Aquarelle

Бён Бэкхён был бы обычным двадцатипятилетним парнем, учащимся в университете, подрабатывающим в забегаловке недалеко от дома, гоняющимся за девушками и проводящий вечера в клубе с друзьями, если бы он не стал художником. Честно, это не было заранее и полностью обдуманным решением. Просто спонтанный импульс, возникший где-то в темном углу его сознания, ошарашивший не столь парня, сколько его родителей. Обычно люди рождаются талантливыми, но не становятся. Бён Бэкхён, у которого руки росли точно не из того места, с точно уверенностью не мог бы даже кисть в руки взять, если бы не разыгравшееся соревнование с родителями. Всем хочется доказать, чего стоит то, на чём они упорно настаивают. В школе парень учился так хорошо, что его приняли бы в любой из наилучших Сеульских университетов. Успеваемость на высшем уровне, активность — все молодежные организации желали сделать его своим лидером. Бэкхён не был самым популярным среди своих одноклассников, зато его имя крутилось на языках множества профессоров, что было намного важней для его родителей. Старшие, как по жанру классики, советовали ему углубиться в науку, работать на государство, ведь такие одаренные дети — сокровище для общества, нельзя упустить такой шанс для улучшения мира. Правда, Бёна не интересовали точные науки в качестве дела жизни — только ради хорошего аттестата и чистой совести перед семьёй. Искусство закралось в разум парня настолько, что он был готов уйти от родителей, покинуть родной дом, отречься от появившийся «популярности». Но на самом деле, тяга к живописи появилась совершенно нелепо. В 15 лет Бёну понравилась одна девочка из параллельного класса. К великому сожалению, их уроки не были на одном этаже, классные руководители не состояли в крепких отношениях, а дома не находились в одном направлении от школы. Поэтому Бэкхёну, чтобы больше видеться с ней, пришлось поступить в художественную школу, где девочка обитала часами напролёт. Конечно, парню пришлось изрядно помучиться со своими корявыми рисунками и деревянными руками, чтобы достичь её уровня. Он был лишь на первом курсе, когда она спокойно рисовала замечательные натюрморты и портеры, будучи на третьем. Проводив ночи с наушниками на ушах, с измазанными руками, все в мозолях, с кучей помятых и разорванных листов около стола, Бён не заметил, как чувства к девушке заменились страстью к искусству. Его поглотил мир образов и фигур. Парня привлекло то, что он мог говорить обо всём, его слова могли быть прямыми, а могли и крыться за мелкой деталью в самом углу картины — Бэкхён хотел кричать о своих чувствах, вопить, как неидеален мир вокруг, как порой несправедлива жизнь. Его поражало то, что всего лишь ничтожный эскиз или набросок уже несёт в себе какой-то посыл. А что будет излучать оно, когда превратиться в законченную картину? Именно с этого и начал Бэкхён — с глупых набросков, смысл которых мог прочитать каждый. Будь то бокал красного вина, стоящий на какой-нибудь меховой подушке, на фоне ночного города, где-то на полу будет виден клочок волос, точнее несколько прядей девушки, которая лежит на полу, уже за границами холста  — отражение женского одиночества. Туфля, видящая в отражении в зеркало лицо мужчины вместо себя — в этот момент все парни громко сглатывали и поглядывали на своих подружек — их не устраивала инициатива подкаблучничества, но некоторые из них, к счастью или к сожалению, на следующее утро в отражении видели небольшой каблук, торчащий из их макушки. Со временем Бэкхёну надоедало быть читаемым как открытая книга. Это чувство совершенствования, которое часто поглощает людей с головой, уничтожает их, так и не приблизив к идеалу — оно настигло парня внезапно. Бён занялся чтением художественной литературы, чтобы развивать креативное мышление. Его затянуло в бесконечность персонажей, логических постановок композиции и подтекстов. Мысль о том, что можно спрятать всю суть произведения в простой точке — маленький толчок в сознании парня, благодаря которому он нашёл силы поменять свой стиль и взяться за работу с чистого листа, совершенно нового ракурса. С каждым годом наброски Бэка становились всё серьёзней, всё труднее для понимания. Его конечные работы выставлялись на обозрение педагогам различных училищ искусств. предложение о бесплатном обучении на факультете изобразительных искусств в одном из самых престижных университетов Сеула буквально стукнуло в лоб ранним утром, когда парень шёл забирать критику от очередного профессора. Категорическое «нет» влетело не так резко, но было воспринято в штыки. Бэкхён, который столько лет делал всё, что желали его мамочка и папочка, рушил свои нервы, сидя часами напролёт над уроками, выслушивая крики ненависти со стороны друзей, по головам которых ему пришлось пройтись, чтобы добиться идеала, получается от них полный ноль — родители не просто отказывают, но и выгоняют из дома, аргументируя бесполезностью профессии и бестолковостью сына, на которого они «потратили столько нервов». Бён собирает вещи и съезжает — без криков, слёз и ссор, молча и гордо он прощается с семьёй, обещает не мелькать перед глазами и не напоминать о своём существовании. Это не ломает его — мотивирует совершенствоваться и утереть нос этим старикам, которые так просто отреклись от своего чада. Его целью стало донести, что цель его жизни не ничтожна. На момент выпуска Бэкхён уже имел популярность в городе. Его работы показывались на университетских выставках. Парень использовал псевдоним «naeky», чтобы родители не узнали сына, если, вдруг, с вероятностью один на миллион, они увидят его картину. Но университет больше не собирается содержать его, а рисовать деньги Бён ещё не научился. Хотя это был бы очень хороший навык… На имевшуюся, довольно хорошо накопившуюся, сумму он купил одноэтажный дом подальше от бывшего образовательного учреждения и родительского дома. Постройка была совершенно смоделированной под современный лад. Прямоугольный каркас, огромные панорамные окна, интерьер в спокойных пастельных оттенках, белые, где-то с примесью серого, стены. Одну, самую светлую и просторную комнату он отвёл для проведения выставок. Буквально через месяц после новоселья Бэкхён устроил показ и продажу своих работ. Первый раз всегда остаётся в памяти. Была ранняя весна. Оттепель, пение птиц, мягкие лучи солнца. Бэкхён очень волновался, что никто не придёт, но гласность в университетские годы сделала своё. Группа молодых людей бессовестно нарушила тишину в комнате-галерее, ворвалась в маленький мир Бёна как спасательный круг, который вытащил его из самокопания и нервных вопросов, почему никто не приходит спустя час после объявления. Они медленно передвигались от одной картины к другой, нашептывая что-то друг дружке на ухо. Бён не мог усидеть на месте от волнения, поэтому подбегал к ним, чтобы подбросить мысль, ведь ребята не просто таращились на холсты — молодым, как обычно, хотелось понять всё и сразу, поэтому сдаваться без боя или хотя бы мозгового штурма они не собирались. Огромный наплыв людей, последовавший за молодыми, куча вопросов, испытывающие взгляды и недоумевающие возгласы — всё это сводило Бэкхёна с ума. Но ажиотаж, кураж, адреналин и счастье — они перекрывали жуткое волнение, дрожащий голос и повышенное давление, из-за которого парень еле стоял на ногах. Под конец вечера Бэкхён обнаружил, что на его бледных стенах практически не осталось картин. Пустота ввела его в ступор. Неужели люди скупили всё? В карманах зашуршали листки с персональными заказами, которые оставили несколько личностей. Бэкхён почувствовал что-то наподобие гордости и самоудовлетворения. Его работы нравятся людям, его мысли доносятся до них, его понимают и хотят воспринимать. Из-за ярких эмоций и неожиданной чувствительности он поспешил назначить дату новой выставки. На следующее утро Бён бился головой о стену, метал всё подряд, в том числе и себя, потому что срок был настолько короток, что он не успел бы покинуть страну и стереть себя с лица Земли в случае чего. Выход был один — рисовать всё, что придёт в голову, чтобы заполнить эту идиотскую комнату, как начал думать парень, потому что в ней было слишком много места. Он был на пределе своих возможностей. Две картины в день без перерывов на глупые чаепития и другие вещи, которые должны делать люди, чтобы нормально жить. Только трехчасовой сон, чтобы не испортить продукт в последний момент. Темный дом, зашторенный со всех сторон, чтобы ослепляющий свет не проникал в комнаты, ведь глаза наливались кровью и неприятно жгло от яркого освещения. Голод пожирал изнутри в то время, как снаружи кости начинали неприятно натягивать кожу. Моральное истощение шло за ручку, крепко держа и не отпуская, куда подальше от обыденной жизни взрослого парня. Но всё это было для того, чтобы снова почувствовать то беспокойство и некий трепет, когда смотришь на своих посетителей, что обхаживают кругами скудную комнатку, завешанную картинами, которые вроде бы несли в себе спектр эмоций, идею и потаённый смысл, но сейчас, наверное, они представляли из себя просто мёртвые картинки, сделанные впопыхах. Так продолжалось из месяца в месяц. С каждой выставкой это чувство угасало, уходило на самый задний план, где пробиться было невозможно так же, как и поспать больше пяти часов. Страх не успеть во время, не удовлетворить приходящих главенствовали над ним. Бён тратил всё больше сил и нервов на свою деятельность. Он совершал главную ошибку — гнался за количеством, а не за качеством. С каждым разом картины действительно напоминали продукт какого-нибудь статичного завода, выхлоп, просто пустой продукт промышленности Бён Бэкхёна, не имеющий ни души, ни света. Депрессия, читающаяся чуть ли не на каждом полотне, отталкивала посетителей. С очередной выставкой людей становилось всё меньше и меньше, картины так и оставались висеть на стенах, а в кармане не звенела даже медная монета. В погонях за совершенством Бэкхён не заметил, как обанкротился. Так дальше продолжать не могло. Он понял, что когда-то свернул не туда, что всё его стремление производить вдвое больше, радовать людей чаще, создавать продуктивней — всё это привело к обратному эффекту, который завёл механизм гниения. Бэкхён не просто разучился творить, он перестал понимать самого себя. Это была последняя выставка, после которой Бэкхён собирался пойти к родителям, напомнить о себе и начать совершенно обычную жизнь, переучившись на другую специальность, например, генетика, потому что так когда-то хотела мама. С каменным лицом и тяжестью на душе он встречал посетителей, которые не догадывались о важности этого события — оно должно поставить точку на творчестве naeky. Не было привычного трепета, страха, беспокойства. Лишь облегчение от осознания, что вон он — конец. Что через пару часов все уйдут, оставив много не купленных картин. Что он закроет галерею, продаст дом. Бэкхёну не придётся больше рисовать днями напролёт, да, он снова погрузится в неизученный мир точных наук, нависнет над учебниками и будет зубрить до победного, пока не получит какую-нибудь награду за открытие в сфере генома, к примеру. Людей было больше, чем в предыдущие разы, но ему было всё равно. В углу комнаты парень молча наблюдал, как люди рассматривают его картины и, как обычно, пытаются найти хоть какое-то разумное объяснение изображенному. Но на большинстве холстов его просто не было. Они стали бессмысленными, угнетающими и пассивными. Потому что живопись стала для Бэкхёна только объектом заработка, а не призванием и делом жизни. Ближе к вечеру посетители стали расходиться. Хоть что-то и купили, Бён остался негодующим и слегка злым. Концовка его истории должна была стать невероятной, эпической, должно было случиться то самое, что постановит его на ноги, образумит, в общем, наведет на путь истинный. Но всё обрело какую-то плачевную развязку в виде нескольких купюр в кошельке. Бэкхён выставил не представленные ранее картины для оставшихся людей и ушёл на кухню, чтобы наконец-то забросить что-нибудь в желудок. Но съестное выглядело для него так отвратно, что чашечка кофе была единственным удовольствием, которое могло бы частично скрасить серость этого дня. Уселся на стул и открыл книгу, за прочтение которой планировал взять неделю назад, если бы не постоянное рисование. Даже её сюжет казался уже не таким интересным, как предполагалось, но заняться было нечем, поэтому Бён погрузился в чтение. Тихие голоса посетителей, шорохи, шаги — всё это создавало некую атмосферу, заставляющую тот трепет снова рождаться в его сердце, но огромный груз усталости, депрессии и гнёта превосходили над ним. Мысли постоянно выходили за рамки дозволенного, напоминая о счастливых годах обучения в университете, о юности и жизни в школьные времена, усталые веки опускались под тяжестью сна, которого, по сути, не было последние трое суток. Бэкхён глубоко вздохнул, поняв, что глубоко уснул. Наверное, посетителям было неловко подходить к спящему бывшему художнику. Хотя, были ли они вообще? Наверняка, можно было давным давно прикрыть лавочку и выкинуть картины, переночевать, а затем продать дом. Он угрюмо вышел с кухни, чтобы проверить наличие картин. Сутулая спина с хрустом выпрямилась, руки потянулись, чтобы снять некупленный вариант, но замерли в воздухе, так и не дотронувшись до рамки. Мужские туфли звонко цокали по полу, заставляя прислушиваться к каждому шагу. Бэкхён оглянулся. Парень в белой рубашке и строгих брюках только что перешёл к другой картине. Он стоял около входа, видимо, только пришёл, и не обращал никакого внимания на хозяина. Чёрные волосы были слегка потрепаны, будто кто-то уже успел зарыться в них и навестить «порядок». Возможно, мужчина просто почёсывал макушку, пока раздумывал над смыслом картины. Черты лица были отточенными, казалось бы, идеальными, хотя Бэкхён не мог полностью разглядеть его издалека, потому что угробил собственное зрение.

" Он же был на каждой моей выставке и всегда оставался до закрытия. И каждый раз покупал картины " 

Мужчина окликнул хозяина по имени. Бён опешил. Казалось, что ему просто послышалось, но посетитель уставился прямо в глаза Бэку, поэтому художнику пришлось подойти. Бэкхён отметил, что его «постоянный клиент» был ниже его ростом и худоват, но, кажется, довольно накаченным, точнее, в форме. Его кожа была очень бледной, словно сахар, а волосы, наоборот, иссиня-чёрные. Острая линия подбородка, скулы, тёмные глаза, пожирающие холст. Бэкхёну стало неловко, ведь он, в прямом смысле, пялился на мужчину. Но тот оторвал его от мира грёз: — Что в имели в виду? — А? — Бэкхён внимательно посмотрел на картину, но сам не смог понять, что такое на ней изображено. Ему внезапно стало понятно, почему все ушли. Почему всё закончилось так драматично. Чепуха, он изобразил настоящую околесицу, безвкусную и неживую. — Двуличие человека? Желание угодить всем и в то же время вылезти сухим из воды? — мужчина говорил это так уверенно, что Бэк был готов поверить ему, если даже смысл был не в этом. Он кивнул головой в знак согласия. — Следующая картина — отцы и дети. Потом — синдром отличника. —  Ты угадал, — художник теперь действительно был ошеломлён своим собеседником и одновременно заинтересовался им.

" Он либо гений, либо псих "

— Значит, я всё больше понимаю Ваши картины, — прошептал незнакомец. На его лице читалось настоящее удовольствие. Странный… — Прошу, я не такой еще старый. Давай на «ты», — сказал художник. Бэкхён немного смутился: ему еще не приходилось так тесно общаться с посетителями. — Х-х-хорошо, — промямлил он и подошёл к следующей картине. — А это выбор профессии? Когда родители против выбора ребёнка? — Да, — сухо ответил Бэк. — Это же ситуация и из твоей жизни? — предположил мужчина. — У многих в жизни такое случалось и случается, по сей день, — отрезал Бэк. — И в конце концов, стоит прислушаться к родителям. Возможно, они знают больше тебя, всё же, опыта больше. Не стоит глупить и поддаваться юношескому максимализму… — это именно то, что горело красным пламенем в голове Бёна с самого утра, когда он готовился к прикрытию своей деятельности. — Не всегда, — мягко ответил молодой человек. — Это наша жизнь, только мы вправе выбирать свой путь и решать собственное будущее. Не важно, будет ли нам потом от него хорошо или плохо. Людям свойственно ошибаться — на ошибках можно только поучиться. Никто не может залезть к нам в мозг и понять всё то, что мы чувствуем, что думаем. как дышим и воспринимаем. Никто не видит мир таким, как другой. Поэтому только один человек может распоряжаться своей жизнью. Бэкхён пораженно смотрел на своего гостя. Интеллигентный мужчина, скорее всего, уже в возрасте, прямо сейчас, настоящий и реальный, говорит всё то, что Бён спрятал в дальний уголок мозга, закрыв на миллион дверей и заперев на тысячи замков — он передавал то. от чего парень намеревался отказаться. Бэк встретил того самого, который, кажется, должен был зажечь в нём новую искру, поставить на верный путь. Вот он, умный, глубокомыслящий и чертовски красивый, что его хочется нарисовать до коликов в животе, но понимаешь, что такое не передать руками. Спасательной веточкой, которая вытащила художника из водоворота мыслей, была еле слышимо кинутая фраза: — А это что? — мужчина стоял напротив последней картины, висящей в самом углу комнаты. — Это бессмыслица, — поник Бён. — Ты больше не хочешь рисовать? — он произнёс это не столь уверенно как всё раньше сказанное. Кажется, он понял даже это. Бэкхён почувствовал мурашки по телу и легкий стыд, хотелось сказать, что это неправда, что он хочет взять небольшой отпуск. Но на самом деле он желал избавить себя от последующих мук и покончить с рисованием. — Ты устал? Да, ты полностью истощён. Это же и так понятно. Твой огонёк, который был виден не то, чтобы в работах, он сиял в твоих глазах, виднелся в твоём шарканье, когда ты подбегал к посетителям, твоём волнении и закусанных губах… Бэкхён, ты запутался?  Бэк уставился в пол. Нечего было говорить, потому что, чёрт возьми, этот мужчина стопроцентно прав. Он прочитал его как открытую книгу. Не только картины, но и человека.

" Просто псих "

Художник становился всё угрюмей и угрюмей, голова опускалась ниже и ниже, в горле застрял ком, и на глаза накатывались слёзы. Он больше не мог терпеть. Сколько лет он учился скрывать собственные чувства, старался не выплёскивать их на картинах, оставляя лишь их лёгкие отголоски? Сколько двусмысленных картин он нарисовал, выдавая людям лжетеории? Сколько саморазрушения он изобразил на холсте? А сколько лет он радовался тому, что может говорить миру всё, что захочет? Что может выплескивать эмоции? Он противоречил самому себе, убивал того мальчишку, у которого глаза горели, руки чесались и душа пела. А сейчас какой-то мужчина нагло считывает всё это с мимолетных жестов художника, выплескивает чтуь ли не его биографию и рушит образ, который Бён воссоздал для себя как кокон, в котором можно спрятаться и уснуть. — Ты меня слышишь? — посетитель в упор уставился на Бэкхёна. — А? Что? Прости, я задумался, — извинился художник. В одну секунду желание общаться пропало. На лице нарисовалась легкая тень ненависти и желание поскорей уединиться. Все эти разговоры не приведут ни к чему хорошему. — Я хочу купить все твои картины, — повторил ранее сказанную фразу молодой человек. — Чего-о-о-о? — вторичный холодок пробежал по спине. Ему точно не послышалось? Это просто безумие. Ненормальный. — Что слышал! Помоги мне, пожалуйста, упаковать несколько из них. Нельзя допустить ни одной царапинки! — мужчина полез в карман, наверное, за кошельком или телефоном. Бэкхён уставился в черные, глубокие глаза, которые также сосредоточились на зрачках художника. — Ты долго еще пялиться будешь? — Я не могу в это поверить. Кто-то покупает эти идиотские брошюрки, которые даже как афиши для цирка уродов использовать нельзя. Лучше придержи коней и забудь о моей мазне, — почему-то Бёну не хотелось, чтобы он тратил свои финансы на подобное, появилось желание помочь человеку оставить всё при себе. — Не смей называть это мазнёй! — возмутился посетитель. — Я покупал каждый чёртов раз твои картины не для того, чтобы выслушивать это прямо сейчас, стоя перед человеком, чью жизнь я прослеживал на каждом холсте. Они отображают все твои мысли — зеркала твоей души. Бён зачарованно слушал речь незнакомца. — Я хочу забрать одну из них собственноручно. Остальные позже заберут мои люди, — сказал молодой человек. Он подошёл к картине, на которой была изображена цветочная поляна. Высокие травы, среди которых растут нежные ромашки, васильки, лаванда, одуванчики. Бэкхён был удивлён его выбором, поэтому не засмущался спросить: — Почему именно её? Это же обычный пейзаж. — Ты можешь врать кому угодно, но только не мне, — слова отпечатались на сердце художника, потому что незнакомец сказал это с такими чувствами, будто даже самая маленькая ложь Бёна разобьёт мужчину на кусочки, будто одно ложное слово ценою в жизнь, словно Бэк значил для него слишком много, чем сам художник мог представить. — Это ты. Ты в этом однообразном мире. Выделяешься, но никто не признаёт твоей непохожести. Мир отказывается принимать тебя. Вот ты, — парень указал на маленькую розу в углу картины, среди высоких сорняков и вдали от прекрасных полевых цветов. Бэкхёну нечего было ответить. Он молча упаковал картину и передал её покупателю. Незнакомец поблагодарил его и немного замялся. Бён спросил, как его зовут, а тот быстро, будто готовился к этому, достал визитку из своего кармана, передал её и деловито направился к выходу. — Постой! — тихо произнёс Бэкхён, чтобы гость мог его не услышать, но тот остановился на полушаге, задержав каблук туфли в воздухе. — Зачем ты скупил все картины? — Я вроде понятно всё объяснил, Бён Бэкхён… Увидимся на следующей выставке! — Но это была последняя, — фраза отдавалась тихим гулом в голове и серым осадком в желудке, который скручивало от голода. Художник устало посмотрел вслед мужчине, который проскользнул в дверной проём. — Поверь мне, всё только начинается! — всё, что осталось от него перед полным уединением художника. Бэкхён оглядел пустые стены, на которых буквально секунду назад висели картины. И месяц назад, и два, и год. Они висели здесь, наверное, всегда, но теперь всему пришёл конец. Скорее всего, даже этот свет в конце туннеля, который должен был вывести художника, померк так быстро, что ничем уже не сможет помочь. На визитке красовалось имя «Ким Минсок». Позади была написана какая-то компания, скорее всего, богатая, иначе, зачем ему вообще визитка. Секретарь… Номер. На-на-на… Бэкхён фыркнул. Так ему секретарю звонить что ли? Вряд ли этот бедный сотрудник или эта сотрудница знают о наклонностях своего руководителя. Бён напряг зрение и увидел, что в самом углу карточки был коряво написан другой номер.

" И когда он успел его написать? "

Художник глубоко вздохнул и подошёл к входной двери. Из тонкой щели подул «свежий» воздух, на самом деле, загрязненный кучей отходов с фабрик и заводов, сигаретным дымом и смешавшимся запахом парфюмерии. Почувствовав нахлынувшие эмоции, парень захлопнул дверь, чуть не прищемив себе нос.

" Что делать дальше? " 

Бэкхён задумался о том, что скоро картины, разместившиеся на полу и ждущие курьеров, разберут, оставив его в полной пустоте. Так не привычно будет забыть о звуке ломающегося грифеля, о запахе бумаги, о чувстве постоянной спешки и недоработки. Бён попытался успокоить себя мыслью, что он наконец-то сомжет отдохнуть. Хорошая отмазка. Передавая мужчинам картины, художник бережно ощупывал края рамок, с трепетом передавал их в чужие руки, чувствуя где-то корой мозга, что отдаёт нечто важное и драгоценное, что боялся раньше потерять, но теперь запросто бросает. Бэкхён надеялся, что после всего этого его ожидает другая жизнь, где не будет странных незнакомцев, которые будут читать других как раскрытую книгу, которые не будут лезть в чужую душу, не будут вызывать стыд и заставлять одуматься. Бэк верил, что в три часа ночи ему не поступит звонок от того мужчины с целью покупки новых картин или прогулки, или знакомства, или свидания. Бён просто страшно и неприятно будет даже брать трубку. Ночь. Бэкхён лежит на своей двуспальной кровати. На полу валяется несколько простыней и одеял, которые он скинул, безудержно пытаясь уснуть. Сворачивается клубочком, прячась под очередной плед, потому что холодно и снаружи, и внутри. Полежав так некоторое время, парень раскрывает лицо и поворачивается к огромному панорамному окну, через которое прекрасно видно ночное небо, манящим в свою чёрную бесконечность, где ярко сияли звёзды.

« Звёзды, они всегда сияют. И люди восхищаются их красотой. Но что такое вообще красота? Их сияние — это же сгорание космических объектов. Это же смерть, конец, тупик, точка невозврата. Почему мы так восхищаемся их гибелью? »

  В его голове пронеслась фраза Минсока: « Поверь мне, всё только начинается ».

" Действительно, всё только начинается. Звёзды горят, но их гибель настолько красива и притягательна, что наталкивает нас, глупых и безнадёжных людей, на мысль, что всё будет хорошо, мечты сбудутся и вселенная не разрушится. Людишки запросто готовы верить всему, что кажется таким правдивым и захватывающим… Но как их смерть может предвещать успех? Несуразица. У людей появляется надежда! Как? Почему? Каким-то волшебным образом их тлен заставляет загореться огонёк в нашем сердце, который вскоре сожжёт и нас изнутри так же, как и те объекты тогда-то. Но наша гибель не настолько красива… Хотя, смерть многих известных людей наталкивает некоторых на продвижение личностных интересов, на развитие. Получается, со смерти всё только начинается? И сейчас… я тоже умер? "

" поверь мне… " Образ мужчины, повернувшегося в пол оборота и державшего в руках упакованную картину, возник перед глазами.

" Почему я должен ему верить? Потому что он мне так сказал? Или потому что…. Потому что я чувствую, что он тот, кого я так долго искал? И наконец-то нашёл. Нашёл такого идеального. Если бы я пытался нарисовать его, думаю, у меня ничего бы не вышло. Мои руки дрожали бы так сильно от волнения, что я не смогу передать всю его внешнюю, а тем более, внутреннюю красоту. Ох, вспомнить его образ тогда… Его волосы так небрежно лежали. Боже, представляю, как он сонными глазами смотрит на себя в зеркало и недовольно оглядывает взъерошенные торчащие локоны. Недовольно, хмуря брови, надувая щеки, немного выпячивая губы. Его лицо было бы таким милым. До сих пор не могу понять, скулы у него или же маленькие щёчки? А линия подбородка? Она такая отточенная и острая, мне кажется, если бы я провёл по неё, то легко бы порезался. А его глаза. Такие тёмные и специфические, чувствуется, что они поглощают меня и точно не собираются отпускать обратно. Честно, он похож на чёрного кота. Такого нежного, домашнего, но в тоже время хитрого и гордого. И такого привлекательного. Длинные ноги, хотя он явно не высокий. А как ему идёт строгий костюм! Прям так и манит расстегнуть несколько пуговиц его белоснежной рубашки, чтобы увидеть, наверняка, накаченные мышцы. Хотя, весь этот образ серьёзного и важного директора компании быстро наскучивает. Как же я хочу увидеть его в образе плюшевого домашнего мальчика! В широких пижамных штанах, пушистом огромном свитере. Он будет таким котёночком! "

Бэкхён обнаружил, что начинает лепетать и визжать, как девчонка, которая определённо влюбилась. Он ущипнул себя, похлопал несколько раз по щекам, но сердцебиение не останавливалось, ощущение, будто в низу живота натягивается узел, не уходило, а лицо лишь больше залилось краской. Бён катался по постели из стороны в сторону, повторяя, что всё это неправильно. После сотого повтора этого слова, он внезапно остановился, распластался по кровати и повернул голову к окну. Лунный свет упал на его лицо, выражавшее лёгкое недоумение.

" Неправильно? А что будет правильным? Потерять человека, который меня понимает? Даже если, допустим, он делает всё это ради своей выгоды или играет со мной, я хочу быть с ним. Лёгкий запах его одеколона, который я почувствовал сегодня впервые, уже заставил меня подойти к нему ближе. А его речь, что так ласкает мой слух, его слова, которые я так хотел услышать хоть от кого-то всё это время. Будет неправильно отпускать этого человека! Этого замечательного, изящного, превосходного парня. Ким Минсок. Кто же ты такой, что я влюбился в тебя с первого взгляда? "

  Бэкхён глубоко вздохнул и потянулся за телефоном. В другой руке он уже держал визитку. Сомнения терзали парня. А если это не его номер? А вдруг он откажется? Бэк согнал все мысли и принялся писать смс. Как это обычно бывает, нужных слов не находится, предложения не связываются хотя бы смыслом, что уж там прямыми попаданиями пальцев на нужные буквы. Половина парня уже была готова сдаться, но другая дала ей мощный пинок под зад и сказала собраться. Сейчас или никогда.

" Ким Минсок, благодарю тебя ещё раз за интерес к моему творчеству. Ты думал, что скупил все мои картины, но у меня осталось еще несколько набросков. Если ты заинтересуешься, я могу закончить их для тебя. "

Бэкхён нервно сжал телефон, решая, стоит ли всё это отправить или удалить. Но одна неловкое касание большим пальцем, и сообщение было отправлено. — Чёрт! — выкрикнул парень, прикусив губу. Он укоризненно смотрел на экран, всё перечитывая и перечитывая смс. Но тут смартфон завибрировал, и появилось новое сообщение. Бэкхён удивленно уставился и с замиранием сердца принялся читать.

" Доброго времени суток, Бён Бэкхён. Ты застал меня врасплох таким поздним сообщением. Но мне нравится эта идея. Мы сможем завтра обсудить это за чашечкой кофе? "

Художник почувствовал, как радость переполняет его. Это было необъяснимо. — Будто в сказке… — прошептал он. — Но станем ли мы её главными героями?

" Конечно, можем. Вечером? Или ты работаешь допоздна? " 

" Я буду свободен в 19:00. Я отошлю тебе координаты заведения. Кстати, не бери с собой бумажник! "

 

« Не надо меня жалеть, на пропитание у меня есть деньги. "

Бён возмущался, но на самом деле он был готов визжать от радости, ведь всё это было похоже на самое настоящее свидание.

" Я не жалею тебя — лишь хочу сполна отплатить за всё. Извини, мне надо немного поспать, чтобы хорошо завтра выглядеть. "

Бэк выронил телефон из рук и закрыл лицо руками, пытаясь спрятать широчайшую улыбку. Он был поистине счастлив. Это чувство, оно возникло неоткуда и просто поглотило его. Бэкхён крепко прижал подушку к лицу и тихо завизжал.