Призрак, диггер, катакомбы...

      — О-о-ох… — разбудил меня тихий и невнятный стон откуда-то справа. Попытавшись подняться, я грохнулась на пол и только тогда обнаружила, что умудрилась непонятно как заснуть в кресле. Впрочем, чего тут непонятного? В перегаре можно было вешать топор, а значит — была пьянка. Пьянку я помнила плохо, как и все последующее, на то она и пьянка. Впрочем, учитывая, что мы с Эриком даже заснули порознь — помнить особо нечего. Хотя… Кажется, кто-то опять бухался передо мной на колени и умолял, чтобы я не уходила. Однообразие, как же ты меня достало…              Стон повторился. Припомнив вчерашнюю обиду и справедливо решив, что персонаж за нее еще наказан недостаточно, я встала с пола, отряхнулась и во весь голос рявкнула бодрым и радостным голосом:              — Доброе утро, чувак!              Башка побаливала, во рту будто повесились мыши, короче — надо топать в холодный душ, почистить зубки и сварганить что-нибудь пожрать.              — О-о-ох… — снова ответили мне. — Эрику так плохо… Он умирает…              — Закусывать надо было. Умирает он. Вставай давай, а то так все на свете проумираешь.              Настроение было хорошим. При виде бледно-зеленого Эрика, который со стонами выбрался-таки из кровати, не посмев мне перечить, оно поднялось еще выше. Сама не знаю, почему. Обычно мне не доставляет радости созерцание чужой боли.              — О-ох, что Виктории нужно от Эрика? Можно он просто спокойно полежит…              При виде жалобной моськи в душе шевельнулось что-то, похожее на сочувствие. Но голос в голове напомнил, что все, проделываемое сейчас, делается для его же собственного блага. Потому что без каких-то мер он прострадает в постели весь день с жестким похмельным синдромом.              — Виктории нужно, чтобы Эрик сходил в ванную, почистил зубы и принял холодный душ.              — Виктория хочет смерти Эрика… — пробормотал мужчина, но покорно побрел в сторону ванной.              — Полотенце захвати! — крикнула я вдогонку, вызвав у него еще один полный боли стон. У-у-у, как все серьезно… Похоже, что в отличие от меня, мужик почти никогда не ударялся в серьезный забух. Впрочем, учитывая, что ему не двадцать пять лет, как мне, то есть организм менее здоровый по определению, а также тот факт, что он за своим организмом не особо-то следил — вполне объяснимо, что ему после меньшей дозы бухла на порядок хуже, чем мне.              Из ванной раздались звуки, будто кого-то выворачивает наизнанку. Ну приехали… А вот сам виноват, мог бы и сообразить, что закусить надо, я была не в том состоянии, чтобы о нем заботиться. И пить, кстати, не заставляла — никогда не страдала синдромом «ты меня уважаешь». Быстро покинув комнату, чтобы не смущать мужчину, я наплевала на собственное слегка разбитое состояние и отправилась на кухню. Надо было сообразить какой-нибудь легкий супец и горячий чай.              О, кстати, у меня же в аптечке есть французский антипохмелин! Учитывая, что после вылазки мы порой могли, не заходя домой, поехать к кому-нибудь на хату, дабы запить, еще в Лакхнау таблетки от похмелья заняли свое законное место в моей аптечке. Впрочем, если бы их не было, то запросто подошел растворимый аспирин.              Поняв, что Эрик не просто так долго не идет, я отставила в сторону чайник, после чего поставила на огонь кастрюльку с нашинкованными овощами и мясом. На вкус похлебочка получится наверняка так себе, но нам сейчас важен не вкус, а что-нибудь сожрать, дабы прийти в себя.              Вернувшись в комнату, обнаруживаю Эрика лежащим на кровати и едва слышно постанывающим чуть ли не в такт собственному дыханию.              — Только не говори, что ты впервые в жизни подхватил птичье заболевание.              — Какое заболевание? — мужчина приоткрыл один глаз, но тут же, поморщившись, закрыл его обратно, да еще и рукой загородился, типа от керосинки жесть какой яркий свет.              — Перепил, — я заржала.              — О-о-о, если в вас есть хоть капля милосердия, умоляю — смейтесь где-нибудь подальше. И принесите воды, мне так плохо…              — Чувак, мы вчера сожрали две бутылки коньяка без закусона, естественно тебе плохо. Давай вставай. Таблетку от похмелья хочешь?              — А такие есть? — в этом голосе было столько надежды… Не знаю, я так в четыре года спрашивала, есть ли таблетки, чтобы вылечили меня и мне можно было выходить на солнце. Впоследствии, конечно, такие глупые вопросы и не менее глупые надежды у меня не возникали.              — Есть. Поднимайся давай, — фыркнув, я полезла в рюкзак, доставая заветную пачку. — По крайней мере, еще на двадцать таких экспериментов нам должно хватить.              Мгновенно позеленев, Эрик кинулся в ванную, зажимая рот рукой. Шум воды скрыл все остальные звуки, но похоже, кому-то действительно плохо. Хотя, если он набухался первый раз в жизни, то ахуй организма вполне объясним. Снова покинув комнату, я побежала за чайником, стаканами и чистой водой. Помешала суп, попробовала и убедилась, что овощи еще насмерть сырые, не говоря о курином мясе. Ладно, мы, блять, подождем...              Возвращаюсь в комнату и испытываю острое ощущение дежавю. Разве что теперь он лежит не на спине, а на боку, закрывшись одной рукой от света.              — Ну-ну-ну… Давай, выпей, должно полегчать.              Растворяю одну таблетку в стакане воды и протягиваю Эрику. Пока он пьет, проделываю ту же манипуляцию со своим стаканом. Мне, конечно, не настолько хреново, но голова побаливает и руки трясутся.              Залпом осушив емкость с водой, разливаю по тем же стаканам горячий чай. Бухнув по три ложки сахара каждому, сажусь на край кровати рядом со снова упавшим на подушки мужчиной.              — Все настолько плохо? — поверить в это было сложно, но хрен знает, какая там реакция на алкоголь, особенно если раньше не напивался. Я-то уже привыкла. Может, коньяк паленый? Если так, то он запросто и травануться мог — это я любое бухло выпью и не поморщусь, а этот-то наверняка менее устойчивый… — Ну-ка симптоматику перечисли.              — Голова болит и кружится. Желудок будто наизнанку выворачивает, на свет смотреть больно, пить очень хочется, еще хочется закрыть глаза, лечь и чтобы не трогали, — послушно произнес Эрик, на мгновение вновь явив мне свой самый жалобный взгляд. Мысленно я вздохнула с облегчением, поскольку все перечисленного подходило традиционному Гражданину Перепилкину и не являлось чем-то угрожающим.              — Давай вставай. Чай пей, пока горячий. Имей в виду — будешь просто валяться — все пройдет гораздо позже.              — Я больше никогда пить не буду, — Эрик с очередным стоном поднялся и, протянув трясущиеся руки вперед, принялся их греть о чашку.              — А раньше ты что делал?              — Вик, может быть, тебе невдомек, но есть большая разница между двумя-тремя стопками за ужином ради успокоения нервов и двумя литровыми бутылками без закуски.              — Да ладно, че ты начинаешь. Тебе с этих двух литров грамм семьсот досталось, а воплей, будто в одиночку и прикончил, да еще и при этом не по своей воле, а заливали в тебя.              — Мне было плохо и я хотел отвлечься. Да еще и вы…              — Ну, чувак, так ты выполнил задуманное, — я заржала, вызвав со стороны Эрика сдержанное шипение и полный немого укора взгляд. — Теперь тебе хуево физически и проблема наших межличностных отношений занимает уже не в той мере.              — Не издевайтесь. Эрику и так стыдно, что он в таком состоянии перед вами…              — Стыдно? Чувак, стыдно — это когда ты в шестнадцать лет идешь с однокурсниками на вечеринку, пиздишься там с парой прицепившихся к тебе парней, потом понимаешь, что это все происходит на глазах у чела, который тебе охуеть как нравится весь первый курс, но внимания не обращает, да и после такого финта вряд ли обратит... Напиваешься в зюзю, потом все с той же компанией видите, что к вам идут полицейские проверять документы (а вам по шестнадцать, напоминаю, то есть алкоголь еще запрещен), собрав всю свою гениальность выводишь всю компанию через окно в женском туалете, не попавшись на глаза охране клуба, потом уже, по прибытии домой, вываливаешь все выпитое прямо на костюм начальника дедовой охраны. А добравшись до дома ложишься спать, курва, у деда в каком-то выставочном зале, перед этим выкинув из витрины какой-то там топор. Вот это — стыдно. Хотя один плюс — тот чувак, который мне был очень симпатичен, после этого сказал, что я прикольная, веселая, сообразительная и храбрая и предложил мне встречаться. Но все было стыдно. А ты даже по пьяни не разгромил ничего. Так что брось, — встав со своего места, я направилась в кухню. Надо было проверить суп.              Убедившись, что наскоро сварганенное варево готово и вполне пригодно в пищу, наливаю две полные тарелки и, поставив все это дело на поднос, снова чешу в комнату.              — Эрик не хочет есть, — запротестовал подопытный при виде еды.              — Я в этом не сомневалась. Но надо.              — Если Эрик съест, то Виктория согласится отправиться с ним на прогулку? — внезапно огорошил меня Эрик. Ну, тут и непредсказуемость вопроса и, главное — торгашеский инстинкт, который раньше никак себя не проявлял. То есть, раньше он просто отказывался от еды, а сейчас начинается «я поем, если». Не знаю, прогресс это, или нет, но так как на улицу выйти уже хотелось, то я поспешила согласиться.              В результате мы умяли по тарелке супа, после чего Эрик тяжело вздохнул и спросил у меня:              — Теперь Виктория довольна и я могу поспать?              — Неа. Ты предложил Виктории прогулон, сейчас как раз четыре утра, то есть солнце по-любому еще не встало, а следовательно — самое время выйти и проветриться. Свежий воздух нам обоим пойдет на пользу.              — Лучше сразу пристрелите.              — Давай-давай, подрывайся, переодевайся, натягивай плащик, шапочку и шарфик не забудь, — издевательски принялась напевать я, склоняясь над Эриком и принимаясь тянуть его за руку наверх, чтобы принял, для начала, хотя бы сидячее положение. — А то мы тут замаринуемся в аромате вчерашнего перегара.              — Вы бессердечная, жестокая…              — Я знаю, что та еще сука. Давай, не кисни, пошли на улочку.              Уламывать Эрика пришлось еще минут пятнадцать, но в итоге я своего добилась. Видимо, просто ради того, чтобы я заткнулась, он вскоре вывел меня из подземного дома и, проведя по берегу озера, повел по череде извилистых коридоров. Несмотря на то, что у меня был сопровождающий, дорогу я запоминала чисто на всякий случай, делая одной мне понятные отметки в блокноте. Карандашом. На хинди, но латинскими буквами. Чтобы ни одна сука не догадалась, даже если вдруг у кого-то этот блокнот окажется. Паранойя мое все!              Потянуло сквознячком и пару минут спустя мы оказались на широкой мощеной улочке. Возможно, именно на ней мне довелось побывать в мой прошлый кратковременный визит на улицу. Правда, тогда мне было не до разглядывания достопримечательностей — я охуевала от увиденного, потом додумывалась о том, что идея путешествий во времени имеет под собой реальную основу для существования, потом на трясущихся ногах бежала обратно в катакомбы в надежде, что выход будет там же, где и вход. И, собственно, тогда я крепко навернулась, а поскольку каска где-то потерялась — оказалась я с отбитыми мозгами в доме у Эрика.              И если бы мозги не были отбиты, честно — хрен знает, что бы я натворила с перепугу. Потому что в отличие от наших цветочков-мечтатетей отлично понимала — век эдак восемнадцатый-девятнадцатый даже при условии, что мы находимся в относительно цивилизованной Европе — отнюдь не самое подходящее место для каникул. Особенно если ты девушка. Особенно если одна.              — Все в порядке? — чуть хриплым шепотом спросил у меня Эрик.              — Чувак, я загремела на полтора столетия назад. Сейчас любуюсь на полное отсутствие асфальта, отсутствие нормального уличного освещения и прочие ваши местные «ништячки». И ты серьезно спрашиваешь, нормально ли все со мной? Сам бы как реагировал в такой ситуации?              — О, Эрик был бы рад. Он бы в полной мере удовлетворил свой исследовательский интерес, знаете ли. Конечно, это опасно — оказаться в другом мире без денег, документов и логичного обоснования истории своего появления, но даже это было бы для него ничтожной проблемой, которую с легкостью бы перевесило… Простите, я увлекся.              — Да уж, увлекся. Трабла в том, что я — не ты. У меня в родном мире — семья, друзья, приставка и медицинская страховка. Молчу уже про всякие мелочи, принесенные техническим прогрессом, вроде электрического освещения, интернета и куче круглосуточных заведений разной направленности. А тут вон… Ночами хоть подыхай с тоски, — не сдержавшись, я подняла с земли увесистый камушек и швырнула его об стену одного из домов.              — У Эрика нет семьи и друзей. Только вы, — последнее предложение он произнес едва слышно, а потом, крепко взяв меня за руку, ускорил шаг, одновременно начиная так же быстро говорить. — Виктория, вчера, когда мы… Вы, наверное не помните, но вы сказали, что если останетесь в моем мире, то вы… — он так и не набрался смелости произнести слово «умрете». Но я припомнила, о чем шел разговор и постаралась в меру сил и имеющихся знаний объяснить, что именно я имела в виду.              Если честно, обычно у меня подобное получалось плохо. Люди, выспрашивающие о моем диагнозе, порой очень сильно удивлялись тому факту, что я мало что могу рассказать и объяснить. Почему-то принято считать, что индивидуумы с редкими заболеваниями о своей физиологии и особенностях знают больше, чем некоторые врачи. Дескать, будешь изучать всю подвернувшуюся информацию вплоть до клеточного строения каких-то там своих желез, корок и так далее. А вот хрен вам, что называется! Может, я какой-то выродок, а может — это вообще миф, но какими-то углубленными исследованиями в этой области я никогда не интересовалась. И дело не в том, что мне якобы насрать на свою жизнь. Просто мне достаточно знать, что надо делать, чтобы не сдохнуть (даю подсказку — не выходить днем на улицу, а если приспичило — то чуть ли не в парандже), а все остальное мягко говоря, мало ебало. В конце концов, все когда-нибудь подохнем. Поэтому для объяснений Эрику пришлось выскребать из памяти все скудные знания, оставшиеся со времен школьной программы.              — Ну, значит, тема такая — у нас в организме есть всякие вещества.              — Это я уже знаю, — мужчина нахмурился и крепче стиснул мою руку. Ай, блять, ну я не неженка, конечно, но даже мне такой хваткой синяк поставить можно.              — Не перебивай, а то я с мысли собьюсь! Научную степень по фармакологии, биологии и прочей хрени мне пока что не дали, поэтому объясняю, как умею…              — Простите… — Эрик сник и виновато посмотрел на меня. Так, кажется, мы все принимаем слишком близко к сердцу.              — Прощаю. Но клешню бы разжал — больно же.              — О, простите Эрика, он не…              — Все-все-все, не надо мне тут китайские церемонии разводить. Просто сказал «извини» и выполнил просьбу — этого вполне хватит. Так вот, возращаюсь к теме. Есть такая штука — витамин Д. Ну, короче, он синтезируется у людей под воздействием солнечного света. Можно, правда, с пищей получать, но это в основном у северных народов популярно, которые живут чуть ли не за полярным кругом. Вот у них полно всякой жратвы, этот витамин Д содержащей, мать-природа позаботилась. А остальным так не подфартило и всякий офисный планктон, забывающий выйти на солнышко хотя бы на пару часов в день, сталкивается с кучей проблем. Значит, сам считай… Кальций перестает усваиваться. Ну, это такое вещество, из которого у нас кости всякие состоят. Короче, шанс сломать руку у авитаминозника априори выше, чем у здорового человека, в котором все эти вещества в норме. В общем, это самая большая проблема, связанная именно с косяками из-за солнечного света. В моем мире все просто — закинулся колесами и гуляй, не переживая ни о чем. Правда, мне медики грозились охуенной депрессией и кучей траблов из-за того, что человеческий организм типа по солнечным часам живет, но похоже, моя психика решила послать науку нахуй, поскольку я ни с чем таким не сталкивалась. И раньше нытья всякого не было, и, тем более, в колледже и дальше, когда жизнь из-за деда шоколадной стала.              — Так значит, вы все-таки сможете выжить здесь, в моем мире? О, я очень хочу, чтобы вы нашли дорогу домой и сам бы с удовольствием составил вам компанию, но что, если…              — Ага, а вот тут вторая часть марлезонского балета. Помнишь, я упоминала, что мы лечимся прививками? Ну, короче, тебе в кровь вводят вирус какого-нибудь заболевания, но полудохлый, а то и вовсе дохлый. Организм вырабатывает антитела, ну, такие специальные клетки, которые мочат этот вирус. В итоге получается, что организм как бы надрессированный и когда в следующий раз в него попадает здоровый вирус — с ним довольно быстро разделываются. От каких-то болезней вакцины помогают полностью. От каких-то защищают частично. Ну, то есть, даже если заболеешь, то в легкой форме, то есть не дойдет дело до полудохлого состояния и охуенных осложнений. От некоторых вирусов вакцины бессмысленны в принципе. Ну, вот берем всякие респираторные инфекции, тот же ОРВИ. Он мало того, что мутирует, зараза, чуть ли не на глазах, так еще и не является опасным. Ну, то есть, провалялся недельку в постельке, попил таблеточки от горла, носик прочистил — и гуляй дальше.              — И, я так понимаю, что у вас прививки эти все сделаны, то есть заболеть серьезно вы не можете? — в голосе Эрика была слышна прямо-таки неземная радость.              — Угу. Сделаны, блять. Причем перед Лакхнау, учитывая санитарную обстановку в Индии, нас обширяли всем, чем только можно было. Но вот, например, прививки от оспы у меня нет. Потому что оспы на нашей планете уже не существует, трямс-та-дамс! Ну, может и есть штаммики в лабораториях каких-нибудь, но нам об этом не скажут. Это первое, что мне на ум приходит. Но, наверное, еще дохера тех болячек, которые тут даже не диагностируются. И фиг знает, насколько сильно организмы изменились за полтора столетия, так что как я отрегирую на любую местную заразу — представить сложно. Поэтому мне, блять, надо домой. Но каких-то трезвых идей о том, как именно мне туда попасть, в башке нет. Верней, парочка есть, но одна из них точно тебе не понравится.              — Это почему же?              — Ну, первая идея заключается в том, что надо записать все те переменные, которые были в наличие при моем попадалове сюда, проанализировать эти обстоятельства и создать очень похожие, а вдруг да сработает перенос обратно. Вторая идея заключается в том, что я не могу быть единственным «залетным» персонажем, то есть должны быть и другие, а значит — надо поискать их и, опять же, выяснить обстоятельства перемещения, выделить общие закономерности и попробовать воссоздать те же обстоятельства. Третья идея заключается в том, чтобы подергать Кристину на предмет информации. Жопой чую, что неспроста эта «двойниковая» хрень.              — Двойниковая… кхм… — начал было Эрик. И тут я вспомнила, что нихрена ему не рассказала о своих догадках.              — Ты, здесь, Рудик — у нас. Кристина, здесь, я — у нас. И ты и Рудик дарите нам практически одинаковые кольца, правда, при разных обстоятельствах, да и чувства к нам испытываете абсолютно разные, но все же факт остается фактом — у нас дохуя совпадений и я не верю в то, что они случайны. Ну не бывает в жизни случайностей, понимаешь? Не бывает! Да еще и тут я появилась через месячишко после того, как Кристина свалила, то есть немного раньше — и мы могли бы с ней столкнуться. Что, если это мое перемещение как-то связано с ней?              — Знаете, я сейчас даже не уверен, что хочу ее увидеть. Понимаю, что ей это радости не доставит, да и мне не хотелось бы вспоминать о том, что происходило тогда, — Эрик тяжело вздохнул.              — Присядем? — я кивнула в сторону ближайшей лавочки. Кстати, сама не заметила, как освещенная улица сменилась довольно мрачным сквериком.              Эрик не ответил на вопрос, но на лавочку плюхнулся первым. А в момент, когда я села рядом, качнулся влево, заваливаясь головой ко мне на колени. Ухмыльнувшись, осторожно глажу мужчину по голове.              — Знаете, а я даже не заметил, когда она перестала болеть, — наверное, в этот момент он довольно жмурится, как большой кот. Эта реплика вызывает у меня тихий смешок.              — Я же тебе говорила, надо сразу было меня слушаться, а не пререкаться. Уж в чем-чем, а в пьянках я разбираюсь. И на личном опыте знаю, как собрать организм по кускам после очередного загула.              — Скажите, а зачем вы это делаете? Алкоголь губителен для организма, молчу уже про то, что удовольствие от его употребления весьма сомнительно…              — Слушай, знаешь, что еще губительно? Жить в подвалах, мотаясь к дому по коридорам со сквозняками и ловушками, спать в гробу без одеяла, находясь при этом в самой холодной комнате дома и так увлекаться творческим процессом, что постоянно забывать жрать. И ты с такими заебами сейчас пытаешься читать мне нотацию о губительности моих заебов? Самому нелогичным не кажется?              — Что-то в этом действительно есть… Простите. Впрочем… Вы не думали о том, что все те люди, которые ругали вас за ваши… увлечения, на самом деле хотели о вас позаботиться?              — Нет, не думала. Потому что это было не так. Тебе покажется странным то, что я скажу, но на самом деле есть две больших разницы между заботой и потаканием своим заебам. Когда ты видишь, что человеку хреново, ему происходящее не нравится и он всячески пытается из него выкарабкаться, но ничего не получается и ты со своей стороны начинаешь что-то делать, дабы ему помочь — это забота. Если же человеку так жить вполне нравится, а после твоих попыток «позаботиться» он чувствует себя хуже из-за того, что его сломали, или из-за того, что у него получилось отстоять свою правоту, пусть и ценой кучи нервных клеток… Вот это вот нифига не забота и таких «заботящихся» надо гнать от себя поганой метлой.              — Не надо, — до моих ушей долетел судорожный вздох. — Пусть хотя бы так заботятся. По крайней мере, так будет ощущение, что ты хоть кому-то нужен.              — В качестве половой тряпки? По-моему, у тебя и так с этим недостатка нет с местным менталитетом.              — И с моей внешностью, да? Вы ведь это хотели сказать, да?              — Нет, не хотела. Знаешь, в моем времени, в общем-то, уже сходит на нет тактика обвинения жертвы. То есть, если человека ограбили в темном переулке, то прежде всего не он такой-разэдакий идиот, который додумался идти этим проулком, а преступники уроды и полицаям по шапке за то, что у них на участке всякое дерьмо творится и они это допускают. Типа, раз есть преступления, значит — проведенных профилактических мер недостаточно. А там можно администрации района втык дать за то, что нет камер и нормального освещения на таком проблемном участке. Если человека травят из-за лишнего веса, неприятных деталей внешности и других вещей, в которых он не виноват, то это не он такой-разэдакий посмел уродиться таким, а травящих живо в кутузку, штраф им километровый и судебное разбирательство о взыскании морального ущерба пострадавшему.              — И все-таки вы упоминаете о НЕПРИЯТНЫХ деталях внешности. Значит, оценка моему виду все равно… Неприятная, верно?              Так, голос чутка изменился. Похоже, мы опять ловим сдвиг по фазе и сейчас устроим концерт.              — Ну и зачем тогда было все это представление с высказываниями о том, что вам не кажется отвратительной моя внешность, зачем? О, вы, наверное, вдохновились примером Кристины и решили, что я ни о чем не догадаюсь. За что, Виктория, за что?! Неужели я мало настрадался от вашей дьявольской породы, неужели вы решили, что мало дать мне умереть, нужно продлить эту пытку. Ответьте же, почему вы молчите все время, как истукан?!              Кулак Эрика ударил в спинку скамейки в полуметре от меня. Раздался хриплый вдох и я уже приготовилась привычно ловить падающее в полубессознанке тело, когда неожиданно в нашу почти семейную идиллию вмешался посторонний.              Каюсь, все внимание было сосредоточено на Эрике, верней — на слежке за его руками чисто на всякий случай. Не сказать, чтобы я верила в то, что он даже в невменозе кинется драться, но на этот случай готова была его обездвижить или, при необходимости, вырубить.              В момент, когда Эрик рухнул на колени, опираясь руками на лавочку, совсем рядом с нами сверкнула сталь.              — Месье, вам стоит радоваться, что я не опускаюсь до кровопролития при женщинах. Но если мы встретимся в следующий раз — пощады не ждите. Мадемуазель, позвольте вашу руку. Думаю, что будет лучше проводить вас до дома прежде, чем вы встретите еще одного столь же мерзкого субъекта.              Каюсь — приятный бархатистый голос молодого человека, да и все эти слова и выражения, произносимые им, немного выбили меня из колеи. Все-таки, аутентичная речь со всякими супервежливыми оборотами была все еще в диковинку. Да и не вызвал негативной реакции тот факт, что незнакомец, хоть и обнажил оружие, но явно не торопился его применять.              К тому же, разум уже высказался на тему, что со стороны предшествующие пару минут выглядели явно не очень: хрупкая девочка на лавочке, а над ней нависает мужик и орет во весь голос, да еще и скамейку руками молотит. Ох, Эрик, Эрик, с твоим характером ты даже тут на свою жопу приключения нашел. И на мою тоже. Кашлянув, дабы привлечь к себе внимание, я вспоминаю все вежливые словесные обороты, дабы разрулить конфликт без перехода на кулачный уровень. По крайней мере, мне это казалось более чем возможным. Но эта реальность явно оказалась куда менее предсказуемой, чем я рассчитывала…