Erase me

– Что. Ты. Творишь!? – Марти не смог выдавить из себя ничего более адекватного, хотя и понял, что уже очень вряд ли найдет в себе силы (да и желание) остановить руки Раста, которые совершенно уверенно расстегивали брюки и уже не раз столкнулись с его эрекцией. Начинать спектакль о том, что "мы ж не педики какие-то" было бы более чем глупо. – Пытаюсь достать твой член и провести два эксперимента сразу: во-первых узнать почему тебя так любят женщины, а во-вторых понять как сделать тебе хорошо.       Марти перестал что-либо спрашивать, а Раст уже даже не пытался говорить – его рот был занят важной задачей, к которой Коул подошел как всегда ответственно. Так ответственно, что уже после недолгой процедуры методичного вылизывания и поступательного заглатывания Марти взвыл и кончил, а через секунду совершенно неожиданно влепил ещё одну пощечину Расту, потом резко развернулся и вмазал с размаху кулаком по столу, оставив вмятину на столешнице и ссадину на руке. Коул всё это время продолжал стоять на коленях и не шевелиться. – Зачем? Зачем ты это с нами... тьфу, со мной, сделал? – Марти накрыло горьким сожалением и стыдом. В его мозге смешалось миллион эмоций и мыслей. Дружба? Работа со странным напарником? Кто бы мог подумать, что всё дойдет до такого. – Ты же не психуешь так каждый раз, когда тебе делают минет твои шлюхи и... жена... – Раст "подал голос" после некоторого замешательства и по его интонациям было очень сложно понять, что именно – стёб, раскаяние, подстрекательство или чувство некоторого превосходства сейчас в нём преобладает. – А вот жену и мать моих детей не трогай! – Марти схватил Раста за грязную майку так резко, что ткань надорвалась.       Казалось, что сейчас на Коула обрушится ещё несколько ударов (и судя по лицу Раста, он сам этого ожидал и, возможно, даже хотел), однако Марти сцепил зубы и зашипел, зарычал, но, уже было замахнувшись правой рукой и держа Раста за рвущуюся майку левой, внезапно сдержался и просто оттолкнул напарника. – Почему ты такой? – Марти не мог справиться со всеми эмоциями. – Почему? Как ты умудряешься это делать с людьми? Вытаскивать из них всё самое дрянное, самое позорное, всё равно оставаясь при этом "самым умным парнем в комнате"? Ты – грёбаный змей! Змей-искуситель, твою мать. Сколько раз я видел эту хрень с подозреваемыми и свидетелями, сколько раз я пытался понять твои методы, но никогда, слышишь, никогда не думал, что ты сделаешь это со мной! Рептилия, точно, ты просто рептилия... – Я просто вижу. Слышу. Чувствую запах и вкус желаний, пороков и боли. – Раст говорил тихо, на контрасте с наоравшим на него собеседником.       Эффект от слов усилило то, что он, наконец, решил демонстративно вытереть лицо с подсыхающими следами "преступления" нижней частью порванной майки и каждым движением, казалось, провоцировал Марти на какую-то новую реакцию. Осознав, что майка явно уже слишком настрадалась, Раст стянул с себя её остатки и отбросил в угол, скомкав. Уже с голым торсом он продолжил: – Что-то мне подсказывает, что тебе было это нужно. Ты же думал об этом, нууу. Да, гнал мысли прочь, да, не допускал осознания себя "конченым педиком" или как ты обычно называешь геев, но думал? И тогда когда впечатал меня в шкаф, и тогда когда мы сутками находились рядом среди мерзких людей и были единственным лучиком света и здравомыслия друг для друга. Ты кончил так быстро, будто думал об этом даже больше, чем мне казалось... – Раст, я не знаю, что тебе сейчас сказать. Возможно, мне надо было просто сразу уйти, убедившись, что ты жив. Возможно, мне надо было избить тебя до бессознательного состояния и потом всю жизнь жалеть об этом. Я не знаю. Но ты влез на территорию, которая не поддается анализу. Которая не просчитывается уравнениями и не регулируется законами. Чёртов маньяк... Подобное к подобному – ты так хорош в раскрытии разного трэша, потому что можешь думать как эти извращенцы, ты это допускаешь в свой мозг. Я – нет. Не допускаю. Точнее – не допускал до встречи с тобой. Ты будто испачкал меня моим же позором и я не знаю что делать. Да, я хотел тебя отыметь. Думал об этом, потом проклинал себя и был уверен, что ты не узнаешь, что я сам не допущу даже намека на такое. Мне же не нравятся мужики... – Было видно, что Марти вдруг взял себя в руки и всё это сказал относительно спокойно, правда, принципиально не глядя на Раста. – Но ты так и не отымел меня. – Раст, остановись. – Марти на этот раз посмотрел напарнику прямо в глаза. – Ты злишься. Я злюсь. Я не хочу жить. И мог тут сдохнуть, но я так слаб духом, что был благодарен тебе за беспокойство и за то, что тебе не плевать. Думаешь, меня ещё что-то может держать в рамках какого-то "приличия"? Ты только что отхлестал меня по лицу с такой ненавистью и такой... любовью... которых я не помню со времен своего детства. Никто никогда не концентрировал на мне столько эмоций с тех пор как ушли все, кого я любил. Я понял, что ты единственный, кому я могу доверить своё тело – делай что хочешь. Хочешь – добей, хочешь – отымей, хочешь – придумай что-то, сотри меня, сделай так, чтоб меня не стало. Я отсосал тебе потому что ты мечтал, знаю, мечтал, увидеть меня на коленях. Это правильно, это хорошо, я заслужил. – У Раста заплетался язык: аукалось состояние "под веществами", поэтому всё говорилось немного спутанно и со странными паузами. Кроме того, Раст периодически неловко прикасался к себе – гладил руки, чесал затылок, причудливо сцеплял пальцы, водил ладонью по торсу.       Марти снова впал в оцепенение...