Маленькая поющая блёстка

Сначала Блейн пропускает тренировку из-за своего свидания с Себастианом. В следующий четверг он приходит домой счастливым, с растрёпанными волосами, от него пахнет вином и чужим парфюмом, и Курт, конечно, это чувствует. Курт чувствует, как на коже Блейна горят чужие поцелуи. Курт чувствует, как от Блейна разит примитивными, когда он хватает его за руки, начиная кружиться с ним по комнате под очередную нелепую попсу, играющую по радио. И Блейн подпевает: «Из-за тебя я чувствую себя подростковой мечтой», Блейн поёт прямо в ухо Курту, Блейн сжимает руки Курта в своих, Блейн слишком близко и слишком не Курта. Точнее, Блейн принадлежит Курту на поле боя – полностью и безоговорочно, Блейн принадлежит Курту в тренировочном зале, но после тренировок Блейн уходит к Себастиану, и Курт немного разбивается на части. Немного – это достаточно для того, чтобы это почувствовать, но недостаточно для того, чтобы Блейн что-то понял. И Блейн, конечно, не понимает – это просто и предсказуемо. И Курт, конечно, ни слова не говорит – этого следовало ожидать. И поэтому Блейн продолжает приходить позже обычного, а Курт продолжает метать ножи в кухонные шкафчики, представляя на их месте голову Себастиана. * Они идут в рейд, и Курт стоит спиной к Блейну, и чувствует, как у Блейна трясутся руки, чувствует, как бешено бьётся его сердце. Курт слышит тех демонов, которые подходят к Блейну, видит тех, кто перед ним, и пытается одновременно следить за теми, что сбоку. Блейн начинает считать: «Раз». Курт стискивает клинки ещё крепче. Блейн говорит: «Два». Курт примечает самого слабого демона, стоящего справа. Блейн шепчет: «Три». И, считая мёртвых демонов, Курт понимает, что живых демонов больше, чем хотелось бы, что они не действуют так слаженно, как раньше, что стрелы Блейна летят в пустоту, и Курт злится так, как не злился никогда в жизни. Когда они убивают последнего демона, Блейн улыбается Курту, и Курт чувствует только глухое раздражение, горячую злость, он – стрелка, показывающая напряжении. Выше, выше, выше, выше, перенапряжение, взрыв. Курт разворачивается и идёт к пожарной лестнице, и Блейн орёт ему в спину: – Всё же закончилось хорошо. – Да неужели? – Курт пытается сказать это и зло, и расстроенно, и грубо, но получается только расстроенно, будто у него совсем не осталось сил, будто это просто нелепая попытка огрызнуться. – Нет, – говорит Курт, поворачиваясь к Блейну лицом, – серьёзно? Всё закончилось хорошо? Нас чуть не убили, а ты говоришь, что всё хорошо? – Чуть не убили, – цепляется Блейн. – Мы живы, а демоны мертвы. – Во имя Ангела, ты и правда не понимаешь, что не так, – кричит Курт и почему-то думает, что со стороны их можно принять за сорящихся возлюбленных. Если, конечно, возлюбленные дерутся с демонами спина к спине. Если возлюбленные чертят друг на друге руны. Как иронично, что как раз возлюбленными они стать никогда не смогут. Как иронично, что Курт сам до конца не понимает, что именно не так. * Курт держит клинки в вытянутых руках: сталь послушно изгибается, подстраиваясь под его движения. Курт слышит, как открывается входная дверь, запах вина доходит до него не сразу. Курту остаётся только обернуться, сделать лишний шаг, и вот он уже прижимает Блейна к стене, одной рукой держит его запястья у головы, клинок спокойно отдыхает у горла Блейна. Блейн послушно замирает. Они не говорят друг другу ни слова: Блейн вырывается, хватает с пола второй клинок, и Курт перестаёт слышать что-то, кроме звона метала. Бороться со своим парабатай – неправильно. Курт следит за тем, чтобы не нанести ему раны, которые не сможет исцелить иратце. К примеру, иратце не поможет соединить тело с отрубленной головой. Ещё иратце плохо помогает при мигрени. Ещё иратце совсем не помогает при остром чувстве собственной ненужности. Блейн немного пьян, а клинки – совсем не его оружие. Блейн любит арбалеты, Блейн любит луки, Блейну нравится изящество стрел, Блейну нравится звук, с которым стрела вонзается в живую плоть, Блейну доставляет удовольствие пользоваться оружием, которым можно убивать долго и мучительно. Ему нравится смачивать наконечники стрел ядом, чтобы раны не затягивались, а только гноились, исходили чёрной кровью, источали ужасный запах, приносили ужасную боль. Курту нравится убивать быстро: клинок в сердце, провернуть, чтобы сердечную мышцу разорвало, всё, готово, пожалуйста, сожгите труп. Курт не любит смотреть, как кто-то мучается, поэтому наблюдать за своим измученным отражением – хуже любой пытки. И он замазывает круги под глазами тональником, и с утра он делает компрессы и огуречные маски, и ночью он вроде как даже иногда засыпает. Блейн лежит под ним, и Курт стискивает его бока коленями, держит его руки в своих, и Блейн хрипло говорит: – Привет. Курт закрывает глаза. Его лицо – измученная гримаса, крепко сжатые челюсти, тяжелое дыхание. Блейн – судорожное дыхание, кончик руны ангельской силы, виднеющийся из-под сбившегося ворота футболки. Курт помнит руны на теле Блейна лучше своих, потому что это он рисует и обновляет их. Это он первый раз выжигал на груди Блейна руну бесшумности, руну бесстрашия у сердца (она видна ярче всего), руну скорости на спине. И это Блейн в первый раз выводил на Курте руну выносливости, и они были бы такой странной парой: бесстрашие и выносливость. – Ты пропускаешь тренировки, – говорит Курт зло. – Тебя никогда нет рядом. Нас чуть не убили, потому что ты был так занят своим парнем, что забыл обо мне, и я даже не уверен, можно ли вообще сказать, что сейчас мы парабатай. Может, нам проще разойтись? Курт не знает, как не смеётся сам над собой. Он знает, что они никогда не смогут разойтись. Он ослабляет хватку на запястьях Блейна, смотрит, как пальцы Блейна обхватывают его пальцы, как они крепче сжимают руки друг друга. Каждый раз они тянутся друг к другу, как магниты, и каждый раз, сталкиваясь, разбиваются друг о друга. Любить парабатай – неправильно, Курт знает это с пяти лет. Ещё Курт с пяти лет знает, что его парабатай будет Блейн. Ещё Курт с пяти лет знает, что два плюс два – это четыре, а он, Курт, любит мальчиков так, как другие любят девочек. И все эти знания в совокупности не приносят ничего хорошего. Просто Блейн был его первым другом, первым поцелуем и парабатай (и последнее важнее, чем всё остальное во всём мире). Просто сердце Курта сходит с ума, и Блейн пахнет чужим парфюмом, и Курт чувствует на своих запястьях, соприкасающихся с запястьями Блейна, чужие укусы, тускнеющие руны, и Курт видит на шее Блейна засосы, и Курту мерзко, противно и, что хуже всего, ревниво. Просто любить парабатай – это хуже, чем убить человека, это хуже, чем предать свою веру, это хуже, чем вырвать сердце из груди и осветить им весь мир (хотя Курту кажется, что если он вырвет своё сердце из груди в тот момент, когда Блейн застенчиво улыбается не_ему, то его сердце может светить и вместо Солнца). – Я понимаю, – говорит Блейн тихо, и у Курта начинает щипать в носу. Блейн сжимает его руки в своих, и рядом валяются клинки, стрелы, и Курт качает головой. Курт думает, что кто-то обязательно споткнётся о разбросанное оружие, что он забывает, как пахнет Блейн без запаха Себастиана на нём, что Блейн всё ещё по привычке натягивает футболки Курта вместо своих. – Честно, Курт, я понимаю, что не так. И Курт думает, что им обоим нужна руна интуиции или глоссолалия – как можно ближе к сердцу и быстрее, но не то чтобы они могли что-то изменить, просто, может, с ними стало бы легче. Они оба, конечно, всё понимают, но это совсем ничего не меняет. Проще никогда не становится, и Курт слепо тычется носом в плечо Блейна, пока он рядом и снова не ушёл. Курт вспоминает, как рисуют руну храбрости и скорби, потому что, кажется, скоро они ему понадобятся.