Путь Ривера

— Знакомьтесь, — торжественно объявил Энрике и усадил сына на стул. Спальня Бабулиты просторами не хвастала; скорее напоминала помещение из музея, а не место, в котором можно было спокойно завернуться под одеяло и сладко заснуть. Помимо не выделяющейся кровати и тумбочки, в углу комнаты скопилось немало антиквариата и древних ваз. На голых стенах висели полки со старой керамической посудой, разноцветными масками и куклами “калака”. Мигель знал, что для Бабулиты это был вовсе не хлам, а вещи, дорогие своей памятью, поэтому, боясь что-нибудь случайно задеть и, не дай бог, разбить, мальчик старался как можно реже заходить в эту комнату. — Что-то произошло? — спросил Франко. Дядя сидел на кровати и читал выцветший журнал; на главной странице красовалось обработанное фото вывески в виде башмака и громкие надписи, представляющие из себя хвалебные отзывы на мастерскую Ривера. Когда этот выпуск поступил в продажу, спрос на ремесло семейства возрос, работы прибавилось, а впридачу и популярность мастерской. Профессия сапожника всегда пользовалась спросом в Санте-Сицилии, поэтому денег у родственников, как у лучших представителей сапожного ремесла, было предостаточно. Но по семейной традиции всю выгоду Ривера предпочитали вкладывать в поддержку и совершенствование бизнеса: в закупку лучшей кожи, дерева, инструментов, в ремонт швейных станков и другой важной техники, которую изредка приходилось обновлять. Жизнь в роскоши семья себе не позволяла осознанно, считая, что подобный стиль жизни вёл к банкротству. “Красивая жизнь ведёт к бедной смерти” — так говорила Бабулита. Дядя любил перечитывать этот журнал и хранил его на самой высокой полке. Казалось, он специально прятал его там от родственников, хотя спокойно расхаживал с журналом по двору, свёрнув его в трубочку и засунув в маленький карман своих рабочих брюк. Мигель не знал, почему Франко так сильно ценил этот журнал. Возможно, он стал для него такой же реликвией, как и антиквариат Бабулиты… а, возможно… хотя… Мигеля сейчас заботило другое: почему отец привёл его в эту спальню и посадил перед дядей Франко? — Папа, — Энрике серьёзным голосом обратился к отцу, чтобы тот отвлёкся от чтения журнала, — я рассказал Мигелю про сеньора Ресервадо и мир мёртвых. Расскажи всю историю, пожалуйста, чтобы твой внук перестал думать о всяких глупостях, о которых однажды думал ты, хорошо? А я пока пойду, позабочусь чтобы мама вас не побеспокоила. После этих слов, отец захлопнул за собой дверь, оставив Мигеля и Франко одних в комнате. Шелест глянцевых страниц журнала вдруг стих. Настала тишина. Мигель общался с дедушкой реже, чем с остальными родственниками. Так получалось, что они нечасто пересекались друг с другом, редко занимались одним делом, да и в общем перекидывались короткими дежурными фразами за завтраком и ужином. Чтобы они продолжительно общались по существу и на какую-то серьёзную тему, Мигель не мог припомнить такого. Франко внимательно осмотрел внука; тот скромно, скрестив ноги, сидел на стуле и пытался украдкой наблюдать за дедушкой. — Ну что ж, Мигель, настало время извиниться перед тобой, — Франко отложил журнал в сторону, задумчиво посмотрел в единственное маленькое окошко в комнате. — Прошу, не перебивай меня. Тебе очень захочется это сделать, потому что ты будешь зол на меня. Я в курсе о том, что ты был в мире мёртвых. Я узнал об этом в тот день, когда ты рассказал об этом Елене. — Что?! — вскрикнул Мигель и тут же прикрыл рот ладонью. — Не перебивай! Если хочешь чтобы я рассказал всё, просто… не перебивай. Франко поморщился, кашлянул и достал из кармана белый платок, которым провёл по своим губам. Мигель заметил, что последний месяц дедушка неважно себя чувствовал и часто проводил время в своей комнате. — Давай начнём с самого начала, Мигель, — дедушка снял шляпу, оголив белоснежную седину. — Дело было в далёком детстве. Не знаю, рассказал ли тебе отец о том, что я наделал, но… из-за меня… умер мой папа… Мигель заметил на лице дедушки грусть и решил его остановить: — Папа мне уже рассказал. — Нет, я должен сказать тебе об этом сам. К тому же, был ли у нас повод поговорить вот так? О своём отце я мало кому рассказывал, и сейчас ты узнаешь почему, — Франко прикрыл рот рукой и провёл пальцами по седым усам. — Я тогда был очень маленьким… меньше, чем ты, Мигель, лет на пять, наверное… После похода в зоопарк, когда мы возвращались домой на машине, я отвлёк отца от дороги. Я увидел фургончик с мороженным, и резко забил ножками по водительскому сиденью, чтобы папа срочно остановился. Я тогда ему ещё что-то выкрикнул… что-то вроде: “Папа-папа! Смотри!”. Не знаю, как так получилось… возможно, из-за моего резкого голоса или из-за того, что я с этими словами забил по его креслу ногами… отец резко обернулся, рука его соскочила с руля, наш автомобиль выехал на встречку, и… мой отец умер… В тот момент я каким-то чудом успел приподнять ноги, чтобы мне их при ударе не сломало, а, возможно, они у меня и так были приподняты… Меня больно прижало креслом отца; его кровь разлетелась по всему салону. — Зачем ты мне говоришь об этом, — Мигель с опасением посмотрел на дедушку. — Дай закончу! — рявкнул Франко. — Дай закончу, и ты поймёшь, что я хочу тебе сказать. Ты должен знать, что смерть – это страшно всегда и при любых обстоятельствах. Она может быть тихой, может быть громкой, спокойной и шокирующей, но каждый раз смерть – это плохо и страшно. Держи это в своей голове, Мигель… Мой отец умер по моей вине, и об этом я не сказал полицейским, родственникам. О том, что произошло в той машине знают только трое человек: моя дорогая Елена, мой сын и теперь ты, Мигель. Со своей ложью я прожил всю жизнь. Я врал маме, бабушке, братьям и сёстрам. Каждый мой день начинался со лжи, с молчания, недоговорок, с жизни в мире, где я никогда не смогу говорить правду. Я рос с этим. Иногда мне становилось легче, и я придумывал себе оправдания вроде: “Я был маленький, я не знал, что делал”. Но эта идея не прижилась во мне. Я виновен. Я живу с этим чувством сколько помню себя. Я убил своего отца и скрыл это от мамы, от семьи, от всех. Нет мне прощения. Дедушка вытер намокшие глаза и прикрылся рукой, чтобы внук не заметил его слёз. Жалко дедушку… Его одиночество длится почти всю жизнь… нещадное одиночество, бесконечное чувство вины, пожирающее изнутри. А что бы я сделал на его месте? Смог бы я признаться семье в том, что убил папу? Смог бы я после этого смотреть маме в глаза? Мигелю пришлось найти в себе силы чтобы сдержаться и самому не заплакать. Представляя себя на месте дедушки, чувство страха и паники переполняло его и давало лишь отдалённое представление, что мог испытывать при этом человек, который непосредственно был в той ситуации, в которой оказался Франко. Настоящий кошмар и трепет перед собственной ядовитой мыслью. Набрав побольше воздуха в лёгкие и задержав дыхание, Мигель с трудом сумел сохранить невозмутимый взгляд, который помог ему дальше слушать рассказ дедушки: — До встречи с женой, День Мёртвых для меня был обыкновенным праздником, и участвовал я в нём поскольку постольку. Через десять лет после смерти отца, я встретил Елену, которая так же холодно относилась к Дню Мёртвых. Ну как, “холодно”, скорее с вынужденным смирением. Но вот мама Елены, твоя прапрабабушка Имельда, она жила семейными ценностями и агитировала всех воспринимать праздник посвящённый памяти умерших, как самый важный и серьёзный день в году. Поэтому ночь первого ноября в семье Ривера я встретил на кладбище. Там тогда всё и произошло. — Дедушка, тебе плохо? — заволновался Мигель. — Позвать папу? Голос Франко немного изменился, лицо его побледнело и покрылось потом. — Нет, всё хорошо, жарко, — улыбнулся дедушка и провёл платком по лбу. — После смерти отца прошло десять лет: я успел жениться, обзавестись новой семьёй, новым домом, познать новые заботы и ремесло. Казалось бы, уже прошло достаточно времени и событий чтобы забыться, отвлечься от своей вины, но нет – с возрастом я корил себя сильнее, чем в детстве. И в ту ночь, когда мы впервые пошли на кладбище поминать мёртвых Ривера, моё терпение к себе лопнуло. Елена тогда не знала правду, но после того, что произошло в тот день, мне пришлось перед ней объясниться. — Что случилось? — Мигель спрыгнул со стула и, в надежде, что дедушке станет легче дышать, сел на кровать рядом с ним. — Что случилось? — Франко с грустью повторил вопрос внука и добро на него посмотрел. — Во время празднования, я решил незаметно отлучиться от общей компании и посетить могилу своего отца. Никто из семьи не знал, что он был похоронен на том же кладбище, поэтому я действовал максимально скрытно. Но, как выяснилось позже, Елена проследила за мной и увидела, как я плачу: на краю кладбища я с трудом отыскал папину могилу и упал перед его крестом на колени, — Франко тяжело выдохнул. — Меня всегда раздражали эти слова: “Не выразить словами всей скорби и печали. В сердцах и памяти ты с нами”. Слышал такую фразу, Мигель? Дедушка погладил внука по голове и тот, задумавшись, ответил: — Нет. А что это? — Эпитафия – надгробная надпись. Её выбрала моя мама. Из сотен других представленных фраз похоронным бюро, она выбрала именно эту, — рука Франко сжала платок. — Понимаешь, Мигель, ещё с детства я был убеждён, что любое изречение, оставленное на могиле – это пошло. Ни одна заезженная фраза, которую используют из этого проклятого списка ритуальщиков, не сможет описать боль от утраты. Эти фразы – глупость и оскорбление семьи погибшего. “Не выразить словами всей скорби и печали” – да пошли вы к чёрту! — дедушка прокашлялся в платок и ещё раз смахнул пот со лба. — Я позову папу, — только Мигель хотел спрыгнуть с кровати, как дедушка схватил его за руку. — Останься, Мигель. Если я не скажу об этом сейчас, ты останешься ни с чем. — Но, дедушка, тебе плохо! — Всё хорошо! — Франко дёрнул за руку Мигеля и вернул его на кровать. — Так, на чём я остановился… ах да… об эпитафии. Когда я смотрел на неё, зачитывал и представлял, как моя мать листала списки похоронного бюро с заготовленными фразами, внутри меня закипала ярость. В День Мёртвых моя семья не ходила на кладбище, а отмечала праздник дома у алтаря. Поэтому, когда мы с Еленой оказались на кладбище, я впервые в День Мёртвых был зол. Стоя на коленях перед могилой отца, я всем сердцем возненавидел себя настолько, что провалился под землю. Исчез из мира живых. Я стал прозрачной куклой, меня перестали видеть живые. К могиле отца подбежала Елена; она видела, как я растворился в воздухе и начала искать меня, звать по имени, а когда я отвечал ей, то не слышала. Я пытался обнять её, но мои руки проваливались сквозь её тело, будто я стал воздухом. “Куда ты исчез?! Боже, что случилось?!” Она недолго меня звала, потом куда-то убежала. Я осмотрелся и заметил, как кладбище заполонилось живыми скелетами. Они были повсюду: кто-то шёл по дорожке из лепестков оранжевого бархатца, кто-то стоял у своей могилы и наблюдал за родственниками, которые их навещали и приносили им подношения в виде любимых лакомств. Я сразу понял в чём дело, не запаниковал и даже обрадовался, ведь это означало, что я мог видеть мёртвых, а значит мог найти своего отца. Но, оглядываясь по сторонам, я видел лишь незнакомцев. Через какое-то время я осмелился заговорить с ними и спросить, что происходит, почему я стою перед ними не в виде скелета, а как живой человек? — Дедушка, ты рассказываешь так, словно это какая-то сказка, — Мигель пытался произнести это как можно мягче. — Я тоже был в мире мёртвых и знаю, как это происходит. Не мог бы ты перейти к сути? Что ты хочешь мне сказать? Зачем я здесь? Слова внука обидели Франко – это читалось по его усталому обиженному взгляду. Ещё секунду назад он горел желанием донести свою историю до слушателя, как вдруг этот самый слушатель велел ему заткнуться и перейти к концу истории. Невоспитанный… нетерпеливый… слушатель… После брошенных слов, Мигель почувствовал себя идиотом. Как правило, осознание собственных действий до него доходило не сразу, и поэтому ему зачастую приходилось извиняться за свои поступки, особенно перед родными. Мальчик понимал, что признание Франко было не менее важным событием, чем его признание перед шерифом, и поэтому перебивать было некрасиво. Дедушка пережил куда больше боли, чем сам Мигель, который с трудом вытерпел свой год “одиночества”, и теперь строил из этого трагедию великих масштабов. — Извини, дедушка, — выдавил из себя мальчик. — Раз тебе это неинтересно, хорошо, буду краток, — обиделся Франко. — Я прошёл по цветочному мосту в мир мёртвых, добрался до пропускного пункта, откуда меня отвели в департамент семейных дел, закрыли в кабинете и продержали там около получаса. Выходить наружу в мир мёртвых строго запретили, так что всё, что я увидел, это пейзажи ночного города, который начинался с бездны и заканчивался где-то в тёмном поднебесье. Вскоре с помощью моего алебрихе нашли Ресервадо – так звали моего отца. Его привели в кабинет и ненадолго оставили нас в одной комнате. Сотрудники бюро семейных дел были подозрительно тактичны, когда привели отца, будто знали причину его смерти. Как выяснилось позже, они действительно знали всё. Да, Мигель, твоего прадедушка звали Ресервадо. У меня была определённая причина, по которой я никогда о нём не рассказывал. Мигель не сразу сообразил, что в рассказе папы, сеньор Ресервадо являлся не дедушкой, а прадедом. Энрике по понятным соображением об этом умолчал, но как бы там ни было, оставался главный вопрос: каким образом Франко оказался в мире мёртвых? Мигель решил проявить сдержанность и задать другой вопрос. В любом случае теперь дедушка никуда не денется и сможет восполнить недостаток их общения сполна. — Какая причина? — поинтересовался Мигель. — Почему ты никогда не рассказывал о своём папе? — Сейчас всё расскажу, — дедушка взял внука за руку, — Казалось бы, я недавно женился, обрёл новую семью и по идее должен был быть счастлив, но всё было не просто. Мир мёртвых изменил всё моё существо. Отец, жизни которого я лишил, предстал передо мной и прямым текстом говорил о том, как сильно ненавидел меня все эти годы. Он не подошёл ко мне и предпочитал держать меня на расстоянии, попутно поливая меня самыми плохими словами. Но вдруг… в один момент… он упал передо мной на колени и… разрыдался. Да, тот изначальный гнев был искренним, но в душе он сожалел… “Извини, что не уследил за дорогой! Извини, глупого отца, сынок!” – вот что он мне сказал. Папа долго плакал, а я боялся к нему подойти. Когда отец смог с собой совладать, он начал судорожно ходить вокруг меня; по нему было видно, что он хотел дотронуться до меня, но боялся. Он ходил и ждал какой-то знак, разрешение докоснуться… Я смотрел в его глаза и видел, как он волновался сильнее моего. И… вместо тысячи слов… в надежде, что его кости почувствуют моё тепло… я плюнул на наш общий страх перед собой и крепко обнял папу… По морщинистой щеке скатилась слеза. Франко выпустил руку внука, поднял голову вверх и искренне улыбнулся. Его дыхание стало спокойным, а по лицу казалось, будто дедушка избавился от бремени, что гложило его многие годы. Мигель прикусил губу. Чем дальше заходил этот рассказ, тем труднее было сдержаться. — А теперь самое главное, Мигель, — Франко размазал слёзы по своим смуглым щекам и внимательно посмотрел на мальчишку, — услышь то, что я тебе сейчас скажу. После того, как я встретился с папой, я согрешил – я не хотел возвращаться. Это были очень плохие мысли и глупые, так что после моего заявления менеджер бюро сказал, что живые люди, которые решили остаться в мире мёртвых, отправляются в мир, так называемый “смертью после смерти”. Знаешь о чём я говорю? — Да, — Мигеля начал пугать разговор дедушки и чтобы не подать виду, отвёл взгляд в сторону. — Это мир, куда уходят забытые в мире живых. Мир, о котором никто не знает. — Верно, — кивнул дедушка, — ещё этот мир называют “окончательной смертью”. Я спросил почему я не могу остаться в мире мёртвых, на что он ответил, что моё решение – осознанный выбор, который будет трактоваться как самоубийство. На мои вопросы о том, кто это будет “трактовать”, менеджер не смог дать внятный ответ, но зато он объяснил, почему я оказался в мире мёртвых… — И почему же?! — грусть с лица Мигеля, как ветром сдуло. Мальчик вскочил с кровати, сел на стул в центре комнаты и придвинулся поближе к дедушке. — Я проклял себя, — Франко расстроено опустил голову. — В тот момент, когда я находился на кладбище и читал эту чёртову эпитафию… наверное, той ненависти, которую я испытывал к самому себе за убийство отца хватило для того, чтобы отправить самого себя в мир иной. Мигель, я не знаю, каким образом ты попал туда и, честно говоря, знать не хочу, но, пожалуйста… не надо пытаться сделать это второй раз. Любая твоя попытка, как и любая моя будет считаться грехом! Сделаем какую-нибудь неаккуратную глупость, это не поможет – мы всё равно умрём по-настоящему. Окончательная смерть, понимаешь? Так что не вздумай умирать нарочно! Умрёшь специально, умрёшь навсегда! На этих словах Мигель не смог больше притворяться. Его переполненное ожиданиями лицо теперь отображало лишь негодование. Мигель не собирался умирать лишь бы увидеть родственников ещё раз, но надеялся хотя бы раз встретить их при жизни. — Не расстраивайся так, — Франко хотел дотянуться до внука и усадить его рядом, но тот недовольно скрестил руки и повернулся спиной. — Поверь, я сам думал… о всяком… Но там до меня донесли простую истину – систему обмануть не получится. Только настоящее проклятье сможет отправить в мир мёртвых живого человека, и только настоящая смерть, которая произойдёт естественным образом, сможет продлить твою жизнь в другом мире. Иных путей быть не может. Поэтому не вздумай глупить, Мигель! — А я и не думал! Но… а если тебе наврали? — с надеждой спросил мальчик. — Вдруг тебе специально сказали это, чтобы ты прожил долгую жизнь? — Я тоже думал об этом, — согласился Франко, — но если вспомнить про религию, то всё становится логично. Самоубийство – разновидность убийства. Нарушение шестой заповеди – грех. “Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию”. Убивая себя, ты отвергаешь власть Бога над тобой – это бунт против Творца. Поэтому, когда человек себя убивает, ему не дадут второй шанс. И как бы тебе не хотелось увидеть тех, кто умер, Мигель, пойми, что умереть успеет каждый – все мы там будем. А правила таковы, что если ты лично столкнулся с миром мёртвых, попасть в него сможешь только естественным образом. Подумай, ведь не зря наш мир так устроен. Это баланс. В мире живых нам никто не поверит, подумает, что мы чокнутые. Праздник праздником, но если начать серьёзно говорить на этот счёт с празднующими, то вряд ли большинство из них тебе поверят. Для мексиканцев День Мёртвых – это обычай, древняя традиция, которую стоит соблюдать, веришь ты в неё или нет. Мигель пытался взять себя в руки. Он совершенно по-другому представлял себе знакомство с человеком, с которым можно было бы обсудить загробную жизнь. Если раньше он сомневался, то после истории Франко, почувствовал себя ещё большим идиотом, чем прежде. Только после этого разговора Мигель понял, что само его существование здесь и сейчас означало, как сильно его любили родители, дедушка, бабушка, дядя и тётя – все родственники. И отказываться от всего этого только для того, чтобы увидеть тех, кого и так рано или поздно увидишь – это значило отвергнуть любовь родителей и всех, кто заботился о твоей жизни, и это было неправильно! Не зря Гектор с Имельдой говорили: “Ничто не может быть важнее семьи”. “Никогда не забывай, как сильно тебя любят родственники”. Умереть – значит лишиться всего, конец истории. А путь в мир иной – это и есть твоя жизнь в мире живых; один длинный путь, который проходит каждый живой человек, чтобы однажды умереть, оставить после себя что-то миру и воспоминания живым родственникам. По-другому быть не могло. Вот, что хотел сказать Франко – жизнь прежде всего, несмотря ни на что. Мигель подумал, что эта самая история была однажды рассказана для Энрике – ему наверняка так же досталась громоздкая порция нравоучений от дедушки, как досталось ему сейчас. — Как ты выбрался оттуда? — спросил Мигель, продолжая стоять к дедушке спиной. — Получил благословение отца. Менеджер объяснил, что от моего чувства вины, то есть от проклятья, можно будет избавиться только таким образом. И знаешь что? Сработало! Я вернулся в мир живых, и, благодаря благословению отца, первые дни чувствовал себя прощённым. Но, к сожалению, со временем чувство вины снова нашло меня. Мигель развернулся лицом к дедушке и задал последний вопрос, который его интересовал: — Бабулита увидела, как ты растворился в воздухе возле могилы твоего папы, верно? Как ты ей это объяснил? — Без деталей, но я рассказал всё, что со мной произошло: о том куда я попал, кого встретил и как вернулся, — дедушка впервые за разговор улыбнулся. — Вначале она мне не поверила, называла меня идиотом, сумасшедшим. Но она сама видела, как в потоке оранжевых лепестков моё тело растворилось в воздухе. Она поверила мне, смирилась и начала относиться к празднику с большой открытой любовью, но разговаривать о моей истории и посвящать в это других строго запретила. Она всегда мне доверяла, доверяет и сейчас, но она не хотела, чтобы остальные считали меня чокнутым. Да и я сам всё прекрасно понимал. Единственное, что меня расстраивало, это её отказ говорить об этом даже, когда мы оставались наедине. — Почему? — вырвалось у Мигеля. — Я с ней часто пытался заговорить об этом, но каждый раз она не желала меня и слушать! — Всё просто, Мигель. Первый раз, когда я ей рассказал о том, что со мной случилось, её одолевал страх. Она слушала мою историю чуть ли не заткнув уши, толкаясь и отмахиваясь от меня руками. Я даже подумал, что она так шутила, но она была серьёзна. Она боялась… боялась узнать, что её ждёт после смерти. Ведь согласись, не каждый живой захочет узнать, что его ждёт после смерти. Одно дело гадать, читать книги об этом, вдаваться в религию или науку, а другое дело, когда перед тобой предстаёт человек, который вернулся из мира мёртвых и может тебе сказать, что он там видел. Первый год наших отношений был очень тяжёлым. Я рвался рассказать ей всё, она ругалась на меня. И это доходило до абсурда – однажды она поставила меня перед выбором: либо развод, либо я навсегда забываю о мире мёртвых, и мы живём долго и счастливо. Теперь ты знаешь всё, Мигель. И… прости за то, что я не заговорил с тобой сразу, как только узнал о том, что произошло в прошлом году. Я видел твои рисунки с благословением – для меня это было лишним доказательством, что ты и вправду был там. И… поэтому, я прошу прощения у тебя, Мигель. Извини, что не подошёл к тебе сразу, как только узнал об этом. Твой отец тоже был в курсе всего, что я тебе сейчас сказал. Когда к нам пришёл шериф и начал задавать свои “странные” вопросы, трое из нас, кто остался тогда за столом, знали о чём шла речь. Мы пытались перевести всё это в шутку, чтобы шериф никогда не пришёл к нам с повторными расспросами, но ты всё испортил. Нет, мы не виним тебя в этом… это я виноват. Как всегда, во всём виноват я… потому что привык молчать об этом… я продолжал это делать даже после того, как мир мёртвых коснулся моего внука… продолжал молчать. Скажи спасибо твоему папе, который привёл тебя сюда. По-другому я бы вряд ли набрался смелости заговорить с тобой, Мигель. Как видишь… я очень плохой человек. Готов был рискнуть жизнью собственного внука, лишь бы угодить своей привычке молчать, угодить своей жене, которая за всё это время успела нагнать на меня этот страх, совершенно идиотский. Мне и сейчас страшно, что она скажет. Ведь ты не сможешь умолчать об этом перед ней. Я пойму если не сможешь. Потому что я виноват перед тобой. Извини, что меня всё это время не было рядом. Мигель увидел, с каким опасением дедушка смотрел на него. Его взгляд кричал о прощении, слёзы скатывались по щекам и разбивались о его потёртые старые брюки. Должно быть это был тот самый взгляд сеньора Ресервадо, который с надеждой молил о прощении и боялся дотронуться до собственного дитя. Мигель решил поступить так же, как Франко поступил со своим отцом в мире мёртвых: вместо тысячи слов он подошёл к дедушке и обнял его. И на этот раз Мигель не сдержался, заплакал. Он не понаслышке знал о прекрасном чувстве прощения, принятия, и понимал, что за всю жизнь именно этого чувства дедушке не хватало больше всего. К чёрту мир мёртвых! В объятиях Франко, Мигель погасил в себе глупости, зародившиеся в нём с момента расставания с родственниками из мира мёртвых. Мальчик почувствовал, как горы мучений спали с его плеч и остались лишь слёзы счастья и долгожданного умиротворения. Нужно оставить мёртвых в покое и жить дальше, пока можешь, ради отца, матери, дедушки, ради семьи и ради самого себя. Единственное, что Мигелю не давало покоя, это то, что в истории дедушки религия давала сбой. Ведь если вспомнить шестую заповедь “не убий”, вопрос напрашивался сам собой: какого чёрта в мире мёртвых оказался Эрнесто Де Ла Крус? Почему мир мёртвых принял к себе убийцу?