Bеsame mucho

POV Андрей Жданов.

      С Катей творилось что-то немыслимое… Я никак не мог понять, что с ней происходит, а понять было необходимо. Прежде всего потому, что скоро Совет директоров, и если Катя не предоставит липовые отчеты, то мне хана! То что с президентов взашей погонят — это к гадалке не ходи, но это бы ладно, без работы я не останусь, страшно другое. Страшно, что все раскроется, и будет безумно стыдно папе в глаза смотреть. И страшно, что Катя стала непредсказуемой. Эта, нынешняя, может ведь компанию и не вернуть.       Был и еще один страх, даже не страх, а ужас, такой ужасный ужас, ворвавшийся в мою распланированную жизнь, что и самому-то себе в нем признаться жутко, не то что вслух произнести. Поэтому я гнал его от себя всеми доступными мне способами, только у меня ничего не получалось. Не получалось заниматься сексом с официальной невестой, не говоря уж о каких-то других бабочках, на них и смотреть-то желания не было, не то что… Не получалось искренне смеяться шуточкам дружка моего, Ромки Малиновского, над Катиной внешностью. Не получалось не ревновать ее к некому Николаю Зорькину. Не получалось, хоть ты сдохни! Зато хорошо получалось видеть во сне кошмары, в которых Катя целуется с Зорькиным и преподносит ему «Zimaletto» на блюдечке с золотой каемочкой. Причем кошмар был не в том, что она дарила мою компанию Николаю, а в том, что она целовалась с ним. И если бы только целовалась…       Ладно, что это я все вокруг да около? Так никто ничего понять не сможет, да и сам я не разберусь в случившемся, поэтому лучше я в трех словах сразу расскажу суть дела, чем буду потом постоянно отвлекаться и пояснять.       Меня зовут Андрей Павлович Жданов, я президент Модного Дома «Zimaletto». Это акционерная компания, акциями которой владеют два семейства — моя и моей официальной невесты, Киры Юрьевны Воропаевой. Брат Киры, Сашка, тоже претендовал на президентский трон, но я выбил его из-под Сашкиной задницы в последнюю секунду, сделав предложение руки и сердца его сестре.       Ой, только не надо на меня так смотреть. Да, я не ангел, я всего лишь человек, и ничто человеческое, в том числе и амбиции, мне не чуждо. Впрочем, если вам угодно, можете даже назвать меня дерьмом, мне по-барабану. Я, по крайней мере, и не стараюсь казаться в ваших глазах лучше, чем я есть на самом деле. Пока все понятно? Поехали дальше.       Сашка тоже без дела не сидел, пыхтел и тужился, стараясь выбить тот самый заветный трон из-под моей задницы. И методы у него были ничуть не чище моих, а временами и много грязнее. Так что с ним мы квиты.       Кстати, и с Кирой мы тоже квиты.       Да, я не должен был делать ей предложения, раз совершенно ее не любил. Но! Во-первых, я тогда вообще еще никогда никого не любил. Не предполагал я, что такое со мной может случиться, да что там, не предполагал, даже во сне увидеть такое не мог. А во-вторых, она прекрасно знала, что это сделка: я ей колечко на пальчик, а она мне голос на Совете директоров, так что все было по-честному. Она сама начала нарушать договор, в какой-то момент решив, что к колечку должна прилагаться не только рука, но и сердце. А так мы не договаривались. Хочешь мужа? Пожалуйста, сколько угодно порций, тем более, что я считал Киру хорошей партией. Хочешь верного и любящего мужа? А вот это уже не ко мне! Ведь прекрасно же знала, что я ее не люблю и верность хранить ей не буду. Тогда к чему претензии, к чему звонки с проверками по двадцать раз в день, к чему сцены ревности и скандалы? Нет, так я не играю.       Так что и с Кирой мы полностью расквитались: я ей предложение без любви, она мне свою навязчивую любовь и несколько вырванных лет жизни. Скорее всего, не случись всей этой истории, я бы все-таки женился на Воропаевой. Месяца на два, на три. А потом могло быть только три варианта развития событий. Или она бы меня в гроб своими скандалами уложила, или я бы ее задушил, или мы благополучно бы развелись. Так что она мне еще спасибо должна сказать за то что избавил ее от такого замужества.       Тут все, вроде тоже более или менее понятно? Тогда переходим к главному.       Примерно недели за две до того памятного Совета директоров, на котором меня избрали президентом, я принял на работу помощницу, Катю-Катеньку, Екатерину Валерьевну Пушкареву. Страшна была, как смертный грех: косички, как мышиные хвостики и по толщине, и по цвету, очки, как у Грибоедова «Времен Очаковских и покоренья Крыма», на зубах металлические пластины, а в довершение одевалась девчонка так, что… что… Нет, приличных слов я найти не могу! Вот как будто она грабанула second hand, но не сейчас, а еще во времена Советского Союза в каком-нибудь Урюпинске и теперь вынуждена донашивать эти обноски, которые мало того, что… мгм… не модны, так еще болтаются на ней, как тряпка на швабре.       Зато голова у нее работала, что надо, резюме было сказочным и вообще, она здорово мне помогла. Не будь ее, я и президентом-то вряд ли бы остался. Именно она в последний момент удержала трон, который Сашка почти выбил из-под моей задницы.       Она вообще была странной, эта Катя, маленькая, серенькая, суетливая, вечно что-то роняющая, сбивающая людей с ног… Тихая, пугливая, никогда и никому не отвечающая на хамство… А хамили ей все, кому не лень. И моя невеста, и наш дизайнер, и начальник отдела кадров, и финансовый директор, и даже моя секретарша из приемной. Да и мы с Ромкой, тоже те еще говнюки, вполне могли себе позволить проехаться по Катюше словечком. Она молчала, преданно смотрела мне в глаза и пахала за десятерых, таща на своих худеньких плечах целый воз работы…       Знаете, когда трон шатается, очень трудно на нем балансировать. А если еще в партере разместился активный зритель, не просто освистывающий этот смертельный номер, но и метко стреляющий в тебя из рогатки, то удержаться на месте почти не возможно. Но очень хочется! Очень хочется доказать, что ты можешь! И стервятнику, ждущему твоего падения, чтобы разорвать тебя в клочья и самому взгромоздиться на трон, и папе, который может и не хотел этого, но все же вовремя подавал Сашке камешки для стрельбы по мне.       В общем, влип я в историю… Ладно бы я один, или только с Ромкой, так нет, мы и «Zimaletto» в свою историю прихватили. Вместе со всем движимым и недвижимым имуществом. Наделал долгов, потом, еще долгов, потом, чтобы покрыть долги и вообще как-то защитить компанию от кредиторов, грозящих сожрать ее по кусочкам и даже не подавиться, мне пришлось создавать параллельную компанию, чтобы в случае чего она сожрала «Zimaletto» первой, вместе с производственной базой и торговой маркой. А в хозяйки этой параллельной компании, я определил Катю Пушкареву. А все потому, что верил ей, как себе. Да что там, как себе, гораздо больше, чем себе, вот и выдал ей на руки закладную на свою замечательную компанию.       И поначалу все хорошо пошло, и даже очень. Катя по моей просьбе стряпала липовые отчеты для Советов Директоров, брала кредиты в банке на имя той самой параллельной компании, мы начали потихоньку стабилизировать положение, выползать из долгов. И тут я узнаю, что у Пушкаревой, оказывается, есть какой-то жених — Николай Зорькин. Случайно, заметьте, узнаю, она сама об этом женихе ни словом, ни пол словом мне не обмолвилась.       Казалось бы, ну и что? Жених и жених, да, страшненькая, но все же молодая девушка, имеет право и на любовь, и на замужество, и даже на материнство, правильно? А вот и нет! Для меня это почему-то оказалось неправильно. Как это моя Катя-Катенька, моя секретарша, помощница, мой финансовый директор и по совместительству финансовый же гений, моя боевая подруга, хозяйка параллельной компании, моя… Моя… Моя собственная Катька, и вдруг чья-то невеста? Непорядок! Я себя чувствовал так, как будто узнал, что моя правая рука мне изменила, отцепилась от моего тела, ушла гулять и нашла себе другого.       Ромке, что характерно, тоже новость о Пушкаревском женихе очень не понравилась. Только причина его недовольства была конкретной, ясной и давала пищу для размышления.       — Ты посмотри на нее свежим взглядом, Жданов, понятно, что ты к ней уже привык и даже в темноте не станешь шарахаться от ужаса, но разве кто-то в здравом уме, трезвой памяти и по доброй воле может назвать ее своей невестой? На секундочку вообрази, поднимаешь ты фату, чтобы поцеловать суженую, а там… брекеты, косички и очки! — его передернуло. — Нет, Андрюха. Нет! Такое возможно только под наркозом и за деньги. За очень большие, прошу заметить, деньги.       — Что ты мелешь? Какие деньги, откуда у Кати деньги?       — Денег у нашей Катеньки нет, это ты верно заметил. Зато у нее в тоненькой папочке, где-нибудь под матрасом хранится толстенькая компания под названием «Zimaletto».       — Малиновский, что за хрень ты несешь?       — Я несу хрень? А как быть с тем, что этот Зорькин, ее единственная любовь, причем не так, чтобы взаимная, все-таки решил на ней жениться? А? Конечно, с таким-то приданным и Баба Яга Василисой Прекрасной покажется. Он ей колечко на пальчик, она ему фирмочку на блюдечке с голубой каемочкой.       Доводы Малиновского показались мне убедительными, пожалуй даже чересчур убедительными, однако я верил Катюше и практически не сомневался в ее честности.       — Чушь! Ромка, ты бредишь! Вспомни историю с откатом, ты знаешь еще хоть одного человека, который отказался бы от ста тысяч баксов, да еще и рассказал бы о попытке подкупа? Я не знаю таких людей!       — Вот! А это как раз и была ловушка, чтобы мы ей поверили, как себе. Подумай сам, Катя прекрасно знала, с самого начала знала о положении дел, о долгах, о том, что компания катится в Тартарары, и ты думаешь, что она с ее-то гениальностью не просчитала, чем все это закончится?       — И что же она просчитала?       — Что нас ждет банкротство, вот что. И что нам придется создать вторую компанию, чтобы самим себя обанкротить.       — Чушь! Идею с параллельной компанией подал я. Вспомни, как Катя отказывалась брать закладную.       — Идею подал ты, не спорю. Но только потому, что опередил ее. Уверяю тебя, не приди эта мысль в твою голову, она сумела бы ее нам подбросить сама. А то, что отказывалась от закладной, так опять-таки, чтобы мы в ней не сомневались, чтобы верили ей и в глаза, то есть в очки заглядывали, умиляясь ее честности. Вот скажи мне, зачем она вызвала ФАС, а? Чтобы все описали, подсчитали и ей передали. Вот так-то, друг мой, Жданов. И не надо строить иллюзий. Я еще тогда, когда она финт с Лариной провернула, понял, что Пушкарева не так проста, как хочет казаться.       — Ромка, ты не преувеличиваешь опасность?       — Я ее преуменьшаю! Ты только представь, на что способна влюбленная женщина. На любую подлость, чтобы заманить в свои сети любимого мужика. Вспомни, как Кира предала Сашку, родного, между прочим, брата. Предала и не поморщилась, и все для того, чтобы захомутать тебя. Так Кира красавица, у нее таких, как ты, миллион может быть. А Пушкарева страшна, как смертный грех. И как ей заполучить своего Зорькина? Купить его, преподнеся ему «Zimaletto». Ты просто не представляешь, на что способна влюбленная женщина. Тем более, влюбленная дурнушка.       — И что нам теперь делать?       — Отбить у этого Зорькина Катьку.       — Как это?       — Очень просто, мы должны влюбить Пушкареву в нас.       Я захохотал, мне стало понятно, что Ромка шутит. Не может же он всерьез предложить мне любовь на троих? Да еще с кем? С Катей Пушкаревой! Я хохотал так, что слезы начали течь, а мышцы живота заболели.       — Сразу в обоих? — сквозь смех выдавил я из себя.       — Чего ты ржешь, болван? — спросил Малиновский настолько серьезно, что я подавился собственным смехом. — Конечно не в нас двоих, а в одного из нас.       — Очень интересно. И в кого конкретно?       — Понятия не имею. Дай два листка для записей.       Ничего не понимая, я оторвал два листка и протянул Ромке, он быстренько что-то написал на одном из них, затем скрутил листочки в трубочки, окинул взглядом мой кабинет, не нашел ничего подходящего и заглянул к Кате в каморку.       — Нашел! — завопил Малина оттуда так, словно откопал в недрах чулана немыслимый по ценности клад. — Вот, тяни! — поднес ко мне Катин берет Ромио.       — Что это?       — Как что? Жребий! Пикантно, что мы разыгрываем Катюшку в ее же шляпке.       — Какой жребий? — я пощупал его лоб. — Вроде жара нет. Ты о чем?       — Жданов, не тупи! На одном листке написано: «Катя», другой — пустой. Вытащишь пустой, я влюбляю Пушкареву в себя. Вытащишь с надписью, тебе роман с Катенькой предстоит.       — А без этого никак обойтись нельзя?       — Без жребия? Конечно же можно! Ты добровольно начинаешь влюблять в себя Катьку, и никакого жребия тянуть будет не нужно, потому что я по доброй воле на такие подвиги не ходок.       — При чем здесь жребий? Я про то, что нельзя ли без любви вообще обойтись?       — А ты знаешь более надежный способ привязать к себе женщину, сделать ее верной и преданной? Нет? Тогда кончай валять дурака, тащи! — Малиновский подсунул Катин берет поближе ко мне.       — Знаешь что? Тащи сам.       — А потом ты скажешь, что я смухлевал? Давай, президент, протягивай руку, хватит увиливать от ответственности за судьбу «Zimaletto».       Я вздохнул, прикрыл глаза и засунул руку в берет, неистово про себя молясь…