Простые сложности

2022 год, август Москва, Главкино       — Заткнись! Ты меня понял?! Закрой свой рот! Шел пятый день московского кинофорума «Окно в будущее», в огромном зале заседаний стояла невыносимая духота, за окном было плюс тридцать, а ведь наступил уже глубокий август… Альберт Владимирович Нерской глубоко вдохнул, нервно попытался развязать душащий его галстук, но не смог, поскольку его руки безбожно тряслись, и продолжил: — Ты нечисть, ясно тебе? Да Сталина на тебя нет! В мое время тебя бы быстро к стеночке поставили! Антон Мегердичев спокойно поднялся со своего места, игнорируя умоляющий взгляд с другой стороны большого круглого стола от Леонида Верещагина, и так же спокойно ответил: — Вы родились в шестидесятом, тогда уже никого, как вы только что выразились, к стеночке не ставили. Казалось, Нерской сейчас задохнется от охватившего его гнева, но нет, заслуженный артист Российской Федерации быстро глотнул холодненькой водички, правда не из своего стакана, а из соседского, после чего Ирина Бардина нахмурилась еще сильнее, и снова кинулся в атаку: — Молчать! Слышишь, ты, проклятый буржуй?! Почему на твои бездарные проекты в минкультуры выделяют деньги, а на высокопрофессиональное кино нет? Да ты мафия, самая настоящая мафия! Антон лениво ухмыльнулся и вежливо откликнулся: — Простите, Альберт Владимирович, я вот сейчас не понял. Насколько я знаю, в минкультуры всегда выделяют средства на высокопрофессиональное кино, а если на ваш новый фильм кто-то не захотел раскошелиться… Ну, значит, там все не так уж и профессионально. — Альберт, прошу тебя! — Гневно прошипела Ирина, но Нерского уже было не остановить. — Что?! Да ты, щенок, ты что себе позволяешь! Я заслуженный артист, член союза кинематографистов России! — Член, это точно. — Быстро себе под нос пробормотал Фёдор Бондарчук, жалея, что с утра не захватил с собой затычки для ушей. — Мы все знаем, что вы заслуженный артист, зачем вы это по сто раз на дню повторяете? — Веселье Мегердичева, похоже, ничто не могло испортить. Альберт резко дернул все тот же неподдающийся галстук, да так сильно, что шелковая ткань порвалась, но режиссер на это не обратил никакого внимания. Зато на это обратила внимание Ирина, ведь именно она все утро завязывала ему этот дурацкий красный галстук в синюю полосочку. — Ты как со мной разговариваешь?! Как ты только посмел вести свои мерзкие беседы с моими, МОИМИ актерами?! Да я на тебя в суд подам! Тут со своего места поднялся Леонид, но Антон поднял руку вверх, не давая продюсеру сказать ни слова. — Как это понимать, с вашими актерами? У нас что, крепостное право? Вы вообще, о чем? — О чем я? Да как ты посмел отговаривать Сапрыкина от участия в моем проекте? Да ты хоть представляешь, как долго я его просил прочитать сценарий! На этот раз Антон не выдержал и засмеялся, опять-таки, игнорируя предостерегающий взгляд от Верещагина. — Как я могу отговаривать кого-то сниматься в ваших фильмах, сами подумайте? Зачем мне это, а? — Действительно, Альберт Владимирович, ваши претензии немного голословны, у вас есть какие-то доказательства того, что уважаемый Антон Евгеньевич встречался с тем же Сапрыкиным и отговаривал его от работы в вашем проекте? — Вклинился в этот душераздирающий диалог Бондарчук. Фёдору необходимо было как можно скорее освободиться с этого заседания, у него завтра должна была состояться очень важная премьера его нового фильма в «Октябре», и ему сейчас тратить свое время и нервы на очередной шизофренический бред Нерского совершенно не хотелось. — Доказательства?! Конечно, есть! Глаза Альберта сверкали как раскаленные угли, режиссер готов был просто разорвать Мегердичева на мелкие кусочки. — Так предоставьте нам их! И тогда, мы уже будем говорить по существу. — Бондарчук устало протер глаза и сделал глоток холодной минералки. — Да тут и предоставлять нечего, вот вам факт, самый настоящий факт! Полгода назад я передал Кузьме Сапрыкину мой новый сценарий, я собирался снимать военную сагу. Он всё прочитал, мы с ним встретились, обсудили детали, он дал свое согласие на участие! Да мы с ним даже уже все пробы отсняли! Понимаете?! — И? Я-то тут причем? — Снова послышался голос Антона, он по-прежнему стоял, сложив руки на груди, и насмешливо глядел на Нерского. — Причем?! Да при том, что после майского конгресса в Питере Сапрыкин наотрез отказался у меня сниматься, точно так же, как и Ряполов два года назад! Что, будете говорить, что это простое совпадение?! Не думаю, знаете ли! Наконец, из-за стола поднялся Бондарчук, снял с себя очки и произнес: — Погодите-погодите. Насколько мне известно, товарищ Сапрыкин в принципе на данный момент отказался от работы в кино, он же сейчас задействован в театре в пьесе у Молоканова, или я что-то путаю? — Нет, Фёдор Сергеевич, вы ничего не путаете. — Самодовольно ухмыльнувшись, подтвердил Мегердичев. — Альберт Владимирович, вы меня уж простите, но я бы тоже отказался от работы в кино, если бы мне предложили играть в Московском Художественном Театре. Нерской гневно посмотрел на Бондрачука и воскликнул: — Женя! Моя, МОЯ Женя! — Ооо, началось… — Чуть громче, чем было нужно проговорил Верещягин, и, понимая, что на этот раз песенка Альбертика закончится, дай Бог часам к двум, уселся обратно на своё место, в то время как Мегердичев всё также продолжал стоять. — А что с Владимировой опять не так? — Вежливо поинтересовался Антон, хотя потихоньку тоже уже начинал раздражаться. — Что не так?! Она даже сценарий не стала читать! Тут Альберт как-то сник, тяжело вздохнул, и, на удивление спокойно, сказал: — Нет, здесь во всем виноват подлый змей Беспалов. Сергей, не произнесший на протяжении всего заседания ни слова, изумленно воззрился на Нерского и недоуменно проговорил: — Альберт Владимирович, вы что такое говорите? — Что, хочешь чистеньким показаться перед всеми? Да это из-за тебя она тогда уехала! Из-за тебя, гад ты такой! — Альберт Владимирович! — Бондарчук впервые за все это время повысил голос и разъяренно крикнул: — Хватит! Мы каждое заседание слушаем только вас одного! Мне это надоело! На этом Фёдор резко встал из-за стола, и, не прощаясь, покинул зал заседаний, громко хлопнув дверью. — А, давайте, лучше перейдем к вопросам финансирования? — Мирно предложил Леонид. Сергей Беспалов согласно кивнул, и, когда наконец-то Нерской и Мегердичев снова заняли свои места за большим круглым столом, Верещагин начал объяснять всем присутствующим новую систему финансирования, принятую министерством культуры месяц назад.       — Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием. — Отлично, молодчинка Кузьма, давай дальше! Пропустим реплику Кулигина, продолжай! — Довольно крикнул из зрительного зала Александр Молоканов и сделал очередную пометку у себя в сценарии. — Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего, или так, какую-нибудь малость… — Стоп! Смотри, ты тут должен это сказать, как бы с издевкой. Но при этом неявно, понимаешь? Как бы с сожалением, попробуй концовку еще раз. Кузьма послушно кивнул и снова начал произносить свой текст: — Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего, или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало. — Вот, отлично! Так, Женя, быстро на сцену, давай-ка повторим твой монолог! Женя тут же запрыгнула на сцену к Сапрыкину, улыбнулась своему партнеру и начала сосредоточенно произносить свою речь. — Нет, нигде нет! Что-то он теперь, бедный, делает? Мне только проститься с ним, а там…, а там хоть умирать. За что я его в беду ввела? Ведь мне не легче от того! Погибать бы мне одной! А то себя погубила, его погубила, себе бесчестье — ему вечный покор! Да! Себе бесчестье — ему вечный покор. Вспомнить бы мне, что он говорил-то? Как он жалел-то меня? Какие слова-то говорил? Не помню, все забыла. Ночи, ночи мне тяжелы! Все пойдут спать, и я пойду; всем ничего, а мне как в могилу. Так страшно в потемках! Шум какой-то сделается, и поют, точно кого хоронят; только так тихо, чуть слышно, далеко, далеко от меня… Свету-то так рада сделаешься! — Хватит, умница! Теперь давайте вашу общую сцену в конце, поехали! Жень, только помни, сейчас ты Катерина, отбрось всё лишнее. Кузьма, начинай! Сапрыкин ободряюще подмигнул Жене и снова начал читать свой текст: — Ну, вот и поплакали вместе, привел Бог. Теперь продолжила Евгения: — Ты не забыл меня? — Как забыть, что ты! — Ах, нет, не то, не то! Ты не сердишься? Сапрыкин подошел к Жене чуть ближе, приобнял за плечи и, как и положено по сценарию, проникновенно проговорил: — За что мне сердиться? — Ну, прости меня! Не хотела я тебе зла сделать; да в себе не вольна была. Что говорила, что делала, себя не помнила. — Полно, что ты, что ты! — Ну, как же ты? Теперь-то ты как? — Еду. — Стоп! Ну ты что? Ты должен об этом сказать с болью, понимаешь? Ты вынужден это делать, но ты же любишь её! Молоканов поднялся к актерам на сцену и строго произнес: — Так, давайте мы сделаем прогон. Черновой прогон, так мы быстрее выявим все проблемы. Даю вам пять минут, чтобы перевести дух, и начинаем. Александр вернулся на свое место главного режиссера в зрительном зале и снова начал делать пометки в сценарии.       Прогон прошел более-менее успешно, конечно, в каких-то сценах забывались слова, где-то всплывали проблемы со сцендвижением, но в целом все было нормально. Женя и Кузьма, вполне довольные собой, достаточно быстро собрались и решили вместе пообедать. Молодые люди не спеша шли по лестнице, ведущей к выходу из здания театра и весело болтали. — И что ты на этот раз ему сказала? Женя смущенно опустила глаза, да, обманывать будущего мужа, конечно, было плохо… Очень плохо. Но Джеймс наотрез запретил Евгении принимать участие в спектакле, ведь они уже в сентябре окончательно переедут в Литву, а отпускать своего Королька на репетиции в Москву Тратас и не думал. Еще чего, нет, они всегда должны быть вместе. Поэтому, вот уже целый месяц Женя выдумывала самые разные предлоги, чтобы выбраться на репетицию в театр. — Ну, сегодня я, как бы еду выбирать туфли для свадебного платья. — Опять туфли, третью пару за месяц? Кузьма галантно открыл перед Женей входную дверь и пропустил её вперед на улицу. — Что делать, предыдущие две пары не подошли. Сапрыкин рассмеялся и покачал головой. — Жень, а как ты собираешься дальше скрывать это все от него? Вряд ли он поверит, что в магазинах Вильнюса ты не смогла себе подобрать нужные джинсы, и тебе для этого непременно надо ехать в Москву. — Кузя, не сыпь мне соль на рану, я тебя прошу. Я что-нибудь придумаю, в конце концов, уговорю его. — Уговоришь? Слушай, я знаю Джеймса, наверняка он давно обо всем догадывается. — Вот вместо того, чтобы поддержать меня, ты только нагнетаешь. Между прочим, он пока еще ничего такого не заподозрил. — Не заподозрил, говоришь? Женя остановилась как вкопанная, в одном из летних кафе под открытым небом в Камергерском переулке, за небольшим столиком сидел Джеймс и хмуро оглядывал улицу. — Нет, только не это…. Евгения мгновенно схватила Сапрыкина под руку и оттащила за угол улицы, как раз под козырек Макдональдса. — Не может такого быть, не может! Он вообще сегодня должен был ехать в аэропорт своих родителей встречать… Женя нервно прижимала к груди свой рюкзачок и лихорадочно соображала, как ей теперь быть. — Может, ты сейчас все-таки успокоишься и попробуешь с ним нормально поговорить? Объяснишь ему, что для тебя эта роль очень важна, и что режиссер тобой доволен. — Нет, он не поймет. Точнее поймет, конечно, но все равно не разрешит мне работать в Москве. Еще и разозлится, что я его обманывала… Ладно, я сама во всем виновата, не надо было вообще это всё начинать. Кузьма осторожно выглянул из-за угла и с сочувствием произнес: — Он все еще там. Уверен, тебя поджидает. — Что же мне делать… Да, ты прав, он сегодня слишком быстро от меня отстал, даже не стал спрашивать, в какой именно магазин я поеду. — Видимо, он был в курсе, что свадебные туфли ты планируешь покупать неподалеку от МХТ. — Кузя, мне сейчас влетит… — Так, спокойно. Ты сейчас перейдешь по подземному переходу на другую сторону и сядешь в метро, ясно? А его отвлеку, заодно попробую его убедить в том, что тебя здесь и в помине не было, идет? — Он не поверит… — Поверит не поверит, зато ты реально туфли успеешь купить. Давай, беги уже! Женя благодарно чмокнула Кузьму в щеку и, аккуратно выйдя из-под козырька, быстрым шагом направилась к переходу.       Сапрыкин медленно шел по Камергерскому переулку, да, сложная ему сейчас предстоит задачка. Кузьма действительно хорошо знал Джеймса, они с ним отлично сдружились во время съемок «Движения вверх» и после, всё время поддерживали связь. Конечно, они не были близкими друзьями, но всегда радовались встрече и с удовольствием могли посидеть вдвоем в каком-нибудь пабе. Что ж, такая возможность им представилась как раз сейчас. — Какие люди! Джеймс оторвал взгляд от экрана своего смартфона, Королёк не отвечала уже на пятое сообщение, и увидел перед собой сияющего Сапрыкина. — Привет! Мужчины крепко обнялись, и Кузьма удобно устроился в плетеном кресле за столиком напротив Тратаса. — Ну, и где это чудо? — Сразу спокойно спросил Джеймс, хотя на самом деле, совершенно не был спокоен. — Ты о чем? Сапрыкин принялся листать меню, стараясь не встречаться взглядом с проницательными глазами друга. — Не надо делать из меня идиота, окей? Где она? Кузьма отложил меню в сторону и улыбнулся. — Женя убежала. Слушай, почему ты так против её участия в этом спектакле? Она отлично справляется с задачами, которые нам ставит Молоканов, и вообще у нас хорошая команда. Джеймс как-то недобро усмехнулся и проговорил: — Мы будем жить в Вильнюсе, а не в Москве. Пригласили бы Женю играть ту же Катерину где-нибудь в Литве, я бы слова не сказал. — Да почему? Что в этом плохого? Наоборот, это же нереально здорово работать в самом крутом театре Москвы! Кузьма искренне не понимал Тратаса и, даже немножко злился, ну как можно быть таким упрямым? Но у Сапрыкина в этом вопросе был и свой интерес, молодому актёру было комфортно работать с Женей, и сейчас подстраиваться под какую-нибудь новую неизвестную актрису ему совсем не хотелось. — Муж и жена должны жить вместе, понимаешь? Что же это за семья, если муж работает в одном месте, жена в другом, и видятся они только по выходным? — Да почему по выходным? Надо просто немножко потерпеть, вот у нас к концу октября… — Чего? Какой еще конец октября? Кузя, этот вопрос закрыт. А этой козявке я еще сегодня покажу, где раки зимуют. — Не надо, не ругай её. Она очень хотела играть Катерину, понимаешь? И у нас с ней сложился замечательный актерский дуэт, мы прекрасно чувствуем друг друга. — Чувствуете, говоришь? Ну ничего, сегодня вечером она кое-что другое почувствует. Джеймс уже собрался встать из-за столика, но Сапрыкин его остановил. — Слушай, успокойся. Хотя бы еще два дня не изливай свой гнев, завтра же большая премьера в «Октябре», не порть настроение ни себе, ни Женьке. Все вместе сходим, развеемся, заодно посмотрим фильм Бондарчука. Тратас только неопределенно качнул головой, сел обратно за столик и решил заказать себе что-нибудь покрепче кофе.       Сергей Беспалов нервно ходил из стороны в сторону по своему кабинету и невесело улыбался. День выдался на редкость дурацким, еще и эта погода, хоть бы дождь что ли пошел, невозможно уже с этой жарой и духотой, просто невозможно. — Если хочешь знать, он назвал меня подлым змеем. Женя улыбнулась и проговорила: — Не обижайтесь на Альберта Владимировича, он не со зла. Он просто в отчаянии, вы же сами знаете, ему снова отказали в финансировании. — О да, я-то как раз об этом очень хорошо знаю. Он на заседании в этом обвинил всех, кого только можно. Нерской устроил настоящее представление, жаль, ты не видела. Хотя, может это и к лучшему. Бондарчука он все-таки довел. По-моему, единственный человек, который еще хоть как-то может переносить Альберта, это Бардина. Святая женщина, серьезно тебе говорю. Евгения на это ничего не сказала, только подумала о том, что Альберт Владимирович очень несчастный человек, которому постоянно не везет. — А ты сама-то чего такая грустная? В театре всё нормально? Сергей подсел к Жене на диван и с участием посмотрел ей в глаза. — В театре как раз всё хорошо, но это теперь неважно. Я не буду участвовать в спектакле. — Это как? Мне Молоканов только вчера звонил, говорил, что очень тобой доволен, и что вы с Сапрыкиным просто гениальная пара. Женя тяжело вздохнула и устало поправила выбившуюся из хвоста прядь волос. — Джеймс против моего участия, он не хочет, чтобы я работала в Москве. Сергей задумчиво нахмурился и предложил: — Давай я с ним поговорю? Он не имеет права решать за тебя. — Имеет, он на всё имеет право. Я не пойду против его воли. Мне очень жаль, Сергей Викторович, но я правда не смогу играть Катерину. Простите, что так вас подвожу. — Жень, всё нормально. Ты пока так сразу не отказывайся, мало ли, может еще что-то изменится. Давай лучше чайку попьем? Девушка согласно кивнула, и через несколько минут в кабинет директора киноконцерна «Амедиа» зашла секретарь Татьяна и принесла две чашечки ароматного черного чая и вазочку с рассыпчатым печеньем.       Кинотеатр «Октябрь» был переполнен людьми. Но не простыми зрителями, нет, сегодня здесь собралась вся элита российского кинематографа, все просто жаждали увидеть новый фильм Фёдора Бондарчука, который обещал стать хитом. На премьеру пришли абсолютно все, в том числе и Альберт Нерской, который уже успел где-то прилично набраться. Также здесь присутствовали и Антон Мегердичев, и Леонид Верещагин, и все тот же Сергей Беспалов, и многие другие звёзды. Конечно же, на премьеру были приглашены и ведущие российские актёры, в общем, в зале был полный аншлаг. Фёдор Сергеевич долго со сцены рассказывал о своем фильме, о политической ситуации в стране, в общем, режиссер говорил обо всем на свете, пока свет в зале не погас, и на экране появились первые титры.       Фильм действительно оказался интересным, затронул сердца зрителей, никого не оставил равнодушным. После просмотра вся публика была приглашена на фуршет, однако Альберт Владимирович наотрез отказался принимать в этом участие, режиссер со скандалом покинул кинотеатр, пригрозив Михалкову тем, что завтра же расскажет высокопоставленным лицам из министерства культуры про его махинации. Правда, было совершенно непонятно, про какие махинации шла речь. Мегердичев с Верещагиным как всегда только посмеялись над закидонами Альбертика и с еще более приподнятым настроением отправились на нижний уровень пить шампанское и заедать это все изысканными сырами.        Практически у всех без исключения сегодня вечером было хорошее настроение. Практически. Джеймс с самого утра ходил угрюмый, его совершенно не радовала перспектива проводить весь вечер в публичном месте, ему гораздо сильнее хотелось провести этот вечер только вдвоем с Женей дома, а заодно и хорошенько с ней обо всём поговорить. Тратас любил своего крошечного Королька всем сердцем, и он знал, что для его невесты эта роль в театре очень важна. Но мужчина не мог, просто не мог позволить Жене уезжать из Вильнюса в Москву, просто потому что считал это неприемлемым. Джеймс весь вечер старался не оставлять Женю одну, все время держал её за руку, искренне переживая, что она на него обижается. Но, на самом деле, Евгения вовсе не обижалась, девушка вообще думала совершенно о другом… О другом мужчине. Да, здесь был и Кирилл. Зайцев весь август пробыл в Москве, молодого актера пригласили работать в театр «Современник», поэтому Кирилл просто не мог пропустить такую громкую премьеру, тем более, что он теперь практически постоянно жил в столице. Зайцев сразу заметил Женю, как только девушка вошла в зрительный зал. Она, как всегда, была прекрасна. Её красивые, волнистые, светло-русые волосы были распущены по плечам и спине, легкое платье нежно-голубого цвета подчеркивало хрупкость её фигурки. Нет, она совсем не изменилась за эти пять лет, мысленно отметил про себя Зайцев. Мужчина смотрел только на неё, но он успел понять, что пришла она на это мероприятие вовсе не одна, девушка пришла сюда с Тратасом. Но Кириллу было всё равно. Всё равно…       Женя не смогла не пойти. Когда Кирилл одним только взглядом предложил ей отойти вместе с ним, она сразу же послушно последовала за молодым человеком в сторону просторного холла. Как только они остались одни, между ними снова повисло долгое, напряженное молчание. Наконец, Зайцев собрался с мыслями и произнес: — Ты прекрасно выглядишь. Евгения смущенно улыбнулась, также, как и в день их знакомства, и ответила: — Спасибо, ты тоже. — Как твои дела? Я слышал, ты теперь будешь работать в МХТ? — Нет, это всего лишь слухи. Кирилл пристально всмотрелся в такие до боли знакомые зелёные глаза и проговорил: — Серьезно? Только вчера виделся с Сапрыкиным. Он мне сказал, что вы с ним очень сдружились. — Он действительно замечательный человек, а актер вообще потрясающий. — Женя, не увиливай. Я прекрасно знаю, что это Тратас тебе запрещает работать в Москве. Как ты это позволяешь? Ты только вспомни, когда мы были вместе, я всё тебе разрешал, и никогда ничего лишнего не спрашивал. Женя неосознанно обхватила себя руками, девушке почему-то стало в мгновение холодно. — Кирилл, моя жизнь тебя больше не касается. Зайцев невесело улыбнулся и недоверчиво качнул головой. — Не касается? Странно, потому что Валентина Александровна мне звонит по десять раз на дню и просит, чтобы я наконец-то тебя вразумил. — Что? Что ты сейчас сказал? Девушка покрылась каким-то нездоровым румянцем, нет, не стоило ей сюда приходить. — Женя, я согласен с твоей мамой. Мы всё еще можем вернуть, слышишь? И тут на весь холл послышался низкий, глубокий голос: — Правда? Я так не думаю, не слишком ли ты поздно вдруг решил всё вернуть? Кирилл зло посмотрел на Джеймса и произнес: — А ты не слишком ли рано решил, что вам пора жениться? Джеймс загородил собой Женю и каким-то страшным, очень спокойным голосом ответил: — Зайцев, лучше иди отсюда. — Ты правда не понимаешь? Она меня любит, а за тебя выходит от отчаяния, ну, или из благодарности. Руки Тратаса быстро сжались в кулаки, но тут послышался Женин крик: — Успокойтесь, я вас прошу! — Солнышко, ну неужели ты действительно собралась за него замуж? Это же какой-то фантастический бред! Мы с тобой пять лет были вместе, такое невозможно вычеркнуть или забыть! Женя вышла из-за спины Джеймса и тихо, как-то надломлено проговорила: — Но ты ведь забыл. Ты меня вычеркнул из своей жизни сразу же, как только я провинилась перед тобой. Да, я совершила ужасное, но когда любишь, всё ведь можно простить? — Всё? Всё простить? — Я готова была простить тебе всё, что угодно. Кирилл как-то нервно засмеялся и произнес: — А ты всем всё прощаешь. Знаешь, мне с тобой было очень легко, ты ведь действительно на многое закрывала глаза… — Ты это о чём? — Теперь уже неважно. Ну что, Женя, наши родители мечтают о нашем с тобой воссоединении, и мы вполне можем их порадовать, как тебе такая идея? Но тут Джеймс развернул Женю к себе за плечи и, глядя в самые любимые на свете зелёные глаза, тихо сказал: — Я люблю тебя, ты это знаешь. Но сейчас тебе выбирать. Я буду ждать тебя возле машины, буду ждать до последнего. Сказав это, Тратас развернулся и быстрым шагом направился к выходу. А на лице Кирилла засияла победоносная улыбка.

***

      Джеймс ждал долго, невыносимо долго. В какой-то момент ему даже показалось, что небо начало светлеть, предвещая рассвет. Но ему лишь показалось. Мужчина не сразу услышал чьи-то торопливые шаги, он очнулся от своих мыслей только тогда, когда почувствовал, что к нему кто-то прижался и крепко обнял со спины. — Прости, что так долго. Кирилл настоял на том, чтобы я выслушала в его исполнении «Рябиновые бусы», надо признать, поёт он неплохо. Джеймс невольно улыбнулся и проговорил: — Неплохо? Думаю, Валентина Александровна пришла бы в восторг. — Наверное. Но он как-то фальшивит, мне лично не очень нравится. Тратас повернулся и нежно посмотрел на Женю, у неё в глазах стояли слёзы. — Я пою еще хуже. — А мне все равно, главное, чтобы ты не молчал. Мужчина ласково погладил своего Королька по щеке и не успел ничего ответить, как Евгения тихо произнесла: — Я хочу стать твоей женой, потому что я люблю тебя. И мне правда, все равно, как ты поёшь, это совершенно неважно. Если хочешь знать, рано или поздно меня бы выгнали с музыкального факультета, потому что я тоже совершенно не умею петь. Так что, Нерской вовремя меня спас от неминуемого позора. В этот момент Джеймс нежно поцеловал Женю в губы и прижал к себе. — Как же так, Королёк и не умеет петь? Придется нам с тобой заняться вокалом. — Как скажешь… Тратас лишь крепче сжал в объятиях своего крохотного Королька. Наверное, это самый счастливый день в его жизни. Да нет, точно, самый-самый счастливый.