Young Forever

Юнги никогда не стонет. Жмурится, рвано дышит через приоткрытый рот, запрокидывает голову – но не стонет. Намджун почти осторожно целует его взмокший лоб и получает хриплое «не тяни, тормоз». Юнги растрёпанный, с искусанными губами, разметавшийся на широкой кровати, дёргает его на себя и не целует – кусает, не умеет по-другому. Намджун отвечает, гладит его по плечу в засосах и двигается медленно, настолько медленно, что самого уже колотит. Юнги шипит, матерится ему в рот и почти умоляюще выдавливает своё «быстрее». Содрогается от резкого толчка, вскидывает бёдра, и Намджуну кажется, что это конец, что его легкомысленное «а почему бы не приударить за этим парнем» превратилось в «мне пиздец», потому что если хоть раз коснуться Мин Юнги так, как позволяет себе касаться Намджун, то уже не выберешься. Юнги – это затягивающая воронка, чёрная дыра. Намджун всё-таки целует его – горячо, глубоко и мокро, оттягивает за рыжие волосы и смотрит в глаза. Знает, что так нельзя, что потом будет как минимум трое суток игнора, но смотрит, потому что Юнги кра-си-вый. Выгибается, запрокидывает голову, жмурится и сжимает зубы, рыча «не смотри». Намджун может кончить только от взгляда на него. Юнги изящный даже какой-то. В своих бесформенных широких футболках, в стащенных у Намджуна из шкафа толстовках, с этим мне-похер лицом, изящный даже когда курит. А Намджун… Намджун, кажется, влип по полной. Вообще, Юнги – это ебнутый на всю голову хён (но Намджун не будет так его называть, потому что Мин Юнги смотрит на него снизу вверх, и это очень сильно завышает самооценку). Жить с Юнги – это как сидеть на гейзере, потому что не знаешь, когда рванёт. Юнги может сутками молчать, торча в своей комнате и черкаясь на огромных ватманах, отмахиваясь пустым «я рисую музыку» сквозь зубы. А может вешаться на Намджуна через каждый шаг, кусаться и идиотски хихикать от пробегающих по пояснице пальцев. Юнги – это громкость на полную и рок в колонках в семь утра (Намджун привык, правда, только в правом ухе иногда всё ещё звенит). Юнги – это часто меняющийся цвет волос, придурок-Чимин и стукнутый чем-то в детстве по бедовой голове Тэхён. Юнги, Чимин и Тэхён – это орущий что-то про секс и наркотики женский голос из динамиков и такие танцы, что встаёт от одного только взгляда. Намджун посмотрел как-то, знает. Намджун посмотрел, а Юнги потом ещё два дня ходил на подгибающихся ногах и хватался за поясницу. Юнги – это отвратительный английский и невнятное айм-секси-ен-ай-ноу-ит на кухне вкупе с только что разученным танцем и остывающим на подоконнике чаем. Юнги – это ритм, хаос, ебнутые друзья, которым он доверит даже уши проколоть на пятый раз в темноте и полной антисанитарии, чай и разбросанные по всей квартире тетради с рисунками и строками корявым почерком. Юнги – это тишина и уют, вечно холодные пальцы и способность замерзнуть даже около открытого холодильника. Юнги – это лень, а потом рывок до последнего. Юнги – это реально пиздец. И Намджун не знает, как из этого выбраться. Да и стоит ли. Юнги говорит: - Я устал. И опускает белобрысую голову ему на колени. Намджун удивлённо расширяет глаза до почти нормального европейского разреза и смотрит на высветленные волосы на своих голых ногах (дома можно и в шортах, кому какое дело). Намджун чует подвох, потому что под каждой фразой Юнги подразумевает что-то иное, и разговоры с ним превращаются в настоящую викторину. Юнги говорит: - Мне хочется побыть одному. А потом: - Но я не могу без тебя. Намджун нерешительно опускает ладонь на его голову и перебирает волосы. Юнги утыкается носом ему в живот и глухо выдыхает: - И поэтому я устал. Это больно. Намджун, в принципе, привык, что с Юнги бывает больно. От неосторожности, от слов, от взгляда – Юнги смотрит в окно запертым в клетке зверем. А ещё Юнги очень часто устаёт. От своего неуёмного любопытства и подвижности, от своей лени, в их первую встречу он был измучен усталостью от одиночества, а теперь устал от "них". - Я… - Намджун смотрит перед собой, но не видит, что происходит на экране ноутбука. Когда Юнги устаёт, он уходит от того, из-за чего это происходит. Он уходит от десятка едва терпевших его парней и девушек, но Намджун физически не может его отпустить. Готов сжать в кулак светлые пряди и силой заставить остаться. Но говорит: - Иди. Юнги удивлённо поднимает голову и внимательно смотрит ему в лицо. Намджун очень надеется, что сохраняет невозмутимый вид. Видимо, у него получается, потому что Юнги встаёт с дивана и уходит на кухню. А потом исчезает. В том смысле, что совсем. Да, его вещи всё ещё разбросаны по квартире, но когда они сошлись, у Юнги не было почти ничего – он оставляет прошлое в прошлом. Но маленький шанс остаётся. Намджун надеется. Этой надеждой он существует оставшуюся половину недели. Старается не смотреть под ноги, обходя тексты и рисунки зелёной ручкой, прячет банки с чаем в шкафчики и постоянно проверяет телефон. Ему кажется, что Юнги унёс с собой самого Намджуна, оставив какую-то оболочку. Намджун старается отпустить. В воскресенье к нему заявляется Чимин, со стуком опускает на кухонный стол бутылку и сочувствующе хлопает по плечу. Намджун напивается до танцующих чёртиков-Юнги перед глазами, долго курит, прислонившись головой к плечу такого же пьяного Чимина, и слушает, какой Юнги мудак, раз бросает даже лучшего друга. Намджун бы ни разу не назвал Чимина лучшим другом Юнги, потому что те вместе с детства и знают друг друга настолько хорошо, что срастись только осталось. Чимин – это совесть Юнги, его руки, ноги, голова и мысли, они ближе, чем одно целое. Намджун думает, что Чимин был бы гораздо лучше в отношениях с Юнги, чем он сам. Думает, а потом говорит вслух. Чимин сгибается пополам от смеха и роняет сигарету в пепельницу. - Извини, хён, но мы слишком друзья, чтобы встречаться. Это опустит нас на десяток уровней ниже. Говорит: - Да не волнуйся ты, хён, он вернётся. Юнги-хёна иногда прорывает, и я часами слышу: «Намджун то, Намджун сё, Намджун-Намджун-Намджун». Говорит: - На тебе что, его футболка, хён? И дёргает за форот фиолетовой футболки, которая настолько велика Юнги, что в самый раз Намджуну. Чимин пьяно хихикает и собирает глаза в кучку. - Да ты влип, хён. В понедельник идёт снег. Намджун выходит утром, и ему кажется, что это не снег, а пепел. Потом снега становится слишком много, он слипается в сугробы и мерзкую коричневую кашу на дорогах, лезет в нос и глаза, больно колет щёки и забивается за воротник. Намджун старается не обращать на плохую погоду внимание, но вечером идёт домой медленно, едва передвигая ноги. Пинает снег и пытается придумать, как растянуть дорогу до дома так, чтобы прийти и сразу завалиться спать. Мимо проходят люди, темнеет быстрее, но это почти не ощущается из-за освещения. Намджуну кажется, что он видит знакомую макушку Тэхёна, но проходит мимо. Разговаривать не хочется. Дома теплее, чем на улице, Намджун отряхивает пальто и вешает на крючок. Шапка летит куда-то на пол. Он переодевается в домашнюю одежду, привычкой проверяет телефон насчёт звонков или сообщений, скуривает в темноту две сигареты и не знает, чем себя занять, кроме как волнением за Мина. Намджун может перетерпеть дожди и холод, вязкую неуютную тишину и боль вот такого молчаливого расставания. И он знает – Юнги бы костра, тепла, больше тех танцев-от-которых-встаёт и громче музыку, кипятка в глотке и хаоса вокруг себя. Потом в дверь колотят с таким усердием, будто хотят её выбить. Намджун почти переворачивает кресло и сносит пепельницу на пол, открывает дверь и выдыхает. Его отпускает. Юнги – с тающим снегом в волосах и за шиворотом, без шапки, в незастегнутой куртке и с побелевшими руками – ныряет в квартиру, ругается сквозь зубы, скидывая кеды, с трудом выпутывается из куртки и начинает стаскивать продрогшими пальцами кофту. Намджун почему-то стоит и молчит. Ему бы шагнуть вперёд, обнять, прижать к себе, но само возвращение Юнги – уже подарок. Даже без варианта, в котором он решил вернуться за вещами. - Сука, - обижается Юнги на промокшую кофту, которую бросил под ноги. - Погодка прямо мечта для Санты. Он поправляет футболку и снова шипит, только от неожиданности – Намджун отмирает и хватает его за руку, притягивая ближе и обнимая. Стряхивает со светлых волос оставшийся снег, утыкается в них носом и горячо дышит – Юнги вздрагивает и сильнее прижимается. Голова Юнги – это отдельный пиздец. С макушки он мёрзнет, её же надо первой согревать, и Намджун знает, на удивление, столько таких мелких подробностей, сколько даже сам Юнги о себе не знает. - Я скучал, - ворчит Юнги ему в шею, мелко дрожа и засовывая руки ему под свитер, в тепло. Он весь прямой и простой, говорит то, что чувствует и думает. Для Юнги в этом нет ничего сложного, но это сложно для Намджуна, которому в каждом слове слышится что-то другое. - Я тоже. Не уходи больше. Юнги кивает. Он кажется маленьким и слабым, наверное поэтому Намджуну с самого начала хотелось его защитить. От чего-нибудь. Намджун обхватывает его за плечи, просовывает руку под колени и на руках несёт в гостиную. Юнги всё ещё мелко подрагивает и ворчит, что он не сраная принцесса, но с довольным сопением устраивается в любимом кресле, пока Намджун стаскивает с него мокрые джинсы и заворачивает в одеяло. Заботиться о Юнги приятно. Намджуну нравится. Юнги как маленький и злой кот из далёкого детства Намджуна. Намджун приносит сухую кофту и старые джинсы и уходит на кухню, потому что Юнги в своём кресле и без чая – это ненормально. - Ты что, убрал чай? - раздаётся за спиной. Юнги, волоча за собой сползшее с плеч одеяло, подходит ближе и заглядывает через его руки. - Ты уходил, - отвечает Намджун. - И что? Юнги непонимающе хмурится и кривит губы – недоволен. - Уходил как тот, кто больше не собирается возвращаться. Вслух это прозвучало ещё страшнее, чем в голове. Намджун старается не смотреть на светлую макушку у плеча и обжигается кипятком, с шипением засовывая палец в рот. Юнги реагирует моментально, хватает его за руку и дует на пальцы. Боль отступает, дурацкий детский способ почему-то срабатывает из раза в раз – у Намджуна даже вода пригорает, куда ему готовить. - Отойди, - ворчит Юнги, отпихивая его бедром к столу. - Я сам. У него торчат во все стороны высохшие волосы и сползают из-за расстегнутого ремня джинсы. Юнги молча заваривает чай, лезет в банку с растворимым-как-ты-пьёшь-это-дерьмо-кофе и начинает что-то бормотать себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону. Намджун безнаказанно глазеет на него. Хорошо, что Юнги вернулся. Без него было слишком спокойно и пусто. - Тебя торкает, что ли, когда ты на меня смотришь? - спрашивает Юнги, разворачиваясь к нему и пододвигая кружку с кофе. - Мне не нужно было приходить, да? Он говорит спокойно, размеренно, ровным голосом, но глаза как-то гаснут, и весь он съёживается, ожидая ответа. Намджуна передёргивает. - Я спал в твоей комнате, обложившись всем тем хламом с пола, - он всё ещё не может прямо говорить Юнги о чувствах, но этого хватит. Хватает. Юнги давит глупую улыбку, заворачивается в одеяло и пинает Намджуна под столом. - За хлам ответишь. Намджун смеётся.