Путь Ривера

Бабулита закрыла ворота на громадный навесной замок. Должно быть разговор за столом её напугал больше, чем остальных членов семьи, и Мигелю это не сыграло на руку – ему пришлось перелезать через крышу мастерской. Но это оказалось не самой трудной задачей. После разговора с шерифом нужно было ещё забраться обратно во двор, и делать это пришлось через ворота, хватиться за прутья, царапать ладони, подтянуться и перекинуть ноги на другую сторону ворот. Труда особого это не составило – худощавость паренька и его привычка вечно лазать там, куда не ступала нога взрослого человека, помогла ему справиться с этой задачей. Тихо приземлившись во дворе, Мигель вернулся в свою комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь. Миссия практически удалась, но в последний момент, когда дверь закрылась, язычок в замке предательски громко щёлкнул. Обычно при малейшем шуме Бабулита в ту же секунду являлась с допросом, почему её внук не спит, но сейчас во дворе было подозрительно тихо. Ни в одном из окон света не было. Должно быть все уже уснули. Разговор с шерифом получился коротким и по существу. Вернувшись в свою маленькую комнатку, казалось, что всё оказалось позади, но Мигеля охватил внезапный приступ паники. Он не смог от волнения устоять на ногах и обречённо упал на пол возле кровати. У него затряслись коленки, а сердце в груди застучало так сильно, что со здоровым сном сегодня можно было попрощаться. С другой стороны зачем спать? Можно было порисовать, но для этого придётся включить в комнате свет, но это опасно. Несмотря на отсутствие в комнате окон, Бабулита всегда замечала тонкий лучик света из-под двери. Но мальчик знал, что если забить эти щели тряпками и сидеть без лишнего шума, тогда не будет никаких ограничений – делай что хочешь до самого утра, только на гитаре не играй. Но Мигеля никогда не хватало до утра, и поэтому он мог заснуть прямо за столом. Один раз его застали в таком положении родители и серьёзно отругали, хотя вины своей мальчик не признал – какая разница где и в каком положении спать? Да хоть стоя спи, главное чтобы тебе было удобно, нет? Правда, в то утро, когда Мигель уснул за столом, его пришлось будить всей семьёй, а на первый урок он в итоге опоздал и получил перед всем классом нагоняй от учителя – с опозданием в школе было очень строго. Цепляясь за одеяло, Мигель поднялся с пола, забрался на кровать и уставился в потолок. Мысли захватывали его, заставляли переживать, размышлять и бояться. “Сеньор, встретимся завтра после уроков на песенной площади. Я расскажу вам всё”. Завтра. После уроков. На песенной площади. Там будет людно, поэтому неопасно. Кроме шерифа и мальчика, которому удалось обмануть смерть, никто из родных об этой встрече не узнает. Нужно вести себя крайне осторожно и думать о чём говоришь. Шериф – это должностное лицо на страже порядка, верно? Поэтому он должен быть на стороне добра. Но даже если это так, как он распорядится информацией? Что ему стоит говорить, а о чём умолчать? На тему путешествии в мир мёртвых Бабулита наложила табу и каждый раз, когда внук пытался нарушить это правило, бабушка затыкала ему рот чуть ли не в буквальном смысле. Мигеля это сильно расстраивало, но вместо того чтобы унывать, он начал поиски человека, с которым можно было бы обсудить эту тему. В своей тетрадке он начал рисовать скелетов, светить рисунками и дома, и в школе, и на улице – где угодно, лишь бы найти человека, который поймёт его рисунки. Но вместо заветного “благословения” от родственников и знакомых, Мигель смог услышать только хвальбу за то, что рисовал картинки на тему Дня Мёртвых. И всё. Они даже не спрашивали в чём был смысл его рисунков и тем самым ещё больше расстраивали Мигеля. Никто не интересовался. Всем было плевать. И только шериф смог откликнуться на крик о помощи. Крик об одиночестве и недовольства из-за нежелания родных вновь поддержать своего ребёнка. Бабулита неоднократно твердила, что все эти “сказки” о путешествии в мир мёртвых могли оказаться воображением или страшным сном. Она не отрицала самого существования иного мира (ведь на этом и строилась вся её вера), но напрочь отказывалась верить, что была возможность выбраться оттуда живым. Таким образом Бабулита наложила табу на разговоры о подобных “путешествиях”. Но самое страшное произошло спустя полгода: в мыслях Мигеля зародились сомнения было ли всё это взаправду? Ведь столько времени уже прошло – больше года, а доказательств о мире мёртвых не наблюдалось нигде. Ни единого намёка из мира живых. Лишь эти рисунки, о которых никто и ничего не знает. С каждым прожитым днём, после возвращения из мира мёртвых, из памяти начали пропадать детали, эмоции, диалоги. Из-за этого Мигель начал предполагать, что всё это путешествие и вправду могло оказаться сном. Ведь так со снами и происходит? С утра ты переполнен яркими эмоциями, а под вечер эти эмоции превращаются в воспоминания, а затем увядают так же быстро, как цветы без воды. Пытаясь оправдать скорое нарушение табу, Мигель не успел заметить, как заснул в одежде, и проснулся на холодном полу. Должно быть он настолько сильно испереживался перед разговором с шерифом, что упасть на пол и не проснуться для него было раз плюнуть. Но когда он пришёл в сознание, почувствовал, как онемела от холода правая нога. Судя по яркому свету из-под щели двери, в Санте-Сицилии наступило утро, а это означало, что скоро в маленькую комнату ворвётся кто-нибудь из родственников, поведёт соню чистить зубы, а потом посадит за стол. Завтракать в семье Ривера было принято всем вместе в одно и тоже время, но так, как этот ритуал происходил рано утром, Мигель воспринимал это действие, как продолжение сна. Едва Мальчик успел подняться на ноги и протереть глаза, как вдруг обнаружил перед собой Бабулиту. — Доброе утро, Мигелито, — сказала она мягким голосом, — перед тем, как ты сядешь за стол, хочу спросить у тебя одну вещь. Она попыталась небрежно пригладить растрёпанную причёску внука руками, но тот сделал шаг назад. — Бабуля, что-то случилось? — Да, случилось. Я повесила замок на ворота, чтобы это остановило моего внука от греха, — на морщинистом лице Елены проявилось беспокойство. — Я слышала, о чём ты говорил с сеньором Рино. Мигель, ты хочешь нарушить мой запрет? Сделав ещё один шаг назад, мальчик упёрся о кровать. Онемевшая от холода нога не успела прийти в чувство, поэтому убежать от разговора не получилось бы в любом случае. — Да, — признался Мигель. — Я собираюсь хоть с кем-то поговорить об этом. — Ты хочешь подвергнуть себя и свою семью опасности? — Бабулита подошла к кровати и положила руку на плечо мальчишки. — Я просто хочу с кем-то поговорить о мире, где живут мои родственники! — Они мертвы! — воскликнула Елена, сжав плечо внука в своей руке. — Мир мёртвых – не дело живых людей! Каждый в своё время узнает, что его ждёт после смерти! А ты, держи свой язык за зубами! Понятно тебе?! — Но, бабушка! — Мигель скорчил гримасу от боли; её стальная хватка намертво вцепилась в его плечо. — Я скучаю по ним! А ты меня от них отталкиваешь! Ты не хочешь знать о том, что мне пришлось пережить? Тебе страшно? Тебе страшно знать, что тебя ждёт после смерти? — Замолчи! И тут Бабулита допустила ошибку – она впервые ударила внука. Её рука хлестнула по лицу Мигеля быстрее, чем Елена смогла понять, что сейчас наделала. Мальчик растерянно схватился за щёку, на которой остался красный отпечаток ладони. Его голову затрясло от удара и стало невыносимо жарко. Было не столько больно, сколько страшно от того, в кого превратилась любящая бабушка. До этого момента Мигель знал, что при любой конфликтной ситуации с родственниками в бой кулаки никогда не пойдут. Но во что теперь стоило верить? Никаких ограничений нет? Мигель пытался сдержать слёзы, но они навернулись против его воли. — Прости, Мигелито! — Елена испугалась не меньше мальчика и дрожащей ладонью, которую только что на него подняла, прижала к своему рту. — Прости, я не хотела! Пойдём, позавтракаем… Мигель молча вышел из комнаты, вытирая слёзы, а бабушка не посмела его остановить. Двор встретил мальчишку солнцепёком и сухим воздухом. Маленькие Бенни и Мэнни бегали вокруг закрытого колодца, а Роза, сидя на стуле под навесом, присматривала за детьми и читала книжку по обучению игре на скрипке. Краем глаза она заметила брата и не упустила возможности, спросить: — Что с тобой? Ты плачешь? — Всё впорядке! Чистку зубов Мигель пропустил, но за стол пришёл вовремя. В тарелках его ожидала разогретая еда, оставшаяся после вчерашнего ужина: буррито, курица в томатном соусе, овощные салаты и картофельное пюре. Удивительно, но родители не заметили покрасневших глаз сына: мать, как обычно, была занята Сокорро, а отец оживлённо заставил всех говорить о непонятных вещах, связанных с сапожным ремеслом. Бабулита молча сидела на другом конце стола и иногда посматривала на внука. Роза к тому моменту забыла в каком виде заметила брата во дворе, и думала о чём-то своём, не обращая на него никакого внимания. Мигель решил не задерживаться, так что он быстро опустошил тарелку, поблагодарил родителей за еду и ушёл в свою комнату. Там он проверил свой портфель, собрал в него недостающие учебники, разноцветные карандаши с пустыми тетрадками для рисования и переоделся в школьную форму: малиновую рубашку с воротником и бежевые брюки. Но вдруг за его спиной открылась дверь. — Ты сегодня никуда не пойдёшь, — объявила Бабулита, сжимая фартук в руках. Мигель знал эту привычку – она держалась за фартук каждый раз, когда чувствовала себя неуверенно. — Но мне надо в школу… — мальчик хотел обойти бабушку, но та преградила ему выход из комнаты. — Сегодня ты останешься дома. — Почему? — Потому что ты хочешь разрушить не только свою жизнь, но и жизнь своих родителей. И я не позволю тебе так поступить с ними. — При чём тут мои мама и папа? — Мигель расстроено бросил портфель на пол. — Я хочу поговорить с шерифом о мире мёртвых, а родители и ты здесь не при чём! Что в этом плохого? Что он мне сделает? — Ничего хорошего, Мигелито, — Елена через силу включила ласковый голос. — Разговоры с незнакомцами на такие темы не к добру, понимаешь? — Не понимаю! Почему “не к добру”?! — Потому, что я боюсь за тебя! — Чего ты боишься? — Мигель! — Бабулита выпустила фартук из рук, и повысила голос. — Сегодня ты наказан! — Чего ты боишься? — повторил Мигель; его начал раздражать этот разговор со стеной непонимания. Елена быстро развернулась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, подперев ручку чем-то громоздким снаружи. — Подумай о своём поведении, и сможешь выйти отсюда, когда дашь слово, что не будешь разговаривать с этим человеком! — Продержишь меня здесь до конца жизни? — Мигель застучал кулаками по деревянной двери, затем с разгону дважды налетел на неё плечом, и ушиб руку. — Продержу сколько потребуется, пока ты не пообещаешь мне больше никогда не поднимать эту тему! Никогда и ни с кем! — Отлично, с радостью умру здесь! — выпалил Мигель и тут же пожалел о своих словах. Оно вырвалось само. Хотелось оскорбить бабушку так, чтобы та одумалась, услышала наконец-то его зов о помощи. “Помогите мне пережить то, о чём другие не знают! Помогите мне пережить то, что другие не чувствуют!”. Как Энрике учил своего сына: ссоры в кругу семьи – дело обыкновенное и показатель их любви друг к другу. Каждый конфликт среди родных всегда имел свой срок жизни. Даже сумасшедшее табу, которое годами накладывалось на музыку, могло однажды кануть в лету, если правильно подобрать слова. “Прислушайся к своему сердцу, сынок, и подбери ключ к сердцу твоего собеседника. Прими его сторону и тогда тебе станет проще понять его. Если ты чего-то не понимаешь, это не значит, что глупый ты или он – это значит, что вы не услышали друг-друга. Прислушайся, и тогда он прислушается к тебе”. Но то, с чем столкнулся Мигель, не помогало ему подобрать нужных слов. Он просто не мог понять смысл бабушкиной истерики. Что она хотела сказать? Чего она боится? Почему она так сильно хотела, чтобы её внук забыл о том, что видел? Ладно бы дело касалось вымышленного Санта-Клауса или зубной феи, мотивы были бы ясны, но то до чего дошло дело прямо сейчас, Мигелю казалось что это перебором. И поэтому с этим надо было бороться. Бороться так же, как боролся за право играть на гитаре. Ничего плохого с семьёй не произойдёт, если он расскажет шерифу правду. В любом случае можно всегда будет свалить на то, что “я всего лишь маленький мальчик и у меня разыгралось воображение”. — Мама, что случилось? — за дверью послышался голос Энрике. — Ничего, сынок. Мигелю нужно подумать над своим поведением, — ответил тревожный голос Бабулиты. — Но ему нужно в школу. Что он наделал? Пускай подумает о своём поведении после уроков. — Не переживай, сынок, я справлюсь. Позвоню учителю, объяснюсь перед ним. Вдруг Мигелю пришла “отличная” идея. Потом от неё можно будет отшутиться, но прямо сейчас, пока отец стоял рядом, нужно было действовать. Мальчишка опустился на колени и громко объявил в щель под дверь: — Папа! Я был в мире мёртвых, а бабушка хочет от вас это скрыть! Бабулита ахнула и начала снаружи что-то отодвигать. Чтобы её поторопить, Мигель прибавил: — Я виделся с прапрабабушкой Имельдой и прапрадедушкой Гектором! А ещё... Дверь резко отворилась. Должно быть Бабулита хотела схватить мальчишку и заткнуть ему рот, чтобы тот не наговорил большего, но Мигель не растерялся, увернулся от её цепких морщинистых рук, которые пытались схватить его, и побежал в сторону открытых ворот. — Сынок! — Мигель! Вернись сейчас же! Голоса за спиной не остановили сорванца, и тот выбежал на улицу. Отец попытался догнать сына, но потерял его из вида. Бежать пришлось очень быстро, до боли в ногах и до потери воздуха в лёгких. Если год назад Мигель бежал от обиды, то сейчас его разрывало от злости. “Прогуять сегодня школу? Отличная идея! Зачем получать ещё больший нагоняй от учителя из-за того, что забыл портфель у себя в комнате? Нет-нет, бабушка виновата, пускай она и оправдывается!”. Несмотря на то, что вечерами в Санте-Сицилии расхаживал холодный ветер, ранним утром солнце успевало разогреть землю настолько, что под открытым небом можно было спокойно расхаживать босяком. Жара давала о себе знать – Мигель остановился посреди песенной площади и расстегнул верхние пуговицы малиновой рубашки. Под лучами солнце было невыносимо находиться, так что мальчишке пришлось встать под навес одного из пустых магазинчиков, который не спешил открываться. Тем временем остальные уличные лавочки начали собирать раскладные столики и выставлять на продажу различного рода сувениры, поделки и фрукты. Понимая, что все карманные деньги, часы и другие вещи для повседневной жизни остались в портфеле, Мигель подумал о том, что нужно было сходить в участок шерифа прямо сейчас. К тому же если Бабулита и вправду подслушала их разговор, то песенная площадь будет первым местом в её списке для проверки. Нужно было встретиться с шерифом и рассказать ему всё до того, как бабушка сможет им помешать. Через десять минут вокруг площади начали собираться люди, магазинчики к тому времени практически все успели открыться, а знакомые люди проходили мимо одинокого Мигеля, стоявшего возле голой стены в тени и спрашивали, что он делает в школьной форме без портфеля в такое время и в таком месте. Мигель честно отвечал, что поссорился с бабушкой и теперь прятался от неё здесь. Некоторые в ответ защищали бабушку, просили вернуться его домой, но мальчик отказывался, отвечал коротко и вёл себя неразговорчиво. Никто из прохожих так и не взял на себя ответственность схватить его за руку и силком привести его домой, но Мигель понимал, что, теоретически, кто-то из них мог сообщить Бабулите, где её внук сейчас находился. Поэтому ему пришлось выйти из тени под жаркое солнце и отправиться на поиски шерифа. Он не знал, где в Санте-Сицилии находился участок, поэтому ему пришлось спрашивать прохожих, которые, в большинстве своём, разводили руками, неуверенно показывали в разные стороны и спрашивали, зачем маленькому мальчику, который гуляет без родителей, потребовался полицейский участок. Мигель редко смотрел телевизор, но если по новостям и рассказывали о преступлениях, то в основном речь шла о крупных городах. Не удивительно, что местные не знали, где находился участок – за всю жизнь он для них, скорее всего, являлся серой декорацией, которую они никогда не посещали, а может и не замечали вовсе. — Мигель? Обернувшись, мальчик увидел одноклассника, с которым проводил больше времени, чем с остальными. Его звали Лука Моррис. Ростом он был немного меньше, чем Мигель, а лицо у него, как всегда было вечно сияющим, добрым и весёлым. Но первое впечатление, которое о себе оставлял этот мальчик, было обманчивым. Мигель не считал его настоящим другом из-за его частых подколов и розыгрышей, но, как бы там ни было, он был единственный одноклассником, с которым он после занятий играл на музыкальных инструментах в музыкальном классе, и проводил с ним достаточно времени, чтобы считать его как минимум просто “другом”. — П-привет, Лук, — удивился Мигель. — Что ты тут делаешь? — Доброе утро, Гитара, — улыбнулся в ответ Лука. — А что ты тут делаешь? Неужели, прям как я, прогуливаешь? Они остановились посреди незнакомой просторной улицы. Мигель понял, что зашёл в этот район впервые, но каким маршрутом сюда добрался, забыл. Шагая по дороге под жарким солнцем, думая о том, что ему скоро придётся сделать и стирая капельки пота со лба, Мигель совершенно потерял внимание и ощущения в пространстве. Забылся. И только Лука смог разбудить его сознание. — Да, прогуливаю… — признался Мигель, — прогуливаю первый раз в жизни. — А я на самом деле не прогуливаю, — с гордостью сказал Лука, — приду завтра со справкой от родителей. — Что у тебя случилось? Заболел? — Нет, нужно было залечить зуб под общим наркозом. Знаешь, что такое общий наркоз? — Не уверен… — Это когда тебе в вену вкалывают какую-то жидкость, отключающую сознание. Я пришёл в стоматологию бодр, как никогда. Я не боюсь стоматологов, но мама сказала, что у меня будет серьёзная операция и поэтому общий наркоз необходим. Ну так вот, сажусь я в их огромное кресло, вводят в меня эту штуку, и я полностью был уверен, что она на меня не подействует. Или я что по вашему, слабак? Ха! Но знаешь что? — Что? — спросил Мигель, совершенно не заинтересованный рассказом Луки. — Эта штука подействовала! Я это понял где-то через пару секунд, как они мне её только ввели. Всё стало смутно, и я заснул. Чёрт подери, эта штука и вправду на мне сработала! Я едва успел заметить, как отключаюсь, а когда проснулся, всё уже было готово! — Здорово… Мигель обратил внимание, как был одет Лука: короткие шорты, помятая майка и дырявые сандали – вряд ли родители пустили бы его в таком виде лечить зубы. “Опять слукавил? Скорее не в стоматологию ходил, а сбежал из дома. К тому же, где его родители?”. Решив молча “поверить” Луке, Мигель спросил: — Ты, случаем, не знаешь, где наш полицейский участок? — Серьёзно?! — воскликнул мальчик. — Да я сам только что оттуда! — Но ты же только что сказал… — Да не важно, что сказал! Идём, я тебя проведу. Лука схватил Мигеля за руку и потащил за собой. Стоило ли ему доверять? Определённо нет. Странный мальчик. Мигель всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда “друг” был рядом, но стоило ему только взять гитару в руки, как этот несносный мальчишка преображался. Все самые странные его привычки отступали в стороны, и оставалась лишь музыка, красивая и трогательная. Мигель никогда не говорил это Луке, но музыка, которую он играл, цепляла его струнки души так же, как это делал Гектор однажды. Иногда Мигель не мог сдержать в себе поступающие слёзы от того, как Лука профессионально перебирал струны и какой при этом красивый звук издавала любая гитара под его пальцами. Это было невыносимо красиво. И Мигель скрывал восхищение. Несомненно, у Луки был настоящий музыкальный дар, но стоило лишь однажды похвалить его, как тот начинал зазнаваться и кичиться своим мастерством. Поэтому Мигель решил, что в таком случае лучшая тактика просто играть, слушать и учиться. Хвалить такого наглеца – лишняя затея. — Вот он! — Лука остановился и отпустил руку Мигеля. Перед ними предстал скромный фасад непримечательного одноэтажного здания с маленькими окнами, на которых поставили решётку. Большая звезда шерифа красовалась у входа, но её трудно было заметить, так как она сливалась с цветом бежевой стены. А ещё возле дверей висела крохотная надпись, гласящая о том, что это и вправду был полицейский участок. Сам вход состоял из двух автоматически открывающихся стеклянных дверей. По меркам Санте-Сицилии с первого взгляда казалось, что это было самым обыкновенным зданием, коих здесь много было достаточно, но из-за одного наличия автоматических дверей, его можно было посчитать неприлично богатым. — Но, Гитара, что ты там забыл? Это прозвище раздражало Мигеля, и на этот счёт ему тоже приходилось молчать, иначе Лука будет навред это повторять, из-за чего “гитара” станет для него ядовитым словом. “Какая к чёрту “гитара”? Если нас сравнить, ты – настоящая гитара!”. — Мне нужно поговорить с шерифом, — ответил Мигель. — По каком делу? — По личному. — А мне не расскажешь? — А ты мне расскажешь, как успел за это утро побывать в общем наркозе в стоматологии и в полицейском участке? — Эй-эй, что ты такой скрытный? — Я? Скрытный?! — завёлся Мигель. Вот, ещё одна его невыносимая черта: не видит ближе своего носа – кто есть он сам. Осуждает других, хотя этим же объектом осуждения сам и является. Да, действительно – Лука и Мигель кроме как о школе и музыке больше ни о чём друг с другом не разговаривали. Но для общения им этого было достаточно: главный интерес – музыка, главная проблема – школа. А разве большинству одноклассникам не приходится терпеть друг-друга в четырёх стенах просто потому, что их там собрали? В таких условиях “друзьями” приходится становиться даже если вы друг-другу не подходите. Вот каждый и находит друзей по интересам, потому что интерес зачастую является единственным социальным клеем, который помогает им не перегрызть глотки. Мигель сделал глубокий вдох и, пожав руку однокласснику, решил ретироваться: — Спасибо, что показал дорогу, Лука. Дальше, я сам. — Эй, я с тобой, — заявил друг и натянуто улыбнулся. — Как?! Зачем?! — За компанию, пошли! Не успел Мигель опомнится, как Лука затолкал его прямо в участок. Автоматические двери с радостью пропустили их внутрь, и у входа их встретил ресепшн, за которым сидела женщина и со строгим взглядом наблюдала за незваными гостями. — Что ты делаешь? Я сам! Отстань! — возмутился Мигель и попытался оттолкнуть от себя Лука, но тот схватил его за плечи, придвинул ещё ближе к ресепшену и обратился к женщине с такой уверенностью, будто она была для него давней знакомой: — Здравствуйте, сеньорита Камила. Мигель Ривера прибыл к вашим услугам. У него вопрос к шерифу. Личный вопрос. — Заткнись! — Мигель оттолкнул от себя заливающегося смехом Луку и, стесняясь, обратился к женщине за ресепшеном. — Извините, пожалуйста, не могли бы вы передать сеньору Дамиану Рино, что у Мигеля Ривера срочное для него сообщение. Он знает в чём дело. — Ах да, Мигель, — женщина тёмно-вишнёвом платье внимательно осмотрела гостя в школьной форме, — ты должно быть тот самый мальчик с гитарой? — Эм… — застеснялся Мигель, и Лука опять вставил своё слово: — Да, это он – не повторимый Эрнесто де ла Крус нашей современности! И опять засмеялся, заставив Мигеля злиться и краснеть. — Так, стойте, — Камила обратила внимание на одежду Мигеля, — школьная форма при тебе, а где портфель? И да, почему ты не в школе? — Он сбежал от родителей, — вновь ответил Лука за него. — Да заткнись ты уже! — на этот раз Мигель закричал не на шутку, отправив эхом свой голос по всему коридору. — Так, Мигель, я звоню твоим родителям, — Камила сняла трубку. — Нет! Стойте! Дайте сначала поговорить с сеньором Рино! Это очень важно! — взмолился Мигель. — Какой номер у твоих родителей? — Прошу, не надо! Дайте поговорить с шерифом! Вдруг из телефонной базы донёсся знакомый голос Дамиана: — Камила, будь добра, скажи Мигелю, чтобы не кричал и подождал меня в коридоре. У нас с ним важный разговор. Я сам позвоню его родителям, после того, как мы поговорим. Идёт? — Но допрос детей осуществляется только в присутствии хотя бы одного родственника… — Это не допрос, дорогая, а по личному делу. Пусть подождёт меня пять минут у моего кабинета. — Хорошо, сеньор, — Камила положила трубку и указала пальцем, — последняя дверь слева. Сядь там и жди шерифа. И не шуми, пожалуйста. А ты, — она обратилась к Луке, — что ты тут забыл? Вы же недавно с мамой ушли. — Но потом я встретил своего друга и подумал составить ему компанию, да, Гитара? Мигель промолчал и сел в конце коридора на длинную лавочку, которая была напротив двери с толстой золотой табличкой и надписью на ней: “Дамиан Рино – шериф”. Участок изнутри оказался не таким богатым, как можно было предположить это по богатому фасаду здания. Стены в коридоре нуждались в покраске, потолок в некоторых местах пожелтел, линолеум на полу зачернел, потёрся. Судя по духоте внутри участка, кондиционер не работал, как и пустующие автоматы с газировкой, которых кто-то вздумал их здесь расположить. А ещё в душном воздухе витал неприятный запах. Мигель начал махать в лицо руками, лишь бы почувствовать малейший ветерок в свою сторону. Но просидеть в одиночестве долго не получилось – к нему подсел Лука, каким-то образом отцепившийся от Камилы. Интересно, о чём они говорили? И почему Лука так уверенно с ней себя вёл? Хотя, если подумать, он со всеми так разговаривал, будто с давних времён был знаком с ними. А ещё Лука при таких разговорах не забывал о манерах, и вёл себя в рамках дозволенного – это его всегда спасало от осуждения со стороны. — Вы с Дамианом Рино знакомы? — вдруг спросил Лука. — Нет… — Мигель отвернулся, чтобы не видеть самодовольную рожу “друга”. — А из его слов, кажется, вы знакомы. — И что?.. — Так вы знакомы? — Нет… — Ты издеваешься? — Просто разговариваю с тобой на твоём языке. Мигель обиженно отвернулся. У него не было ни малейшего настроения сейчас разговаривать с Лукой, а после его выходок у ресепшена, вовсе расхотелось видеться с ним где угодно, помимо музыкального класса. Этого идиота терпеть возможно было только тогда, когда его руки были заняты музыкой. А когда эти руки освобождались, они лишались возможности что-то создать, и только и делали, что рушили и без того натянутую дружбу. Зачем идиоту объяснять, что он идиот? На то он и идиот, чтобы не понимать, кем он является. — Да, я идиот, — сказал Лука, будто прочитав его мысли. — Прости меня за это. Мигель смотрел в пустой длинный коридор. В участке было так тихо, что казалось, помимо Камилы и Дамиана здесь больше никого не было, хотя дверей и кабинетов в этом длинном коридоре было предостаточно. — Ну что ты молчишь? — не отставал Лука. — Извини, что я… такой… просто, сегодня у меня выдался очень плохой день. — Ага, рассказывай, — обидно вставил Мигель. — Нет, я не шучу, Гитара. Я как никогда серьёзен. А давай так: я расскажу тебе, что случилось со мной, а ты расскажешь, что пройзошло у тебя? Идёт? В ответ Лука услышал молчание, но всё равно начал свой рассказ немного изменённым голосом. Мигель даже подумал, что это была какая-то очередная шутка, но потом понял, что Лука впервые с ним серьёзно заговорил. Это даже немного пугало, но на деле куда страшнее оказался его рассказ: — Дело в моей маме. Недавно… ну, как “недавно”... где-то год назад я начал замечать, как она начала прихрамывать. Её настроение стало ухудшаться, а при виде меня она едва сдерживала слёзы. Я не понимал в чём дело и думал, что это из-за таблеток – она пила много успокоительных, а перед сном принимала снотворное. На вопросы мои, что с ней, говорила, что всё впорядке. Потом я начал замечать на ней синяки. У шеи, на плечах и ногах. И знаешь в чём оказалась проблема? — Я… — Мигель хотел промолчать, — просто боюсь предположить…вдруг я отгадаю… — Нет, это не рак, если ты об этом. В один прекрасный день, когда я играл на гитаре, в мою комнату пришёл отец, перерезал кухонным ножом мои струны и сказал, что я ребёнок шлюхи, — Лука сделал небольшую паузу и всхлипнул. — Что ты говоришь?! Всё, хватит! — испугался Мигель. — Я ничего не хочу об этом знать. Зачем ты мне это рассказываешь? Замолчи. — А потом отец сказал, что это он последний год избивал, душил и насиловал мою маму. Он постоянно повторял мне, что она изменила ему и поэтому заслужила такого обращения. А знаешь что самое обидное? Я жил с ними целый год и не смог этого заметить. Он бил маму каждый раз, когда я уходил в школу. Понимаешь? Каждое утро она просыпалась думая не о том, что сделать мне на завтрак, а о том, что отец сотворит с ней на этот раз… Мигель готов был к любой глупости, но не к неожиданному излиянию души со стороны Луки. Он слишком резко и непредсказуемо начал об этом рассказывать, и непонятно зачем. Почему сейчас? Почему здесь? А может это очередная его шутка? Если да, то это не простительно, и за такое следовало разорвать дружбу навсегда. Так шутить нельзя! Никогда, особенно про своих родных! Но Мигель поверил каждому его слову и испугался своего воображения, которое нарисовало картину, в котором его мама готовит ужин, и как вдруг в комнату влетает отец, сбивает её с ног и начинает душить, и как мама пытается вдохнуть воздуха, и кряхтит под сжимающимися руками Энрике. У Мигеля от страха и от злости задрожали губы. Лука громко шмыгнул носом и продолжил рассказ: — Сегодня папа сломал маме два пальца, прижав их дверцей холодильника. Поэтому я оказался здесь. Она написала на него заявление, а отец сбежал. Теперь я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как относиться к маме. Если она и правда изменила папе, то я её ненавижу. Но за то, что отец с ней сделал – его я тоже ненавижу. Я не хочу возвращаться домой. Я не хочу знать эту семью. И не хочу жить с этим. Я просто не знаю, что мне делать. Поэтому я такой ублюдок сегодня. Прости меня, Гитара… мне… плохо… Мигель не знал, что сказать. На такие темы с ним никто до этого не разговаривал, и если подобные диалоги он слышал, то только в кино. В жизни же было совершенно другое ощущение – панический страх только от услышанных слов друга. Как бы Мигель повёл себя, окажись на месте своего одноклассника? Думая об этом, он захотел вернуться обратно домой и обнять маму с папой, поблагодарив их за то, что они такие замечательные. Вытирая помятой майкой намокшие глаза, Лука сказал: — Ну что, — его голос изменился до неузнаваемости, — теперь ты говори, почему ты здесь? “И что ему ответить? Что пришёл рассказать, как он попал в мир мёртвых шерифу?”. Мигель понял, что если он так и скажет, то Лука не поверит и серьёзно на него разозлится. Несоизмерима искренность. Поэтому Мигель решил быть максимально честным, но рассказать не всё. Но для начала решил извиниться: — Лука, прости, что резко реагировал сегодня. Я не знал, что у тебя всё так плохо. Но, знай – главное, что вы живы. Не дай маме пропасть. Она всё-таки любит тебя… — Да-да, — нетерпеливо проговорил Лука и сменил тему, — ну а ты то как тут оказался? — На меня бабушка сегодня впервые подняла руку. Ударила по лицу за то, что не слушался её. А потом хотела ещё наказать, закрыть меня на весь день в комнате, но я сбежал из дома, забыл портфель, а без него в школу, сам знаешь, лучше не приходить. — Ну, не знаю, — Лука впервые улыбнулся после своего рассказа, — как по мне сидеть дома наказанным лучше, чем идти ненаказанным в школу. А к шерифу зачем пришёл? — Он хотел задать какие-то вопросы по поводу репортажа. — Ааа… Мигель не знал, удовлетворит ли Луку такой ответ, но тот замолчал и грустно опустил голову. Им впервые удалось поговорить друг с другом о жизни. Разговоры о музыке или школе являлись нечто повседневным, не обязательным и вынужденным для контакта между одноклассниками. А разговор о жизни, несмотря на его тёмный оттенок, Мигелю понравился; он почувствовал, как взаимное откровение укрепило их дружбу – по крайней мере ему так казалось. Мигель часто замечал, как негативные моменты, подобные этому, сплочали людей, и даже те, кто раньше приходился друг-другу заклятыми врагами, могли объединиться и стать друзьями. Мигель вдруг засомневался, стоило ли шерифу рассказывать свою историю? Может поделиться этим с Лукой? Не сейчас, конечно, а когда-нибудь потом, чуть позже, когда будет подходящее время. Но… с другой стороны, кто знает, что этот мальчишка выкинет в следующий раз? Дружба дружбой, но разве он перестанет подкалывать всех налево и направо? Это у него из привычки вряд ли выветрится за день-два. Вдруг он раструбит об истории Мигеля на весь класс и опять заставит его краснеть? Вдруг дверь шерифа открылась. Оттуда вышел высокий мужчина в гавайской майке, не обратил внимания на грустных мальчиков, сидящих на лавочке, и пошёл к ресепшену. — Мигель Ривера? — послышался голос из кабинета. — Заходите. Мигель подошёл к двери и обернулся. Лука посмотрел на него с красными от слёз глазами и, казалось, что он вот-вот признается, что весь его рассказ был большой шуткой, но нет – он грустно сказал: — Я подожду тебя здесь… Мигель кивнул и, закрыв за собой дверь, оказался в кабинете с шерифом один на один. Внутри было довольно просторно и не так темно, как в коридоре. Белый потолок, чистый пол, кондиционер, который, очевидно, не работал и новые жалюзи у окна. По периметру комнаты стены забаррикадировались шкафчиками, переполненными различными папочками, количество которых, казалось, превышало общее число жителей Санте-Сицилии. В кабинете витал приятный запах от освежителя воздуха, но, несмотря на это, здесь всё равно было невыносимо жарко. Шериф сидел за массивным столом из берёзы, перебирал документы, и под светом зелёной настольной лампы во что-то пристально всматривался, пока гость не подошёл к нему совсем близко и не переключил на себя внимание. Дамиан поднял взгляд, улыбнулся Мигелю и жестом предложил занять место напротив стола. Мальчик забрался за высокий стул, но ему всё равно пришлось выпрямиться и вытянуть голову, чтобы увидеть лицо шерифа, скрывающееся за большой стопкой папок и документов, разбросанных по столу. — Почему ты пришёл сюда? — строгим голосом спросил Дамиан. — Мы же договорились встретиться во второй половине дня на песенной площади. Ты меня подставляешь… — Извините, сеньор, — Мигель не знал, в чём была его вина, но на всякий случай извинился и попытался оправдаться. — Я сбежал из дома. Бабушка подслушала наш вчерашний разговор и хотела не выпускать меня из дома, пока я не пообещаю с вами не разговаривать. И тут вдруг Мигель задумался о том, что, собственно говоря, он хотел сообщить шерифу? Как попал в мир мёртвых? Он и сам до конца не понимал, как такое произошло. Бабулита могла бы помочь в этом разобраться, но раз она отказалась принимать в этом участие, для понимания этого вопроса Мигелю потребовалась помощь другого взрослого, сообразительного, такого, как шериф. Единственное, в чём Мигель был уверен, так это в том, что в праздник почитания умерших открывались двери в мир живых и мёртвых. Чтобы мёрвтые попали в мир живых нужно было соблюсти лишь одно правило: в день праздника фотография умершего должна была стоять на хотя бы одном алтаре в мире – это символизировало память живых людей о погибшем, и поэтому последнему один раз в год доставался шанс встретиться со своими живыми родственниками. Но как попасть живому в мир мёртвых? Тут Мигель сомневался в догадках. “В день, когда всем мёртвым приносят дары, кое-кто у них ворует”. У мальчика возникло масса вопросов на эту тему, и, каждый раз, когда он об этом думал, то терялся. Чтобы попасть в мир мёртвых достаточно было своровать с алтаря подношение и всё? Неужели так просто? Если бы так оно и было, то люди бы массово пропадали в День Мёртвых и не было бы в этом никакого всемирного секрета. Бездомные часто подворовывали еду на кладбищах, поэтому, стоило предположить – всё было куда трудней. Мигель начал склоняться, что в тот день он своровал не подношение. Гитара хозяина не могла ей стать – это его личная вещь, правильно? Если подношение – это дар, а реликвия – вещь, хранимая, как память, то гитара являлась реликвией, а не чем-то другим. Ну хорошо, допустим так оно и было, то почему “воровство”? Мигель, как полноценный родственник Гектора, не мог своровать у него. Или мог? Кто решал, было ли совершено “вороство” или нет? А ещё Мигеля путало то, что дело происходило на алтаре Эрнесто де ла Круса, а не на алтаре Гектора. Но, как сказал начальник из бюро семейных дел: “Здесь чисто семейный вопрос”. Что это могло означать? Что некая система справедливости определила действия Мигеля, как воровство у семьи? Хорошо – тогда алтарь Эрнесто здесь был не при чём, и получалось так, что проклятье произошло не только из-за воровства, но и в совокупности с чем-то ещё. Возможно, с нарушением семейного табу на музыку, которое продвигалось среди родственников многими годами. Выходит для того, чтобы попасть в мир иной, нужно было в День Мёртвых нарушить семейное табу и своровать с алтаря реликвию, символизирующую предательство семьи? Мигель размышлял на эту тему последние полгода, но когда наступил очередной День Мёртвых, побоялся проверять эту теорию. К тому же, как это возможно было провернуть, если табу разрушено, а реликвия не являлась чем-то запретным в семье? В таком случае путь в мир иной для Мигеля при жизни был закрыт навсегда. Но… вдруг для того, чтобы попасть в мир мёртвых не нужна была никакая реликвия? Вдруг Мигель заблуждался по поводу теории с подношением, и путь в мир иной открывался другим способом? Скажем, предательством главы семьи мыслью и душой? Вдруг было достаточно нарушить табу на слово простым действием? Получалось так, что за нарушение нового табу Бабулиты прямо здесь и сейчас Мигель мог оказаться проклятым и попасть в мир мёртвых? “Как это вообще всё работает?!”. Мигель понимал, что скорее всего это глупость. К тому же до Дня Мёртвых ждать было чуть меньше года, и поэтому ничего получиться не должно было – ворота закрыты. Но вдруг упорство Елены и переживание за семью наделяли её некой силой проклинать людей? И вдруг она об этом сама не знала? Ведь будь она в курсе своих способностей проклинать людей, то она никогда бы не пожелала Мигелю попасть в мир мёртвых. — Сеньор Рино, — Мигель спрыгнул с высокого стула и встал посреди комнаты. — Да? — шериф отложил в сторону документы и сосредоточил всё внимание на мальчике. Если Бабулита и правда обладала даром проклинать людей, то пускай Лука останется сидеть в коридоре один, пускай шериф сам объясняет, почему мальчик зашёл в его кабинет и растворился в воздухе. Путешествие в мир иной – это хождение по тонкому льду: провалишься – умрёшь. Мигель понимал, что родители никогда бы не отпустили его туда просто ради того, чтобы повидаться с родственниками и убедиться в его словах. Как твердила Бабулита: “Всему своё время”, но теория о бабушкином проклятии Мигелю показалась слишком бредовой, поэтому он не поверил в неё и спокойно обратился к шерифу: — Следите за мной внимательно, — боясь упасть от страха, Мигель посмотрел себе под ноги; ему казалось, что он стоял над пропастью. — Сеньор Рино, если я сейчас пропаду, знайте – мир мёртвых существует. Потому что я там был… Табу Елены нарушилось. Мигель зажмурился от страха и потерял равновесие.