают, — но что тогда мы здесь забыли? Принцип фальсификации — пытаемся доказать что-то, бьёмся в стену, сопротивляемся, тем самым доказывая правдивость этого. Карл Поппер, братишка. Вспомнили о Чонине только к вечеру, когда стрелка на одиноких часах перевалила за девять. Сосед за это время не затыкался ни разу, поселяя в голове Кима казавшеюся нескончаемой пульсирующую боль. На этот раз за ним пришли двое, куда крупнее и строже. Сюсюкаться не стали — два раза получил кулаком под дых, относительно новую рубашку заляпало кровью из носа, да и руку чуть не вывернули. С этими ребятами он явно не сможет подружиться, скорее отправиться гнить куда-нибудь на свалку. — Ну что же вы, — обеспокоенный Мэр вскочил со своего кожаного стула и быстренько просеменил к Чонину, когда того буквально бросили на пол его кабинета. Протянул ладонь и тут же спрятал обратно, не забыв гадко ухмыльнуться — показывает, где его место. — Признаться честно, не ожидал познакомиться в таких условиях, — носком дорогой обуви очертил чониновскую челюсти и надавил на правое плечо, — руки довольно важны для писателя, не так ли? — Едва ли важнее, чем голова, — Чонин искривил губы в подобии усмешки и постучал по своему виску пальцем. — Можете дерзить, значит в порядке, — хмыкнул тот и вернулся в кресло. Парни, так щедро отпиздившие его пару минут назад, напрягали, но кто он тут такой, чтобы просить их удалиться. На столе словно из ниоткуда появилась бутылка виски, о котором Чонин даже и мечтать не смел. Мэр ловко осушил стакан и с характерным грохотом опустил его. — Писатель, так? Что ж, ваши работы не так дурны, я бы даже сказал в какой-то мере своеобразны, восхитительны. Вы случайно стихи не пишете? Ну, для песен может, тостов али открытки поздравительные? Откровенно издевается и даже не пытается скрыть. Это похвально — не прячется под масками, позволяет увидеть себя настоящего. Но подобное поведение может значить лишь одно — человек, ставший свидетелем таких превращений, скоро обратится в прах. — Подобной хернёй не занимаюсь, — прошипел Чонин и попытался сесть. Всё жутко гудело, в ушах звенит, комната ходуном ходит. — Ну так зачем тогда строчите эту гадость? — рядом на пол опустилась смятая утренняя газета. — Отравляете народ, обманываете. Разве можно так врать и не краснеть? — Как видите — краснею. Кровь из носа хлещет, будто трубу прорвало. Мэр покачал головой, вздохнул на манер заботливой, но очень уставшей маменьки, и подал великовозрастным дитятям знак. Чонин снова согнулся пополам и не стал прикрываться — пусть ебашат до сломанных костей, хули. Он просто проблюется потом, прогуляется по доске и спрыгнет в чёрный омут с головою, поминай как звали. Лучше уж так, чем прилюдно, жрать землю или пойти на корм собакам. — Образованный человек, а что творит, — на фоне Мэр цокает языком и опрокидывает второй стакан, — вы должны приносить пользу обществу. Пользу, слышите? В руке что-то хрустнуло и Чонин, не удержавшись, заорал. — С южанами конфликт уладил, больше не сунутся, — показавшийся в дверном проёме Сехун застыл на секунду, но потом отвёл взгляд и прошёл мимо. — Отлично. Тогда мы прямо сейчас едем в гости. Поболтаем с хозяином, поговорим о жизни, — Мэр встал из-за стола и похлопал одного из парней по плечу. — Так, вольно. Отведите нашего дорогого писателя в камеру, пусть ещё немного подумает. Нежнее, ну! Он всё-таки гость, не задержится тут надолго. Сосед напротив воодушевлённо носится по отведённым квадратным метрам, охает и причитает. Чонину уже похуй, заснуть он не сможет, тело горит, Мэр с экранов телевизоров по прежнему вещает о мире во всём мире. Сегодня ему сделали намёк на то, что он не жилец — будто и не знал. Но слышать это от кого-то другого намного страшнее, чем можно было представить, и уж тем более от человека, которому это не составит никаких усилий. Ночь тянется бесконечно, под утро Чонин лишь бредит о том, как всё переплетено, и помирать ему придётся еретиком — это меньшее, что он может сделать. Проваливается в болотную трясину всё сильнее, чем сильнее будешь ёрзать, тем быстрее потонешь. Где-то в шесть часов на периферии сознания он различает голос одного из тех амбалов совсем рядом, но открыть глаза будет выше его сил. — Блять, он уже горит. Пацаны, помогите!