Заходи, выпей какао в компании грабителя банкоматов, Леонарда!

— Лео, сколько тебе лет? Лео улыбается каким-то своим, наверное, радостным, мыслям и моргает сонно: — Сорок два, приятель. Барри давится своим кофе. У Лео — как и у Снарта — серебряный ежик волос, хитрый прищур глаз и вечная полуухмылка на губах. Он двигается так же легко, ступает так же, у него те же жесты… но он совсем другой. Лео говорит — жить без плана невозможно, а у Барри перед глазами до сих пор стоит — и всегда будет стоять — небрежный жест Снарта: «К черту план!» Лео смеется над своими собственными шутками и закусывает нижнюю губу, когда волнуется. Снарт никогда не смеялся и хватался за голову, когда что-то шло не так. Лео носит свои дурацкие очки с гордостью, потому что сам придумал этот восхитительный дизайн. Снарт спер свои в комплекте с пушкой. Лео врывается в жизнь Барри спасением от смерти, лучом света — льда — в темноте, пыли и крови. Снарт пытался убить Барри несколько раз, и всегда — не всерьез, по игре. Лео пожертвовал всем ради незнакомцев и даже не колебался. Снарт всю жизнь защищал только двух, самых близких людей и потом еще — совсем недолго — Барри, а на остальных ему было плевать с высокой башни. Лео рассказывает о своей жизни просто и иногда с нотками ностальгии, хотя дерьма в ней было предостаточно. О Снарте Барри узнавал в архивах, а позже, в одной постели, прижавшись к широкой горячей груди — выпрашивал, вытаскивал склизкое и темное сам: ласковыми прикосновениями, осторожными словами. Лео пьет черный и очень-очень горький кофе без сахара, и курит, компенсируя всю свою внешнюю простоту. Снарт обожал какао с зефирками и гонял Барри в магазин по четыре раза на дню, и хихикал злобно, обложившись подушками. Лео отдается весь без остатка, без стеснения, послушно подставляется и прогибается, раставляя ноги шире, стоит только намекнуть, много стонет и любит долгие мокрые поцелуи, когда надо — умело перегибает Барри через ближайший диван. И при этом никогда не открывается целиком, никогда не бывает искренним. Снарт был тихим и угрюмым, и вначале сильно боялся…навредить, сломать. Стыдился собственной наготы и шрамов, и Барри уверял его, никогда не прекращал убеждать, что это красиво. Снарт любил кусаться и оставлять метки на плечах, шее и бедрах, и еще никогда не был громким, только выдыхал резко, да подергивались дымкой глаза. Лео любит прикосновения и сентиментальные нежности, и просмотры фильмов под одеялом, и ленивый секс по утрам, но никогда не говорит о чувствах. В этом они со Снартом похожи. Тот никогда не пытался привязать Барии к себе, наоборот, убегал, пугаясь чего-то своего, личного, страшного. Но в глазах Лео Барри видит только приязнь и иногда — жалость, а Снарт… Лен глядел с молчаливым призывом и обожанием, и по ночам, сам того не осознавая, притягивал Барри ближе и утыкался острым носом в плечо. — Я вижу, как ты думаешь, — замечает Лео, и Барри вздрагивает. — Прости… — Ты снова сравниваешь меня с ним, — мягко замечает Лео и прикрывает глаза, — не надо. Не делай себе больно… как делаю я. Барри внезапно видит в светлых улыбчивых глазах Лео такую тоску, такую боль, с которой сам живет уже второй год, и внезапно кое-что понимает. Лен принадлежал Барри, и Барри был — его. А Лео — принадлежит погибшему много лет назад мальчику. Он протягивает руку вперед и переплетает их пальцы. Иногда скорбеть лучше вдвоем.