***
— Леся… — Бизон окликнул ее, когда она поднималась по лестнице. Оглянулся. Поблизости никого не было. Ума обернулась. Даже вздрогнула. За сегодняшний день он практически не разговаривал с ней, держался поодаль. Что он хочет добавить к сказанному утром, она и гадать не бралась. Чтоб никому из ребят не рассказывала? Тогда он считает ее за дуру. Чтоб не уходила из подразделения? Какого он высокого о себе мнения, если считает, что из-за него она станет ломать себе карьеру. Остановилась, ожидая, пока он подойдет к ней. Боря предложил поговорить в номере. Все же разговор личный, а того, что сейчас сюда не залетят ругающиеся Кот с Мурой, никто не гарантировал. Настроение Кошачьих менялось со скоростью света, поэтому иногда от них лучше было бы обезопаситься. — Лесь, — прикрыв дверь, Тарасов решился. — Я всё понимаю: что я старый дурак, что обидел тебя. Ну сорвало мне вчера крышу, — чуть наморщившись и практически не смотря в сторону Умановой, фактически оправдывался Боря; было непривычно: не она искала слова, чтоб оправдать свой безбашенный поступок, а он — командир, теперь не вздыхавший картинно тяжело и говоривший: «Ох, Уманова…». — Оба хороши, — буквально перебила его Олеся. — Ты это мне хотел сказать? — Ну ты же сама понимаешь, что у нас вообще ничего не может получиться! Как бы мы этого ни хотели, — последние слова сказал на выдохе, более тихим голосом; это вырвалось само. — Особенно когда этого не хочешь. Борь, если это всё, то я пойду, ладно? У меня самолет завтра, мне вещи собрать надо, — этот разговор вел в никуда. Ничего нового Ума для себя не почерпнула, кроме того, что Боря переживает из-за всего этого не меньше ее самой. Но не наплевать ли на эти условности? А хочет ли он сам от них избавиться? Эти вопросы задавали себе оба. Только вот чувства и разум бушевали, воевали друг с другом, и только начинали чувства и эмоции брать верх, как порывы тут же брались под управление мозга. Тишина. Молчание. Застывшие на губах слова. Леся вздохнула и, не услышав никакого ответа, решила, что этим всё и кончится. Здесь началось, здесь и кончится. Может, так и правда будет проще. Вон, Кот с Мурой уже сколько мучаются — никак ни на что решиться не могут. И расстаться не получается, и вместе быть. Так и живут наполовину, иногда пытаясь найти спасение в отношениях на стороне. А подсознательно ищут знакомые черты, родные имена и голоса, и когда слышат или видят — шарахаются, не могут, а к противоположным типажам не тянет — тоже не могут. Так зачем еще и им эта головная — и не только — боль? — Да плевал я на всё… — уже когда Леся скрылась за дверью своей комнаты, пробурчал себе под нос Бизон. Он зашел к уже доставшей чемодан Олесе. Она стояла у шкафа и держала в руках небольшую стопку вещей, готовая бросить их в чемодан, а не аккуратно положить. Внутри что-то колотилось. Из-за чувств и эмоций хотелось либо кинуться к нему и наплевать на запреты — уставные и психологические — либо же выбить из кого-нибудь душу. Пусть даже из боксерской груши или снова накосячившего Кота. Заметив Борю, Ума так и сделала: с раздражением, которое она пыталась скрыть, положила вещи в чемодан и повела плечами, резво повернулась к шкафу. Да, вернувшись в Петербург, они будут общаться как раньше, они остынут, будут смеяться и улыбаться. Они смогут, они сильные. Это будет их секрет. — Если ты хочешь сказать, чтоб я никому ничего не рассказывала, то можешь в этом не сомневаться… — равнодушно и как-то колко проговорила Уманова, не выглядывая из-за дверки шкафа. — Да я не сомневаюсь… Лесь, ну ты же не маленькая. Если бы всё было по-другому: другая работа, другой возраст, другие обстоятельства — всё бы могло быть по-другому. — А тебе не плевать? — а ведь не видя ее, он сказал себе это же, а когда зашел к ней, будто забыл об этом, будто не было этого решения; Ума закрыла шкаф, слегка хлопнув дверцей, и повернулась к Бизону. — Борь, ты говоришь, что мы — взрослые, а сам ведешь себя наоборот. Давай хотя бы здесь не будем о работе, а? Или что, мелким слова не давали? — она фыркнула и снова открыла шкаф, сжала одну из полочек руками и стиснула зубы. — Да, Уманова… Максимализм так и прет. А говоришь, не ребенок, — его слова звучали с каким-то ехидством, даже с вызовом; ее это только больше раздражало. — Ну что, что впереди-то? — Самолет, — сквозь зубы пробурчала Леся и бросила в чемодан еще пару вещей. — Нет, ты правда все еще ребенок, но… — ехидство вдруг пропало из голоса, Боря взял ее за руку, крепко сжал и продолжил: — всё это должно остаться здесь. А что было здесь — это наше с тобой личное дело. Сколько там времени до самолета?***
Давно Булатов не видел таких глаз Кошкиной. Сейчас он увидел в ней именно Русалку, именно ту самую Багиру с искрящимися глазами. Она будто помолодела. Будто вернулась в прошлое. В то прошлое, когда служба в спецназе была ее мечтой, когда в ее жизни были дельфины… Вода — ее любимая стихия… Как приятно было вновь в нее окунуться. Увидеть этих умнейших животных, прикоснуться к ним. Поначалу она сомневалась, представляла, как странно это будет выглядеть со стороны. Батя, как оказалось, умеет ко всем подход находить. И к служащим дельфинариев тоже. Он улыбался и смотрел, как Рита робко присела около бассейна и коснулась подплывшего молодого дельфина. В мыслях бушевало всё: и воспоминания били ключом, и теплая грусть по ушедшим временам, и вдруг появившаяся вера в то, что всё самое интересное еще впереди. Ее расспрашивал паренек, работающий здесь. Спрашивал, когда работала, где, скучает ли. А Рита улыбалась и отвечала, понимая, что и правда скучает, но не променяла бы Тайфун, а затем и Смерч на работу здесь. Все же там она нашла себя, там была настоящая Багира, пусть полностью пожертвовавшая личной жизнью и женским счастьем, но счастье всё же было. Свое. Не такое, как у других. Пашка, Флора… Их и нет уже, наверно. А она есть. Она есть и помнит всё. Помнит всю свою жизнь, и иногда становилось действительно не по себе, когда она ее вспоминала: столько всего было… И белый фартучек на школьном платье, и строгие учителя, и выпускной, и попытка понять своё призвание в этой жизни — но это всё было так далеко, что по телу пробегала дрожь и казалось, что не было этого. Что всегда была она и Тайфун. — Бать… Это, наверно, очень глупо выглядело, но спасибо тебе, — когда они уже шли, просто гуляя, сказала Рита и опустила глаза; она действительно была ему благодарна. Мало того, что он вспомнил о ее прошлом, так еще и устроил всё. И не просто купил билеты на представление, он провел ее «за кулисы». И это без погонов контр-адмирала. Здесь ей было так хорошо, так легко… Не надо было волноваться ни за чью жизнь, бояться, что кто-то может не вернуться, и успокаивать остальных, сидя у операционной. И дышалось легче… Родная стихия: лето, море… А не душный КТЦ. Все же «Тайфун» — лучшая часть ее жизни. Она любила «Смерч» и Смерчей, но «Тайфун» — то, от чего так щемит сердце. То, что разливается странным теплом по телу. Это было неповторимо и потрясающе. Странная романтика для женщины, но для нее она была именно такой, и другой ей было не нужно. И сейчас, словно побывав в прошлом, она в этом убедилась. Тогда ее решение было верным. И она не ошиблась. Потому сейчас идет рука об руку с Булатовым, в данный момент по-детски предлагающим ей мороженое. Может, для кого-то он важный контр-адмирал, а для нее просто Ваня. Уже покупающий два ванильных стаканчика. Так жалко было покидать это место, так неохота, а ведь уже совсем скоро… Даже слишком скоро. Только они полностью отдались отдыху, расслабились, отошли от трудной дороги, как день отъезда неизбежно маячил на горизонте. Ну ничего, жизнь не кончается, будет еще раз, а потом еще, когда они вот так соберутся и отдохнут. Все вместе, улыбающиеся и счастливые. — Бать… — игриво улыбнулась Рита, — а кто первым за руль сядет? Булатов вздохнул, приулыбнулся и понял, что эту почетную миссию придется делить ему и Бизону…***
— Мур, усынови его, что ли! Ионов, тебе лет сколько? Тебе все уже говорят: «Направо!» — ты какого черта налево едешь?! — когда они окончательно потерялись после того, как Кот, будто всем наперекор, стал поворачивать в абсолютно другую сторону, Серега уже не сдержался. Все планы катились коту под хвост, и не какому-то абстрактному, а вполне себе материальному, как будто дремлющему за рулем. Сейчас он бы уже мог провожать Веру или приглашать ее на чашечку кофе (или уж рожок мороженого в такую-то жару), но нет, он Васю уму-разуму учит. Вернее, отличать право и лево. — Ну садись ты за руль! Одни учителя! — вместо того, чтоб промолчать или извиниться, он начал огрызаться. — А смысл? Ты уже нас завез куда-то — хрен поймешь куда! Ты уверен, что мы не под Краснодаром, а? — Нет, мы под Питером, — нахмурился и пробурчал Кот, демонстративно вышел из машины и прислонился спиной к двери, показывая, что уступает место. Физик покачал головой, мол, детский сад. Это и правда его напоминало. С чего вдруг Кота, которого, правда, притопили, теперь еще и по голове шибанули? Точнее, в нее что-то вбили. А именно — дурь какую-то. Всё ведь нормально было. Дурил с Лесей и Женей, купался-плескался, а сейчас в трех соснах запутался, еще и дерзить начал. Мура опять отворот-поворот дала? Так привыкнуть бы пора. Вот невидаль. Будет так реагировать каждый раз — грохнут на первой же операции. Кот прижал ладонь ко лбу. Голова ныла еще сильнее. По коже колотил озноб, который Вася никак не хотел признавать. Просто после воды странное ощущение, просто переутомление какое-то, пусть странное. Напугали спецназовца днем активного отдыха… Он и сам понимал абсурдность, но принимать, что подхватил какую-то инфекцию и тем самым испортит своим состоянием ребятам, а особенно Муре, остатки отдыха, категорически отказывался. Серега помотал головой, сочувственно и непонимающе кивнул в сторону Муры. Та пожала плечами и тоже не могла дать ответ, почему Кот так себя ведет. Всё ведь было нормально. Красный он только какой-то, так это от жары. Она, может, сама не лучше выглядит сейчас. Физик вздохнул и вышел из машины, обошел ее и подошел к морщившемуся Ионову. Тот молча отошел от водительской двери, но Серега садиться не спешил. Вася приложил ладонь ко лбу, затем провел ею по волосам, крепко сжав их в кулаке. Что-то было с ним не то. — Вась, ты чего? — без колкости, участливо спросил Физик, глядя на чем-то явно обремененного друга. — Да… Садись, поехали, а то выедем где-нибудь под Самарой, Рита устроит нам кругосветку, — криво улыбнулся и, заметив такую же не особо искреннюю улыбку Сереги, сел на пассажирское сидение. Мыцик без лишних слов сел за руль и завел машину. Осталось решить, куда ехать, чтоб не выехать под Самарой…***
— Вер, ты прости за этот концерт… — когда они приехали и Мура утащила Кота для разбора полетов, Физик остался наедине с Верой. И поведение Кота, и его собственное ну никак не вписывались в ранг образцовых. Но ведь у них не всегда так! Они не ссорятся на каждом углу из-за каждой мелочи! И не нужно, чтоб она считала по-другому. — Сереж, всё хорошо, правда, — она искренне улыбнулась, — знаешь, как надоедают эти наигранные улыбочки, когда я беру интервью? Все такие галантные с виду, комплименты рекой, а на деле и человек гнилой, и от меня лишь бы отделаться. Знаешь, как иногда хочется вот такого? Настоящего, без фальши. Как тогда… — она увела глаза вниз, вспоминая события давно минувших дней. — Сереж, спасибо, что вернул к жизни, меня этот пафос достал, если честно. А ты, твои друзья — вы замечательные… Физик слушал ее слова, и в голове упрямо говорила мысль о том, что за этим перечислением их достоинств должно стоять такое жирное «но». И вроде бы они вчера расставили все точки над «и», и оба были со всем согласны. Неужели она и правда хочет снова всё забыть, снова разойтись и жить своей жизнью? Но снаряд же не падает дважды в одну воронку, и не должны люди совершать одну и ту же ошибку, потому Серега уже готовился защищаться. Сейчас он не отпустит ее так просто, как тогда. Сейчас он уже всё для себя решил и искренне надеялся, что и она решила так же. Вера замолчала и, улыбаясь, смотрела на слушавшего ее Физика. Мыцик осознал, что больше не слышит ее голоса и этого коварного «но» тоже не слышал. А значит… Значит, она не хочет разойтись? Не хочет забыть? Ну слава богу… А он уже было наготовил слов. И так легко, на самом деле, было их перечеркнуть в своих мыслях, так легко вместо них просто предложить проводить ее. Вот сразу так надо было, сразу! — У меня самолет скоро. Проводишь? — вдруг спросила Вера, и какая-то грусть окутала обоих. Так хорошо им было здесь, так легко, что не верилось, что уже всё. Всё заканчивается… А что дальше, никто не знает. И они сами в том числе. Но теперь у них были и номера, и адреса друг друга. Теперь он обязательно найдет ее, пусть для этого понадобится перерыть ИВЦ вверх дном. — Конечно. Уже улетаешь? — с печалью спросил Физик, хотя прекрасно понимал, что если самолет, значит улетает. Просто спросил. Чтобы сказать. Чтоб не молчать. — Я же не думала, что меня здесь кто-то ждет, — помолчала, — тем более ты. А отпуск, сам понимаешь… — Понимаю… — обреченно протянул Серега. — Да мы и сами скоро отбываем. Тоже сроки жмут… Солнце палило над головой. Так не хотелось уезжать. Хотелось еще и еще ощущать этот теплый ветерок на коже вместе с касаниями человека, которого, уже казалось, потерял навсегда. Снова и снова проходить под этими деревьями, слышать шелест листьев и понимать, что совсем рядом бьются о берег волны… — Пришли… Надо вещи собрать… — как-то обреченно сказала Вера и взяла его за руку. — Останешься или придешь в аэропорт? Физик промолчал. Просто улыбнулся и потянул ее за собой. Зачем ему уходить? Зачем терять время? Его у них здесь, в этом теплом и спокойном месте без нервов и потерь, и так осталось слишком мало. Вера даже не заметила, как прошлое слилось с настоящим. Будто и не было между ними той пропасти и разлуки, будто не совершали они той глупости…***
— Ионов, да что с тобой, ей-богу?! На Серегу накинулся, повернул не в ту сторону, да еще и не раз! Ты не заболел? — буквально затолкнув Кота в номер, Мура сразу накинулась на него с расспросами и ожидала подробных объяснений. — Жень, хоть ты не кричи, ладно? — он обхватил голову, сжал волосы и лег на кровать. — Башка раскалывается и так. А меня еще топили, между прочим. — Утопили маленького. Головка болит. Тебя как в спецназ взяли, а? — Круто. Если спецназ, то всё. Сдохни, но не скажи, что хреново. Буду знать. Это ты у нас робот, можешь ничего не чувствовать, а я так не могу, — он поморщился и отвернулся от Мурашовой, даже не понимая, как сильно его слова ударили по живому; не увидев, как она выронила из рук пляжную сумку и как ее губы дернулись. Лишь услышал, как хлопнула дверь, но даже не знал: в ванную или на улицу. Было плохо. Голова болела всё сильнее, силы покидали. Озноб колотил под кожей, перед глазами резало. И тут еще она вдобавок со своими «объяснительными». Придет в норму — и хоть в письменном виде! Сейчас хотелось только одного: чтоб от него отстали и оставили в покое. Положа руку на сердце, он бы даже не отреагировал, скажи ему сейчас Мура, что уходит насовсем. Было слишком тяжело принимать решения и объяснять что-то, когда, по всей видимости, температура упорно ползла вверх. С закрытыми глазами было легче. Уснуть было несложно. Но мысль о том, что он сильно обидел Женьку в больной голове все же появилась еще до того, как уснуть… И звук льющейся в ванной воды явно свидетельствовал об этом… Мура включила воду в кране, плеснула на лицо и обхватила руками ободок раковины. Так обидно ей не было давно… Он назвал ее роботом, бесчувственной… Да, скорее всего, он этого не хотел, а тем более не хотел обидеть, сказал сдуру, но сказал! И от этого было больно. Больно понимать, что для человека, очень близкого ее душе, она временами робот. А еще больнее было от того, что он прав. Прав в том, что она часто ранила его словами, равнодушием. А она живая! Тоже живая, как и он! И текущие по лицу горячие слезы тому свидетельство! Да если бы можно было не быть роботом! Если бы можно было отдаться чувствам… Да если бы он знал, как эти чувства и эмоции душили ее, да если бы он знал! Да что бы изменилось… Кто-то из них должен мыслить рационально, и эту миссию на себя взяла она. И, видимо, втянулась. Втянулась так, что он увидел в ней робота, что сейчас вместо сочувствия и помощи она едва ли не посмеялась над ним — раскрасневшимся и ослабленным от болезни. Она ведь видела, что ему плохо, но зачем-то сказала это. Тоже ведь обидела… Выключила воду. Не вытирая лицо полотенцем, разделась и встала под душ. Вода, довольно горячая, смывала всё и слегка обжигала. Она дала себе минуту слабости, о которой не должен знать никто, о которой не узнает и он — сказавший о ее холодности и железности. И эти слезы, соленые, перемешивающиеся с пресной водой, продолжали течь из глаз; зеркало в ванной запотевало. Так больно… Больно от того, что он прав…***
Физик катил чемодан к аэропорту. Рядом шла Вера. Было уже темно. Звездочки блестели на темно-синем небе. Вещи Вера просто скидала в чемодан. Остальное время они разговаривали, иногда целовались и снова разговаривали. Ни с кем им еще не было так хорошо, так по-настоящему тепло. А время так беспощадно бежало вперед, так быстро менялись часы и минуты, что Серега сам не заметил, как они пролетели, как солнце скрылось за горизонтом, как настали сумерки и как Вера, вздохнув, почти прошептала: «Всё, Сереж, пора. Я вызываю такси». Хотелось вернуться назад, в тот день, когда они встретились здесь, чтобы повторить всё то, что было здесь и сейчас. Всё, что было так легко и непринужденно. То, что было так хорошо и прекрасно… Не в отеле «пять звезд», не на Багамских островах, но каким по истине раем оказался и этот шалаш для них двоих, стоило им встретиться. — Регистрация начинается, — чуть улыбнувшись, сказала Вера и взяла ручку чемодана в свою руку. — Позвони, как прилетишь. Обязательно позвони… — поцеловав ее в щеку, сжав ее ладонь, почти шепотом произнес Физик, а Вера ответила, что обязательно позвонит и очень надеется, что не разбудит его. Серега отмахнулся, мол, велика важность, и, наверное, в сотый уже раз сказал сам себе: больше он ее не потеряет. Землю будет носом рыть, но найдет ее. Больше идиотом не будет. Он смотрел ей вслед, и скоро она потерялась среди других людей. Вот и всё… Не верилось… Постояв еще какое-то время, он вышел из аэропорта. Прохладный ночной ветерок, касающийся кожи. Физик немного поежился, но вскоре эта прохлада стала даже радовать. Она давала такое облегчение после жаркого дня, давала простор мыслям, которым в пекло было лень показываться. И рассеянный свет сверкающих звезд и практически полной луны над головой. И полное надежд сердце. И расставленные приоритеты. И ее шепот, перекликающийся с шелестом листвы… Домой он явно попадет не скоро. Он просто пошел прямо. Знал, что где-то там будет набережная, перед ней вроде как сквер. Какая-то странная теплота и эйфория от того, что это только лишь начало, окутывали его. Не давали спокойно дышать и просто идти спать. Хотелось большего… Поднял голову к небу: там мигали огни летящего самолета. Это не тот, это другой, но Физик смотрел на него и думал о том, что всё впереди…