***
— Ради чего мы живем, Сириус? — я поежилась от холода и обняла себя руками, глядя как Поттер защищает Лили от снежных снарядов Римуса и Питера. А Алиса с Фрэнком уже давно не участвуют в снежной битве, стоят в стороне и целуются. Вечно влюбленные парочки. Даже после женитьбы, рождения детей, они все равно оставались такими же молодыми и любящими. Даже еще больше. В них открылось что-то новое. Неизвестное, теплое и светлое. Что всегда освещало дом моих родителей, что теперь навечно поселилось в доме Лили и Джеймса Поттеров. Я вспомнила, как давным давно, наверное, лет сто назад, мы с папой играли также в снежки. Но тогда все было намного легче. Тогда было другое Рождество и другая жизнь. И я была другой. Сириус накинул на мои плечи свою куртку. А затем с легкой ухмылкой посмотрел на друзей. — Не знаю. Наверное, ради того чтобы жить? — Звучит так себе. Никто не в праве заставлять нас делать, что-то против воли. Должна быть причина. — А какая причина есть у маглов? — я улыбнулась. — Они живут ради любви. Любви, семьи и дружбы. И хоть половина маглов не знают всего этого, они хотят верить, что так оно и есть. — я посмотрела на Сириуса. Его лицо освещали звезды, а глаза, как никогда, были изумительного синего оттенка. Он взял меня за руку и преподнес ее к губам. И легко прикоснулся к ней ими. — Что ж, может я и не знаю, что такое семья. Оно мне и не нужно. Ведь я живу только ради любви и дружбы, ради тебя, Марлин. — Сириус улыбнулся и сорвал с меня шапку. Безмятежность ушла, я ойкнула. Затем парень взял меня на руки и понес к друзьям. Я громко хохотала. На нас набросились ребята и начали закидывать снежками. Сначала мы пытались отбиваться, но потом просто свалились в сугроб и громко рассмеялись, глядя на звездное небо. Где-то в далеке все еще были слышны веселые голоса друзей. Мои волосы были мокрыми, как и одежда, но я чувствовала тепло его дыхания и лишь это не давало мне замерзнуть. — Марлин? — Что? — Я люблю тебя, Нимфа. — А я тебя, мальчик-звезда. Мы снова рассмеялись. Я слышала смех Блэка и понимала, что впереди нас ждут счастливые годы, которые мы проведем вместе. Нужно лишь закончить войну и разобраться с его родственниками. Но все это сущие пустяки, когда мы вместе. — МакКиннон! — серьезно произнес Сириус. — Что? — Марлин, одень быстро шапку, а то заболеешь! Я закатила глаза, чувствуя как рука Сириуса натягивает шапку на мой лоб, закрывая лицо.***
Когда уходит человек, По крохам собирает память Черты лица, морщинок век, Волос седеющую наледь, И там он жив, приходит в снах, Смеется, плачет вместе с вами, И даже ветер в небесах Явь наполняет голосами, Ведь, душу отпустив душой, Мы сердцем отпустить не можем Того, кто след, пусть небольшой, Оставил там, кого, похоже, Всем нам так будет не хватать, Но это — жизнь, куда же деться?.. Теперь — читать и почитать. И помнить, оживляя сердцем.
— Марлин, пора спать! Тебе завтра на дежурство! — крикнула мама. Я оставила карандаш в покое и закрыла альбом. Продолжу завтра, сейчас слишком хочется спать. Хорошо быть в родном доме. Теперь с переездом к Сириусу, таких вечеров стало меньше. Я улыбнулась, закусив губу. Хочется смеяться, петь и танцевать. Но Майкл вот уже, наверное, 2 сон видел, поэтому придется вести себя тихо. Опять я засиделась допоздна. В этом отчасти вина моего желания поскорее закончить альбом, в который я собиралась добавить частичку всех моих друзей. И моей жизни, потому что когда в мире идет война, хочется быть уверенным, что после тебя что-нибудь да останется. Другой причиной был страх. Страх ночей. Шороха, тихих звуков, лая собак, протяжных, жалобных. Доводилось ли вам видеть, как ночь ложится на город. Возникает такое чувство, будто что-то черное перекрывает собой все светлое. Ты начинаешь грустить и думать, что света больше не будет. Но все мы знаем, что стоит переждать ночь и вновь будет солнце и голубое небо. Нужно лишь прожить темное и страшное время, в котором нет места мечтам, лишь несбыточным надеждам и страхам будущего и прошлого. Но ночь кончится, кончится война. Вновь будет голубое небо и проснется солнце. И наши мечты восстанут, заставляя вновь верить в лучшее. Верить в каждого человека. Я отбросила от себя вещи и легла на кровать. Пару минут я рассматривала потолок, мерно дыша. Вскоре усталость и тишина напали на меня, утащив теплый, но тревожный усталый сон. Я помнила все досконально. Мне снилась бабушка. Она была такой, какой я ее помню. С прямой спиной, высоко поднятым подбородком, с серыми глазами, по бокам которых залегли морщины. Бабушка… Она всегда хотела быть кем-то больше, чем она являлась. Она говорила, что если ты сам не почувствуешь в селе голубой крови, то другие даже и не посмотрят на тебя. Бабушка умерла, когда мне было 14. А я была в Хогвартсе. Но она была передо мной. Все так же смотрела на меня добрым, но менторским взглядом. Она сидела в кресле с изящной спинкой, расшитой в золото. А позади и вокруг нас было пусто. Он белизны щипало в глазах. Бабушка чуть наклонила голову, глядя на меня и мою палочку, почему-то все ее крепко сжатую в руке. Я взглянула вниз, рассматривая себя. На мне была моя пижама, только она была вся в грязи и дырках, а руки были в ссадинах. И правая рука судорожно дрожала, держа палочку в пальцах. Бабушка покачала головой. — Марлин Аннабель МакКиннон! Разве можно ходить в таком наряде? Где твои манеры? — я вздрогнула от странного потустороннего голова бабушки. Таким чужим и холодным он мне казался. — Деточка, а ну-ка быстро ко мне! И выбрось всякое дерево из рук, так и занозу можно посадить. Вот придешь ко мне, сразу обучу уму-разуму. — Бабушка… -выдохнула я. — Но ты же… — Мертва? — грустно улыбнулась женщина. — О, да, внучка. Но что делает живых людей мертвыми? Разве это справедливо, когда у человека забирают его жизнь, хотя не имеют на это право? Особенно если убийца другой человек. — я недоуменно посмотрела на нее. -О, милая, не обращай внимания, просто старческий маразм. Бабушка встала быстро и без всякого труда. Она вскинула руки. — Как ты молода, Марлин! Юна и прекрасна. Иди ко мне, несмотря ни на что, — бабушка замерла, открыв объятья. В ее глазах стояли слезы. Я сделала шаг вперед, как увидела человека, стоящего за спиной бабушки. Его синие глаза смотрели на меня с великой печалью и крайне серьезно. Бабушка, увидев мое замешательство, проследила за моим взглядом. Затем она грустно улыбнулась. — Юна и молода, Марлин! Прекрасна… И я вынырнула из сна. Сердце билось, как после быстро бега, а дыхание участилось. В комнате было темно и ужасно тихо. А за дверью светились искры заклинаний. Внизу был шум. Я выпрыгнула из кровати, заметив, что моя рука как и во сне судорожно держала палочку. В голове вспыхнуло страшное осознание. Пожиратели. В моем доме. И сердце забилось быстрее. Я оступилась, упав на прикроватную тумбочку и ударилась локтем. Страх. Животный страх разлился и прорастал в моей голове, руки дрожали. Сознание твердило расплакаться, голова внушала бояться. Сердце билось быстро, но было единственным, кто напомнил мне о том, что нужно сражаться. Она было заодно со мной. Против остальных чувств. Но его заслуга, как главного органа, пересилило все. Я встала и открыла дверь, возможно, чтобы закрыть ее навсегда. В гостиной раздавались крики. Крики мамы и папы. Сознание хотело убежать, душа рвалась к ним. А инстинкт просил сдаться. Я почувствовала чей-то взгляд на себе и вгляделась в темноту коридора. Маленький мальчик сидел прислонившись спиной к двери своей комнаты. Его частые вздохи раздавались громко, так, что отчетливо их слышала. Затем мальчик шмыгнул носом, что чуть не заставило меня расплакаться. Майкл сидел здесь, живой и здоровый. Испуганный, но он был со мной. И его дыхание и бьющееся сердце заставляло меня поднять палочку. Быть готовой на все ради него. — Майкл? — Марлин? Марлин! — вскрикнул мальчик. И бросился ко мне. Он обнял меня за ноги и заплакал. Страшно, громко. Но я не могла его винить. Он лишь мальчик, который боится. Боится самого страшного, что может произойти. А я точно такая же. Просто девчонка, которая всегда боялась. — Тише, милый. Иди ко мне в комнату, спрячься под кровать и не выходи оттуда. Чтобы не происходило. — я посмотрела на его худое и зареванное лицо. Какой он беззащитный! Маленький, шестилетний мальчик! Они его ни за что не тронут! Клянусь! — Марлин, ты же вернешься, да? И мама с папой тоже? — Конечно, братик. Я же твоя сестра, — я прижала его к себе, закусив губу. Я боялась расплакаться и показаться пожирателям слабой и сломленной девчонкой. Я приоткрыла дверь в свою комнату и подтолкнула туда Майкла. — Мне снилась бабушка сегодня, — произнес мальчик и последний раз посмотрел на меня. Я кивнула, чувствуя, как сердце отчаянно сжалось и больно кольнуло. Быть сильной, не плакать, верить. И дверь за Майклом закрылась. Я судорожно вздохнула и крепко обхватила палочку. Быть сильной, не плакать, верить. Я спустилась в гостиную. Увидев меня, пожиратели, а их было трое, зловеще улыбнулись. Гостиная была разгромлена, там, где совсем недавно папа катал на себе Майкла, а мама улыбалась, лежали мои родители. Точнее папа, а мама держала его за руку, присев возле него. По ее щекам текли слезы, рыдания заставляли ее задыхаться. Увидев меня, мама вскочила на ноги, но тут де вскрикнула. Ее правая нога была выгнута под неестественным углом. Страх, боль и отвращение нахлынули на меня. Руки и ноги дрожали, но я вдруг осознала. Это моя семья, и все что с ними происходит — моя вина. Я вскинула палочку, готовая убить любого, кто покусится на мою мать, доставит ей еще больше боли. — Марлин!!! Нет! Уходи! Беги отсюда! — кричала мама, но я быстро встала перед ней и отцом, закрывая их собой. Я заметила, как папа приоткрыл глаза, глядя на меня. Но я уже видела только лица в масках, чьи глаза сверкали жаждой убийства. И еще мамины руки, которые обхватили меня за ноги. — Нееет! Я выставила палочку. Пожиратели ухмыльнулись. Быть сильной, не плакать, верить. Я напала первой. И когда бой начался, я поняла, что одной против троих парней мне не выстоять. Одним заклинанием фигура в плаще отбросила меня назад. Я ударилась об стену. Боль, адская боль стучала во мне. И лишь усилием я заставляла сознание не покидать меня. — Нееет! — услышала я, словно издали, крик матери. Я слышала как она ползла ко мне, а потом страшный голос, который сломал меня, произнес: — Авада Кедавра! — произнесла Беллатриса обыденным голосом. И это лишило жизни моей матери. Я закричала. Так громко как могла. Просто потому, что не могла больше держать такую боль в себе. Я заорала так, что заболело горло, порвались связки. Я чувствовала, как горло наливается горячей жидкостью. Я чувствовала боль. Так, будто я все еще жива. — Заткнись, девчонка! Круцио! — произнесла Белла, но не мне. Она направила палочку на моего отца. И его страшный крик стал последним, что он сказал в своей жизни. — Неееет! — я попыталась встать и броситься к отцу, но тут же покачнулась и снова осела на пол. Горячие слезы текли по щекам, горло болело, говорить больно, тело ныло, а голова раскалывалась. Но все это было мелочным по сравнению с тем, что чувствовало сейчас мое сердце. Оно разрывалось, отчаянно колотя по грудной клетке, словно уже готово покинуть это тело. Оно болезненно сжималось, глядя на тела моих мертвых родителей. Оглядывая помутневшим взором, то, что когда-то было моим домом. Место, которое я любила. Но лишь осознание того, что где-то там, наверху, в моей комнате, бьется еще одно живое молодое, страшно перепуганное сердце члена моей семьи, дает силы моему сердцу. Заставляет его биться, не давая опустить руки и умереть от страха и горя. — Так, так. Я же говорила, что ты от меня не спрячешься, Марлин, — улыбнулась Белла. — Проверьте дом, — сказала она другим пожирателям. — А мы пока поболтаем, да, Блонди? Сердце кольнуло, а по щекам скатилась очередная слеза. Хотелось кричать, крушить и плакать. Сириус. О, Сириус. У нас совсем не было времени. Я с огромным усилием встала, отчего тут де закружилась голова. Но я уставилась на нее, гордо вскинув подбородок. Рука все еще сжимала палочку. — Ты ввязалась в опасную игру. — Ты тоже, — шепотом произнесла я. Горло жгло огнем.Я сжала кулак, впиваясь в ладонь ногтями, сдерживая стон. Белла рассмеялась. — Ты всего лишь грязнокровка. Не больше, даже меньше. Ты — никто. И от тебя надо избавиться, пока мой кузен не допустил ужасную ошибку. Прощай, грязнокровка. — Может быть я и грязнокровка. Может, я действительно не пара Сириусу. Но тебе не удастся сломать меня. Я умру, надеясь, что все мои друзья выживут. Они будут помнить меня. Сириус будет помнить меня. А значит я буду жить. Жить в них, в их детях. А ты — я закрыла глаза, еще больше сжимая кулак. — ты погибнешь. Не телом, а душой, рано или поздно. — Ты ошибаешься. Ты умрешь, Марлин. Потом я убью всех твоих друзей. Одного за другим. — Страшно не умереть. Страшно погибнуть просто так. Не защищая кого-либо, не спасая. Просто так. В этот момент я вскинула палочку, и за какое-то мгновение наколдовала патронуса. Белая серебристая собака тут же вскочила и выпрыгнула из окна. Беллатриса выкрикнула: — Круцио! И все. Мой разум перестал существовать. Я чувствовала ту боль, которую чувствовал мой отец. Она разрывала меня, мне хотелось умереть. Впервые в жизни я мечтала о смерти, но я не могла. Пока. Я закричала, кашляла кровью. И тут я услышала шаги. Кто-то приближался на меня. И даже не открывая глаз, я чувствовала нацеленную палочку на меня. — Здесь больше никого нет. — Уходим отсюда. Я приоткрыла глаза, чуть улыбаясь. А затем я увидела зеленый луч, который сверкнул ярко, вырывая меня из этого мира. «Прощай, Сириус.» Глупо и несуразно умереть в 19 лет. Нельзя, невозможно! Где жизнь? Где те все моменты, которые я должна прожить? Были планы, были мечты, была жизнь. Тонкая, рвущаяся по краю, слишком дряхлая, для 19 лет, висящая на волоске. Как это умереть молодым? Как покинуть этот свет, не успев сказать что-то важное, что-то значимое, что-то красивое? Разве так можно? Нет, слишком противоестественно, Молодость никак не вяжется со смертью. Это как поле одуванчиков на жесткой мертвой сухой земле. Страшно и грустно. Несуразно.***
Ее не двигающиеся, потерявшие блеск мертвые глаза смотрели гордо и непокоримо. Ее губы сжаты в тонкую полоску. Вид девушки, лежащий в обломках собственного дома, сжимающей палочку в холодевших руках, был отражением храбрости, гордости и мечты. Которая была с ней до конца, с которой она умерла, горделиво вскинув подбородок. Даже после смерти ее лицо выражало ту юность, ту жизнерадостность, ту мечтательность, что она несла с собой по жизни. Она умерла, но в ее глазах продолжает оставаться тот дух свободы, своенравия. Она умерла непокоренной никем. Никем не сломленной.