Тихоокеанский шепот

      Теон перешагивает незримый порог Винтерфелла и будто бы снова падает в ледяную бездну — верный щенок опять возвращается к своей рыжей Леди, поджав от страха хвост. Джон же смотрит практически тепло; почти что пламя домашнего очага танцует на темном зрачке, пробиваясь сквозь снежную завесу — Грейджой даже успокаивает колотящееся в грудине сердце на мгновение.       Следы на снегу отдают ноющей болью в пятки; Север за предательство все еще мстит. А цепь на шее бьется заржавевшими от морской соли звеньями по лопаткам, кожу цепляя на голых участках; Теону кажется, будто за каменными стенами этого замка его ждет спасение — прощение и ключ от ошейника за пазухой. Стеклянное небо с кружащей вороньей стаей над головой напоминает рьяно о Болтонах, и пульс ускоряется бешено, потому что до сих пор убежать не получилось; шрамы клеймами горят под доспехами и мехом.       Большой зал распахивает свои двери перед королем и его свитой глухо, но чеканно; северяне головы клонят, мечи выставляют вперед, в знак уважения взгляд опускают. Теон Грейджой своего потухше-серого, как вода взбаламученная у берега, отнять не смеет от царственной Леди с осанкой прямой, будто штырь. Ее волосы по-прежнему — безумство полярного солнца, глаза — самый острый лед. Сансе на троне импровизированном самое место, думает мужчина, Старки ведь храбрее изуродованных щенков.       — Теон, — произносит девушка, маску с лица каменную не снимая, бровь вопросительно вскидывая, когда Джон с большей частью охраны уходит, — Не ожидала увидеть тебя вновь.       Грейджою хочется кричать в этих комнатах, пропитанных кровью — железной причем, своей — и брошенной жалкой шавкой выть, покорно на растерзание подставляя шею. Он ведь не волк — не Старк — не умеет храбрым быть, не может встать, когда приколачивают к полу. Теон слишком сильно боится боли и незаживших ран; ему Санса небесами послана, чтоб за шиворот вытаскивать на свет, спасением и погибелью быть.       — Джон даровал мне прощение, моя Леди.       — Я дала тебе свое многим ранее. — у девушки минутная ревность проносится на идеально-морозном лице; губы цветом в бруснику расплываются в ухмылке.       А мальчик-щенок рассказать о том, что ради рыжей волчицы постиг новую веру, нашёл в словах и поступках иной смысл — себе быть верным и тем, кого любишь — не может; боится, что предложения вырвутся хриплым воем изо рта. Грейджой — оборванец, трус, предатель и бродяга, смотреть на которого благородным дамам запрещено; ему бы крикнуть «отвернись, я внутри состою из тьмы», да только у Старк совершенно другие понятия.       — Поэтому я здесь, — почти что скулит Теон, — Чтобы искупить все грехи, совершенные против дома Старк и самого Севера. Мне нужно очиститься, Санса.       Леди Винтерфелла подходит плавно, так же, как и Кейтлин когда-то; в подолах тёмного платья каблуки стучат о камень. Вблизи она — девочка из детства, южным жаром и прибоем разливающаяся по венам; красивая до невозможности, заставляющая внутренние океаны трепетать от одного прикосновения холодных пальцев к щекам:       — Зима пришла, Теон. — полушепотом говорит она уверенно, — И теперь, как никогда, последние из Старков должны держаться вместе.       И во взгляде Сансы — любовь и понимание, нужные железнорожденному принцу до хруста позвонков. Он притягивает порывисто девушку к себе, утыкаясь носом в огненную макушку — теперь Грейджой наконец-то дома.       Ради Сансы Старк верный пес готов рвать глотки.