Я обещал

Когда Муэрте исчезла во второй раз, Энрике начал по-настоящему осознавать неизбежность происходящего. Он больше никогда не увидит сына. Никакие усилия его родственников, ни живых, ни мёртвых, ничего не изменят, и она не передумает. Это было невыносимо. Год назад он уже поверил в то, что они потеряли его навсегда, когда Мигель убежал и они всю ночь не могли его разыскать, и оказалось, что это было ещё ближе к правде, чем он думал изначально. Но теперь он и вправду пропал. Он был там, куда за ним не могли последовать родственники. Муэрте не убедили ни угрозы, ни уговоры. Поэтому он опустился на колени рядом с женой, которая всхлипывала, прижимая к себе их ребёнка. Энрике крепко её обнял, пытаясь утешить, хотя едва сдерживался сам. Гибель ребёнка – это то, что не должен испытать ни один родитель. Энрике хорошо это запомнил, когда бабуля Коко потеряла тётю Викторию. И хоть обстоятельства на сей раз были необычными, ситуация повторялась. Они были живы, а Мигель – нет, и всё, что ему оставалось – это обнимать тех, кто у него остался. Знакомый, характерный для обуви Ривера звук шагов, медленно пересекавших двор, заставил его поднять взгляд. Снова обутая в оба сапога, виновато склонив голову, перед ним стояла бабушка Имельда. - Прости меня, - тихо сказала она. – Я пыталась вернуть твоего сына, но не сумела. Я не знаю, что ещё можно сделать, míjo. Мгновение Энрике просто смотрел на неё. Он не знал её при жизни, появившись на свет вскоре после того, как она умерла, но его мама много про неё рассказывала. Мама всегда была скорее внучкой Имельды, чем дочерью Коко, и про Имельду она говорила постоянно и с исключительным почтением. Бабушка Имельда, казалось, всегда знала, что сказать или сделать в любой трудной ситуации, держала в рукаве ответы на все вопросы. Она была тем основанием, на котором они построили и семейное дело, и семью, а её правила были неоспоримы десятилетиями после её смерти. Бабушка Имельда всегда казалась непобедимой, способной справиться с любыми трудностями, с которыми могла столкнуться их семья. Они с детства впитали в себя этот образ. Но если последние минуты что-то ему и продемонстрировали, так это то, что бабушка Имельда была таким же человеком, как и все они. Она была так же умна, упряма и находчива, как им и говорили, но отнюдь не являлась безупречной и безукоризненной личностью, решения которой не подлежали сомнению и которую они водрузили на пьедестал. Бабушка Имельда тоже совершала ошибки, тоже жалела о прошлом, у неё тоже были недостатки. И она разом сделалась ближе, её стало проще понять. Энрике по-прежнему уважал свою прабабушку и никогда не перестанет, но она была обычным человеком, а держать на себе вес решений за целую семью для одного человека было невыносимо тяжело. - Ты не виновата, бабушка Имельда, - сказал Энрике. – Просто… я просто хотел бы, чтобы это сработало. Глория мягко спросила: - Так значит, мы больше не можем ничего сделать? - Мы правда не можем его вернуть? – спросила Роза, опускаясь на колени рядом со своими братьями-близнецами, которые непонимающе наблюдали за взрослыми. – Даже вы, скелеты? - Нет, míja, - ответила Розита. – Мы её раньше не встречали и понятия не имеем, куда она забрала Мигеля. Луизу затрясло в руках Энрике, и она спрятала лицо на его плече. Он ласково погладил её волосы, зная, что это не облегчит боль от их утраты. Где-то над ними расцвел яркими красками салют. Санта-Сесилия отмечала День Мёртвых, как обычно, но они были отрезаны от этого. Ничто больше не будет как раньше, никогда. Их сын пропал, был потерян для них в жизни и смерти. - Но она так и не ответила на последний вопрос, - тихо произнесла тётя Виктория. – Почему Мигель согласился с ней пойти? Он, конечно, ещё юн и спонтанен, но не до такой же степени, особенно после того, что случилось с де ла Крузом. Скорее всего, у него были веские причины. - Да какие могли у моего Мигелито быть причины пойти с этой Сеньорой Муэрте? – раздражённо отмахнулась мама. – Никаких! Нет никаких веских причин сдаться и покинуть свою семью. Она наверняка его обманула! - Mi amada, пожалуйста, успокойся, - попросил папа. - Ещё раз её увижу, возьму у тебя сапог, Франко, - пригрозила она. – Неважно, какая она там сильная или высокая. Я ей голову с плеч снесу! Бабушка Коко взяла в ладони руки дочери, ласково погладила: - Míja, это делу не поможет. - Тогда что ты предлагаешь, Коко? – спросил дедушка Хулио. Она улыбнулась мужу и повернулась к своей матери, Луизе и Энрике. Выражение лица у неё было утешающим и намного более осмысленным, чем он видел годами. Скелет не должен был выглядеть подвижнее и бодрее, чем живой человек, но ей это удавалось. - Верьте Мигелю. Он смышленый мальчик, - произнесла она. – Как же иначе, ведь он годами держал от вас в тайне свою музыку. Если кто-то и сможет найти путь назад, это будет наш Мигель. Не теряйте в него веру. - Míja, - мягко сказала Имельда полным раскаянья голосом. – Иногда те, кого мы любим, не могут вернуться. Не потому, что не хотят, а просто потому, что не могут, как бы ни старались. – Она осеклась и тут же продолжила. – И я не знаю, сможет ли он вернуться на этот раз. - Думаю, в это раз лепестком дело не исправишь, - сказала тётя Розита. Лёгкий ветер тронул волосы Энрике, а Сокорро восторженно завизжала. Его внимание привлекла вспышка света, и лепестки вновь поднялись в воздух, двинулись быстрее, закружились вихрем, будто яркий цветочный демон. Он уставился на это зрелище вместе со своей семьёй, пока оно внезапно не остановилось. И когда лепестки осели на землю, в середине стояла Муэрте, снова одетая в красное платье и шляпу, которые он уже видел в комнате с алтарём. Но она привлекла его внимание лишь на секунду, и его взгляд мгновенно упал на невысокий силуэт с гитарой за спиной. У Энрике перехватило дыхание. Мигель зажмурил глаза и сжался в комок, но это был, несомненно, его сын, живой и здоровый, с рукой Муэрте на плече. Энрике выдел, как тяжёлое дыхание Мигеля постепенно выровнялось, и мальчик осторожно выпрямился. Его ладони были прижаты к груди, держали какой-то светящийся предмет. Энрике хотел что-то сказать, позвать его, но голос не подчинился. - Мигель? – позвала Луиза, робко, едва смея надеяться. Его глаза распахнулись, и Энрике видел, как он быстро огляделся, поняв, где находится. Мигель без особого удивления посмотрел то на живых, то на мёртвых родственников, и в итоге остановил осторожный и любопытный взгляд на родителях. - Вы… вы их видите? Всех их? – спросил Мигель. Энрике с трудом кивнул, поднимаясь на ноги вместе с Луизой. Его сын действительно вернулся. Его мозг не успевал за резко меняющимися событиями. Сначала его сын пропал, потом у них дома внезапно появились мёртвые, а потом его сын вернулся домой. Он неуверенно шагнул в сторону Мигеля, наполовину опасаясь, что тот снова растворится в воздухе. Но Мигель отпрянул, придвинулся ближе к Муэрте, кинув быстрый взгляд на то, что держал в ладонях. Сердце Энрике сжалось. Он хотел, чтобы его сын был как можно дальше от этого пугающего скелета. Данте радостно залаял, подбежав к мальчику и сделав вокруг него несколько кругов. Пёс обнюхал его, а быть может, обнюхал то, что он так ревностно оберегал, пряча в ладонях, а потом снова пустился в бег. Проблеск цвета, промелькнувший на его шкуре, заставил Энрике усомниться в собственном зрении. Споткнувшись, неуклюжий пёс подбежал к бабуле Коко и снова гавкнул. Мигель наблюдал с задумчивым выражением. - Míjo, ты в порядке? – спросила тётя Розита. Он кивнул, но не посмотрел в её сторону. Его глаза были прикованы к Данте и бабуле Коко. Он кинул быстрый взгляд в сторону Муэрте, и она ободряюще улыбнулась ему. О чём бы они там молча ни переговаривались, это, похоже, придало Мигелю уверенности, чего нельзя было сказать об Энрике. Единственное, что его радовало, так это то, что она хотя бы убрала руку с его плеча. Мигель набрал в грудь воздуха и заговорил: - Бабуля Коко? Часть Энрике не удивилась тому, что Мигель обратился именно к своей прабабушке. У него с бабулей Коко всегда было особое взаимопонимание, и они всегда были близки, даже до того, как Мигель стал играть ей песни на гитаре и слушать её рассказы. Но ещё Энрике знал, что то, что происходило сейчас, было важнее их предыдущих разговоров, мог прочесть это в лице Мигеля. Шагнув в его сторону, она ответила: - Да, míjo? Он подошёл к ней, медленно и твёрдо, с выражением, в котором была видна странная смесь волнения, упорства и робкой надежды. Никто не двинулся с места и не произнёс ни звука, как будто его возвращение было заклятьем, которое никто не рискнул развеять. Наконец Мигель остановился прямо перед ней. - Я знаю, что ты долго ждала, бабуля Коко, - серьёзно произнёс он, бросив взгляд на собранные ладони. – Ты никогда не сдавалась. – Его голос слегла задрожал. – А я обещал. Я обещал. Мигель протянул к ней руки, не разжимая их. Сквозь его пальцы просачивался золотисто-оранжевый свет. Энрике видел, как она обернула костяные ладони вокруг его, и Мигель улыбнулся, оставил в её руках этот светящийся предмет, без колебаний позволил своей прабабушке забрать свою драгоценную ношу. По какой-то причине лицо Коко просветлело, как будто она кого-то узнала, и она прижала свет к груди. Вокруг неё закружились лепестки, скрыв её из виду, а Мигель отступил назад. Энрике сумел схватить его за руку и притянуть к себе. Мигель не сопротивлялся. Энрике и Луиза крепко обняли его, оглядели, чтобы удостовериться, что он не поранился. Он пробормотал, что всё в порядке, и не попытался вырваться из их объятий, но его внимание было приковано к вихрю из лепестков, на который он смотрел с отчаянной надеждой. Потом из хаоса вырвался свет, и лепестки снова рассеялись, открыли их глазам бабулю Коко, опускаясь на землю. Но теперь рядом с ней стоял другой скелет, высокий и худой, обнимавший бабулю Коко и почти согнутый пополам, чтобы положить щёку ей на голову. _________________________________________________________ Это был сон. Гектор был мало в чём уверен. В голове плыл туман, будто он пытался проснуться после долгого и глубокого сна. Он знал, что к нему приблизилась вторая смерть, успел почувствовать, как она его уносит, хоть и не мог вспомнить, что ещё происходило в тот момент. Всё было нечётким, расплывчатым. Хоть он помнил покой, на какое-то время все остальные воспоминания отодвинулись, исчезли, и тогда он не знал ни своего имени, ни того, что с ним было связано. Сколько это продлилось, как долго он мирно плыл в тумане, он с уверенностью сказать не мог. Он дремал без снов, пока не услышал звук, показавшийся одновременно новым и знакомым. Музыкант, которого он знал, исполнял песню, которую он раньше не слышал. А потом к нему протянулось что-то тёмное, злобное, опасное, попыталось добраться до него, но вокруг него обернулось чьё-то успокаивающее присутствие и сдержало напор. Даже эти воспоминания были покрыты пеленой и сливались воедино. Но теперь он внезапно пробудился и знал, что это не может быть правдой, что это была лишь иллюзия, которую его воображение сотворило перед тем, как вторая смерть окончательно заберёт его. Должно быть, это был сон, существующий лишь для того, чтобы его утешить, но если честно, Гектору было всё равно. Гектор знал, что всё это не по-настоящему. Не только потому, что внезапно пропал озноб, осевший в его костях, когда его начали забывать, и не только потому, что его суставы казались крепкими, такими, какими они не были десятилетиями. Он едва помнил, каково это, не разваливаться на части при минимальном усилии; их кости держались вместе только благодаря силе воспоминаний, а воспоминания о нём давно померкли. Нет, он знал, что это не по-настоящему по другой причине, из-за того, кого он держал в своих объятиях. Его глаза были закрыты, но он всё равно знал, что это она. Не важно, что она была слишком большой для того, чтобы оказаться тем же ребёнком, которого он когда-то держал на руках. Он не решился посмотреть, рассеять иллюзию. Он знал, что это она. Папа всегда узнает свою дочку. Гектор крепко обнял её, слегка дрожа, вцепившись пальцами в ткань её одежды в страхе, что она исчезнет. Не имело значения, правда это или нет, что в этот миг счастья ему позволило заглянуть лишь его воображение перед тем, как его не станет. Он наконец снова обнимал свою Коко, чего в прошлых снах сделать никогда не мог, всегда просыпался. На этот раз он не отпустит. Реальность или нет, этого было достаточно. Он сделал прерывистый вдох, спрятал лицо в её волосах. Даже если это сон, он был рядом со своей девочкой, и этого было достаточно. - Папа, - тихо сказала она. Её детский лепет перерос в изношенный, дряхлый голос, но голос этот безошибочно принадлежал ей. – Ты дома. Это был не вопрос. В её голосе не было ни удивления, ни сомнения. Коко говорила так, будто это было общеизвестным фактом, как будто всегда знала, что он вернётся. Гектор почувствовал, как она крепче прижала его к себе. Пожалуйста, мысленно взмолился он. Пусть даже это плод его воображения, дайте ему больше времени. Даже если это означает, что он скоро умрёт, потеряет даже эту иллюзию, пусть он сможет обнять дочь хоть на секунду дольше, притвориться, что у него наконец получилось, что это не фантазия и он смог вернуться домой. Пожалуйста, оставьте ему хоть это. - Я люблю тебя, Коко, - пробормотал Гектор в её волосы. – Прости, что меня так долго не было. Прости, что я ушёл. Прости меня, míja. - Я знаю, папа. Всё хорошо. Теперь ты здесь. Он ещё раз прерывисто вдохнул, почти всхлипнул. Даже если это был сон, он был рад, что наконец смог сказать ей эти слова, а ещё лучше было то, что Коко простила его. Гектор никогда не надеялся на это в своих обычных снах. Мучительная, зияющая пустота в его груди, которая поселилась там так давно, что он вспоминал о ней, лишь увидев вдалеке Имельду или прожив очередной неудачный день мёртвых, наконец отступила. Этого было более чем достаточно. Что бы ни случилось дальше, он смирится с этим. Неважно, какова участь забытых, у него хотя бы было это мгновение. На его плечо опустилась ласковая ладонь, и от неожиданности он наконец открыл глаза. Первым, что он увидел перед собой, был белый цвет. Красивые, мягкие чёрные волосы Сокорро, которые он когда-то заплетал в косы, поседели. Он знал, что его не было слишком долго, что он всё пропустил, но от представшего его глазам подтверждения внутри него что-то болезненно дёрнулось и перевернулось. Рука потянула его к себе, пытаясь заставить Гектора отвернуться. Он не поддался, не желая отпускать Коко, ещё не готовый разжать объятия. Но ладонь легла на его щёку и мягко заставила отвести взгляд от волос его дочери. Если бы у него было сердце, оно бы остановилось. Гектор обнаружил, что смотрит на знакомое, чудесное лицо, самое прекрасное из тех, что он видел в жизни и смерти. От вида Имельды у него по-прежнему перехватывало дух. Он не ждал её в своем сне, давно смирился, что она не желает иметь с ним ничего общего и что их отношения не спасти. Он причинил ей слишком много боли. Но она стояла перед ним и смотрела на него с таким выражением, которого он от Имельды уж точно не ожидал. Потрясение, отчаянная надежда, маленькая доля страха и даже что-то, что он однажды назвал бы любовью. После всего того, что случилось, и реакции Имельды те несколько раз, когда она видела его в мире мёртвых, Гектор уже не смел надеяться, что она когда-нибудь посмотрит на него с любовью. Сам он всегда будет её любить, это не изменится. Он любил её с того самого момента, как впервые встретил её и услышал, как она подпевает его гитаре, до последнего вздоха, даже тогда, когда к нему подобралась Вторая Смерть. Но он знал, что её разбитое сердце ему не склеить и что он не заслуживает ответной любви. Так что то, что он увидел в её глазах, любовью быть не могло. Но ещё он начал припоминать всё больше и больше деталей о том, что было раньше… он вспомнил те слова, что она выкрикнула, ударив Эрнесто сапогом. А ещё была та песня на сцене и то, как она посмотрела на него, когда пела её, и то, как она обнимала его, когда он умирал во второй раз. И чем больше воспоминаний просачивались сквозь окружавший его сонный туман, тем ярче в нём теплилась надежда и тем больше он задавался вопросом о том, действительно ли всё это сон. - Гектор? – прошептала Имельда дрожащим голосом. На краях её глазниц выступили слёзы. Она провела большим пальцем по его скуле, поверх цветного орнамента. – Это всё по-настоящему? Ты… и правда здесь? Сам того не осознавая, он склонил голову к её руке и произнёс: - Я… мне кажется… я не думаю, что сплю, mi amor. Ты для этого слишком красива. Её короткий смех был немного слабым, хриплым из-за непролитых слёз, но это был один из самых прекрасных звуков, которые Гектор когда-либо слышал. Он закрыл глаза, облегчённо выдохнул. Это и правда было по-настоящему. Он не исчез, каким-то образом оказался рядом с дочерью и женой, и они хотели, чтобы он был рядом. Гектор не знал, как и почему ему так повезло, но он наконец снова обнимал свою Коко, а Имельда смотрела на него так, как не смотрела десятилетиями. Он не был готов задавать вопросы. Он едва мог принять происходящее, не разразившись при этом истерическим смехом или слезами. - Вторая Смерть… ты исчез, Гектор, - с трудом произнесла Имельда. – Мы тебя снова потеряли. Ты умер… - Прости меня, - тихо сказал он. Первым его порывом было унять боль в её глазах. – Я никогда не хотел причинить вам боль, никому из вас. Я не хотел нарушать обещание, что вернусь. Пожалуйста, прости. Она протянула руки так, чтобы обнять и Коко, и Гектора. Её дочь счастливо рассмеялась, и он задумался о том, помнит ли она те времена, когда её родители обнимали её так с обеих сторон, окружая свою девочку любовью. - Я знаю, mi amado, - сказала Имельда, и от её слов и той мягкой теплоты в её голосе у него перехватило дух. – Ты извинялся более чем достаточно. Ты оставил нас, но ты пытался вернуться. Этот asesino mentiroso разлучил нас, а моя упрямая злость завершила дело. А потом мы тебя снова потеряли, хоть и не по твоей вине, - её голос осёкся на последней фразе, но тут же снова зазвучал уверенно. – И в этот раз ты вернулся. Это не должно быть возможным, но ты всё же вернулся домой. Ты сдержал обещание. – Ему не понравилось, какой грустной была её улыбка. – Я знаю, что сказала, что не смогу простить тебя, но это больше не так. Напротив, это я должна извиняться. - Я… я не понимаю. На самом деле он много чего в тот момент не понимал. Самой большой тайной было то, каким образом он вдруг оказался рядом с Имельдой и Коко. Он знал, что к нему подобралась Вторая Смерть, успел почувствовать, как она его забирает. Даже его жена сказала, что он умер. Но каким-то образом он наконец обнимал дочь, а Имельда обнимала их обоих. Гектор не понимал, как такое возможно. Но спросил её он не об этом. - Почему ты извиняешься, Имельда? - Потому, - сказала она, - что это я виновата в том, что с тобой случилось. Не в том, что тебя убили, а во всем остальном. Вторая Смерть… алтарь без твоей фотографии… все те годы, что ты провёл в одиночестве… если бы не я, тебя бы так не забыли. Я слишком долго пыталась стереть всё то, что с тобой связано, и у меня едва не получилось. Она покачала головой, злясь на себя, и Гектор высвободил одну из рук, завёл её за спину Имельды и привлёк к себе. Она не сопротивлялась, и он положил подбородок ей на голову, нежно обнял. - Имельда, mi amor, mi alma, - тихо произнёс Гектор. – Я никогда не винил тебя в том, что случилось, даже на мгновение. - Я сделала тебе больно. Мы чуть не потеряли тебя навсегда из-за того, что я натворила. Я должна была догадаться, что что-то случилось, когда ты не вернулся домой, что ты никогда не бросишь свою семью, если ты ещё жив. - А я сделал больно тебе, оставил одну, когда нужно было остаться. Всё, что ты сделала потом, ты сделала из-за того, что я ушёл. Что бы со мной ни случилось, я сам виноват, - убеждённо произнёс Гектор. – Если ты хочешь прощения, то оно у тебя есть, хоть оно тебе и не нужно. Я никогда не винил тебя, mi amada, поэтому пожалуйста, не вини себя. Крепче сжав объятия вокруг обоих родителей, Коко твёрдо произнесла: - Мама, папа. Вы оба делали ошибки, но вы оба раскаялись и уже простили друг друга, хоть пока и не можете простить себя. Думаю, вам обоим будет лучше, если вы будете смотреть вперёд, а не жить прошлыми сожалениями. Гектор наконец взглянул в лицо Коко, улыбнувшись ей с чувством сожаления, что он так много пропустил. Она умерла, что-то, что он и без того знал, ещё до того, как её увидел. Как ещё она могла видеть, слышать и дотронуться до своего папы, который был давно мёртв? В её бледном черепе он видел достаточно, чтобы понять, что она выросла красавицей, как и её мама. Орнамент на её лице был такого же фиолетового цвета, что и у Имельды. Сам узор, однако… Гектор сдержал тихий смех. Узор был тот же, что и у него. - Когда это наша маленькая девочка так поумнела? – наконец спросил он. - Должно быть, я в родителей такая, - сказала Коко.