Маленькая поющая блёстка

Блейн всегда говорит, что у него хорошая память на ничего не значащие события. Так, к примеру, он помнит точное число, когда Купер перестал ему звонить — это произошло ровно через четыре месяца после того, как он уехал покорять весь мир на старом кадиллаке, это произошло двадцать седьмого апреля, в тот день был ужасный холодный ветер. Ещё он помнит, что на одно Рождество родители подарили ему новый конструктор, а на другое — игру «Операция» (и если есть в мире вещи, в которых Блейн Андерсон отстоен, то это игра «Операция» и попытки не оставлять Куперу Андерсону голосовые сообщения после пяти сброшенных вызовов). Блейн помнит день, когда ему прошибли голову битой. Если есть вещи, которые Блейну хотелось бы забыть, то это ощущение перед тем, как он окончательно отрубился, этот постановочный кадр из фильма, когда он уже закрывает веки, а перед глазами мельтешат лица парней, которые хотят «всего лишь поговорить». Блейн никогда не хотел с ними говорить, но такое вежливое приглашение к беседе, как удар по рёбрам, сложно отклонить. И ту ночь в больничной палате, когда Купер всё бормотал ему в руку «прости» и «блядь», а Блейн сделал вид, что всё ещё спит. Тогда это казалось очень логичным — смотреть, как родной брат пытается не облить слезами твою руку, пытается рассчитать силу сжатия ладони: достаточно сильно, чтобы Блейн проснулся, но недостаточно для того, чтобы было больно. Тогда Купер подносил руку Блейна к своей щеке, грузно и жарко дышал, а потом оставлял поцелуи где-то в районе запястья — к венам и ближе. Блейн помнит, что, когда ему было семь лет, он обжёг руки, потому что Купер сказал ему, что горящие дрова в камине не такие горячие, какими кажутся. Он помнит, как было больно, когда на ладонях начали пузыриться ожоги, как мама ругалась на Купера, долго и истерично (сейчас Блейну кажется, что она переживала из-за того, что у него могут остаться шрамы). Блейн помнит, как Купер извинялся, дул на ожоги, наносил на них мазь и обещал, что всё скоро пройдёт. Тогда Купер по одной целовал ладони Блейна, стянутые тонкой заживающей кожей, говорил: «У глупого боли, у недоброго боли, у жестокого боли, у Блейна — пройди». Блейн не жестокий, не недобрый и, наверное, не глупый. Купер лежит рядом, раскинувшись на его кровати в доме родителей, и его футболка, кажется, пропала куда-то около часа назад. Купер почти заснул, Блейн точно это знает. Его ладонь всё ещё лежит на шее Блейна, пальцы лениво перебирают растрёпанные волосы. На экране копия Купера красиво позирует рядом с какой-то моделью, рекламируя новый парфюм. Куп сквозь сон губами повторяет слова диктора в рекламном ролике, и Блейн улыбается. Блейн перехватывает ладонь Купера со своей шеи, подносит к губам. Блейн говорит: — У глупого боли, у недоброго боли, у жестокого боли, у Купера — пройди. Он оставляет поцелуи-зарубки — центр ладони, основание большого пальца, запястье, и Купер только улыбается своей исключительно не-голливудской улыбкой, которую бережёт для Блейна и своих редких визитов в Огайо. Блейн не спрашивает, когда Купер приедет в следующий раз и когда уедет. Завтра двадцать седьмое апреля — пять лет с тех пор, как Купер перестал звонить перед очередным визитом.