Счастье не в людях

Что я чувствовал, когда меня обняли? Будто сердце сжимают в тиски на пять секунд, да, именно так это и ощущается. Вся уверенность улетучилась. Я не в себе от слова «совсем». Перед глазами пара всполохов молнии, которые я видел сегодня во сне, во рту привкус целых стандартов таблеток, в ушах фантомный шелест аптечки на все случаи срывов. И все это за одно мгновение бьет насквозь мелкой дрожью органы так сильно, что желудок сгибает пополам и подступает тошнота. Лили отпускает мою шею вовремя. Было бы круто спихнуть свою острую реакцию на эффект от смеси алкоголя и таблеток, закинуть в топку причин еще и легкое удушье от девушки, занимающейся кикбоксингом. Однако херовое самочувствие от таблеток давно мне не знакомо, я привык к большим дозам. Впрочем, похмелье после пары бутылок шампанского тоже не появляется. С удушьем Лили я знаком с первой встречи, оно тоже меня не пугает. Козла отпущения я не нашел, пока снимал пальто, поэтому, как всегда, предпочел забить хер. Я не хочу загоняться, не хочу опять в этот чертов омут дерьма. Отказываюсь думать и анализировать ситуацию. Смотрю вслед Лили — невысокой девушке с атлетичным телосложением — отмечаю обычные спортивные хлопчатые шорты серого цвета, задумываюсь на секунду о том, что они «устали», надо полагать, видели не мало тренировок и пота. Черно-красную майку «Miami heat» явно не подходящую по размеру рассматриваю вскользь, Лили заворачивает в кухню через гостиную. Я как раз выхожу из обуви и шагаю следом, из-за двери ванной доносится шелест душа, предполагаю, что там Элиас и убеждаюсь в этом, когда нахожу на кухне только его сестру и Итана. — Привет, — голос парня Лили сильно сел. — Выглядишь, будто одной ногой в могиле, — говорю ровно, стараясь расслабиться. Бездумно даю Лили согласие на чай и падаю на стул в углу кухни, на котором вчера сидел Элиас. Оглядываю средних размеров кухню в дневном свете впервые, еще и с нового ракурса, мне есть на что обратить внимание, поэтому пропускаю мимо ушей фоновый разговор. Фасады гарнитура из светлого дерева без ручек, как я люблю. Базовые стены, высокий потолок с удачным освещением, окно над разделочными столами и варочной поверхностью, завешанное гирляндой. Больше всего в базовом ненавязчивом дизайне мне нравится пол. Паркет (или ламинат?) даже темнее, чем у меня дома. Хорошо сбалансированный контраст по качеству цвета и его количеству. Когда рядом с моей рукой Лили ставит большой синий стакан зеленого чая, я отвлекаюсь от полок, заставленных бутылками алкоголя, на стене рядом с собой. Сесть ровно не удосуживаюсь, так и развалился полубоком к столу, подпирая стену спиной. — Синяки под глазами у тебя не хуже, чем у Итана, — Лили хитро улыбается и сосредотачивается на том, чтобы аккуратно сесть на столешницу (видимо, за утро уже разок промахнулась мимо чего-то). — Спал плохо. — Оно и видно. Та, к кому ты спешил, не дала уснуть? — Откуда такие мысли? — мне не нравятся такие вопросы, но я научился не реагировать на них. — Ну, уезжать под утро Рождественской ночи без веской причины — странно, — девушка ухмыляется и, кажется, помятость отступает от ее лица. — Покажи хоть фотку. Достаю телефон из заднего кармана, снимаю блокировку и захожу в галерею. Делаю это намеренно, в какой-то мере дразню, чисто по привычке. Я знаю до мелочей, что сейчас кипит в собеседнице, как и ее будущую реакцию. Не задумывался я менять этот шаблон поведения. Открываю фотографию Аида и кладу телефон на стол ближе к краю. Лили оперативно подрывается с места без оглядки на головокружение, но кажется и оно излечивается любопытством, она даже не теряет фокус. — Собака? — не глядя знаю, что она широко улыбается. — Знакомься, мой парень — Аид, — говорю бесцветно и блокирую телефон, но не убираю со стола: лень. Опускаю взгляд в стакан, который держу в руке, по-удобнее устраиваю локоть на столе. Смотрю на еще не осевшие чайные листья, пар и надпись на внутренней стороне чашки. Не могу сосредоточиться: у меня отторжение от всех идиотских мотивационных фраз. Оставляю это занятие быстро, пробую чай и удовлетворенно прижимаюсь затылком к стене. Тишина в доме Элиаса после вчера кажется абсурдом, не покидает ощущение, что чего-то не хватает, но сейчас можно заметить уют. Тут пахнет чем-то живым, не сравнить с моим домом. А я не знаю, что нужно сделать, чтобы вдохнуть что-нибудь теплое в свой порядок. Искал много способов, но это все равно, что черную кошку в темноте. Выдыхаю в стакан чуть шумнее, чем ранее. Опять соскакиваю с иглы саморазложения, нахожу что-то интересное в том, как освещение падает на мою руку. Вены надулись сильнее обычного. По привычке закусываю кольцо в губе. Двигаю зубами цепочку, зацепленную за него, соединяющую с серьгой в ухе. Зачем приехал только? Чтобы опять замечать, как закрываю глаза на кучу издержек? Или опять тыкать подсознание палкой, как дикобраза, чтобы оно показало свои колючки? Что блять из всех этих экстремальных перспектив меня манит? Ничего из этого. Соси, Аарон. Ты здесь ради другого сорта насилия над собой. Осознание факта того, что я тут прежде всего ради Элиаса, выплывает с глубины Марианской впадины именно сейчас, не сказать, что не ожидал этого, но неприятно признавать все-таки. Однако отрицать — та еще крупная ложь. В этом я отдаю себе отчет прекрасно, смотря на обтянутые красными трусами-боксерами бедра хозяина дома. Пересиливаю защитный позыв закрыть глаза не впервые и здороваюсь с ним кивком. Упускаю какой-то разговор между присутствующими, потому что занят. Занят, например, тем, чтобы удерживаться от размышлений о сексе. Хотя в действительности это и вполовину не так сильно зудит в голове, как примитивное любопытство. О прочих издержках ситуации не забочусь: откровенно лень отмерять допустимую норму зрительного контакта и заинтересованности во взгляде. Плевать уже на то, что подумают окружающие, если заметят. Я переступил тот рубеж, когда разменивался по таким мелочам. Элиас перерос юношескую щуплость. В памяти его тело отпечаталось сухим тугим сплетением связок, сейчас же недобор веса восполнен и возведен в пропорциональное соотношение с ростом. По крайней мере, на глаз Элиас достиг баланса и теперь светить телом имел полное право. Снова выдыхаю в стакан с полуулыбкой, опускаю глаза, пробую. Высоко оцениваю фруктовые нотки ананаса и, возможно, персика, но сконцентрироваться на этом, конечно же, слишком тяжело. Я же приехал сюда именно смотреть. Так в чем проблема? Место в партере уже не устраивает? Без вкуса прогоняю вопросы во рту и сглатываю вместе с новой порцией чая. Поднимаю взгляд, вскользь встречаюсь с его глазами. Черные. У Лили такие же, как и у него. Непроизвольно перехожу с Элиаса на его сестру и обратно несколько раз. Не так уж и похожи, если разбирать по кусочкам: цвет волос, кожи, форма носа, лица, манера говорить, но когда соединишь вместе, то сложно не увидеть зеркальные улыбки, какие-то схожие жесты и бьющую с ног энергию. Она распирает обоих, ее хватает, чтобы зарядить воздух в просторной кухне, да что уж, во всем доме. Харизма обоих хватает за горло и душит бесповоротно. Есть в этом что-то удивительно приятное. От их общества довольно сложно отказаться, как от искренних объятий, валящих с ног. И все-таки мне следует отказаться, я чувствую. Холодным прикосновением к спине невидимая рука тянет меня назад, норовит залезть внутрь и схватить за позвоночник за сопротивление. Она уже погрозила мне пальцем и засунула в меня дозу успокоительных этой ночью. Сам удивлен тому, что этого недостаточно. — Где шампанское, Лили? — не вслушиваясь в разговор, заполняю своим голосом какую-то паузу, отчего вдруг все замолкают. — В холодильнике, естественно. <Обращаю внимание на голос Лили почему-то только сейчас. В нем ничего не менялось, но что-то прибавилось. Сказал бы, громкости, да только не в этом суть. Не за нее я вдруг уцепился. Найти нужную песчинку не успеваю, голоса Итана и Элиаса быстро забивают в памяти нераспознанную мелочь. Прохожусь взглядом по обоим, отпиваю чай, ставлю стакан на стол и встаю. Пока иду к холодильнику, вижу вовсе не кухню, а запечатленную картинку разговаривающих с похмелья парней. Это что-то из разряда нормального, простого, само собой разумеющегося. Обыкновенное утро Рождества среди тех, у кого еще нет детей и уже нет опеки родителей. Это останется в их головах еще одним сумасшедшим воспоминанием: вся ночь этого Рождества. Они запомнят, как в прямом смысле стояли на головах, как пили вместе и ничто их не держало. Запомнят тупую безумную радость встречи, потому что именно друг с другом, а не с кем-то еще они хотели отметить этот праздник. Неправильные люди могут испортить что угодно, но они — не из таких. Налетом на плечах оседает напряжение от того, что такого комфорта я не ощущаю. Вопросом, как я оказался среди них, предпочитаю не задаваться больше одного раза. Вытаскиваю бутылки, ставлю на разделочный стол и присаживаюсь на него. Элиас занял мое место. Впрочем, с чего бы оно было «моим»? Все ведь как раз наоборот. Смотрит на меня. Включаюсь в реальность словно по щелчку. Чуть выгибаю бровь так же естественно, как зрачок сужается на свет. Опускает взгляд с моего лица на тело, скрещиваю руки. И клинит. Скрещиваю чертовы руки? Защищаюсь? От чего? Прячусь? Тут же расцепляю и упираюсь ими в столешницу. Даже думать не хочу о причинах этого, ведь глаза отвожу тоже: разглядываю рыжую макушку Лили, затем лицо Итана. Не сказать, что делаю это нервно или слишком быстро, но делаю же. Не по себе. С каких пор? Разжовывать вопрос не собираюсь. Выбрасываю из головы. Вернее, конечно, откладываю в какой-то бездонный «долгий ящик», потому что боюсь потерять равновесие. А ведь все это — чепуха. Мелочь. Неужели я стал бежать от таких пустяков? Позорно. Чувствую себя рыцарем, забывшим доспехи на турнире. Прикрываю глаза, большим пальцем провожу по носу механически и отворачиваюсь к окну. Не удерживаюсь, бросаю взгляд на красные трусы «по пути». Самому от себя становится смешно. Упираюсь локтями в столешницу и смотрю на заснеженные переулки. К ним уже подбираются сумерки, а ведь прошло совсем мало времени с того момента, как я встал. Провел всего час бодрствования дома, остальное — в пустом общественном транспорте и в чужой квартире. И без того весточек прошлого много на одну неделю, еще и решил вспомнить «былые времена» в автобусах. Мысль о том, что внизу меня ждет моя машина, несомненно, грела душу. И зачем я такой порядочный, что не мог прийти с пустыми руками вчера? Зачем-то ездил в магазины, покупал еду, вез сюда, а мог бы оставить машину дома, приехать и уехать на такси, а сегодня уже быть на своих колесах. — Ты за рулем или на такси? — За рулем, — смотрю через левое плечо на Элиаса, даже не вздрогнув, потому что слышал, как он идет. — Подбросишь меня до банка? Тут пятнадцать минут езды по пустым дорогам, — обмывает внушительных размеров стакан в раковине и ставит на край. — Банки вроде не работают с клиентами до 3 числа, нет? — Банкоматы работают. — Ладно. Одевайся, — провожу глазами линию по его голому плечу быстро и снова смотрю в окно.

***

Сижу в теплом салоне и смотрю из-под полуопущенных век за черной фигурой. Элиас стоит у банкомата, спиной к застекленным дверям. Он почти всю дорогу молчал, только говорил куда ехать и крутил в руках кошелек. Странно тихий для себя, словно погашенный. Такого я еще не видел и не знал, чем это объяснить. На вопрос «почему?» — лаконичный ответ «день такой». Вот и все. Когда вышел, я оторвал голову от спинки сидения, положил одну руку на руль, думая, что сейчас мы поедем. Но нет. Он куда-то пошел. Через минуту скрылся за дверью другого банка. Снимает наличку сразу с двух разных карт? Переводит деньги? Оплачивает что-то? Вариантов было много, да и не моего ума это дело, его деньги. — Сильно долго? — садится в машину и снаружи веет морозным вечерним воздухом. — Нет, — открываю глаза и кладу одну из рук на руль. — Мог бы не ждать, я же сказал, я и на такси бы уехал, — говорит без особого цвета в голосе. — Можешь выйти и поехать на такси, если хочешь. — Нет, спасибо. Раз уж ты здесь — вези, — ухмыляется мне, отсвечиваю ему тем же и трогаюсь с места. — Мы собираемся через недельку домой сгонять. Я там давно не был и этих двоих заодно увезу. Не хочешь с нами прокатиться? Не подаю виду, но меня знатно клинит. Слишком резко, слишком явно. Дом?       Прекрасно помню этот «дом», хотя очень старался вычистить все эти воспоминания. Понимаю, что молчу дольше, чем надо. Слава богу, выруливаю с парковки и могу спихнуть это на «концентрацию». — Надо подумать, — отнекиваюсь буднично и одновременно с тем опять запихиваю ситуацию в «долгий ящик». — В чем проблема? — Какая? — бросаю самый обычный взгляд на него и вновь смотрю на дорогу. — Отпуск, Рождество, Новый год, но не едешь домой? — У меня давно новый дом, — говорю и жалею об этом, сжимаю губы. Жду следующий вопрос пять, десять, двадцать секунд, но ничего. Быстро встречаюсь с его взглядом, а затем снова дорога. Цепляю его спокойные черные глаза в память и по кусочкам разбираю это задумчивое выражение лица. Есть в этом взгляде что-то понимающее. Он молчит, еще полминуты смотрит то ли на меня, то ли просто куда-то в мою сторону (не хочу проверять), а потом — в лобовое стекло. — Подумай. Слово виснет в воздухе, я не поддаюсь, не думаю. Но осмысливаю другое. Я смотрю на Элиаса и подсознательно надеюсь, что он сможет помочь. Почему-то именно в нем мне мерещится эта способность. Он ближе всех к тому, что случилось. К тому, в чем я чувствую проблему. С нее надо начать, чтобы выпутаться. Наверное, это — основная причина, почему я не забил на него еще после встречи в кафе. Кажется, что каким-то чудом он сам все увидит, ведь от правды его отделяет всего ничего. Тонкая прослойка воздуха между соседними ячейками в памяти — вся его преграда. Есть лишь одно «но»: память — моя. Тот черный ящик пандоры, который я чудом сумел закрыть и в который регулярно забиваю новый гвоздь, на моих полках, а не на его. Как он сумеет в него заглянуть? Понятия не имею.

***

— Темнеет так быстро, — Лилиан поворачивает голову в сторону окна и привстает на локтях. — Мы встали в обед, чего ты хотела? — голос Итана звучит будто из-под подушки. — Не разговаривай со мной таким томным постельным голосом, — девушка тихо смеется и поворачивается на бок. — А то что? Долго не думая, она пододвигается так, что локоть упирается в голую макушку парня, а концы рыжих волос касаются его лба. Дует ему в лицо, он лениво открывает глаза и встречается с ней взглядом. Итан молчит. Сил нет даже на улыбку, голова пульсирует то в висках, то в затылке. Зачем он вчера так много выпил и выкурил? Можно было сразу три сигареты в затяг, чтобы сдохнуть, а не мучиться. Впрочем, вот так просто лежать на диване камнем и смотреть на свою девушку было совсем не плохо. Почти лечебное действие. Серые глаза привычно проходятся по родным темным бровям, переносице, глазам, обрамленным пушистыми ресницами. В ней по-прежнему остается очарование, несмотря на синяки от прошедшей ночи. — Не светись так от счастья, мне глаза больно, — ухмылка все-таки кое-как наползает на лицо парня, без нее никак. — Монитор просто отсвечивает, — она говорит тихо, это случается так редко, что кажется интимным. — Ну да, конечно, — в прокуренном голосе дешевый сарказм. Лили убирает волосы за ухо с одной стороны и кладет прохладную ладонь на щеку парня. Щетина чуть колет ей пальцы, но она это любит. Проводит носом по носу, тянет за яйца, она это так любит, что аж тошно. Но поцелуй того стоит. Тягучий, как мед, ленивый, специально для его состояния. Она не просит его отвечать, делает почти все сама. Никаких языков. Совсем невинная ласка. Издевательская шутка. Лили прикусывает ему нижнюю губу и медленно спускает ее с резцов, отстраняясь. — Знаешь, а ведь головная боль не такая уж и большая преграда для меня. — Ну да, конечно, — передразнивает зеркально фразу Итана. В тишине квартиры брата Лили слышит только дыхание Итана и звук работающего ноутбука на журнальном столике. Секунда и свет монитора несущественно меняется. Один из фильмов скачался и исчез из списка загрузок. Девушка поднимается и садится ненадолго, чтобы проверить качество и звук. — И все-таки с чего такая счастливая? — Итан медленно поднимает корпус, держась за спинку дивана, и тоже поворачивается в сторону столика. — Просто все хорошо. Наконец-то все пришло в норму. Ты, я, Адам. Мы все в норме и живем. Живем, понимаешь? Мне надо найти работу. Ты получил права. Адам прижился тут и успокоился. — Что за Скорп? — Итан кладет голову на спинку дивана и только через паузу спрашивает, искоса смотря на огненную макушку рядом. — Они со Скорпиусом в лагере были одном, а потом мы встретились с ним на турбазе. Ну, я лично знаю его с турбазы только. — Они встречались? — Нет. С чего бы? — Лили поставила фильм на паузу и обернулась. — Скорп — гей. — Почему? — Слишком пристально и много смотрел на Адама в красных трусах. — Да ты Шерлок, — Лили быстро перемахнула ногой через Итана и уселась к нему на колени с широкой улыбкой. — Мне просто так кажется. — Скорпиус сильно изменился. Когда я видела его последний раз, он красил волосы в черный, хлестал пиво без оглядки и очень много орал песни с нами. Именно орал. Может быть, Адам хочет его. Я не знаю, — Лили прыснула сквозь зубы смешком и хлопнула ладонью по голой грудине парня от нечего делать. — Странно, что они соприкасаются время от времени. Чисто случайно. В лагере они познакомились. Потом встретились на турбазе. И теперь здесь. В другом городе. Как такое возможно? Это просто смешно назвать случайностью, но так и есть. — Что ты думаешь о нем? — спокойный ровный голос Итана не впервые возвращает Лили в нужное русло и сбавляет градус шутливости. — О Скорпиусе? Он — нормальный. Не знаю, почему он стал таким, какой есть. Такое чувство, будто познакомилась с другим человеком. По сравнению с прошлым, он стал каким-то стерильным. Белый как мел, идеально ухоженный, одет в простые вещи, но смотрится в них дорого. Спокойный, как удав, хотя хватку на шутки еще не потерял. А улыбается совсем по-другому. Если честно, очень красиво, но так блять фальшиво. Прям улыбка для журнала. Хер знает, но мне кажется она мерзкая. — Детально, — с ухмылкой протянул парень и снова опустил голову на спинку дивана. — Вроде приятный до умопомрачения, но в то же время слишком отстраненный. А ты что думаешь? — Слишком чистый. Хочет таким казаться или воспитан в такой «чистоте» не знаю, но мне это тупо не нравится. Это неестественно. В остальном — мне похуй. Не вызывает отторжения. — Так может быть это ты гей? — Хочешь проверить?

***

Смотрю в зеркальную гладь воды такую же темную, как и ночное небо над головой. Звезд много, но света от этого совсем не прибавилось. Плавучий пирс совсем не колышется. Секунда и я уже раздет. Свобода. Ветер гуляет вокруг тела. Отхожу от края пирса максимально далеко для разбега. Где-то за спиной слышу знакомые веселые голоса и бессмысленную песню из динамиков чьей-то машины. Они идут за мной, но я не буду никого ждать. Это я не хочу ни с кем делить. Срываюсь с места и бегу так быстро, как никогда не мог, кажется. Так легко, будто не касаюсь земли. В один миг действительно взлетаю, толкаюсь с края пирса и лечу в воду. Она должна быть холодной ночью, но я этого не чувствую. Лишь осознаю необычайную легкость и внезапную ясность в голове. Кристально чисто осознаю это чувство свободы, возможность расправить плечи, размахнуться руками и ногами, податься в любую сторону и не встретить препятствий. От самого себя и здравого смысла получаю дозволение хоть раз за 18 лет потакать своим желаниям. Ну какая катастрофа может случиться от сущих мелочей? Жара? Ветер? Активность солнца? Лето прикроет меня. Ведь нет ничего аномального в такой погоде для него? Не хочу выныривать. Тут хорошо. Я бы провел здесь все две недели, но и этого будет мало, чтобы напиться. Меня хватают за волосы и тащат вверх. От боли и неожиданности по телу прокатывается дрожь. Кто это? Открываю глаза в воде, но не чувствую неприятное покалывание. Ничего не вижу перед собой, слишком темно. Пытаюсь отцепить неизвестную руку от своих волос, но не могу. Голова уже на поверхности. Вскоре и половина корпуса. Царапаюсь спиной о пирс: меня насильно затаскивают на него. Вот-вот от черепа оторвется скальп следом за моими волосами, но я не чувствую это. Больно?. Болит где-то в груди, ее словно сдавило прессом с двух сторон. Я рвусь обратно в воду, знаю, что там мне станет легче, но меня волокут прямо по доскам, а потом и по голой земле. Не оставляю попыток остановить это, изворачиваюсь, как могу и не могу, но ничего не помогает. Вокруг все затихло, я слышу лишь свой крик и голос отца. — Наигрался?! Ты едешь домой! — знакомый до скрипа зубов низкий голос впервые повышает тон и перестает быть мертвецки спокойным. — Уеду, когда захочу! — в своих словах слышу сплошной скулеж и отчаяние, как у щенка. Отвратительно. Самому от себя становится тошно. Нос колет и щиплет глаза не от того, что спина изодрана, наверное, в кровь, не из-за ощущения отрывающейся от головы кожи. Меня снова хотят всего лишить, а я вновь слабее. Злость от бессилия отзывается эхом в небе, я чувствую, как этот гнев выбросами жара выходит из меня. Вдалеке зарождается гром. Он ищет меня, ведь это я — источник. Источник всех чертовых бед! Свалился на голову отца и матери, хоть меня и не ждали. Я был не нужен, но случай распорядился иначе. Сколько всего я изменил одним лишь своим рождением? Как было в тот день 18 лет назад, когда я родился? Сверкали молнии? Разверзлась земля? Может быть, с гор сыпались камнепады? Это могло быть что угодно, потому что отец точно не был рад. Ведь я родился, а не задохнулся, обмотанный материнской пуповиной. Тогда точно не светило солнце. — Убей меня. — Что за вздор? — Я не поеду с тобой, — упираясь всеми силами, вскользь видя шокированные лица знакомых и друзей, выдавливаю из себя слова, хоть они и режут глотку сродни стеклу. — Сядь в машину, Скорпиус! Хватит! Ты понятия не имеешь, что творишь! — Мне, по-твоему, 2 года?! Я все отлично понимаю! Лучше тебя понимаю! Ты заебал меня своей опекой! Засунь ее себе в жопу! — Успокойся! — страх, я его слышу в голосе отца впервые, он настоящий. — Убери руки от меня! — Ты пьян?! — Не твое дело! — Сядь в машину или они все пострадают! — Отпусти меня! Глаза и щеки жжет слезами, я уже не вижу ни отца, ни друзей, ни леса и костров. Все плывет за занавеской влаги, но этого не достаточно, чтобы я перестал рваться к воде. Меня засовывают в машину, я долго борюсь с дверью, так сильно давлю ее наружу, что кисти сводит. Хлопок оповещает, что я проиграл, но это лишь одна из битв. Ныряю на водительское сидение и едва ли не с пинка открываю новый выход. Понятия не имею, каким образом, но перекорёженное лицо отца смотрит на меня и здесь. Оборачиваюсь, но оно оказывается и у моей двери. Как?! Пока судоржно пытаюсь найти еще какой-то способ выйти, хлопает еще одна дверь. Отец закрывает все на замок и заводит машину. Звук двигателя тонет в раскате грома. Я еще мечусь по салону, ищу еще способ, но кроме лобового стекла и окон мне ничто не поддастся. По пересеченной местности на большой скорости машина несет меня далеко-далеко от прохладной воды озера, на которой скачут блики. Меня болтает по салону, пока я верчусь туда-сюда и пытаюсь поставить машину на ручник, рискуя вылететь в лобовик вместе с отцом. Плевать, каким будет итог, я действовал и это хотя бы на малую долю оправдывало мое идиотское послушание и смирение все 18 лет. Оно лишило меня большего, чем я мог вообразить. Машина выскакивает на нормальное шоссе, меня отбрасывает назад на сидение и следом вперед. Бьюсь лбом об консоль, сквозь зубы вылетает очередной мат. Рукой хватаюсь за рассеченную бровь, свободной — мешаю отцу вести, лапаю его лицо без оглядки на осторожность, не боюсь выткнуть ему глаз или расцарапать щеки. Злость закипает в моей крови, и слюни пенятся на губах, псы на боях выглядят так же. Ни грамма страха, лишь сплошное желание вцепиться зубами в чужое тело. — Прекрати! — Тормози или я выйду на ходу! Тошнит от его металлического голоса. Из моего уха на шею льется кровь горячей струей. Ненавижу. Всем сердцем ненавижу. Он бьет по тормозам и я снова бьюсь об ебаную консоль, но теперь виском. Боли не слышу ни капли, лишь откидываюсь, когда машина окончательно останавливается на безлюдной дороге. Одни фары режут темноту, вокруг — сплошной черный. Ни звезд, ни луны. Вот они, мои тучи, их я создал и продолжаю создавать. — Ты видишь, что ты творишь?! Ты хоть осознаешь, что происходит? — Кому я мешал?! Чем?! Что я сделал?! За какие грехи я должен платить затворничеством?! Может мне в монахи податься? Нет, пап?! Почему?! Разве они учат не тому же, чему и ты? — брызжу в искривленное непонятной эмоцией лицо кислотой, смотрю, как капли оставляют маленькие язвы на коже. — Вокруг посмотри! — Нахер ты вообще оставил меня у себя? Выкинул бы в мешке в воду, как котенка. Нахуя мне такая жизнь? Ты хоть раз задумался? Ты сам-то своей доволен?! Тебя все устраивает?! — Скорпиус! — натурально орет на меня, о да, наконец-то хоть что-то, кроме ебаного равнодушия. — Ты — отец. И ни разу не подумал о том, как лучше для твоих детей. Раз уж оставил, мог бы хотя бы выполнять свои обязанности. Но что делал ты? Что? Пичкал какими-то кончеными наставлениями. Чем больше я им следовал, тем больше получал по ебалу, ты в курсе? Нет? — Оглянись, сукин сын! — тянет свои руки ко мне, хватает за подбородок и пытается отвернуть мое лицо, сжимает мне челюсти, отцепляю от себя его пальцы, сильно сдавив чужие запястья, пережав вены. — Не смей. Трогать. Меня. Отталкиваю его на сидение, прижимаю к спинке и дотягиваюсь до кнопки блокировки дверей, бью по ней так сильно, что выворачиваю себе пальцы, но ни на миг не останавливаюсь. Да пусть хоть руки себе выломаю, но уйду. Не слышу его попыток докричаться, над нами грохочет гром с огромной силой. Ебал я все это. Выскакиваю из своей двери, но меня душит ворот собственной футболки. Откуда она?! Я был раздет. Но она душит меня. Отец тянет меня назад. По лицу бьет шквал ветра и падают крупные ледяные капли. Не могу больше. Не могу прятать эти жалкие слезы. Выдираю из его рук кусок ткани и отшатываюсь от машины, как от прокаженной. Капли все чаще падают, стучат дробью по капоту и крыше, гром едва смолкает, как все вокруг заливает холодный сине-фиолетовый свет и мрачная канонада заряжает с новой силой. Глаза жжет, я не могу остановить эти адские слезы, они режут мне щеки, стекают в губы, от отека в носу я тут же начинаю задыхаться и хватать воздух ртом. А вода с неба уже льет стеной. Переставляю ноги машинально. — Куда ты пойдешь?! Назад? Столько километров?! Подумай о других! Ты всех убьешь! Не слышу ничего и лишь приказ подумать о других попадает в краткий промежуток между ударов. И это добивает меня. Словно каменная плита падает сверху и впечатывает в землю. Ребра трещат, легкие не могут расшириться, по губам льется кислая желчь. Остервенело оглядываюсь назад, вижу выскочившего из машины отца. И новая молния. Глаза режет всполохом света, тут же накатывает чудовищный треск высоко в небе. Вот он, этот столб плазмы, прямо передо мной. И в этот же миг из тела улетучивается вся кровь, от ледяного пота стынет в пустых жилах, желудок сгибает пополам, мысли скручиваются в тугой узел. Свет исчезает, а не привыкшие глаза видят. На зло. Видят это мгновение застывшего на мертвом лице чистого беспокойства. Теплого и нежного страха. Страха вовсе не за себя. Комната, темнота, эхо моего крика в ушах и смоченное холодным потом тело и одеяло. Дышу часто и не понимаю. Моргаю. Лай Аида мерещится эхом от грома. Кажется, даже внутри все стянуло инеем.