Призрак, диггер, катакомбы...

                    — Этого не может быть, — тихо произнесла девушка, глядя на него.              Он невольно засмотрелся на нее. Верней — на выражение ее лица, на мимику, на прямую фокусировку взгляда. Она не бегала глазами по лицу, пытаясь не смотреть на его уродство. Не пыталась подавить брезгливую гримасу. Как будто ей было все равно. Как будто тогда она сказала ему правду. Неужели это действительно так? Неужели так бывает?              — Это… Боюсь, что это действительно так. В отличие от вас, я помню себя и знаю, в каком году живу. Если только это не глупый розыгрыш, а я подозреваю, что это действительно какой-то розыгрыш, о котором вы сами не помните, то вы попали в прошлое. В пользу этой гипотезы говорят ваша странная одежда, непонятная порой речь, а так же не менее непонятное поведение.              — А чего не так с моим поведением? — нахмурилась девушка.              Эрик вздохнул.              — Забудьте. Просто… Вы ведете себя совсем не так, как другие женщины. Женщины не должны себя вести так, как вы. И ваша татуировка… Ни одна уважающая себя женщина не будет рисовать на своем теле такое.              Девушка скептически приподняла одну бровь и со странной усмешкой принялась смотреть на Эрика.              — Чувак, прежде чем ты начнешь высказывать свое мнение о моей ненормальности, давай я тебе расскажу, что будет дальше. Я сообщу, что одеваюсь я так для себя, татуировку на руке сделала для себя, что мне на твое отнюдь не чрезвычайно ценное мнение насрать и что еще раз ты поднимешь тему моей ненормальности и неприемлемости с твоей точки зрения — я посоветую тебе взять твое мнение, скатать его трубочкой и засунуть его себе глубоко в жопу. А потом я просто уйду, потому что общаться с человеком, который поливает меня помоями из-за моего внешнего вида, поведения и так далее, я не намерена. Тут все просто: если не нравлюсь — свободен.              — Нравитесь! — он неосознанно подался вперед, хватая девушку за запястье. Опустил глаза вниз и тут же резко одернул руку, когда понял, что сделал что-то не очень приличное. Все-таки, хватать ее за руку учитывая, какую реакцию его руки обычно вызывают…              — Вот и славненько, — казалось, Виктория не заметила ни в его словах, ни в жестах никакого подтекста. После чего улыбнулась, на мгновение зажмурившись. — Тогда пойду завтрак вытворять.              — Творить, — машинально поправил ее Эрик. Русский язык явно был ее родным, но она почему-то допускала в словах странные ошибки, комбинировала их совсем иначе, чем следовало и, вдобавок — вводила в речь кучу новых выражений, смысл которых он мог понять лишь приблизительно.              — Это ты творишь, а я обычно вытворяю, — улыбнувшись, девчонка поднялась было с кровати.              — А я…              — А ты лежи. Валяйся, отдыхай. Серьезно, чувак — тебе надо нормально отсыпаться и выздоравливать, а не круги по всей хате нарезать, — девчонка снова махнула ему рукой и выскочила из комнаты. По коридору разнесся топот ног, заставивший Эрика улыбнуться. Очень уж шумным был этот экземпляр.              Лежать в постели не было желания и, как ни странно, сил. Больше всего хотелось оказаться в своей комнате с органом. Впрочем, он ведь не пленник Виктории, верно? Скорей уж она у него под замком, правда — пока что об этом не догадывается. Как-то странно, что она до сих пор не попыталась от него сбежать, не просилась на улицу, не пыталась выяснить, где они находятся.              Впрочем, учитывая, что до этого момента она даже имени своего не помнила — зачем ей было бы куда-то выходить?              Голова немного кружилась, а во рту все еще витал металлический привкус после вчерашнего. Но это не помешало Эрику с упорством начать свой путь к любимому инструменту.              В момент, когда он наконец-то приземлился на банкетку рядом с органом, тяжело дыша и закрыв глаза, чтобы немного унять головокружение, часы в гостиной пробили десять. Утра? Вечера? Это было непонятно, да и неважно здесь, под землей.              Привычно пробежавшись пальцами по клавишам, он принялся наигрывать один из привычных классических мотивчиков. Само собой, раньше он бы начал играть что-то другое, но сейчас в его доме была Виктория… Кристина была такой возвышенной, такой музыкальной, но даже она называла его музыку ужасной.              Воспоминания о разговоре на крыше снова завертелись перед глазами. Снова в ушах зазвучал голос Кристины, которая рассказывала мальчишке о его творении с таким ужасом, будто…              — А, чувак, вот ты где потерялся. Я там… — за спиной раздался голос Виктории. Взгляд Эрика упал на открытую партитуру, которая все еще лежала на краю и могла попасться на глаза девушке. Выслушивать о том, что его музыка ужасна, он не был готов.              Координация снова подвела и вместо того, чтобы закрыть папку с Дон-Жуаном, он неожиданно для себя сшиб ее на пол. Прямо под ноги подошедшей ближе Виктории.              — Супец овощной зафигарила, — на автомате произнесла девушка, поднимая его работу и принимаясь собирать рассыпавшиеся по полу листки.              — Не нужно, не трогайте, Эрик сам…              Голова закружилась сильней и он почувствовал, что не сможет сдвинуться с места. Не может помешать ей собрать листки и увидеть, что на них написано. Крепко вцепившись руками в края скамейки, он опускает голову еще ниже. Почему-то по спине течет холодный пот.              — Да ладно, все равно все уже собрала. Так, по страничкам сам разложишь потом, а то у тебя тут нихрена не пронумеровано, а нот я не знаю. Кстати, можешь меня поздравить — кажется, у меня кое-что в башке всплыло, пока ты тут играл.              — И… Что же именно? О, и я надеюсь, что не помешал и что вам понравилась музыка.              — Эм… Ну, чувак, я не хочу тебя обидеть, играешь ты действительно хорошо, насколько я могу судить, но вот наши с тобой музыкальные вкусы чуть-чуть не совпадают. Я бы даже сказала, диаметрально не совпадают. А вспомнила я почти все, но в особенности — тот момент, как меня пытались заставить на музинструментах играть.              — О, так вы играете? — заинтересованно произнес Эрик. Надо было поддерживать разговор, но он не знал даже, что сейчас делать и как себя вести.              — Ага. На нервах. Потому что скрипку я выкинула в окно, кларнет отправился следом за ней, а с роялем фазер экспериментировать не решился, так как он тяжелый, еще убило бы кого-нибудь случайно. Ты только не обижайся, окей? Ну, из-за того, что мне вот эта твоя музыка как-то не очень по шерсти. Играешь-то ты хорошо, просто я не люблю вот эту всю заунывную классику.              — И оперу не любите?              — Оперу? Пф… А чего ее любить? Полтора часа толпа народу прыгает по сцене, пытаясь выдавить из себя улыбки и слезы в нужный момент, при этом ты, сидя в зале, откровенно понимаешь, что вот это все фальшивое и наигранное. Я уже молчу про то, что классические сюжеты вида «ах, у одного член длинней, а у другого — толще, выбрать не могу, пойду и утоплюсь» мне еще во время школьного курса литературы обрыдли.              Мужчина поперхнулся воздухом и закашлялся, уже не пытаясь проанализировать свои собственные эмоции. Слишком они были противоречивыми. И слишком странные ощущения вызывало общение с Викторией. Если с Кристиной еще можно было предугадывать ход беседы, то в случае с девочкой из будущего все было совсем непредсказуемо. И это пугало.              Завтрак проходит в полной тишине. Эрику не лезет кусок в горло, но он через силу заставляет себя есть, чтобы не обижать Викторию.              — Вы сказали, что вспомнили все… — совсем тихо начинает он за чаем.              — А, ну да, точно. Я же не рассказала. Короче, если вкратце, звать меня Виктория Ламберт. Мама у меня русская, а отец, который «не вынул вовремя конец», из Франции. Познакомился с ней во время деловой поездки, заделал ребенка, ну и не знал о моем существовании до моего четырнадцатилетия. Ну, когда исполнилось пять лет, мать оставила меня своей сестре, а потом усвистела в дальние ебеня, даже адреса не оставив. Я прожила с теткой три года, при этом всерьез считала ее своей матерью, ну а потом она умерла. Я оказалась в детдоме, потому что остальные родственники только присюсюкивать были горазды. Там меня быстро испортили, научили материться, огрызаться и сбегать на свободу. Короче, пока на улице было тепло, мы шарахались по всему городу, лазали в катакомбы, пели на вокзале, там же ночевали и съебывали от ментов. Иногда нас ловили и возвращали в детдом, но чаще мы сами возвращались, когда зима наступала, так как жопам на улице спать становилось холодно. А потом, аж целых шесть лет спустя, совершенно случайно обнаружили моего отца. Зачем он меня забрал в Париж, я, честно говоря, не знаю. Поначалу нам, сам понимаешь, объясняться было невозможно, так как переводчик, зараза такая, с моей стороны ничего ему не переводил. А когда ты посылаешь окружающих нахуй, а они тебя, суки, не понимают — это дохера обидно. Так что я взялась зубрить французский, уделяя особое внимание ненормативной лексике. В общем, с папашей объяснилась только через три месяца, в ходе чего объяснила глубину его заблуждений и потребовала не пытаться делать из меня пай-девочку, а положить, где взял. Ну, он требованиям не внял, в результате чего я нехило погромила особняк. Ну, посуду побила, скрипку с кларнетом в окно выхуйнула, потом еще так, по мелочи: кучу шмотья изрезала, пожар чуть не устроила… Развлекалась, как могла, короче. Но правда в детдом и обратно в Россию меня так и не вернули. Вместо этого меня познакомили с дедом, — девушка странно ухмыльнулась и вытянула ноги под столом. Босая нога прикоснулась к голени Эрика. От этого жеста кровь прилила в голове. — Упс, извини, чувак. Привычка дурацкая…              — Н-ничего страшного, — кажется, он начал заикаться. А Виктория, явно не заметив, какое впечатление на него произвел ее жест, принялась говорить дальше.              — Ну, короче, само собой как-то выяснилось, что затевалось все это ради деда. Типа, основные бабки у него, наследников возможных целая тьма. Сам по себе персонаж, как говорили, паскудный — всех наследничков потенциальных выкидывает за шкиряк, никто ему не нравится. Ну, фазер решил все шансы использовать, типа, авось меня он своей наследницей сделает, типа, тогда и ему будет нихуево. Вот только ничего не вышло у него. Сам понимаешь — я как папочку просклоняла по всем сослагательным наклонениям, так и по дедушке прошлась, не пожалела пердуна старого. А он ничего такой, вменяемый оказался. Ну, то есть, мы два часа друг друга крыли матом, потом разбили три каких-то сервиза… Потом до него дошла суть моих претензий и он дополнительно фазеру башку намылил. Впрочем, мне на тот момент было уже похуй, так как я переехала к деду. Сказал, что типа, понравилась ему, в первый раз честных таких видит. Ну и удивился, когда я во время предыдущего спора посоветовала ему его деньги свернуть в трубочку и засунуть в жопу, раньше ему такого конструктива никто в предложку не вносил. Ну, потом дедушка к вящему ужасу родни нашел себе бабушку лет на пять меня старше и всем кокретно так заявил, что бабла не обломится никому: то ли фонду какому все завещал, то ли еще куда определил, чтобы деньги достались тем, кому они нужны. Родня, конечно, говном бурлила не один год, ну да меня это не касалось. Понимаешь, дед он клевый в каком плане… В колледж он меня пристроил после школы. Училась я, как ни удивительно, хорошо, по крайней мере, с математикой, географией и химией проблем не было никогда. Языки, физика, биология — это чутка похуже, но тоже нормик. Швах с рисовашками, потому что без цензуры мои «шыдевры» на публику пускать опасно, со всякой херней типа религиеведения, политологии, философии и так далее, которая только болтовней время уроков забивает… Но, в общем, я когда аттестат получила, даже как-то не врубалась, куда валить. Дед посоветовал заняться тем, чем нравится. А нравилось мне шароебаться по заброшкам, катакомбам всяким. Вот, в геологическом я этим и занялась. Не совсем этим поначалу, конечно — сначала были всякие приличные пещеры, контрольные по свойствам минералам и прочая херня, а потом я с Ральфом познакомилась. Мы тогда волонтерили в колледже, попали на одно ЧП, когда здание обрушилось. Ну и кто-то сверху бардак разбирал, а кто-то через подземные коммуникации решил пролезть, мол, вдруг проще будет. Я была со вторыми. Ну а потом, когда уже разобрались с ситуацией, мне Ральф предложил к ним пойти. Собственно, так я в диггер-группе и оказалась. Верней, это я так называю, диггерами, на самом деле мы какие-то там эксперты-исследователи или что-то такое, но лениво было запоминать. Суть такая, короче: когда надо строить здания в несколько десятков этажей, наличие под землей пустот, заброшенных коммуникаций и прочей хрени может негативно сказаться на будущей постройке. Вот и нанимают, кто подобросовестней, народ вроде нас, чтобы слазали, проверили, посмотрели, что к чему. В общем, мы в очередной раз полезли под землю, а потом я упала вниз во время перехода над подземной рекой, а страховочная веревка возьми и оборвись. Вот такой вот пиздец в итоге.              — Диггеры… Физика?! Вы же девушка… — изумленно произнес Эрик. Судя по тому, как полыхнули глаза Виктории злым огнем, он сказал явно что-то не то.              — И что? — словно деревянным голосом произнесла она.              — Но женщины… Вам не место на такой работе и, тем более, в изучении точных наук, — безапеляционно заявил он.              — Это почему же, пупсик? Давай, аргументируй, — девушка посмотрела на него, как удав на добычу, после чего сложила руки перед собой на столе и положила на них голову набок, улыбаясь во все тридцать два.              — Потому что девушки никогда не учились в колледжах и университетах.              — Верно. Потому что даже в моем времени существует большое количество уродов, которые считают, что отросток между ног возводит их в ранг высших существ. И именно они на протяжении веков запрещали женщинам получать образование, распоряжаться своим имуществом, выбирать род деятельности и профессию. Молчу уже про то, что представители твоего пола считают, что у женщины нет и не может быть никаких желаний, целей и стремлений, кроме как пристроиться к какому-нибудь из таких вот «отросточных». А ты у нас что, Эрик, из таких, да? Странно, я думала, что человек, который явно натерпелся от общественных стереотипов, должен был за годы жизни осознать их ошибочность.              — Но…              — Открою тебе большой секрет. Но только тс-с-с… Девочки очень даже могут в физику. И в химию. И в геометрию. А вот некоторые мальчики настолько не дружат с физикой, что из своего гребаного отростка в унитаз не попадут, обоссав всю уборную так, что туда заходить противно. Да еще и не уберут за собой, физики великие. Кстати, Эрик, милый мой… Возможно, ты по ошибке используешь именно свой половой член, когда пишешь записки. Но ты попробуй взять ручку в руки. Ручаюсь, что даже твой корявый почерк хромой, неграмотной и пьяной курицы станет значительно лучше и…              Сам не зная, почему, он начал смеяться еще на середине этой ложно-проникновенной тирады. Виктория, не договорив, прыснула сама. После чего, вытерев слезы смеха, произнесла.              — Нет, чувак, ну тебе-то в девятнадцатом веке это еще хоть как-то простительно. Но когда мне такие предъявы современники выдвигают — посылаются нахуй. Если серьезно, то… Ну вот объясни мне, объясни, сделай милость, только логично и обоснованно, почему я не могу разбираться в физике? Я не говорю про сложные вещи вроде устройства атомного реактора, где надо быть специалистом-ядерщиком с десятью годами обучения, ну вот тот же закон Ньютона, что, я не могу выучить по-твоему? Или запомнить основные простые формулы и подставить в них нужные значения при вычислении? И что, если мужик, то должен подохнуть с голоду рядом с набитым холодильником? А как тогда ты сам один живешь?              — Виктория… — тихо прошептал он.              — Чего? — девушка улыбнулась и протянула руку через стол, проводя по его предплечью.              — Вы ведь… Я лишь хочу сказать, что теперь, когда вы все помните и больше…              Тугой ком, вставший в горле, помешал договорить. Снова прошиб озноб.              — Ну что ты, что ты… Эрик, я ведь сказала, что не брошу тебя.              — Не бросите… — эхом прошептал он.              «Потому что я не позволю вам меня бросить. Я больше не хочу оставаться в одиночестве. И лучше бы вам и дальше быть такой же доброй к Эрику».              — Не брошу. Но есть две проблемы. Первая — я где-то там в тоннелях посеяла свою сумку со снарягой. В смысле, я ее спрятала. Там было какое-то подземное озеро и валун такой черный… Блин, если найдут — будет палево. Я уже молчу про то, что вся снаряга была куплена за нехилое бабло и мне тупо жалко ее бросать. Я так понимаю, что ты живешь в подземелье постоянно, так может, знаешь, где это?              — Эрик принесет.              — Не сейчас только. На ногах не держишься толком. Ну и есть еще одна тема… У меня жесткая аллергия на солнечный свет. Степень жесткости определяется как «выставишь на пятнадцать минут на солнышко — откачать не сумеешь». Так что мне нужна какая-нибудь работа, чтобы и деньги были, и не надо было поверху шарахаться. Есть идеи? У себя-то я дополнительно копирайтингом и переводами по компу занималась, но у вас тут до такого научно-технического прогресса еще очень далеко, так что…              — Нет… — еще тише отозвался он.              — Что?              — У меня достаточно денег, чтобы приобрести вам все, что пожелаете, — зло произнес он. Практически прохрипел. — А работа, какая бы она ни была, подразумевает, что вы будете оставлять меня одного.              Во взгляде Виктории мелькнула жалость. Эрик крепче стиснул зубы и опустил голову вниз. Он уже знал, какой будет реакция. Зато беспроигрышно. Можно надавить и получить желаемое. Точно так, как в свое время он оставил в этом доме Кристину, точно так же он сейчас оставляет и Викторию. Плевать. Все равно. Лишь бы не одному. Пусть жалеет. В конце концов, не самое плохое чувство, верно?              «Лучшее, на что может рассчитывать живой труп», — услужливо отозвался голос в голове.              — Ну, может, не прямо сейчас, а потом, когда ты оклемаешься. Просто как-то стремно в содержанках быть…              От последней фразы Эрика едва не подбросило вверх вместе со стулом. Ком в горле рассосался сам собой, а место страха и отчаяния заняла злость.              — Да как вы могли такое подумать… По вашему, я… Да за кого вы меня принимаете?! Мне бы в жизни не пришла в голову подобная мерзость, это же… Знаете, может быть, я и выживший из ума подземный урод, но мне в жизни не пришло бы в голову требовать у человека, находящегося в безвыходном положении, собственным телом расплачиваться за кров и еду!              — Но я… — начала было Виктория. Эрик уже не слушал. Вскочив на ноги, он вылетел из кухни, хлопнув дверью так, что со стены облетела штукатурка.              Вихрем пролетев по коридору, Призрак закрыл за собой дверь комнаты с органом, после чего привалился к стене, тяжело дыша. Как ни странно, но клокочущая ярость в груди слова заставила открыться второе дыхание: он больше не чувствовал себя таким слабым, больным и разбитым, как все эти дни. Но и с Викторией пока что объясняться не хотелось. Вроде бы, не похоже, чтобы девочка была слишком пугливой, да и не сделал он ей ничего плохого. Но все же… Не сейчас. Тем более, что у него в планах было несколько довольно важных дел, которые нужно было решить. Из дома получилось выскользнуть незамеченным.