«Людовик XV оставил своему наследнику огромные долги, много нерешённых проблем и королевство, находившееся в затяжном кризисе. Монархия во многом утратила свой авторитет», — в таких условиях девятнадцатилетний Людовик XVI взошёл на престол
Balmorhea — The Winter
Я никак не мог уснуть. Уже битый час я ворочался на твёрдой и грязной мешковине, не в силах сомкнуть глаза, но каждый раз, как повозка подскакивала на ухабе, я бился головой о деревянную стенку и беззвучно ругался. Рядом сопели мама с младшей сестрой, а поводья держал отец. Я думал. Думал о том, почему мы вообще переезжаем. В последнее время обстановка в стране напоминала струну гитары, натянутую до опасного предела, в любой миг готовую разорваться и пустить кровь тем, кто на ней играл. Рвануть из Версаля в Париж лично мне не казалось разумной идеей, но моего мнения никто не спрашивал. Отец решил — нам оставалось лишь смириться. Хотя до этого все его решения шли нам на пользу, потому я не жаловался. Пока. Лишь гадал, как изменится жизнь. Однажды я случайно подслушал их с матерью разговор. Речь шла об оставленной в наследство винодельне, но конкретных слов я не разобрал. А вино мне пить ещё не давали. Кажется, на улице моросил дождь. Жаль, что отец вёл повозку в гордом одиночестве. В компании он любил потрепаться, но один не молвил ни слова. Я так и лежал с закрытыми глазами, в надежде на то, что произойдёт хоть что-либо мало-мальски интересное. Не произошло. Вскоре дорога стала ровнее, и меня укачало.***
Поутру я потёр виски, пытаясь вспомнить сон. В нём не было смысла. Восстановить начало мне так и не удалось, но некоторые отрывки врезались в память. В одном я тонул в кровавой Сене, но чьи-то руки постоянно тащили меня наверх. В другом меня окружили воздетые на пики головы, а безликая толпа бежала сквозь меня. Везде горели огни. Последнее, что мне удалось выудить из пучины сознания: необъяснимые, странные ощущения по всему телу и выглядывающее из-за мутных облаков солнце. Продрав глаза, я прогнал ночное наваждение и оглянулся. — Bonjour, — улыбнулась мама. — Доброе, — кивнул я и поморщился, когда она потрепала меня по волосам. — Скоро будем, — донёсся голос отца, и я кинулся смотреть. Честно говоря, мои ожидания не оправдались. Всю жизнь я провёл в Версале, наблюдая за счастливчиками из знати, снующим по фигурно выстриженным лабиринтам. Сами мы не были столь богаты, но никогда не бедствовали. Я не голодал и мог наслаждаться аккуратными зданиями и большими шато, прячущимися в тени огромного дворца, но к самому дворцу никогда не приближался. В Париже после моего рождения бывал только отец, но не любил об этом рассказывать. Всё моё представление об этом городе строилось на рассказах матери. Предо мной он представал таким, каким она его запомнила. Но реальность была иной. По тесным улочкам бродили бедняки в длинных брюках, перепачканных сточными отходами. На их согбенных спинах болтались потрёпанные до безобразия лохмотья. Наверняка немногие нищие пережили зиму. Мерзость. Реальность. В тот момент я ужаснулся и пожалел обо всех своих прошлых жалобах на жизнь. Исподлобья я посмотрел на маму. Она явно была обескуражена увидеть совершенно иной город. Что ж, отец однажды сказал мне, что в воспоминаниях мы склонны всё приукрашивать, в попытке уйти от реальности. Сейчас, когда во взгляде матери что-то погасло, я окончательно в этом убедился.***
Вскоре мы остановились. Мои новые сапоги опустились на холодную брусчатку. Перед нами на соплях держалась вывеска с выцветшими буквами. Здесь нам предстояло поселиться, здесь мы теперь и должны были работать. Я был настроен скептически. Только перейдя порог, я закашлялся. Старые пустые полки были покрыты толстым слоем пыли, все окна — заколочены снаружи и завешаны изнутри. Чтобы рассмотреть пустое помещение, приходилось щуриться. Лестница наверх привела меня на второй этаж. Одна из комнат, располагавшихся там, должна была отойти мне и сестрёнке. Она оббежала их все. — Пошли-пошли, я нашла такую комнату, тебе наверняка понравится! — её крохотные ручонки схватили мои мозолистые — работа в поле давала о себе знать — и уволокли в крайнюю по коридору комнату. Что ж, сестрёнка не прогадала. Места для нас двоих было по горло, хотя обжить здесь всё ещё только предстояло. Моё внимание привлекло единственное никак не прикрытое окно. Я распахнул его и выглянул на улицу. С её стороны к окну была прибита деревянная надстройка, ведущая за угол дома. Я уже хотел вылезть и проверить, как меня одёрнул крик отца. Я закатил глаза и цокнул, но всё же решил не заставлять его ждать. Ничего страшного в этом не было, ведь впереди у меня была вся жизнь, чтобы проверить, что там, за углом. Отец сунул мне в руку несколько франков — забавно, что фамилия нашей семьи звучала так же — и отправил на рынок. Я привык беспрекословно следовать его воле, и потому заковылял в сторону ближайшего рынка. Правда, чтобы его найти, пришлось поспрашивать нескольких выглядещих более-менее презентабельно — а найти таких была та ещё задачка — прохожих. Некоторых из них я с трудом понимал. Настолько разнился французский.***
Будучи не в повозке, а на самой улице, я почувствовал себя ещё сквернее. Костлявые дети с надувшимися животами, уродливые проститутки, молчаливые матери с грязным лоскутами ткани на руках, настолько обессиленными, что они даже не кричали; худющие полуголые мужчины с солидными горбами и дети ростом с пару горшков, которых принуждали работать. Всё это окружило. Меня будто бросили в грязную пучину, а я с непривычки не мог дышать. А самое страшное: я никак не мог им помочь. Долгое время я пытался торговаться, как учил меня отец, но ничего толкового из этого не вышло. Все как один орали о том, что в их карманах ни гроша, что урожая кот наплакал, а некоторые грозились повысить цену. Я мог их понять. Но и нам разбрасываться деньгами было строго запрещено. Мы всегда держались на тонкой нитке и экономили на всём, что можно, работали дни напролёт, только так не опускаясь до уровня нищих. Экономия диктовалась условиями. Я накупил небольшую корзину всевозможных продуктов, бегая по всему рынку в поисках выгоднейшей цены, и теперь быстрым шагом направлялся домой. За меня цеплялись десятки голодных взглядом, а мне оставалось лишь глядеть на них с наибольшим презрением, кое я мог изобразить. Но я всегда был чересчур любопытным, потому засмотрелся на играющих в салочки детей. Что-то большое и твёрдое встретило меня в толпе. Удар. Мои ноги подкосились, и теперь уже пустые руки уперлись в грязную землю. Яблоко, видимо выпав из корзины, прикатилось аккурат к моим рукам. Я тут же схватил его и резко обернулся, ожидая отбиваться от голодных доходяг, но носом уткнулся в чью-то твердую грудь и вновь отпрянул назад. — Вы не ушиблись? — послышался голос сверху. Нет, это явно был не нищий. Звучал голос приятно, бархатисто, даже благородно. В нём замешалась лёгкая хрипотца. — Порядок, — кивнул я. Передо мной, чуть склонившись, стоял рыжеволосый мужчина в синем мундире с золотыми пуговицами и эполетами, шляпе, надетой поперёк головы и белоснежных чикчирах, заправленных в сапоги с отворотами. Его зелёные глаза, казалось, чуть блестели. Мы вмиг собрали продукты обратно в корзину, и я воровато поглядывал на него, пока он помогал мне. Один бедняк бросился на нас, увидав последний несобранный фрукт, но таинственный незнакомец вскочил и, положив руку на оружие, грозно ступил вперёд. Нищий тут же бросился назад. Я положил фрукт обратно в корзину и, подняв взгляд, увидел протянутую мне руку в изящной перчатке. Ухватившись за неё, я поднялся на ноги и… Проглотил язык. Рядом с ним я чувствовал себя жалко. Его осанке позавидовали бы благородные дамы, моя же спина была согнута чуть более необходимого — результат работы в поле. По сравнению с его одеждой моя казалась блеклой, хотя сама по себе не была совсем уж плохой. Он явно пользовался духами. Кажется, с запахам цитрусов и бергамота. Мне приходилось собирать цветы для духов на полях Версаля, потому я более-менее разбирался в этом. — Спасибо, — выдавил я из себя, изучая его взглядом с макушки до пят. Я только стеснялся смотреть ему в глаза. — Рад помочь, — медленно кивнул он и убрал руки за спину. — Как вас зовут? — Самюэль, — не слишком-то громко ответил я. — Рафаэль? — придвинувшись поближе, переспросил он. — Нет! Самюэль, — взволнованно выпалил я. Он лишь вскинул брови и загадочно улыбнулся. Только сейчас я заметил его аккуратные бакенбарды. — Но лучше зовите меня Сэм. — Приятно познакомиться. Я Леон Борегар, — он чуть наклонил голову, и пара рыжих прядок упала ему на лоб. Я сглотнул вставший в горле ком. — Ну, надеюсь, нам ещё предстоит свидеться, Сам… Сэм. А пока что у меня уйма дел, просящих внимания. — Впредь аккуратнее гляди по сторонам, — посоветовал он и, похлопав меня по плечу, направился в неизвестном мне направлении. Я обескураженно смотрел ему вслед, пока рыжая макушка не скрылась в серой толпе. Ноги сами понесли меня домой. Я вновь оказался в толпе и вспомнил напутствие. Глядеть по сторонам, значит… Что ж, ради таких столкновений с такими людьми я готов был падать хоть каждый день.