Аффлюэнца

      Если Воробей не мучился от кошмаров, то обычно ему по ночам ничего не снилось. Вернее, он даже не запоминал эти сны — будничные по сюжету, они были такими серыми, как и его жизнь — а какой смысл во сне видеть тоже самое, что и без того происходит каждый день? А кошмары его были сопряжены с выдуманными, интересными, пускай и жуткими сюжетами — их стоило терпеть хотя бы ради этого. Разнообразие никогда не помешает. В одном из таких сюжетов, например, он убегал от фантасмагорического существа, полупризрака, полудуха, получерта — оно был всё черное, но не сливалось с темнотой ночи, а угрожающе из нее выделялось; светилось красным, словно кровью, а еще умело менять свою форму — чаще всего оно выглядело как клякса от неосторожного обращения с чернилами. У него вместо глаз, рта и носа были какие-то не то дырки, не то бледные очертания, и больше ничего в нем не напоминало человека хоть на долю. Это чудище, как правило, бежало за Воробьем — бежало в бесконечности, несуществующем пространстве, где не было ни потолка, ни пола, и время не шло привычным образом; оставалось лишь дожидаться самого окончания сна, чтобы проснуться в холодном поту, резко вскочить, оглядеться — убедиться, что вокруг лишь привычная спальня, а не чернота, и отрубиться вновь — хотя бы попытаться. Сон, как правило, заканчивался чем-то вроде врезания в несуществующую стену, тупик, у которого чудище и настигало Воробья, укутывая собою с нечеловеческим криком и унося, видимо, в бесконечную темноту — такую, где уже не надо ни от кого убегать — ты сливаешься с нею, и тебя просто не существует. Иногда Воробью становилось особенно страшно, что он думал, что лучше бы не просыпался — мир без его присутствия в нём немногое потеряет, а он сам, наконец, перестанет видеть всяческие кошмары и позволит себе стать частью сюжетов, а не их жертвой. Будет приходить к непослушным детям по ночам и абсолютно также их пугать, а потом расстраиваться, что перестанет сниться, потому что ребенок позанимался со специалистами и его больше не мучают кошмары. Сам Воробей к специалистам не спешил наведываться — он считал, что безнадежен, особенно после того, как у него обнаружили дар.       Иногда его страшные сны переступали всяческие границы разумного — потому что оказывались вещими. Как было, например, с Огнехвостом, который утонул, превратившись в нечто, слабо напоминающее человека, и потянул его за собой. Иногда бывало и повседневное — приснилось, как избил Ветерок — на следующий день он сделал это в реальности. Приснилось, как опоздал из-за жуткой утренней пробки — пожалуйста. Воробей ничего с этим не делал, а лишь примирился, — как с особенностью; также, как примиряются с горбинкой на носу или неидеальной формой бёдер, как было у его сестры, например; правда, пример абстрактный, поскольку ни с чем таким она не примирялась и тихонечко это в себе ненавидела. Воробей же был не против своих странных снов.       И уж точно он не был против, когда в противовес всему этому начали появляться ангельские видения — совершенно точно антоним к черному чудищу в форме кляксы — белые волосы, фарфоровая кожа, тонкие лодыжки и хрупкие плечи, осторожная поступь, короткий сарафанчик, круглые черты лица, напоминающие девочку-модель из рекламного постера. Она пришла совершенно случайно, в один день, без предупреждения, и постепенно, что его самого удивляло, Воробей начинал ей верить. Этот нежный, спокойный голос просто не мог ему соврать. В конце концов, она дала столько советов касательно его способностей, рассказала, какими они были в прошлых жизнях — её рассказ тянулся долгой мелодией, но той мелодией, каждой секундой которой наслаждаешься, а не думаешь, как бы переключить поскорее — звучной балладой, почти колыбельной. Появлялась внезапно и исчезала тоже, оставляя после себя что-то светлое на душе и вместе с этим — что-то опустошающее, тяжелое, похожее на чувство потери самого важного, будто оно ушло и обещало не вернуться. К счастью, Половинка Луны возвращалась, и это мотивировало ложиться спать — и просыпаться наутро, чтобы потом ночью лечь обратно, и так по кругу.       Тем не менее, Воробей слегка путался в образах и по итогу предпочёл отделять Половинку Луны реальную от той, которую видит во снах. Как никак, а та из снов была поприятнее — да и в реальности они почти не разговаривали, лишь пересекались, потому что вынуждены это делать, учась в одном классе. Постепенно сны с ней стали влиять на происходящую действительность, в том плане, что всё неидеальное, человеческое становилось противным, чуждым, не тем, что нужно. Проходящие мимо люди думали о сексе и физиологических процессах — настоящая мерзость, у Иглогривки, оказывается, был небольшой, тонкий-тонкий, светлый, незаметный, если не вглядываться пушок около ушей и над губой и она была худой не по-сказочному, а по-истощённому, в её вену вставляли катетер для капельницы, иногда у нее без причины текла кровь из маленьких бытовых ранок, кашель выделял мокроту, она говорила о своих отсутствующих месячных, стонала на нём и под ним иногда слишком громко и жаловалась, что у нее постепенно исчезает влечение — мерзость, мерзость, и еще раз мерзость. Воробей был готов к физиологии в связи с будущей профессией, но не хотел бы видеть её у кого-то, кого мог бы назвать любимой. Половинка Луны была Мадонной, а Иглогривка — Блудницей. И объектом чистой, искренней, нежной любви, — такой, которая вообще может быть хоть какой-то в отношении такого как Воробей — достойна быть лишь первая. У Иглогривки была талия, осторожное расстояние между бёдрами, размер груди В, короткая одежда и она красовалась в рекламных кампаниях брендов, на снимках и модных обложках. У Половинки Луны, он был уверен, хотя и не видел под платьем, было телосложение ребёнка, иногда вместо сарафанчика у нее была длинная юбка с блузкой и она нигде не красовалась — кроме его снов, являлась его личным секретом, таким, о котором никогда никому не расскажешь. Если признаться, то люди покрутят пальцем у виска мол, «У тебя не девушка, а мечта, её хотят все, она идеальна, почему ты ей изменяешь, дурак?!» — и никто не поймет, что приходящий во снах светлый образ выигрывает по всем параметрам у идеальной «земной» девушки. Никому и не нужно знать о Половинке Луны — начнём с этого.       Светловолосый ангелок кладет его голову к себе на колени и начинает поглаживать, осторожно трепать волосы, чуть зарываться тонкими пальцами — волосы проходят сквозь них черными ворсинками. Он осторожно касается её коленки и прикрывает глаза, еще чуть-чуть и замурчит.       — Луна, — вдруг спрашивает Воробей, но не слишком резко сквозь тишину, что можно было бы дернуться от неожиданности, а как бы между делом.       — Да, Воробьиное Крылышко?       — А в прошлых жизнях мы тоже были такими… типа… разными?       — Тебя стало это интересовать? — её уголки губ едва приподнялись, она опустила голову вниз, чтобы посмотреть на него.       — Да.       — Были. Тебе это не нравится? — голос Половинки Луны чуть дрогнул разочарованно.       — Почему же… — Воробей вновь замолчал, смущённый тем, что, возможно, задал неудобный вопрос. А Воробей из реальной жизни вне своих сновидений почти ничего никогда не смущался.       — Я не ожидала, что тебя заинтересует эта тема. Ты стал таким чутким, я начала узнавать твою версию из прошлой жизни. Я очень рада, — спустя недолгую паузу девушка заговорила, как обычно спокойно, — У тебя были такие же мягкие волосы, как шёлк, и такие же темные, как крыло вороны.       — Но знаешь, — Воробей вдруг повернулся и лёг на спину.       — Да?       — Кое-что не даёт мне покоя. Только ответь честно, пожалуйста, — Половинка Луны внимательно посмотрела в ответ, — Я умираю? Это Звёздное племя так выглядит?       Половинка Луны вдруг рассмеялась своим тонким, звонким голосочком — он переливался, как колокольчик, и отзывался еле слышимым эхом вокруг.       — Почему ты так решил?       — Я серьезно. Бывает, перед смертью человеку становится легче в моральном или физическом плане, он отпускает все эмоции, потому что понимает, что дальше его ничего не ждет и в этом нет смысла, он это предчувствует и просто наслаждается оставшимися деньками… Это как ложный симптом исчезновения депрессивных состояний. Сегодня человек улыбается и ему хорошо, и все теперь думают, что он исцелился, а завтра стреляет себе в висок. Вот так. Ты понимаешь аналогию? — Луна продолжала улыбаться, — У меня тоже самое. Это начало конца?       — Тебе что, так хорошо, что ты подумал, что умрешь скоро? Глупенький, — она осторожно коснулась лица и провела рукой вниз от щеки до шеи.       — Ладно, согласен, глупо. Я бы в Звёздное племя не попал.       — Мы не в Звёздном племени. Это… другие небеса. У тебя скандинавские корни, как и у меня, мы родились, жили и умерли где-то на территории современных Дании или Норвегии. Это было очень давно… Поэтому мы принадлежим скандинавским предкам, вернее, наши души прошлых жизней. Мы переродились в других людях и тем не менее продолжаем принадлежать горным небесам. И находимся сейчас именно здесь.       Воробей опять замолчал.       — А если я захочу, ты заберешь меня сюда? Или я сам сюда попаду? Мне сначала нужно умереть физически или…       — Прошу, прекрати такие разговоры, — обеспокоенно попросила Половинка Луны, — Смерть процесс неизбежный, но я не хочу говорить о ней здесь. Ты умрёшь нескоро, у тебя особая миссия, и я тоже умру нескоро, и пока этой информации достаточно. На том и решили, хорошо?       — А мы встречаемся здесь для чего-то особенного? Или зачем вообще?       — Встреча двух родственных душ из других жизней в ином облике это знаменательный процесс. В небесных угодьях такого почти не происходит. Мы — редкость, и поэтому нам нужно держаться вместе и поддерживать связь. Повезло, что у нас есть особые способности, это нам и помогает, поэтому мы видимся во сне и знакомы в земной жизни. Потом, когда произойдет физическая гибель этих тел, наши души, тем не менее, останутся живы и воссоединятся на этих же небесах, но не в виде людей, ты понимаешь. Потом, может, мы поселимся в других телах и вновь будем вынуждены найти друг друга, будучи раскиданными по свету, а может быть и нет. Может быть, вновь найдем друг друга, а может быть и нет. И так далее. Это бесконечный процесс.       — А нас могут оставить в покое? Чтобы нам не приходилось друг друга искать.       — Мы и так в покое, милый. Нам ничего не мешает быть вместе. Просто мы — часть системы перерождения и умирания, и вынуждены терпеть небольшие неудобства. А так, в целом, нам никто не мешает. Как раз сейчас мы и наслаждаемся друг другом, так ведь? Мы созданы друг для друга и рано или поздно нашлись бы. Дело времени, — девушка нагнулась для легкого, нежного поцелуя в губы, — Даже будучи физическими телами, а не душами на небесах, души все равно неразрывны по сути своей, хотя и они иногда терпят некоторые обстоятельства. На земле это зовётся соулмейтами, если я правильно помню. Например, души вынуждены расстаться друг с другом, по ошибке или из-за внешних факторов, но они все равно рано или поздно сойдутся, потому что иначе никак. Потому что они — одно целое. Однако не так уж часто они сходятся или в принципе находят друг друга также, как это сделали мы, к сожалению… И поэтому им приходится всю жизнь проживать на земле с нелюбимыми по-настоящему людьми, или же вовсе оставаться в одиночестве, если, например, родственная душа умерла.       — А если родственная душа жива в виде человека, но она все равно не вместе со своим этим соулмейтом по какой-то причине? Такое возможно?       — Да, и это основная трудность. Более мирские проблемы, возможно, какие-то своего рода инстинкты могут вводить людей в заблуждение, и заставлять уходить от своих родственных душ. Это уже что-то, связанное с психологией и прочим, а не процессами реинкарнации и душ.       — Но ведь души все равно прикладывают все усилия, чтобы встретиться на земле и воссоединиться, так?       — Да. Но в отличие от идеальных, превосходных небес, люди несовершенны и порочны. Поддаются сиюминутным увлечениям, как пример, и поэтому уходят от родственной души. И тут уже мало чего поделаешь. Человека будет тянуть обратно, но тем не менее не всегда он придет обратно к тому, кто действительно создан для него. Просто вот так бывает. Это сложно… Я буду рада, если на досуге ты задумаешься над этим, — Половинка Луны улыбнулась, — И еще маленький секрет. Знаешь Грача Фейзера? — Воробей кивнул, — И сестру твоей девушки, Ласточку Хидден. Они являются родственными душами. Однако, как я сказала до этого, физическое тело одной души может умереть раньше другого, причем намного-намного раньше, и поэтому вторая душа остается скитаться по земле до конца собственных дней в одиночестве и несчастьях. Потом, разумеется, на небесах они вновь будут вместе, но пока Грач жив и поэтому… Вот так.       Парень вскинул брови вверх в удивлении, и затем чуть нахмурился.       — Так у него же были женщины после этой Ласточки.       — Я это и имела ввиду под одиночеством и несчастиями. Родственной души больше нет, теперь повторная встреча с ней произойдет нескоро, а все, кто был после неё, уже не те. Понимаешь? Грач — несчастный мужчина. Ох, предки, будь его Ласточка жива, его жизнь была бы ярче. Бедняга, — Луна тихо вздохнула в знак искреннего — по какой-то причине — сочувствия и вновь опустила голову вниз к Воробью.       — А мне кажется, его основная проблема в его странном поведении, употреблении наркоты и кратковременном алкоголизме. Не в отсутствии любви, — Воробей поднял одну руку и коснулся пальцами лица девушки.       — Это всё и есть последствия отсутствия истинной любви.       — Он начал употреблять и прочее еще в подростковом возрасте, до встречи с Ласточкой, если я правильно помню. Так что… Не знаю даже.       — Эта твоя рациональная сторона… Воробьиное Крылышко, я понимаю, к чему ты клонишь. Но знаешь, позволяй иногда брать чувствам верх. В этом нет ничего плохого. Я поддержу тебя в этом, — Половинка Луны чуть понизила голос и наклонилась вниз, длинными волосами задевая Воробья, — Хорошо? — она взяла его руку в свою.       Они еще немного молчали, и все, что они делали — смотрели друг на друга. Пребывание в этом сне ощущалось настоящим блаженством. Право, на земле подобных ощущений никогда нигде не испытаешь.       — И еще кое-что, — тихо начал Воробей, выдержал небольшую паузу, будто бы собирался с мыслями, а Луна всё это время молча ждала, не перебивая, — Раз так сложилось, то что мне делать с Иглогривкой?       Половинка Луны понимающе кивнула.       — Ты должен понимать, что она ни в чем не виновата, и ни в коем случае не обижать её. Она светлая душа, проходящая через большое количество испытаний. Это всё, что я скажу тебе. Давай поговорим об этом в следующий раз, хорошо? — она говорила искренне и также тихо, — И напоследок, я упоминала об этом, но скажу еще. Можешь спрашивать меня обо всем, просить совета, успокоения, поддержки… Везде и когда хочешь. Я здесь, я всегда с тобой. Во сне и в реальности. Не стесняйся, я принимаю тебя любым, Воробьиное Крылышко.       Воробей лишь опустил взгляд и кивнул. Уходить совершенно не хотелось, да и получать ответ на вопрос об Иглогривке, если честно, тоже. Хотелось лишь остаться здесь на вечность — никогда не просыпаться и жить в раю горных угодий. Здесь слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Тем не менее, в следующее мгновение, когда Воробей открывает глаза, его встречает привычная темнота его спальни — сумрак едва пробивается через приоткрытую форточку окна во всю стену и минует полупрозрачную штору до пола, оставаясь синевой темноты вокруг.       Устами одного святого: «Теперь люблю я Бога: людей не люблю я. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к человеку убила бы меня».

***

      Утренняя почта пришла как обычно вовремя — час к часу, минута к минуте, настоящее расписание с выдержанной строгостью. Белка пила свой обычный кофе и доедала зеленый салат с заправкой из масла — её ждал бранч, а после приём в честь дня рождения Огнезвёзда и Крутобока, и наедаться с утра не было смысла — целый день и без того сплошная еда. Остролистая спустилась вниз на завтрак как обычно при параде, как обычно пожелала добрейшего утра и тут наткнулась на неплохую стопку писем прямо посередине их обеденного длинного стола.       — Диана их еще не разобрала, или зачем они здесь? — так и спросила она.       — Верно, — Белка поставила чашку обратно на блюдце, — Если любопытно, можешь сама посмотреть, что там.       — Да еще чего, — фыркнула девушка и присела за стол, когда её тарелка с завтраком была подана.       — Приглашения на мероприятия и всякие там приёмы можешь взять себе. Свяжись с организатором того, которое понравилось больше всех, скажи, что мама не сможет приехать потому что не хочет и что ты будешь вместо неё. Прямо так дословно и объясни.       Остролистая чуть напряженно оглядела мать, а через пару секунд все-таки встала с места, для того, чтобы подвинуть стопку ближе к себе. Подкуп сработал на «ура».       — Найми уже себе наконец нормального личного ассистента с проживанием, а не используй для этого домработницу или собственную дочь, — ворчала Остролистая, когда мельком начала читать содержимое нескольких конвертов, которые взяла первым делом. Завтрак её более не интересовал.       Качественная дорогая бумага приятно ощущалась подушечками пальцев, а каждый конверт и внутреннее содержимое были чем-то украшены. Несколько приглашений на модные шоу, на вечеринки, большинство — ужины и светские приёмы. Остролистая знала, что корреспонденция, связанная с правительственными делами, была отдельной, и уж точно не адресовалась Белке, поэтому в основном на её имя отправлялись более непринужденные и модные мероприятия — девочке-подростку, конечно, такие были больше по нраву, чем встречи с губернаторами и сенаторами, к примеру, однако девушка во время поисков чего поинтереснее неожиданно поймала себя на мысли, что лучше бы ей поручили разгребать корреспонденцию отца. Взрослеет, видимо.       — А можно поинтересоваться, чего это ты вдруг отказываешься от тусовок? — как бы между делом спросила Остролистая, не отрываясь от дела. Следом совсем тихо и бегло зачитала: «Благотворительный гала-прием имени фонда спасения белоносых орланов «Символ Америки». Уважаемая Миссис Эррера-Файер, вторая леди Соединенных Штатов, благодарим вас за большой вклад в наш фонд…», — А? — она подняла голову на мать, — Тут между прочим фонд белоносых орланов с обращением на «вторая леди». Ты тратишь на него государственные деньги или папины, скажи честно?       — Это синонимы, да простит меня правительство, — рассмеялась Белка, — А вот так отказываюсь. Во-первых, не хочу, а во-вторых, попозже мы с папой вам объявим кое-что, и ты сразу поймешь, — она загадочно улыбнулась.       Остролистая в ответ лишь закатила глаза и продолжила безмолвно шевелить губами, читая оставшиеся письма.       По итогу два красивых вкладыша-приглашения всё-таки были оставлены рядом с тарелкой выпаренного риса и стаканом чистой воды. Оставалось еще немного, девушка подобрала последнее письмо — чистый белый конверт, с адресом получателя, но без отправителя. Обыкновенное почтовое письмо — первая странность. Таких на их адрес никогда не приходило. Пока что Остролистая молча разглядывала его со всех сторон, пытаясь, может, найти отправителя, а Белка тем временем отошла ответить на звонок. Наконец, не сообщая о необычной находке, Остролистая открыла его — одним легким движением длинного ногтя, вытащила и совсем опешила. Мелкий печатный шрифт, значит, это скорее всего был распечатанный лист А4 из документа на компьютере, и чтобы прочитать содержимое, нужно было неплохо напрячь глаза. Девушка прокляла факт того, что не взяла с собой очки для чтения и поэтому приблизила лист почти что вплотную к себе. «Ты, сука, за всё отомстишь. Ты столько лет остаешься безнаказанной. Считаешь, так будет и дальше? Нет, сука, ты заплатишь. Заплатишь детьми, родителями, своим ебаным мужем, своей репутацией, своим положением в обществе. Ты или умрешь, или останешься жить, но пожалеешь об этом и будешь мечтать умереть. Жди, сука. Будет больно. Ты поймешь, каково это.»       Остролистая от удивления приложила ладонь ко рту и еще раз прошлась глазами по тексту.       — Че за хрень? — не выдержала она вслух, нахмурилась и все же убрала лист от лица, — Мама!       Белка также вышла встретить своего стилиста по волосам и макияжу, который сегодня поработает над её образом для важного события — они стояли неподалеку от столовой и разговаривали, но услышав зов дочери, женщина тут же отвлеклась и вернулась.       — Что такое? Нашлось что-то супер-интересное даже для не хотящей меня?       — Прочитай это. Мне как-то не по себе, — она вручила лист матери и выпила пару глотков воды из стакана. Белка тем временем стояла у её стула и изучала текст.       Она с минуту стояла в ступоре.       — От кого это? — наконец спросила она.       — Не знаю, — Остролистая в подтверждение подала конверт, — Нет отправителя.       — Видимо, кто-то решил пошалить. Иначе это объяснить я не могу, — Белка сложила в несколько раз лист, как он и был, и вложила его обратно.       — Пошалить?! Мама, это написано, как угроза! — Остролистая повернула голову и серьезно посмотрела.       — Дорогая, обо мне и лично мне говорили вещи куда хуже и страшнее, — Белка присела за соседний стул, — Мне предрекали смерть от передозировки или от СПИДа лет в восемнадцать, называли позором страны, твоему дедушке желали более приличную дочь, а твоему папе каждый день присылали мои полуголые фотосессии с таким намерением, будто бы он их никогда не видел и должен был, наверное, сразу же развестись со мной и забыть меня, такую плохую ведь, о ужас, у меня есть тело под одеждой, о котором он тоже как будто бы не знал. И ты считаешь, меня испугает какое-то там анонимное письмо, что я за что-то там отомщу? — она мягко улыбнулась, — Я знаю, ты обо мне не лучшего мнения, но ведь не настолько, правда? В конце концов, такие анонимные угрозы мне тоже не впервой.       Остролистая внимательно выслушала и под конец понимающе кивнула.       — Это точно так? С этим нужно что-то делать?       — Остролисточка, ты еще так много не знаешь о мире высшего света, хотя казалось бы… Представь, что это письмо это тоже самое, что и запись Сплетницы, допустим. Небылица. Туфта. Бред. Не стоит внимания. Но при этом имеет цель вывести тебя на эмоции. Не позволяй никому вывести тебя на эмоции, ты у меня и без того экспрессивная девочка. Так что забудь об этом недоразумении. Можешь сжечь или разорвать, как тебе угодно. Не зацикливайся. Со мной всё будет хорошо, и с тобой, и со всеми нами.       — Но я не знаю… У меня создалось впечатление, что написавший на тебя зуб точит, вроде того, — Остролистая перевела чуть неуверенный взгляд в тарелку.       — Зубов у него наверное уже не осталось, столько точить, — рассмеялась Белка, — Остролисточка, все, кто на меня что-то там имели, уже давно воплотили свои планы в жизнь. Если хотели, но не воплотили, значит, передумали. И пошли они к черту в любом случае. Не беспокойся так, — она положила свою ладонь на ладонь дочери и слегка погладила успокаивающе.       Остролистая вновь кивнула.       — Хорошо.       — Давай, завтракай и приходи к Хидденам, как и договаривались. Наверняка Иглогривка с Пестроцветик давно тебя ждут, да и твой наряд уже готовый висит у них. Не забыла, как будешь поздравлять дедушку и дядю Крутобока?       — Нет, — уже более воодушевленно произнесла девушка, — Спасибо. Приеду минут через двадцать, — она все-таки взяла вилку в руку и начала медленно есть — почти что по одной рисинке.       Белка улыбнулась напоследок, встала с места и поняла, что уже опаздывает на бранч. Тоже пора бы и поспешить.

***

      На входе Остролистую едва не сбил с ног один из множества слуг, что работали в доме — они ходили туда-сюда и обратно, все одинаковые — казалось, будто бы это всё время мелькает один и тот же человек в белой рубашке и черных брюках. Он извинился с виноватым лицом, на что Остролистая лишь учтиво кивнула и улыбнулась, давая знать, что трагедии не произошло, и начала идти дальше по коридору, периодически оглядываясь по сторонам. Каким же непривычным казался этот дом на фоне современного особняка её семьи. Классический, с множеством колонн, просторный и светлый как внутри, так и снаружи — кличку «золотая клетка» ему добавлял отблеск дневного света от всего позолоченного в интерьере и мебели — а позолоченным тут было почти всё. Такое прозвище Остролистая дала поместью мысленно еще довольно давно, не подозревая, насколько она права и что именно запертой в золотой клетке вынуждена себя ощущать Иглогривка целыми днями.       — Мисс Эррера-Файер, добрый день, — швейцар встретил её на втором этаже, у лестницы. В руке у него был поднос с напитком и наполненными бокалами, — Аперитив — Кампари с соком, или, может, вы предпочтете что-то еще?       — Добрый день, — улыбнулась Остролистая, — Не возражаю Кампари.       Швейцар бодро подал ей один из бокалов, пожелал хорошего времяпровождения и пошёл дальше. В каком-то из залов уже начинал собираться народ — это были взрослые незнакомые ей люди. С бокалом биттера она пошла в другую сторону, пытаясь ни с кем не столкнуться по пути, и заметила приоткрытую дверь комнаты. Вроде бы, спальня Иглогривки. Остролистая осторожно толкнула дверь и тут же наткнулась на компанию девушек внутри.       — Привет, — одновременно поздоровались они.       — Привет, девочки, — Остролистая зашла внутрь и прикрыла за собой.       В комнате было свежо — она проветривалась, а занавеска поднималась в такт приходящему ветру. Иглогривка сидела на кровати и ела белый йогурт, Пестроцветик лежала на ковре и болтала ногами, одновременно с этим болтая по телефону — должно быть, легкий сквозняк её совсем не смущал и не страшил, Пеплогривка в шутку заплетала какую-то прическу на голове Маковки, а Медобока красилась у туалетного столика. Остролистая на секунду почувствовала, как ужасно она не вписывается в эту компанию, и поэтому встала в ступор у входа. Они все здесь родственницы друг другу, стройные, высокие, с тёмно-русыми волосами и только Медобока с Пестроцветик со светлыми — а тут покой нарушила низкорослая Остролистая с бледной кожей и внезапно чёрными волосами. Наверное, лучше ей было не приходить.       — Ты чего? — спросила Иглогривка, — Проходи.       — А… — Остролистая захлопала глазами, — Оу! — она вдруг обратила внимание на выпирающие ключицы и колени Иглогривки, — Привет, милая, как поживаешь? — и подошла к ней для объятий. Ей показалось, что если она приложит чуть больше силы, то сломает беднягу напополам, — Тебя не видно в школе, а на СМС ты не всегда отвечаешь, — Остролистая присела рядом.       — Я… приболела. К сожалению, все эти процедуры занимают большую часть моего времени, и я устаю от них, иногда не в силах даже поднять телефон… — Иглогривка улыбнулась, но как-то грустно, и опустила взгляд вниз, — Лучше расскажи, как ты.       — Должно быть, всё серьезно, ты так исхудала. Выздоравливай скорее, милая, я готова молиться Звездному племени за твоё выздоровление, — она положила свою ладонь на ладонь Иглогривки, — Отличный аперитив мне кстати подали. И да, готова с речью для поздравлений?       — Игл отдала её мне, — Пестроцветик убрала телефон от уха, Остролистая повернула голову на её голос, — Поэтому будем вместе с тобой.       — Оу, хорошо, а почему? — она повернулась обратно к Иглогривке.       — Боюсь, вдруг мне станет плохо, когда я буду говорить. Не хочу всё испортить.       — Ты настолько сильно болеешь? — Иглогривка лишь кивнула, — Я… мне так жаль. Мы можем выйти поговорить ненадолго?       — Да, пойдем.       Девушки вышли из комнаты и встали недалеко от дверей. Снующие туда-сюда и вниз по лестнице, а потом обратно слуги, кажется, даже их не замечали.       — Как там Воробей? Я все реже и реже с ним созваниваюсь, — первым же делом спросила Иглогривка.       — Почему это? — удивилась Остролистая и опёрлась о стену, — С ним всё как обычно. Недавно получил рекомендацию от декана Стэнфордской медицинской школы и его готовы туда взять, представляешь, он даже улыбнулся этой новости! Ну и там, по мелочи, защитил проект в школе. А он что, тебя игнорирует?       — Рекомендацию? — девушка растерялась, — Даже не знала, — её взгляд забегал вокруг.       — Он тебе не рассказал?       — Нет.       Остролистая подняла брови в изумлении и пожала плечами.       — О таком и не рассказать любимой девушке? Странно. Он не отвечает тебе и ничего не пишет первым, я правильно понимаю?       — Пишу в основном я. Он отвечает сильно позже положенного. Уж не знаю…       — Наверное, опять в своей угрюмой фазе. Да в принципе он из неё и не выходит, — усмехнулась Остролистая, — Не переживай, всё скоро наладится. Эй, ты чего? — она заметила, как Иглогривка тяжело вздохнула и шмыгнула носом, и обняла её.       — Мне кажется, он отдаляется от меня.       — Почему? Воробей по жизни такой… Вот такой вот. Только он сам знает, что у него на уме, и то не факт. Я не думаю, что он намеренно тебя игнорирует. Я замечала, что он стал запираться в своей комнате для учебы, как-никак выпускной год. Всё будет хорошо.       — Но со мной он другой!       Остролистая осторожно отстранилась от Иглогривки, на совсем маленькое расстояние.       — Я не хочу ни на что намекать или обидеть, но ты в этом уверена? В том, что он с тобой становится другим?       Иглогривку как обухом по голове ударило. Осознание того, что она ошиблась и наивно поверила неприятно жгло где-то в районе грудины — выжигало черную зияющую рану. Да, точно. Как она вообще могла посчитать, что такой, как Воробей, рядом с ней изменится?       — Парни только первое время такие нежные лапушки. У них этот период длится где-то до первого года отношений, но чаще — около полугода, — Иглогривка быстро посчитала в уме, что их цифра уже давно перевалила за шесть месяцев, и ужаснулась, — У меня парня никогда не было, ты же знаешь, но я живу под одной крышей с двумя братьями, и поверь, они — ценный источник знаний об их же собственной психологии, а еще у меня есть подруги, которые в отличие от меня встречаются с парнями, и по моим наблюдениям, отношения начинают постепенно угасать после первой же серьезной даты. Конфетно-букетный период проходит, знаешь же о нем. Не знаю, почему так…       Иглогривка продолжала молчать. В груди сидел всхлип, который она успешно подавляла и не давала слезам выйти наружу.       — Поэтому для меня и является загадкой то, как два человека проносят свою любовь и делают из неё целый брак, который может длиться десятилетиями. Как у моих родителей или у бабушки с дедушкой, например. Редко, правда, такое происходит, но все же. Наверное, это очень трудно, и многие предпочитают сдаться. Поэтому-то я и не хочу отношений. Вот так проснешься в один день, подойдешь поцеловать любимого человека, будешь думать, как здорово вы проведёте день вместе, а он тебе прямо в лицо скажет, что больше тебя не любит, вещи соберёт, уйдет восвояси и никогда больше о тебе не вспомнит, словно вы никогда и не были знакомы. Такое, к сожалению, бывает чаще, чем крепкий брак. Милая, это жизнь, дерьмо случается, не я здесь устанавливаю правила, — поспешила добавить Остролистая, когда заметила резко погрустневшее лицо собеседницы.       — Я понимаю, — только и выдала она тихо.       — Но если хочешь моё мнение на этот счет, развею твой страх, если он у тебя появился. Воробей не из бабников, так что однозначно дело не в какой-то другой девушке, — она погладила Иглогривку по плечу, — Просто… такой он. Может, у вас настал трудный период. Но он не обязательно должен привести к расставанию, как я сказала до этого, если вы будете работать вместе, если не сдадитесь, то у вас все будет замечательно. Я верю, что вы из тех, кто создаст крепкий гармоничный брак, вы слишком подходите друг другу, — Остролистая улыбнулась, — Ну ты чего? — Иглогривка всхлипнула и вновь подалась в объятия, — Всё будет хорошо, обязательно, — она стала гладить её по спине с выступающими позвонками. Мягкие каштановые волосы лежали плавным каскадом, словно водопад.       — Спасибо.       Они продолжали стоять так, однако, к несчастью, на горизонте появилась Милли.       — Остролистая, что ты делаешь рядом с Иглогривкой? — тут же вопросила она, и когда девушки оторвались друг от друга, то ужаснулась заплаканному лицу дочери, — Иглогривочка, что случилось?!       Вместо ответа она подорвалась и едва ли не побежала куда-то в сторону, кажется, ближайшей же комнаты, которая могла закрываться на ключ, успев проскочить буквально перед носом у матери, что поспешила подойти к ней и ощупать; мало ли, вдруг эта девчонка из Эррера-Файер ей как-то навредила, что и стало причиной слёз.       — Иглогривка! Куда ты! — Милли прошла пару шагов вслед за дочерью, но быстро вернулась на место, — А вам, леди, лучше не появляться рядом с моей дочерью. Вы и так здесь не слишком желанный гость, — она холодно посмотрела на Остролистую, однако та лишь рассмеялась вслух.       — Да ладно?! Да ладно, миссис Хидден, я-то нежеланный гость? Напомню, сегодня день рождения не только у вашего мужа, но и у моего дедушки. Буду делать здесь, что захочу, и общаться, с кем захочу, и ничего вы мне не сделаете.       — Я уж найду на тебя управу, не переживай, дорогая. Если посмеешь себя плохо вести, больше ноги твоей здесь не будет! И я больше не миссис Хидден, между прочим, если ты забыла.       — Вот именно, вы больше не миссис Хидден, это я так над вами усмехнулась! Поэтому и власти в этом доме вы больше не имеете, а, значит, и выгнать меня не имеете права. Бе-бе-бе! — Остролистая напоследок показала ей язык, чему Милли ужасно смутилась, но не успела отреагировать, поскольку девушка тут же вбежала обратно в спальню и закрыла дверь, показав перед этим еще одну гримасу.

***

«С днём рождения, мистер Президент!» — спела бы я, если б была Мэрилин Монро. Я, конечно, тоже неплоха, но увы, на сцену меня никто не пустит — а то вдруг наговорю лишнего. Впрочем, у нас не политическая страничка, так что давайте поговорим о хлебе более насущном. Чем там заняты наши дорогие во всех смыслах головные боли своих родителей? Из наблюдений анонимных источников: черноволосая бестия заехала на огонёк к Хидденам, кстати говоря о Хидденах — покорительница Vogue по-прежнему не вылезает из семейного поместья — говорят, в школе её не видели уже около двух недель, должно быть, случилось что-то серьезное. Её менее известная старшая сестрёнка вернулась домой, её заметили в аэропорту LAX, бывший Верескоглазки перекусил большим бургером из In-N-Out, блондиночка вышла за покупками (или за подарком в последний момент?) в бутик Van Cleef в коротком облегающем кожаном платье и больших сережках-кольцах — не вспотела, дорогая? Фото прилагаем. Крашеная блондинка и по совместительству бывшая Львиносвета отдыхала на яхте своего отца с подружками, пролистайте дальше для второго фото. Это все новости к данному часу. Скучно, дорогие, поддайте огня в честь национального праздника! А Сплетница и её верные анонимы всё задокументируют».       Сегодня в уютном локальном и обычно тихом ресторане весьма шумно — много кто собрался на бранч в честь дня рождения любимого президента — оделся в лучшую одежду прямо с утра и начал есть отполированными вилками и ножами самые свежие, изысканные и вкусные варианты завтраков. А, может, дело было в небольшой скидке, что сделали всем посетителям в честь праздника. Выходит, скопление народу и стопроцентное заполнение всех свободных столиков можно было ждать и вечером — на официальном ужине очередная американская семья класса чуть выше, чем рабочий — на этот ужин они наверняка копили весь год — перед началом пищи поблагодарит Звёздное племя за такого замечательного президента; а другая семья, выходцы из Нью Хейвена, сидящая за столом по соседству, будет обсуждать политику Огнезвёзда и неприличное количество эмигрантов — которых они в глаза не видели, поскольку живут в районе, недоступном кошельку среднестатистического эмигранта, нелегального или очень даже легального — но видели в новостях и слышали от других, а, значит, проблема не может не существовать и подлежит обязательному обсуждению.       К счастью, Белки, Медуницы и Листвички вечером в этом ресторане уже не будет.       — Девочки, вы не представляете, в каком я предвкушении, — Белка уже рассказала о своих планах. Первое — теперь у неё доля и крупный пакет акций в Hidden Hotels & Resorts, а второе — она с Ежевикой планируют еще одного ребенка. Правда, пока её собеседницам было известно лишь первое.       — Выходит, теперь ты целая бизнес-вумен, — Медуница промокнула рот салфеткой.       — И не только! В общем, мы планируем беременность, — Белка улыбнулась в предвкушении.       Собеседницы улыбнулись в ответ — будь их воля, встали бы с мест и обняли бы Белку покрепче — да только в подобных местах это не совсем приличный образец поведения.       — Так здорово! Неужели лечение сработало? — спросила Листвичка.       — Как оказалось, я ни двадцать лет назад, ни сейчас не была бесплодной, — она поставила чашку на стол, — Конечно, очень вовремя я сменила гинеколога, пока еще детородный возраст идёт. Он-то мне и сказал, удивился даже, на каких таких основаниях мне поставили диагноз. Я, конечно, не самая фертильная на свете, особенно в связи с немолодыми годами, но уж точно не бесплодная. Ну что же, раз так, то пора бы воспользоваться возможностью. Думаю, в течении лет двух у нас всё получится!       — Потрясающе! Одни уедут по университетам и начнут строить свои семьи, а другие будут подрастать! Дом, полный детей — всегда здорово, — восхитилась Медуница.       — Да-а-а. Мне кажется, я полностью готова. Где-то полгода отдадим на естественное зачатие, потом, если вдруг не сработает, ЭКО поможет. Но в любом случае, не всё потеряно. Звездное племя, у меня будто второе дыхание открылось! — Белка мечтательно откинулась на спинку стула.       — Кстати, Листви, — Медуница обратилась к Листвичке, — Может, в этот раз останешься на подольше? Мои девочки спрашивали о тебе. Вы давно не виделись!       — Да-да, Остролисточка тоже спрашивала, когда ты приедешь. Не уверена даже, кого она хочет видеть больше — дедушку или тебя, тётю.       — Наверное, стоило бы, — чуть тише начала Листвичка и поправила светлые волосы, — Мне опять предложили должность главного врача округа Калифорнии. Думаю согласиться.       В следующую секунду раздался восторженное, но не слишком громкое «ура!» и звон бокала со стаканами. Что-ж, сегодня определённо отличный день, полный улыбок и счастья в лицах.

***

      Пестроцветик, вообще-то, неплохо умеет петь, поэтому на весь зал раздавалось пение какой-то песни с поздравлением на манер шестидесятых годов. Нежное звучание под живой аккомпанемент — рояль и скрипка — таким же нежным эхом отскакивало от стен, лилось журчащим ручейком, весенней капелью и оставалось еще где-то на позолоченных предметах мебели и декора. Зрители слушали с придыханием и не отрывали взгляда у стоящей в середине зала стройной светловолосой юной девушки в легком, воздушном, как и её пение, платье с приспущенными плечами и пышной юбкой — словно ожившая куколка. Сияние хайлайтера на скулах отражалось в лучах солнца, а румяные щёки придавали еще больше шарма юному лицу. Безусловно, Пестроцветик чувствовала себя просто прекрасно, на неё смотрели и восхищались, она в центре внимания, она — предмет восхищенных придыханий старых леди, которые шептались между собой с чем-то вроде «Ну какова красавица! Очень талантливая!». Стоящая рядом с ней Остролистая, напротив, стала ощущать себя убого. Она выглядела полной противоположностью — пышная тёмно-бежевая блузка и такого же цвета заправленная длинная юбка с разрезом снизу никак не сочетались с цветом лица и спадающими вниз черными локонами, а неизменная красная помада и вовсе не могла ассоциироваться с чем-то чувственным и нежным. Минуты две назад она говорила свою поздравительную речь, но, кажется, все уже и забыли, что такое вообще происходило — увлеклись песней. Остролистой вдруг захотелось толкнуть Пестроцветик и приказать ей заткнуться.       Маленький оркестр вскоре замолк вместе с Пестроцветик. Раздались аплодисменты. Иглогривка была поражена внезапным талантом сестры — её пение она могла слышать не больше двух раз за жизнь, а тут такое. С грустью для себя она отметила, что вряд ли бы смогла также — её легкие бы не выдержали. Поэтому, пожалуй, это и к лучшему, что на замену себе она отправила Пестроцветик.       Сидящий рядом с ней Воробей, на лице которого, как всегда, не было ни единой эмоции, монотонно хлопал в знак приличия и уважения. Иглогривка знала — будь на сцене кто-то более близкий ему, скажем, она сама или его сестра, то он был бы более искренен, — однако насчёт себя сомневалась. В последнее время всё стало слишком сложным. Внешняя часть бедра под платьем вдруг зачесалась, и с максимальной невозмутимостью леди Иглогривка осторожно поправила его, заодно и почесав нужное место.       — Правда здорово? — прошептала она Воробью.       — Да, — ответил он абсолютно ровным тоном и даже не повернул голову. Улыбка Иглогривки, которой она понадеялась разрядить обстановку, была не замечена.       Иглогривка отвернулась, пытаясь выглядеть сосредоточенной, и перестала хлопать, как только затихли хлопки остальных.       — Девочки, это было потрясающе! — Крутобок похлопал еще раз, встал со своего места — он и Огнезвезд сидели на отдельных, недалеко от выступающих, рядом с роялем, — и прошел в середину своей чуть тяжелой поступью, — Еще раз спасибо вам. А сейчас я хотел бы сделать небольшое объявление касаемо нашего наследного дела фамилии Хидден.       Здесь Белка выпрямилась, как по струнке — хотя и без того сидела с ровной спиной и гордой осанкой.       — Первое — вторая леди нашей страны и по совместительству дочь моего дорогого друга, чей день рождения выпал вместе с моим на один и тот же день далёкие шестьдесят пять лет назад, Белка Эррера-Файер, теперь является акционером Hidden Hotels & Resort, а также, что немаловажно, руководителем нашего благотворительного фонда Hidden Charity! — он поднял свой бокал вверх.       Остролистая удивилась, как и все остальные, и стала хлопать. Вот, значит, какую новость имела ввиду мама утром! Остролистая слабо могла представить себе мать на такой важной должности, но надеялась, что хотя бы здесь никого не подведёт. В ином случае — очередной позор на честное, или не очень, имя Эррера-Файер — хотя, им не привыкать позориться.       Вновь заиграла тихая мелодия оркестра. Белка встала со своего места и оглядела зал с блистательной улыбкой, и вскоре быстро села.       — И вторая новость — наконец был выбран наследник имени Хидден, следующий руководитель всей сети отелей и иных дочерних бизнесов. К сожалению, обычное правило наследия по среднему ребёнку, которое использовалось по отношению ко мне, по отношению к моему отцу и деду, не смогло стать применимым к этому поколению. Поэтому, наше имя унаследует мой младший сын, Шмель. Он вступит в свои права после совершеннолетия, и я, наконец, смогу уйти на свой, я очень на это надеюсь, заслуженный отдых.       Зал залился аплодисментами. Множество взглядов провожали Шмеля Хидден к тому же месту, где стоял отец. Стоявшие по сторонам Пестроцветик и Остролистая с улыбками на лицах чуть разошлись.       — Спасибо, отец. Это огромная честь для меня, — они пожали друг другу руки и обнялись. Совсем юный Шмель держался серьезно, а аккуратный, элегантный костюм и прическа делали его взрослее.       Иглогривка, в отличии от остальных, была в курсе уже давно. Сначала подозревала — конечно, в истории огромное количество случаев, когда престол все равно занимали наследники, несмотря на то, что были косыми, больными, а порою и вовсе немощными и правительству приходилось, фактически, управлять государством вместо них, ибо правила наследования есть правила, и неважно, что наследник плох здоровьем — но знала при этом, что велика вероятность благосклонности Крутобока по отношению к ней, которая не раз выражала то, что просто-напросто не потянет такое серьезное дело — причём не потянет во всех возможных смыслах. А потом узнала в открытую — когда в очередной раз выразила своё мнение и отец, вздыхая, согласился с ней. Сначала простым кивком и тихим «Хорошо», а вскоре она увидела целые подписанные документы и оставила собственную подпись тоже. Иглогривка не злилась и не расстраивалась. В конце концов, если бы у нее было хорошее здоровье, она бы все равно не смогла. Ей больше по душе конные соревнования, занятия робототехникой и уютные вечера с близкими — а это совсем не вяжется с управлением многомиллионной бизнес-империей с долгой историей. Шмель — Иглогривка была уверена — вырастет прилежным, ответственным и серьезным человеком, достойным своего звания, и продолжит дело в лучших традициях — и в отличие от неё, не будет иметь риска однажды случайной ночью без каких-либо предпосылок просто-напросто задохнуться во сне, потому что лёгкие сдали окончательно.       Огнезвёзд тоже подошел и пожал руку юноше. Он стал выглядеть слегка взволнованным, хотя и продолжал держаться ровно — конечно, целый глава государства пожал ему руку и одобрительно улыбнулся! И хотя в доме Хидденов Огнезвёзда часто называли на «дядя» и считали кем-то вроде родни, Шмель все равно был взбудоражен — в частности, из-за официальной обстановки. То ли еще будет! Держись, парниша, скоро тебе придется официально жать руки множеству коллег и даже друзей твоего папы.       После части с поздравлениями наступил обыкновенный светский вечер. Гости вели непринужденные беседы в лучших пафосных традициях, держали в руках бокалы лучших сортов игристого, ели канапе и морских обитателей в перерывах между обсуждениями успехов детей и мужей. Иглогривка, как и планировала, сказала, что ей поплохело и она не сможет присутствовать на вечере, несмотря на уговоры Милли, поэтому почти сразу ушла к себе. Правда, еще прихватила с собой Воробья, незаметно «утащив» его от брата с сестрой. Когда они зашли в безлюдный коридор, то девушка тут же страстно его поцеловала.       — Пойдем, запремся у меня, — хихикнула она с явным намёком.       — Здесь же людей много, — Воробей, кажется, вовсе не был взбудоражен.       — Это в зале их много. А у меня в комнате никого, кроме нас. Тебя, и меня, — Иглогривка оставила еще один рваный поцелуй, — Ну так? — и заглянула к парню прямо в глаза.       Она хотела найти там опровержение слов Остролистой, а главное, чувства — хоть какие-нибудь. Наверное, быть раздавленной всмятку переехавшим тебя грузовиком и то приятнее, чем понимать, что любимый человек к тебе совершенно равнодушен, и что самое ужасное — ты не разделяешь его равнодушия и для тебя он по-прежнему любимый. В воздухе стало не хватать лёгких — и вовсе не из-за того, что в них в очередной раз собралась неприятная слизь — когда Воробей слегка отстранился.       — Не сегодня, ладно? — спокойно сказал он.       — Давай хотя бы просто поговорим. Пойдем. Пожалуйста, — она уцепилась крепче в его галстук, словно он был спасательной соломинкой, — Мы так давно не говорили. Я нуждаюсь в тебе. Я скучаю, — шёпот.       Воробей от чего-то кивнул, понимая, что не может согласиться, но и отказаться тоже. А еще кивок — весь его ответ на «Я скучаю». Никакого томного «Я скучал тоже, любовь моя» по всем канонам романтических фильмов, и даже никакого объятия, ну хотя бы за талию. Ничего. Отрезало вмиг. Обнулило. Словно перед ним теперь незнакомка.       Половинка Луны просила не делать Иглогривке больно — она слишком ранимый цветочек для такого и без того жестокого мира — а тут еще и жестокий Воробей. Он не мог ей вот так сказать всё на духу. И продолжать скрывать тоже — это уже самое настоящее предательство, а предательство значит причинение боли. Тупик в обоих случаях — неопределенность — Воробей ненавидел неопределенность. Он потупил взгляд в пол.       — Воробей? — почти истерически прошептала она, — Почему ты молчишь?       А что, если всю оставшуюся жизнь — благо, у Иглогривки она планируется не очень долгой — представлять на её месте Половинку Луны? Заменить лицо, фигуру, голос, подделать образ. Вместо Блудницы, голую карту тела которой он знает почти наизусть, перед ним теперь будет девственная Мадонна. Она будет стоять перед ним на коленях и ритмично качать головой над его плотью, как шлюха, его глаза будут закрыты, чтобы не сбиваться, а любить он её будет, как самый настоящий непорочный идеал, светлой, нежной любовью. План идеальный, только вот «любить»… Как подделать чувства? Иглогривка слишком проворная — замечает изменения даже в жестах и тембре голоса. Он не хотел выяснять с ней отношений — раскусит сразу. Нужно было придумать что-то еще.       Однако что-то слишком долго Воробей задумывается — ему это свойственно, но сложившаяся ситуация требует обратного. Ладно, к черту, он разработает план потом, посоветовавшись с Половинкой Луны — может, поймёт, ведь она его светлый, всепрощающий ангел, — а пока зажимает между ладоней лицо напротив и целует, практически впиваясь. Немым жестом приглашает всё-таки пройти в спальню. Будь, что будет.       После случившегося Воробей в уже немногочисленной одежде достает из кармана пачку, зажигалку, подходит к распахнутому окну и зажигает зажатую между зубов сигарету. Проходит на балкончик, опирается на него и пускает дым восвояси. Иглогривке кажется, что он отошел подальше, чтобы она не чуяла этот самый дым и не травила себя еще больше — на самом же деле он стоял так, чтобы она не видела его выражения лица, на котором вновь ничего не написано, и не смогла даже подсмотреть. Все её сомнения вместе со словами Остролистой пропадают из головы — вновь всё стало хорошо, всё в порядке, с Воробьем все отлично. Никакого трудного периода и иной чуши. Полурасстегнутая рубашка, небрежно надетые брюки без ремня, который где-то валялся, растрепанные волосы — Звёздное племя, как же он красив с этого ракурса. К ней спиной, но тем не менее рядом, а это главное.       И всё-таки решает спросить, так, чтобы убедиться.       — Воробей, — обращается Иглогривка чуть громче, чтобы с расстояния от кровати до балкончика было слышно.       — Да? — тут же отзывается он, помня, что заключил сам с собой пакт не подавать виду, что что-то не так. Тем не менее, не поворачивается лицом.       — С тобой что-то стряслось? Я могу тебе помочь?       Воробей молчит. Как назло, окурок между пальцев почти дотлел.       — Ты сам не свой последнее время. Всё хорошо? Способности не слишком мешают? Рассказывай мне, если вдруг что, я всегда тебя поддержу, ты же знаешь.       Глупенькая, Половинка Луны — вот кто его действительно поддержит. Белокурый ангелок с мудростью тысячи предков, а не ты, семнадцатилетняя смазливая моделька. Воробей выгоняет из головы столь ужасный монолог, бросает окурок подальше и наконец поворачивается лицом.       — Поступление в медицинский со мной стряслось, — наконец произносит он, — Прошу понять и простить, — напоследок играет на чувствах.       И действительно, Иглогривка с сочувствием кивает.       — Понимаю. Тогда трудись. Но пиши мне почаще, ладно? Пока я не выздоровею.       Воробей кивнул. Да когда ты выздоровеешь, милая, ноги его в твоей жизни уже не будет. Наверное…       — Я люблю тебя.       Парень пытается нащупать в кармане пачку, чтобы достать вторую сигарету, но к сожалению, она осталась на столике у изножья кровати — совсем рядом с Иглогривкой. Возвращаться туда, как и отвечать взаимностью, совершенно не хотелось.

***

      После окончания тренировки черлидерш и софтболистов на полянке стало заметно тише — только ветер шевелил короткую зеленую траву, и лишь парочка учеников, рассеянных по всей территории, лениво отдыхали, ни о чем не думая, пока была такая возможность. Верескоглазка выпроводила девушек из команды с поля и сама присела на траву с бутылкой воды. В её светлой голове зрела одна мысль, которую следовало бы воплотить в жизнь как можно скорее… Она оглядела свои колени — на одной как из неоткуда начал красоваться синяк, небольшой, но заметно посиневший, которая она тут же осторожно ощупала, другая была по-прежнему идеально гладкой и чистой. С кожи так и не слезает классический калифорнийский загар — оттеняет светлые волосы и голубой, походивший скорее на синий цвет глаз. Верескоглазка сделала неожиданное заключение — да, она красива и успешна, но все это ничто, пока имена девушек из её команды содержатся в том грязном блокноте и под ними написана невесть какая чушь. Она поворачивает голову, в мгновение встаёт и решительно идёт навстречу Ветерку, который решил неожиданно материализоваться — как вовремя.       Ветерок был еще в форме для софтбола, но инвентаря с собой он не взял — наверное, уже унёс обратно или оставил. Темные волосы растрепались, и, о Звёздное племя, выражение его лица было не угрюмым или совершенно равнодушным, как обычно, а будто бы даже бодрым — настроение, что ли, приподнятое? Неужто завтра снег пойдет или ежи взлетят? На самом деле, у Ветерка есть маленький секрет — он словно на автомате становился таким, когда был рядом с Верескоглазкой.       — Ты как? — спросил он и подал руку с немым приглашением пройтись вокруг территории школы.       Верескоглазка молча приняла приглашение и некрепко схватила ладонь парня. Он повёл её по дорожке для бега.       — Ты знаешь про блокнот баскетболистов? — неожиданно спросила она.       — Что? Нет.       — Про него недавно писали в Сплетнице.       — А, этот. Ну, тогда, выходит, знаю.       — Я в том смысле, знаешь ли ты, где он хранится… Еще что-то в таком роде, — Верескоглазка повернула голову и заискивающе посмотрела. Ветерок был примерно на полголовы выше.       — Нет, ничего не знаю, — искренне ответил Ветерок и почти не моргал — кажется, даже не дышал от того, что Верескоглазка так внимательно на него смотрела.       — А можешь узнать? Для меня.       — А зачем он тебе?       — Там записаны имена моих черлидерш, — она повернула голову обратно в сторону дороги, — И грязная туфта о них. От такого необходимо избавиться, желательно поскорее.       Ветерок промолчал в ответ.       — Или ты своим почерком вписывал туда имена, а? — Верескоглазка вновь выпытывающе взглянула, пытаясь понять, если ли ложь в его светло-карих, — Ты же не поступил бы со мной таким образом?       — Н-нет, конечно, я его в лицо-то ни разу не видел, — ладони Ветерка слегка вспотели, будто бы он действительно был виновен. Однако он готов поклясться чем угодно — имя Верескоглазки, да и любое другое; кроме, разве что, Остролистой или какой-нибудь Искры; он бы сюда никогда не вписал.       Девушка прекрасно знала, что, хотя он и выглядел и вел себя нервно, будто бы его уличили во лжи и предательстве, он такого не делал и вряд ли бы подумал. В конце концов, если подумать логически — он даже не часть команды баскетболистов, так каким образом тогда он бы смог? Тем не менее, Верескоглазку слегка забавлял его внешний вид и попытки оправдать то, чего он и без того не совершал.       — Я думаю, с Кроликом договоримся и он придумает что-нибудь, — выдохнул Ветерок, все еще чувствуя некоторое давление от безмолвного и внимательного взгляда, — Что с ним нужно сделать?       — Выкрадите его. Дальше я сама. Боишься гнева баскетболистов, раз Кролика попросишь сходить вместо себя? — Верескоглазка легко улыбнулась.       Ветерок смутился от столь принижающего достоинство вопроса, расправил плечи и выпрямился.       — Н-не, никого я не боюсь, ты что, — тут девушка не выдержала и прыснула от смеха, — Никого я не боюсь, я с ним пойду!       — Ладно, ладно, — она остановилась и повернулась к Ветерку, положила ладонь ему на грудь, — Ты сделаешь это в ближайшее же время, верно? — она совсем приблизилась к нему, — И никому, никому, даже Кролику, не расскажешь, что это я тебя попросила. Принесешь мне блокнот в целости и сохранности. Да? — её голос был тихий и мягкий.       — Да, — с придыханием ответил Ветерок и приблизился для поцелуя — однако за секунду до касания губ сообразил о субординации и поэтому позволил себе лишь легкий чмок в щёку — не более.       Как бы в подтверждение того, что парень вовремя одумался, Верескоглазка отошла на полшага и довольно улыбнулась, кивнув головой.       — Замечательно. Буду ждать. Пойду переоденусь, — напоследок она погладила его заднюю сторону шеи и удалилась в сторону входа в школу.       Где-то через три часа, когда Верескоглазка уже собиралась ехать домой на обед и ждала водителя около входа, Ветерок впопыхах попросил её отойти в незаметный уголок и отдал ей злосчастный блокнот. Она довольно отметила про себя, что парень сработал весьма и весьма оперативно, что шло только в плюс, и в качестве награды выдала ему целый поцелуй — зато наконец-то в губы, пускай короткий и не очень страстный! Ветерок, кажется, готов был прыгать от счастья, но сдержался, и лишь улыбка выдавала его. Ранее она пригласила к себе на обед Осоку и Метелицу, однако попросила их подождать или пообедать у неё дома в другой раз, потому что у неё появилось срочное дело, еле как нашла Остролистую в школе и принялась её уговаривать. Та выглядела отнюдь не дружелюбно настроенной к давней сопернице.       — Ты за что-то конкретное мне мстишь, так? — она подозрительно сощурила свои зелёные и захлопнула шкафчик.       — Нет, Звёздное племя. Это то, о чем ты бы точно хотела бы знать. Пожалуйста, пойдем со мной.       — Ага, щас, откуда я знаю, что ты мне там приготовила, — Остролистая отошла от шкафчиков и начала идти прочь.       — Это связано с твоими братьями! Это серьезно и… слегка мерзко, — Верескоглазка догнала её и применила последний аргумент. Ей искренне хотелось, чтобы Остролистая знала. Какой бы стервой и задирой та не являлась, но она, как и любой человек на планете, заслуживала правды, — Может быть. Я не уверена, как именно ты отреагируешь, — добавила она, когда девушка остановилась на полпути и серьезно взглянула.       — И что это?       — Видишь? — в коридоре, кроме них, никого не было, поэтому Верескоглазка вытащила блокнот из сумки, оглядевшись по сторонам на всякий случай, — Именно про него недавно писали в Сплетнице. Мне чудом удалось его добыть, и, считаю, от такого нужно избавиться. В нём никаких комплиментов, однако, не написано. Кроме пошлых.       Остролистая молча взяла блокнот в руки, не отрывая от него взгляда. От чего-то не решалась открыть и пролистать.       — Нужно действовать быстрее, пока его не хватились. Также я солью его содержимое Сплетнице. Ты согласна?       Ранее Верескоглазка сфотографировала каждую страничку и сохранила себе в папку «Скрытое», намереваясь прислать это на растерзание Сплетнице.       — Я правильно понимаю, что мои братья тоже туда что-то писали? — еле как выдавила из себя Остролистая.       Верескоглазка почему-то почувствовала сожаление, и ей хотелось бы опровергнуть данную догадку — но увы, она лишь кивнула, не говоря ни слова. Правда, ни одного упоминания Воробья она не нашла, однако решила не вдаваться в такие подробности, чтобы ей не приходилось листать блокнот в поисках нужного имени, попутно пропитываясь этой сальной мерзостью и разочарованием.       — Понятно, — со вздохом ответила она, — Пошли. Только одна просьба, пожалуйста, не присылай страницы Львиносвета и Воробья. Ладно? — она с надеждой ребёнка взглянула Верескоглазке прямо в глаза. Какой-нибудь условный год назад она бы проигнорировала данную просьбу и только была бы рада поднасолить кому-нибудь из Эррера-Файер — вернее, аж троим сразу, — однако сейчас она с сочувствием кивнула еще раз.       Они заехали на территорию гаража арестованного транспорта, который находился сравнительно недалеко от школы, зашли вглубь и стали искать что-то, в чем можно было бы сжечь блокнот. Среди непонятного мусора нашлась ржавая жестяная бочка, в которую Верескоглазка и скинула тетрадку вместе с несколькими подожженными спичками. Вообще, поджигать мусор в общественном месте было запрещено, но сейчас на данное правило было абсолютно плевать. Девушки чуть отошли, продолжая смотреть на бочку — дым изнутри почти не шел, но внизу уже разгорелось неплохое пламя, которое постепенно съедало бумажные странички, чтобы потом оставить после них лишь пепел — и ничего больше. Как и положено.       — Какие же парни все-таки ужасные, — тихо произнесла Остролистая, — Никогда ни за кого замуж не выйду, — она опустила глаза в пол, — Звёздное племя, я надеюсь, хотя бы мой папа не занимался ничем подобным в свои школьные годы.       — Я недавно узнала про другую семью своего отца, которая была у него до моей мамы и которую он бросил ради неё, так что я бы ничему такому не удивилась бы, — вдруг послышалось от Верескоглазки, — Может, он себе уже и третью успел завести, пока я была маленькой. Не знаю.       — Что? — Остролистая крайне удивилась такому откровению от той, к кому бы ранее и на километр бы не подошла без острой надобности; от той, что испытывала к ней тоже самое, — Ого.       — Ладно, неважно. Ты должна знать еще кое-что. Если захочешь выцарапать мне глаза, я пойму, но послушай. Я просто не могу больше держать это в себе.       Остролистая ничего не ответила.       — Пеплогривку тогда, в августе, убрали с поста капитана в том числе и по моей наводке, — тут Остролистая хотела громко произнести что-то вроде «Я так и знала!», но почему-то сдержалась, — У меня подвернулась возможность это сделать, и я ей воспользовалась, о чем жалею. Она так любила свое дело, хотя и, как мне казалось, получила место капитана незаслуженно. Мы вдвоем неплохо управлялись со своими командами, я считаю, несмотря на что-то вроде вражды. Мне и одной здорово, конечно, и я не страдаю от множества обязанностей и ответственности, которые на меня свалились после объединения двух команд сразу, но меня не покидает ощущение, что я поступила слишком некрасиво и, может, лишила человека мечты. Впрочем, так оно и есть, — Верескоглазка потупила взгляд в пол, затем продолжила, — Ты просто должна знать. Делай с этой информацией что хочешь, но я выговорилась. И еще вот что — если ты расскажешь Пеплогривке и она захочет всё вернуть, как было, то передай, что команду я не отдам. Не из вредности, а просто потому что учебный год давно начался и это наш последний год в школе, а, значит, смысла никакого это делать нет. Пускай новые капитаны после нашего выпуска разбираются с этим сами.       Остролистая поджимала губы и сжимала кулаки, но продолжала молчать. Она была удивлена откровенности и, можно сказать, мужеству Верескоглазки сознаться в содеянном, хоть и не сразу. Сначала ей было обидно за Пеплогривку, что от неё, как от конкурентки, исподтишка избавились — а потом она вдруг подумала что, может, Пеплогривка это даже заслужила. Она явно рассталась с Львиносветом не потому что они планируют поступать в разные университеты, это глупо! Она просто-напросто чего-то испугалась — Остролистая быстро догадалась, чего именно, — и за свой глупый страх поплатилась. Ах, да, точно, всё же было наоборот… Сначала опрокинули её, потом она опрокинула Львиносвета. Тогда не сходится. Впрочем, неважно. Пеплогривка всё равно не узнает всей правды. Пускай сказанное останется только между Остролистой и Верескоглазкой.       — Я тебя поняла, — ответила она и подошла, чтобы заглянуть в бочку. Блокнот уже был мало чем похож на то, чем он являлся ранее.       — И еще. Я хотела бы извиниться за то давнее вторжение на вечеринку, куда меня не приглашали, — Верескоглазка тоже подошла, — А приглашать с собой еще и пол школы было самым идиотским, что я вообще когда-либо могла сделать. На меня тогда столько всего навалилось, семейные трудности… Неважно. Вот я и решила провернуть очередную «пакость». Мне в какой-то мере даже стыдно.       Остролистая совсем уже опешила. Раз выдался такой день откровений то, наверное, и ей стоит поделиться чем-то подобным? Она не понимала, зачем Верескоглазка сказала это все, однако чувствовала, что та ни капли не врала и была искренна. Вся та правда, которой с нею поделились — она её не просила, но она в ней определенно нуждалась. Как в глотке воды после пробежки целого марафона. Да и к тому же, не такая уж Верескоглазка и тварь, получается.       — Спасибо, что рассказала, — только и послышалось от Остролистой, — Я поражена твоей смелостью. Тем, как ты откровенно поделилась, тем, что дала мне знать о братьях, тем, что впряглась за свою команду, чьи имена были написаны там. Должно быть, тебе многого стоило достать эту тупую тетрадку. Спасибо. Мне пора идти, — они легонько приобнялись, и Остролистая пошла прочь с территории гаража, обратно к парковке у школы, чтобы забрать свой автомобиль и отправиться домой.       По пути она вновь выкурила целый картридж Джула.

***

      По-прежнему никто, кроме совсем узкого круга подростков, так и не знал правды о смерти Ржавницы. Точнее, благодаря Искре все-таки узнала половина «Сумрачного Леса» — и они же являлись причиной, по которой эта правда не пошла в новости и не попала в федеральные органы.       Разбираться с Ежевикой Коршун бы, очевидно, не согласился даже на смертном одре, поэтому на разговор он, помимо Чернозвезда, позвал еще и Дыма. Лисохвост виновен не был, по сути, но был очевидным свидетелем и, выходит, покрывал преступника. А через разговор с отцом непутевого свидетеля можно прикрыть задницу настоящего виновного. По крайней мере, Коршун надеялся, что именно по такому плану всё сработает, как надо, и за бедными пареньками не заявятся ФБР, которые испортят им репутацию и порушат дальнейшую жизнь. Коршун им вовсе не сопереживал, нет, но он сам когда-то давно был их возраста и понимал, что из-за нелепого случая не стоит всё портить. Да и Ржавница-то была уже весьма старой леди и ощутимой пользы «Лесу» не приносила.       Он пригласил его в офис в Авалон-Центре. Дым, судя по паре человек охраны, приехал на служебной машине и с кортежем сопровождения, однако попросил охранников остаться снаружи, да и одет был в совершенно обычную одежду, а не военный китель, которого ждал Коршун. Без сопровождения, с тяжелой поступью и небольшой хромотой в правой ноге, в обыкновенном пиджаке и футболке и с сединой — он вдруг вспомнил, что Дым уже, по сути, мог вполне себе являться старикашкой.       — Чего этот сопливый охламон опять натворил? Прикончу его когда-нибудь, — он уселся в кресло напротив с тяжелым вздохом, — Если выживет, будет у меня в самой засранной казарме толчки драить и в Афганистане воевать. Ух, сука, а попить чего-нибудь можно? — он шумно откашлялся.       Коршун вдруг вспомнил своего отца, который бы отозвался о нём абсолютно таким же образом, правда, без упоминания казармы и Афганистана. Он попросил коньяка — два стакана, один себе, другой для визави. Чернозвёзд тем временем уже неприлично опаздывал.       — Добрый вечер, генерал Дампстер, — Коршун сел за стол.       Дым еще раз откашлялся и сверил Коршуна таким взглядом, что стало не по себе. Если Лисохвост удостаивается чего-то подобного ежедневно, то совсем неудивительно, почему он пакостит.       — Слышь, сынок, зубы-то мне не заговаривай. Докладывай, че мой сопляк натворил в этот раз, — Дым быстро осушил свою порцию коньяка.       Коршун сглотнул слюну и подумал, что черт с ним, с этим Чернозвездом и ожиданием, когда он соизволит приехать. Главное побыстрее отпустить этого генерала на пенсии и постараться в ближайшее время не иметь с ним больше никаких дел.       — Недавно погибла прокурор округа Калифорнии, Ржавница Чандлер.       — Так, — тут же встрял Дым.       — Мы узнали обстоятельства её смерти. И ваш сын… находился вместе с виновником в момент гибели Ржавницы.       — Ну находился и находился, че дальше-то?! Подговорил, что ли, кого-то, я не понял?!       — Выслушайте, пожалуйста. Фактически, он является соучастником, ибо он свидетель, который не дает показаний, а, значит, прикрывает преступника. Ему светит неплохой срок, а мы в свою очередь хотим его от этого уберечь. Просто доводим до вашего сведения, и еще…       — Ну вот подшамань там чтоб он у меня в тюрягу не сел, мне сиделец нахуй не сдался, понял? Иначе военного образования не сможет получить. Я сам тоже подсуечусь, как-нибудь с ним дома управлюсь армейским ремнём, — Дым вдруг встал со своего места с очередным тяжелым вздохом, — Это все, что ты мне доложить хотел?       — Вам даже неинтересно, кто все-таки виновен в смерти Ржавницы?       — Ну давай, сынок, удиви меня, — Дым сел обратно. Кресло под ним слегка продавилось.       — Сын вице-президента Львиносвет Эррера-Файер. Он угнал чужой автомобиль в состоянии опьянения и насмерть сбил Ржавницу. Что делать с ним мы еще разберемся, но считаю, вы заслуживаете знать.       — А-а, вот как, — вдруг рассмеялся генерал, — Я-то думал… Я-то думал, это только мой придурошный бы додумался такую херь сделать, а не, его дружок закадычный не лучше. Ой, не могу, оба придурки, — он продолжал смеяться.       Коршун был слегка удивлен такой реакции, но продолжал сидеть с невозмутимым лицом.       — Я думаю, его отец и без того бы впрягся за него и добился бы минимального наказания, или же его отсутствия, однако все равно попрошу вас на всякий случай не слишком активно рассказывать всю правду. Ни отцу Львиносвета, ни кому-либо еще. Общественный резонанс здесь не нужен.       Дым ничего ему не ответил. Коршун воспользовался паузой и отпил немного коньяка.       — Да сдались они мне оба. Главное чтобы моему ничего за это не было, ясно тебе? Суетись кабанчиком, а я пошел, раз на этом всё, — Дым встал во второй раз, позвал свою охрану и в сопровождении покинул кабинет.       — До свидания, генерал Дампстер, — напоследок крикнул ему Коршун и зажёг сигариллу. Чернозвезда всё не было, что стало неплохим поводом начать его ненавидеть.       Спустя недолгое время, тем не менее, он соизволил явиться. Как и Дым, оставил охрану снаружи и вошел в кабинет уже в одиночестве.       — Добрый вечер, Коршун. Чего случилось-то? — спросил он как ни в чем не бывало и сел в кресло.       — Ты опоздал, — холодно заметил Коршун и подлил себе еще коньяка.       — Не зависящие от меня обстоятельства, — только и пожал плечами Чернозвезд. Крупной, тяжелой фигурой он напоминал Дыма, только был полностью седой, едва ли не белый, и ростом под два метра, а еще в более официальной одежде.       — Раз обстоятельства, значит я буду краток, и обойдешься без аперитива, — Коршун сложил руки и груди, — Есть виновный в смерти прокурора Ржавницы. Сынок вице-президента сбил её на машине, будучи в жопу пьяным. С ним вместе в угнанной, между прочим, машине, находился сын бывшего генерала армии. Я обещал и тому, и другому проблем их отпрысков не создавать, а ты сам-то что думаешь?       Чернозвезд нахмурился, подчеркнув и без того морщинистое лицо.       — Да ладно. Вот же сука, — он ударил рукой в воздухе, — До чего ж тупая нелепая смерть. Я правильно понял, Ржавница была в том квартале Нью-Йорка, где обычно проходят наши переговоры по теневым каналам?       — Судя по всему, да. И ничего преднамеренного не было, все как ты и сказал. Тупая нелепость, — Коршун сделал пару глотков, — Пощадим молодежь, а?       — Да схерали? Чтоб они еще кого-то из наших сбили? К чему это приведет!       — Ты, наверное, не расслышал, чьи они сыновья, — в отличие от Чернозвезда, Коршун оставался хладнокровно спокоен, — Нам на данном этапе проблемы с правительством ну вообще не нужны. Если этих двоих накроет, например, ФБР, которое мы не подкупили, то всему придет конец. Юнцы сами не поняли, во что ввязались, и не планировали ввязываться. Это просто глупо, отдавать их в лапы мирных структур.       — И че они теперь, под нашим крылом, выходит?       — Да вот именно.       Чернозвезд замолчал и устремил взгляд к окну.       — А они у меня давнюю подругу и просто хорошего человека отняли, знаешь?       — Чернозвезд, в нашем преступном мире нет места сожалениям об умерших людях, какими бы ахуенными они ни были, — заключил Коршун, — Соглашаясь работать на два фронта, ты должен был это понимать.       Возразить было решительно нечего. Главный прокурор тяжко вздохнул.       — Ну и кошмар, блять.       — Всегда кошмар. Рая на земле не бывает, — Коршун пожал плечами и осушил свой стакан, — Вопросы имеются?       — Еще кто-то в курсе?       — Некоторый очень узкий круг «Леса». Дальше это никуда не пойдет. Главное и ты сам рот на замке держи.       — Это уж устрою, ладно, — кивнул Чернозвезд.       Они еще немного посидели в тишине — каждый ждал от другого еще какой-нибудь фразы, а вскоре прокурор первым встал с кресла.       — Ладно. Спасибо за информацию, — он подошел, чтобы пожать руку, чего Коршун слегка не ожидал. И ушел.       А впрочем, любимыми самим же Коршуном словами — «Иного выбора у него и не было».       — Раз ты начала приносить хоть что-то полезное, то будешь иметь дело со взрослыми вещами и серьезными опасными дядями, — спустя недолгие гудки произнес он, — Поэтому приноси свою жопу в Авалон-центр в ближайшее же время, будешь ответственной за тех, правду о ком рассказала.       Искра во время звонка находилась в салоне красоты, однако готова была поклясться — всего один вызов мог заставить её выпрыгнуть из стула с непросохшим гель-лаком на ногтях и тут же умчаться в сторону делового центра. Однако она кое-как досидела до конца, впопыхах всё оплатила и на ближайшем же такси, попросив водителя ехать быстрее, добралась до нужного места. Главное, что там есть Коршун — и плевать, что он её не любит.