***
— Искра, ещё немного, и мы опоздаем на автобус! Искра отрывается от зеркала, в которое смотрелась, пока красила губы, и раздражённо смотрит в отражении куда-то туда, откуда доносился голос сестры. Стены коридоров между комнатами на первом этаже очень хорошо переносят информацию. — Да срать мне на этот автобус, — убедилась, что Голубка её не слышит; выражает «мысли вслух» и, несмотря на замечание, продолжает делать макияж — теперь поправляет брови гелем, укладывая волосок к волоску, — Пешком бы попёрлась. Так хотя бы не позорно, и здоровее буду. Голубка, судя по всему, в нетерпении, и поэтому подходит к Искре ближе и держит её портфель вместе со своей сумкой. — Ты слышала меня? Давай побыстрее! — Старшей себя возомнила? — огрызается она и поворачивается к сестре, — Так вот, даже не пытайся. Для меня нет авторитета, особенно в твоём лице. Голубка хлопает глазами. — Что… Что ты несёшь? Я всего лишь голос здравого смысла! В конце концов, мы действительно опаздываем на автобус! Почему мы вообще всё еще в прихожей… — суетливо подходит к входной двери; перекладывает рюкзак и сумку в другую руку. — Со своей-то истеричностью ты — здравый смысл? — нагло смеётся Искра. Девушка морщится от того, как неприятно; ведь режут по больному и даже не стесняются. Но виду не подаёт, и лишь выжидающе стоит прямо у входа, спиной к двери. — Можешь ехать, а я пешком, — равнодушно кидает сестра, стремительно выхватывает свой портфель из рук Голубки и выходит на улицу. — Подожди! — Голубка выбегает следом, едва не забыв закрыть за собой дверь на ключ вместе с воротами дома, — Я с тобой!***
При входе в Академию учеников тут же встречал большой распечатанный портрет Огнехвоста с его школьного альбома, под ним небольшой памятник из чёрного мрамора с указанием имени, фамилии, годов жизни и короткой эпитафии, а рядом с ним специальное место для цветов, которые многие подходили оставлять в знак памяти. Персонал, учителя, руководство, сами ученики, в конце концов — цветов и венков собралось так много, что какие-то пришлось убирать, чтобы освободить место для новых, а потом и вовсе дали запрет — скорбь предлагали выразить минутой молчания около монумента; теперь около него целый день собиралась небольшая толпа во время перемен. Остролистая с Львиносветом немного задержались, потому что Остролистой приспичило заехать за кофе в Старбакс, поэтому ко времени их прибытия до начала урока оставались жалкие три минуты, но несмотря на это, они все равно решили подойти к уголку памяти Огнехвоста. — Вот так вспомнили… — пробубнила девушка, когда они прошли внутрь школы и увидели большой портрет с цветами под ним. — Оставишь же, я надеюсь? — Львиносвет взглядом указал на средних размеров венок из белых роз в его руках. — Ну конечно. Зря везла, что ли? Подержи, — она дала ему в руки свой стакан с кофе и забрала венок. Чуть нерешительно она подошла к памятнику. Оглядела сверху-вниз, потом снизу-вверх, задержала взгляд на улыбчивом Огнехвосте, который смотрел, казалось, прямо на неё со своего фотопортрета. Сняла свои солнцезащитные очки и приготовилась уже возложить венок. — Мисс, цветы больше нельзя класть, — отозвался чей-то мужской голос позади. Это был кто-то из профессоров, наверное. — Да плевать. Нам — можно, — ядовито ответила она, повернувшись на секунду к человеку и также безразлично отвернулась. Львиносвет подошёл чуть ближе, но стоял не настолько близко к уголку, как сестра, и лишь молчаливо глядел туда же — на портрет. Остролистая вздохнула и осторожно, чтобы не помять другие цветы, возложила свой венок. Отошла немного, поравнявшись с братом. — Пусть тебе спокойно живётся в райских угодьях Звёздного племени, мой милый маленький кузен, — почти что шёпотом, но разборчиво и с атмосферой таинства начала Остролистая, — Ты был умным и сообразительным мальчиком, и должен видеть, что Воробей не виноват в твоей смерти. Прошу лишь об одном — сделай так, чтобы он больше никак не страдал от этого нелепого совпадения, — она склонила голову, — Покойся с миром. Аминь. — Покойся с миром. Аминь, — повторил Львиносвет также тихо. Чуть меньше минуты они простояли в тишине, пока их не отвлёк громкий раздражающий звонок, оповещавший о начале первого урока. — Доброе утро, ученики, учителя и персонал Саут Хиллз Академии, — прозвучал голос завуча Медуницы из громкоговорителя сразу же, как стих звонок, — Начался первый урок. Прошу всех пройти в свои классные комнаты, а после второго урока — собраться в творческом зале. После второго урока всех учеников действительно созвали в творческий зал. Там, в середине, стоял ещё один большой портрет Огнехвоста, в рамке и на специальной подставке, а рядом — трибуна, на которой, вероятнее всего, будет стоять директор или кто-либо ещё для памятной речи. Позже его должна сменить Остролистая, как обычно готовившая свою речь заранее — ещё задолго до начала учебного года. Выступать она будет скорее на правах президента школьного студсовета, чем на правах кузины — тем более, что пока что переизбрание ещё не проводилось и она сохраняла за собой пост. К сегодняшней церемонии учеников попросили сменить цвет рубашек, блузок и водолазок, которые они носили под своей формой, на чёрный, и в целом выдержать образ в тёмных тонах. Оказывается, что школьная форма Саут Хиллз Академии смотрелась ещё элегантнее с чёрными вещами под низ, но повод для такой смены настроений был неутешительный, поэтому особо не похвастаешься. Остролистой оставались последние штрихи в своём образе у зеркала в женской уборной — она поправляла помаду, тщательно осматривала ещё раз свою причёску на предмет выбившихся из неё отдельных волосков или прядей. Одета она была в классическую чёрную водолазку, укороченный твидовый пиджак тёмно-синего цвета, короткую юбку в тон из такого же материала и красные туфли мэри-джейн на высоком каблуке, а её волосы были убраны в низкий идеально уложенный хвост с пробором чуть левее, чем обычно; на губах красная помада и длинные тонкие стрелки на глазах. Образ с иголочки — того требовала речь перед целой школой. В такие моменты она напоминала самой себе своего отца или деда. Внезапно затихший гул в коридоре обозначал лишь одно — многие, если не все, уже зашли внутрь и пора бы поторопиться. Она благодарит Ледосветик и Иглогривку за ожидание, берёт из рук последней свою сумочку и они все вместе заходят в творческий зал. Парочку свободных мест, к счастью, им уже учтиво занял Лисохвост, и сделал это весьма оригинально — лёг во всю длину сидений и глупо улыбнулся девушкам, когда те подошли. — Эй! Веди себя нормально! — чуть недовольно воскликнула Ледосветик, когда брат не сразу вернулся в нормальное положение и все еще улыбался, посмеиваясь и глядя на них. — Ну ла-а-адно, — он всё-таки сел обратно к себе и позволил девушкам занять места. — А если бы это увидел директор? — проворчала Ледосветик; хотя прозвучало это больше в игривой манере. — Тебе ли не пофиг? — Лисохвост похлопал сестру по плечу, — Или тебя Остролистая покусала, и ты теперь за правила? — Заткнись уже и дай мне повторить речь, — услышавшая его Остролистая, не отрываясь от текста, недовольно закатила глаза. — Ла-а-адно, — снова протянул он и повернулся в сторону сидящих по другую сторону от него Львиносвета и Ягодника. Парни чуть посмеялись над выходкой Лисохвоста, а потом стали о чём-то тихо разговаривать между собой. Он решил привлечь их внимание — не могло такого быть, чтобы они перешептывались о каких-то своих секретах, а ему ничего не рассказывали! — Эй, мейби, посвятите меня в свои разговорчики? — усмехнулся он. — Да блин, Лис, прост с деньгами ваще жопа походу, — также тихо и чуть обречённо вздохнул Ягодник, — Батя нам дай Звёздное племя только с оплатой учёбы помогает и ещё по мелочи, а на этом считает свой отцовский долг оконченным. Ток теперь и этого не будет, наверное, потому что говорят, что он почти что банкрот. Пиздец ваще, — было непривычно видеть выскочку Ягодника таким понурым. — Братан, да всё уладится, чо ты так, — Львиносвет, судя по всему, уже который раз пытался его приободрить. — И это всё именно тогда, когда мне нужно уже поступать в универ, а Орешнице и Мышеусу ещё учиться. Походу, им придётся перейти в обычную школу, ну это уже на совсем крайний случай. И мелким нашим тоже. У них такой же батя — только деньги высылает чаще и хотя бы изредка интересуется ими. Кстати говоря, Лис, давно ли виделся со своими племянниками? — здесь парень явно попытался уколоть Лисохвоста. — Бро, бля, я чо, виноват чтоль, что мой старший брат твою маму киданул с детьми? — оправдывался он, — Я тут ваще причём? — Лан, забудь, — отмахнулся тот, — Они те ещё кадры. Ладно мелкой только одиннадцать, ещё всё впереди и пока можно выдохнуть, а вот Прыгунцу уже тринадцать, бля, это ж самый разгар переходного возраста. Слышал же, что он вчера вазу разбил в кабинете искусств? То-то и оно — гормоны бушуют. — Блин, а Долголап случаем не твой батя тоже? Просто с вами обоими хер пообщаешься нормально, — судя по всему, Лисохвост все еще обижался на обвинение. — Ну прости. Просто… не знаю как это работает. Короч, моя мамка себе мужиков выбирать не умеет, блин. На свидания ходит с какими-то олухами. Хоть бы один был миллиардером, это бы очень много наших проблем решило. Даже если бы от него она ещё пятерых родила, похуй. — То, что он мой брат, ничо не значит, понял? — раздражение чувствовалось в его голосе, — Я его не подталкивал к твоей маме в постель ложиться. Только-только успокоившийся Ягодник уже вновь был на пределе и готовился язвительно ответить — как он обычно это делает. Парни общались как бы через Львиносвета — он сидел между ними. Тому надоел такой недружелюбный тон и он поспешил их успокоить. — Братаны, не ссорьтесь, ну вы чо. Никто ни в чём не виноват, просто так сложилось. И вообще… — А я, кстати, знаю, почему так сложилось, — перебил его Лисохвост, — У тя мамка выглядит как типичная наседка-домохозяйка. А на такую ни у одного норм мужика не встанет. Ну серьёзно. Надо выглядеть как милфа. Например, как миссис Эррера-Фа… — Ты ахуел, Лис, блять?! Больной?! — громко возмутился Львиносвет. В какой раз уже он говорит подобное; и каждый раз как первый. — Ты совсем берега попутал, чертила! — вторил ему Ягодник, — Чо маму трогаешь? Наших мам! Внезапно сидевшая поодаль Остролистая подошла к месту Лисохвоста и стукнула его по голове своей планшеткой, на которую были прикреплены листы с распечатанной речью. — Ауч! — Как ты заебал уже со своими влажными фантазиями о нашей маме! — она прошла на место. — И вообще, вас уже слишком хорошо слышно! Пол школы теперь знает о личной жизни Ромашки, — подметила Ледосветик. Кажется, на беднягу обозлился целый ряд, на котором он сидел. Что-ж, будет уроком и поводом держать язык за зубами хотя бы иногда; сегодня в своих высказываниях он отличился даже лучше, чем это обычно делал Ягодник. Но тот, увы, был в печали и поэтому сдал позиции. Говоря о Ромашке — с недавних времён она наконец соизволила выйти из своего так называемого декрета и продолжить вести практику. По образованию она психолог, только вот материнство интересовало её куда больше, чем карьера, поэтому сразу по окончании университета она проработала по профессии всего-ничего, тут же выскочила замуж и принялась рожать и воспитывать своих замечательных детей. Первый брак был не совсем удачным — именно так она и стала матерью-одиночкой. Тем не менее, она не отчаялась в поисках любви и таким образом набрела на Долголапа. В целом, Ромашка не являлась корыстной дамой вроде Милли или кем-то по типу Белки, но материальное положение Долголапа, безусловно, стало плюсом после ухода первого мужа. Долголап был самым старшим ребёнком Дыма и Тростинки и владельцем собственного завода и ещё каких-то акций нефтяной вышки — в общем то, идеально вписывался в картину Калабасаса, только вот жил в Нью-Йорке с недавних пор. К тому же, он весьма быстро наигрался в отца и предпочёл лишь высылать кругленькие суммы на содержание своих двоих; а со старшими Ромашка пускай сама выкручивается. И выкручивалась — на те же самые алименты. Однако с ними возникли проблемы, и вот поэтому женщина вернулась к своему призванию — помогать таким же матерям как и она решать разные вопросы и находить выходы из ситуаций; от проблем в постели с мужем и нахождения следов помады на его рубашках до полового созревания детей и несносной свекрови. Запись к ней на сеансы велась за месяц или даже больше, желающих было полно, и стоимость консультаций была соответствующей. Только вот Ромашка была будто бы чересчур доброй и понимающей для психолога, пускай и женского — а ещё дружила со многими своими клиентками, что могло быть не очень правильным с точки зрения врачебной этики. Однако клиентки, кажется, над таким не задумывались, и поэтому исправно платили Ромашке со счетов своих мужей, или со своих собственных — тут уж на кого повезёт. Её главными подругами были Белка, бессовестная безработная жена серьёзного дяди, называвшая себя «светской львицей» и доверившая в своё время воспитание тройняшек мужу и родителям, Тростинка, с которой они обсуждали её детей и по совместительству Тростинкиных внуков; такая же безработная жена серьезного дяди в вечном декрете несмотря на взрослых детей, Медуница, добрая и понимающая многодетная мама чуть устарелых взглядов из профессорской семьи и Белолапа, вечно уставшая работающая круглые сутки и одарённая дочерьми-близняшками мама, одна из которых вышла из-под контроля. Ранее в этот круг «отчаянных домохозяек Калабасаса» входили ещё и Милли, самая меркантильная из всех, вечно ворчащая на старшую дочь и младшего сына и заботящаяся исключительно о средней дочери, а также Рыжинка, принципиальная, строгая и педантичная, строящая не только детей, но и мужа, — но это было до недавних событий. — Прошу всех занять свои места! — объявил директор, который уже почти подошёл к трибуне. Ученики тут же выпрямились, а Лисохвост с Ягодником напоследок обменялись ненавистными взглядами и вместе с остальными стали вникать. — В сегодняшний день памяти о трагически погибшем ученике нашей Академии Огнехвосте Роуван я попрошу всех встать и провести безмолвную молитву Звёздному племени. Учащиеся встали со своих мест, и тут же в воздухе повисла идеальная тишина. Многие шевелили губами, произнося молитву, кто-то просто склонил голову, но вот Искра, например, лишь осторожно смотрела по сторонам, мысленно насмехаясь над «всеми этими религиозными фанатиками». Жаль, конечно Огнехвоста — но он мёртв, каким образом молитва ему поможет или упокоит его душу? Вместо неё она думала о том, что попросит у Коршуна; ей хотелось кое-чем заняться сегодня в «Сумрачном Лесу». — Да покоится с миром усопший. Аминь, — тихий гул, вторивший «Аминь», раздался в зале, — Спасибо, вы можете сесть, — директор начал свою речь, — Огнехвост был замечательным человеком и способным учеником — он неоднократно представлял самые лучшие проекты в классе, а также участвовал во внеклассной деятельности. Его ждали в университетах «Лиги плюща» даже несмотря на совсем юный возраст и возлагали на него большие надежды, как и всё руководство и педсостав Академии. Нам будет не хватать такого чудесного, умного и очень воспитанного юноши. Его потеря невосполнима и от лица дирекции и педсостава мы выражаем свои соболезнования близким Огнехвоста, которых, к сожалению, сегодня здесь нет, а также всем тем, кто имел честь знать его. Приглашаю на трибуну Остролистую Эррера-Файер, президента школьного студсовета, на прощальную речь от имени студсовета. Друзья девушки тут же тихо похлопали ей и сказали пару ободряющих слов вслед, однако далеко не все сидящие в зале были настроены также положительно. Вслух никто ничего не выражал — но за них довольно красноречиво говорили их неодобрительные, иногда даже злые взгляды. В основном со стороны Теневых, представителем которых являлся Огнехвост, а также большинства Ветреных — под предводительством Верескоглазки и Ветерка, конечно же. Они всё еще верили в то, что Воробей виноват в смерти Огнехвоста, а Остролистая, как сестра Воробья, вместе с ним заслуживала попасть под «культуру отмены», набирающий обороты в Интернете и в реальной жизни. Тем не менее, Остролистая с гордо поднятой головой вышла к трибуне, прокашлялась, придала голосу стальную уверенность и начала говорить. — Мы знаем семью Роуван уже много лет, и рождение Огнехвоста в ней было поистине прекрасным событием. Этот спокойный, способный мальчик радовал глаз и восхищал всех, кому посчастливилось общаться и дружить с ним. Он был очень юн, это факт — и я никогда не видела настолько умных детей его возраста — и вряд ли увижу когда-либо ещё в своей жизни. Его душа, такая добрая, непорочная, светлая… Поражала. И прежде, чем я скажу слово от имени школьного студсовета, я выражу соболезнования от имени своей семьи. Эррера-Файер соболезнуют потере. Внезапно зал залился неодобрительным гулом и возгласами. — Тихо! — гаркнул директор. — А твой брат скажет тоже самое? Типа, что он соболезнует? — раздался голос откуда-то со стороны Теневых. Кто-то поддакнул ему, кто-то рассмеялся. Остролистая, если честно, ожидала подобного — и речь она повторяла даже не для того, чтобы получше её запомнить, а для того, чтобы отвлечься от переживаний из-за реакции на её высказывание. Она вспомнила, чему её учил отец, — «выдержка и пугающее спокойствие», — выпрямилась и посмотрела прямо в зал, продолжая говорить. — Школьный студсовет выражает свои искренние соболезнования. Мы сопровождали Огнехвоста на большинстве его докладов и знали, как усердно он труди… — Ты не ответила на вопрос! — тот же голос не позволил ей закончить фразу. — Углехвост! Немедленно прекратите! терпение директора было на исходе. — Мистер Смитерс, а вы точно уверены, что хотите видеть на посте президента школьного студсовета кого-то, кто оправдывает убийцу? — неожиданно начал Ветерок. Остролистая сделала глубокий вдох-выдох, застучала ногтями по гладкой поверхности трибуне и начала молиться, чтобы Львиносвет; или же она сама, что даже вероятнее; не начал драку. — Знали ли вы о том, что она наговорила в суде? Она плела небылицы ради спасения своего братца! — насмешка Верескоглазки, — Между прочим, дача ложных показаний уголовно наказуема! Будущий адвокат и фанатичка законов должна знать об этом, так? — она нагло посмотрела Остролистой в глаза. — Извините, а кто позволил вам всем открыть свои поганые рты во время моей речи и нести всякую ерунду? — взорвалась она, — Я вас всех лично заткну так, что мало не покажется, если вы этого не сделаете сами, противные жалкие змеи! — Смотрите, смотрите, она нам угрожает! — фальшиво пропищал Ветерок и залился смехом. Мистер Смитерс подошёл к трибуне. — Мисс Эррера-Файер, пожалуйста, займите своё место. — Что?! Но я не закончила! — девушка выглядело совершенно потерянной. — Прошу вас. Мы всё обсудим позже, — он осторожно подвинул её, и ей не оставалось ничего другого, кроме как сойти с трибуны. Остролистая почувствовала предательский ком в горле и то, как дрожь неумолимо приближалась к её голосу и готовилась выдать себя, если та скажет ещё хоть что-то. Она не выдерживает; быстрым шагом проходит не на своё место, а прямиком к выходу из зала и сильно сжимает губы, пытаясь не дать слезам течь. — Мразь Ветерок, его сучья подруга и твари из Теневых, я разобью вам бошки об кафель, если вы посмели довести её до слёз! — с искренней ненавистью крикнул Львиносвет и направился следом за сестрой. Все присутствующие в зале в полном шоке наблюдали происходящее; кто-то, кажется, записывал на диктофон и снимал на камеру. — Львиносвет! Вернитесь! — пытался отозвать его директор, но безуспешно. — Да вы гляньте, они там все такие, — противно хихикнул очередной Теневой. — Тихо! Возвращайтесь в классы, день памяти окончен! — объявил мистер Смитерс и стал смотреть на то, как постепенно становится все меньше и меньше присутствующих в творческом зале. «О чём я и говорила — богатые родители не смогли купить своим детишкам талант. А теперь мне интересно — заслужила ли Остролистая премию «Золотая Малина» за свою актёрскую игру? И неужели её карточный домик рушится, и она рискует потерять позиции школьного лидера? Или же мы наблюдали свержение власти? Кто знает, кто знает… Правление Остролистой и без этого было хрупким и не очень социально одобряемым — она такая выскочка, вы должны об этом знать, — а теперь тем более. Ну ничего, ведь богатые тоже плачут, и наша королева обязательно прольёт свою порцию слёз».***
«Когда встал — тогда и утро, и плевать, даже если встал в два часа дня» — пожалуй, это именно та цитата, которая идеально опишет то, как начинается этот новый день у Коршуна. Выдался выходной посреди недели — отличная возможность расслабиться с бутылкой Шварцвальда Драя, снюхать одну-две дорожки и развлечься как следует аж с тремя очаровательными дамами, которые лежали вместе с ним в одной постели почти что в чём мать родила. Одна из них слегка шелохнулась, когда Коршун приподнялся с постели и рукой пригладил растрёпанные волосы. Веселая была ночка — нечего и сказать; такие ночки за последний год у него случались крайне редко из-за объема работы, связанной с клубом и сокрытой деятельностью, что перешла от Звездоцапа к нему. Работа заставляла его стрессовать, но вот незадача — у него даже не было времени избавиться от этого самого стресса. Безусловно, он мог просто забить на всю эту нервотрёпку, делегировать свои обязанности ответственным, а главное, заинтересованным в этом людям; коих было предостаточно среди «дольщиков» клуба; и продолжать жить в своё удовольствие, однако отец ему бы башку оторвал, если бы узнал, как невнимательно обходятся с его детищем — под детищем, конечно же, имеется ввиду клуб, а не Коршун, — да и чувство контроля и власти Коршуну безумно нравилось, так что деваться было некуда. В целом, справлялся он даже отлично, но какой ценой… Ещё и прибавили ему работы поиском Искры и завлечением её в клуб в качестве «интересной добычи и ценного трофея для деятельности Сумрачного Леса». Как же ему повезло совершенно случайно обнаружить её тогда, идущую на учёбу, понадеяться на то, что это действительно она; потому что была похожа на девушку с фото, которое ему показали; услышать её биографию и, ликуя внутри понять, что это и есть та самая добыча. Всё же очень хорошо, что она нашлась, ещё и сама с огромной радостью пошла в клуб — не требовалось совершенно никаких усилий, чтобы её заставить; да и с возвращением Звездоцапа объем основной работы заметно уменьшился, так что можно было отдыхать большую часть времени. Но этот отдых казался Коршуну настоящим тунеядством. Он с неприязнью оглядел сопящих рядом с собой девушек и недовольно фыркнул, встав с постели. Чем он вообще таким занимается, если должен, вообще-то, управлять клубом?! Хотелось бы ему вновь заняться делом — руки чесались. Да, временами было тяжеловато, и продыху не давали — но к хорошему быстро привыкаешь, а безграничная власть как раз таки и является «хорошим». В одно утро его внезапно стала бесить беззаботность. Осталась всего лишь какая-то там студия, но он там соучредитель, так что ничего интересного; это даже не работа, а скорее формальность — чтобы перед законом быть чистым. От этого беззаботность и стала бесить; аж до искр в глазах. Кстати, как там вообще Искра? Тоже та еще тунеядка — не появляется в клубе и даже не позвонила ни разу за прошедшие дни. Лишь один раз они созванивались, чтобы поехать в студию после школы, но он что-то завертелся и совсем забыл об обещанном и поэтому встреча не состоялась. Коршун, безусловно, был в курсе того, что уже начался учебный год, но это не являлось отговоркой. Неужели она обиделась на то, что он забыл заехать за ней? Или решила «слиться»? Ни в коем случае. Сейчас бы в идеале сходить принять душ и умыться, но вместо этого Коршун поправляет боксеры, берёт со стола недопитую бутылку чего-то алкогольного вместе с телефоном и выходит на балкон, расположенный как раз в его спальне. Лёгкий бриз, дующий прямо в лицо, неплохо освежает и приводит мысли в порядок. — И где ты ходишь-то? Почему я тебя ловить должен? — ворчит он, делая глоток обжигающей горло янтарной жидкости. — У меня началась школа и… Я смогу появляться лишь на выходных. Извини… Я готова понести любое наказание и любые штрафы, — отвечает Искра чуть неуверенно. — Какие наказания и штрафы? — его уже начинает раздражать этот разговор, — У нас всё просто — выполняешь указания — остаешься, не выполняешь — вылетаешь нахер. Чтоб пришла сегодня же, — отчеканил он. Искра тяжко вздыхает прямо в трубку. — Хорошо, Коршун. Но неужели совсем никак нельзя договориться, чтобы я появлялась только в вечер пятницы и на выходных? Пожалуйста… — Слушай, лучше не подводи, а, — хладнокровное спокойствие со стальными нотками, — И не беси меня, поняла? — Прости… Хорошо, как скажешь. Мне пора… пора идти, — обречённо говорит напоследок Искра и первая оканчивает вызов. Мужчина едва ли не швыряет телефон в сторону, но сдерживается; вместо этого нервно расхаживает по балкону. Делает долгий глоток, осушает таким образом наконец бутылку до дна и просто не может поверить в то, что эта девчонка посмела его ослушаться и начала выдвигать свои условия! Она должна, вообще-то, ходить по струнке и молиться на то, чтобы остаться здесь. Однако вышвырнуть он её никак не мог; лишь припугнуть, чтобы помнила, где её место. Да она вообще не понимала, кем была для «Сумрачного Леса» из-за своих связей — одним словом, глупая малолетка! И самое горькое, что с таким положением вещей приходилось мириться. По крайней мере, до того момента, как она станет больше не нужна клубу. Пожалуй, нужно поехать и собраться с мыслями. Пока Звездоцапа не было; он появлялся, как правило, ближе к вечеру, или вообще ночью; можно было побыть в одиночестве в его кабинете. К тому же, клуб был закрыт, и в нём в принципе никого не было днём. Но для того, чтобы окончательно успокоиться, стоило сначала покурить. Рыскает по комнате в поисках чего-нибудь курительного, тут же натыкается на пачку Парламента, ещё и вместе с зажигалкой — повезло. Лёгкие заполняет дым, дарящий такое необходимое чувство облегчения. Коршун стоит, оперевшись на балкон, вспоминает свой первый день на новой должности и думает о том, сколько ещё раз он хотел бы прожить его заново. Управлять клубом — далеко не тоже самое, что просто иметь записанный на твоё имя клуб — это совсем другое; так ты точно ощущаешь себя хозяином. Теперь дольщики называли его не просто «Коршун», которое как бы ненароком обозначало, что без отца он мало чего из себя представляет, а вполне себе важным и официальным «Босс» — потому что Звездоцап этой фамильярности не терпел и предпочитал в свою сторону такого не слышать, ему хватало просто своего имени; Коршуну просто своего имени не хватало. «Мистер Карвер» или обыкновенное «Коршун» стоило забыть, когда заходишь во внутрь «Сумрачного Леса» во времена правления Коршуна. «Босс». Не меньше. Но, увы, король был сбит с шахматного поля. Однажды, кстати, он даже пожелал, чтобы отец никогда не возвращался на свободу и его правление длилось бы долго-долго — до самой смерти, как бы лирично это не звучало — но пожалел о своём желании. Не потому, что это в принципе аморальное желание, а потому, что оно не осуществилось. Чувство было двоякое — с одной стороны, здорово, что теперь есть кому его прикрыть и работы стало меньше, но с другой, с самоличной властью можно было попрощаться — на какой срок, он не знал, да и загадывать больше не хотел. Коршун затягивается ещё раз, выпуская стройный дым вместе с попутным ветром. Была ещё эта девка Искра, которую почему-то поручили найти именно ему. Смешно! Будто других дел не было, кроме как искать места, где можно было поймать и завлечь эту несчастную школьницу. С завлеканием у него проблем бы не возникло в любом случае — личность плута в нём превалирует, да и клеить дам совсем не сложная наука — но поиски его раздражали ужасно. Стоит повториться, что ему действительно повезло обнаружить её абсолютно случайно однажды; просто по дороге. Подарок судьбы, — вопреки тому, что Коршун в неё не верит. Кажется, такое задание поручил ему кто-то из дольщиков. Вроде как, Частокол. Если и существовал кто-то, кто был большим прихвостнем Звездоцапа, чем его сын — так это этот мужчина. Коршун тогда ещё возмутился, что это ему дают задания, а не он! Но деваться было, тем не менее, некуда, поскольку ему объяснили про очень интересную родословную девушки и тот сразу же всё понял, хотя и не загорелся энтузиазмом. Он вспомнил, как вглядывался в портрет Искры — точнее, так называемое «селфи» из её соцсетей, которое учтиво скачали, распечатали и предоставили ему. Его отец бы первым делом подметил то, что она являлась эталонной арийкой — голубые глаза, блондинистые волосы, светлая кожа, правильные черты лица; пускай и не очень мягкие. Он же первым делом подметил дешёвую подделку браслета Van Cleef на её запястье. Посмеялся про себя, тут же отложил портрет, принялся за досье. Пробежался глазами по тексту; скука смертная. Самая обычная школьница, коих тут сотни живёт, если не больше. Причём тут Огнезвёзд-то? Но далее Коршун насторожился, когда прочитал, как именно она относилась к президентской семье и удивился. Он ещё тогда выдал нечто вроде «У неё поддельный браслет и при этом она принадлежит Огнезвёздовичам?», на что Частокол, стоявший рядом и ожидавший его реакции, ухмыльнулся. Ещё раз Коршун прочитал досье; более внимательно; затем и его отложил в сторону, издав лишь короткое «Будет сделано». — Просыпайтесь и валите, — громко объявляет он спящим на кровати дамам, когда тушит сигарету и возвращается в спальню. Двое из них начали подавать признаки жизни — потянулись, потёрли глаза, зазевали, — У вас на это пять минут. Деньги на столе. Пока представительницы одной интересной профессии окончательно раздуплялись, Коршун решил тоже быстренько собраться. В ванной быстро ополоснулся, надел чистое белье, почистил зубы, причесался. Затем отправился на поиски одежды, которая была на нём прошлой ночью, поскольку подбирать что-то новое из своего гардероба у него не было желания. Брюки обнаружились тут же, у изножья кровати, но рубашки не было. Быстренько сообразив, где она могла остаться, Коршун спустился на первый этаж. Ну, конечно же, она была небрежно скинута на пол в порыве страсти и покоилась именно там. Мужчина поднял её с пола и оглядел. Помялась, чёрт возьми; придётся в качестве верха взять что-то другое. Главное ещё не забыть сказать домработнице, чтобы она отнесла её в химчистку и хорошенько отпарила — до состояния «ни единой складочки». Поднимается обратно в спальню, заходит в гардеробную. Глаз сразу пал на другую рубашку, чёрную, с закатанными рукавами. Сойдёт. Одевается, смотрит на себя в зеркало во всю стену. Поправляется то тут, то там, доводит образ до идеала — зачем-то, ведь его толком никто не увидит, он едет в полупустой клуб. Из сейфа с аксессуарами берёт одни из своих Юблотов, надевает на руку. Мужчина, кстати, никогда не надевал аксессуары на такие вот безудержные ночки — он внимательно относился к своим вещам и знал, что некоторые особенно ушлые дамы могли запросто стащить с него часы, цепочку или перстень, продать в ближайшем ломбарде и обрадоваться кругленькой сумме. Но сейчас был ясный день, рядом с ним никого; когда Коршун выходит из гардеробной, то дамочек и след простыл, как и пачек купюр на столе; поэтому можно и принарядиться. С собой он берёт только телефон с кошельком. Выходит из дома, закрывает все двери, и пока направляется к машине, набирает номер домработницы. — Значится, из дел — рубашку в химчистку и на отпаривание, я её оставил на обычном месте, ну и заодно всё остальное белье из корзины отнесёшь. Дома вроде не так грязно, поэтому лёгкая уборка и постель обязательно заправить, — он заводит автомобиль, удерживая телефон у уха, — Вернусь я не слишком поздно, поэтому хотел бы плюсом видеть ужин на столе к своему приходу. На этом всё. — Хорошо, мистер Карвер, — говорит женский голос на другом конце провода. Коршун, услышав это, тут же бросает трубку и выезжает из своего гаража на проезжую часть. Смотрит на часы на панели управления — 14:03. Что-ж, на завтрак он явно не успевает, значит, ему предстоит обед в каком-нибудь ресторане перед тем, как заехать в клуб. Давит на газ, попутно включает на полную громкость свой обычный плейлист. Дороги Лос-Анджелеса встречают его свежестью и прохладой ветра, что задувал из открытого окна. Гелендваген заворачивает на Мелроуз в поисках ближайшего хорошего ресторана; первым попадается Providence; неплохо. Хотелось надеяться, что для постоянного гостя там найдется столик, тем более днём. Парковка около ресторана полупустая, и все имеющиеся на ней машины были такими же шикарными и дорогими. От чего-то Коршун вообразил, кто мог также, как и он, заехать в это время пообедать сюда и кому именно могли принадлежать эти машины. Мужчину проводят к свободному столу на одного, и тут недалеко от себя он слышит какой-то знакомый девичий голосок. — А я ему, значит, говорю такая… — Искра рассказывала своей компании какую-то невероятно увлекательную историю и звонко смеялась на особенно смешных моментах. «Какие люди» — подумал Коршун, когда незаметно обернулся в сторону их стола, — «Не по зубам ей такое заведение, или неужто стриптиз настолько хорошо кормит?» — усмехнулся он и сел на свой стул. Ну разумеется, помимо особого стола в школьном кафетерии у местной Элиты Саут Хиллз Академии есть и другие места, где те могут посидеть и пообсуждать последние новости и планы, или же поделиться наболевшим — а с учётом сегодняшних событий после второго урока — ещё и морально отдохнуть. И где ещё это делать, если не в каком-нибудь крутом ресторанчике в центре Лос-Анджелеса после уроков? Но Коршун и не подозревал, что их занесёт именно в Providence, ещё и в одно время с ним, ещё и вместе с Искрой. Чтобы отвлечься, мужчина решил полистать меню и выбрать себе, наконец, обед — в конце концов, он сюда приехал именно за этим, да и урчание в желудке дало знать о голоде. — Ой, а там что, дядя Коршун сидит? — нечаянно заметила Остролистая, когда вдруг посмотрела по сторонам, — Может, пойти поздороваться? — Но папа нам с ним запрещает общаться, — заметил Львиносвет, прожевав кусок своего стейка. — И чё? — она закатила глаза, — Просто поздороваться — это вообще ни о чём. И стоит проявлять вежливость, в конце концов. Хотя бы на нейтральной территории. — Как знаешь, — пожал плечами парень и продолжил трапезу. — Ладно, тогда я сейчас вернусь, — она оповестила оставшуюся компанию и в ответ встретила кивки головой. Остролистая подвинулась ближе и засобиралась встать с места. — Я с тобой! — Искра соскочила с места быстрее неё и едва ли не сбила девушку с ног. Та странно покосилась на неё. — Ты чего? — Да я это… в туалет ещё просто хочу. Заодно с тобой пойду, — в памяти Остролистой ещё был жив тот заголовок на новостном портале, который вещал о «неожиданном свидании одного авторитета и 16-летней школьницы», однако она предпочла думать, что Искре действительно просто было вместе с ней по пути. Они подошли как раз тогда, когда официант уже принял у мужчины заказ. — Здравствуйте! — просияла Остролистая своей фирменной улыбочкой, — Как поживаете? Искра даже не подозревала, что к дядям и тётям можно обращаться на «вы». — Привет, привет… Э… — Коршун, откровенно говоря, мало того что не ожидал такой встречи лично, так ещё и смутно помнил имя этой, должно быть, его племянницы — чем-то совсем отдалённо девушка походила на жену его старшего брата; наверное, цветом глаз и бледной кожей. — Остролистая, — улыбка не сходила с её лица. — Да-да, точно. Привет, Остролистая, — Коршун же в свою очередь натянул фальшивую улыбку, — Всё замечательно, а у вас как там семья поживает? — Да всё как обычно. Папа работает, мама красивая, ну, вы знаете. У меня последний год в школе, хочу поступить на юридический факультет Гарварда. — Ох, даже так. Здорово, удачи тебе, — мужчина пожелал, чтобы этот диалог поскорее закончился. — Спасибо. Ладно, мы тут с друзьями, так что не будем заставлять их ждать. До свидания, — Остролистая тут же поспешила назад к их столу. Коршун с облегчением выдохнул и выразительно посмотрел на Искру, которая не спешила идти вслед за кузиной и смотрела на него в ответ. — Что? — Я сейчас пройду в туалет, можешь, пожалуйста, через минуты-две тоже подойти туда? — не очень громко сказала Искра и посмотрела через плечо, убедившись, что никто из друзей за ней не наблюдает. — Зачем? — Нужно поговорить! Всё, иду, — девушка тут же скрылась по направлению в уборную. Туалет располагался так, что, чтобы к нему пройти, нужно было завернуть за угол; таким образом, он был скрыт и со стороны стола Элиты нельзя было увидеть, что происходит. Этим Искра и воспользовалась — юркнула туда; все равно, чтобы узнать, чем она там на самом деле занимается, нужно будет подойти совсем-совсем близко, а она рассчитывала, что никто из её компании не захочет справить нужду. — Привет, — слегка смущённо улыбнулась Искра подошедшему Коршуну. Тот лишь кивнул в качестве приветствия. — Так и что звала? — Я хотела у тебя кое-что попросить. Очень здорово, что мы пересеклись, кстати, — она опёрлась о стену, игриво накрутила прядь своих волос и взглянула в такие же холодные голубые. Облизнула губы, — И ещё. Как дела? — Ближе к делу, не нужно тут со мной флиртовать, — равнодушно кинул Коршун. Где-то внутри у него ещё сидело то раздражение, которое он испытал от их телефонного разговора. — Окей, — она приняла более нейтральную позу и отпустила прядь, — В общем… Можно ли мне попасть в клуб, пока он закрыт? Я хочу потренироваться на шесте, хотя бы в одиночку. Пожалуйста! — Искра заметила перемену во взгляде Коршуна, — Я ничего не трону и не сломаю, обещаю! Тот задумчиво взглянул куда-то в сторону. — Желание совершенствоваться — это, конечно, здорово, — он опять посмотрел на Искру, — только вот я сам хотел поехать в клуб и в идеале побыть там без посторонних. — Я не буду мешать! Честно! — девушка цеплялась за возможность как могла. Её умоляющий вид насмешил его. Давненько, конечно, перед ним не унижались так, как это делает эта девчонка. Любопытный зверёк. — Коршун, прошу… — Так уж и быть. Только в кабинет заходить строго-настрого запрещаю, даже со стуком, — отрезал он и тут же направился обратно в зал. Вслед ему послышалось писклявое девчачье «Спасибо» — в интонации чувствовалась довольная улыбка и огонёк в глазах.***
Коршун припарковался у чёрного входа и бодро проскочил внутрь клуба. Открыл главную дверь изнутри — чтобы через неё могла войти Искра — оставил ключи от неё на видном месте и пошёл к себе в кабинет, как и хотел. Закрылся на два оборота и вальяжно прошёл к креслу; когда-то его креслу. Его кожаная обивка ощущалась такой мягкой и желанной. Он прикрыл глаза и облокотился, ощупал подлокотник. Как же хорошо… Не было ничего лучше чувства самоличной власти и единства всего, что тебе принадлежит — по крайней мере для Коршуна. Сидит так пару минут, абсолютно безмолвный; затем неожиданно подскакивает с места, ищет в одном из шкафчиков позади себя бутылку коньяка и гранёный стакан. Плескает живительную жидкость в стакан и тут же пьёт залпом. Прекрасно. Затем наливает ещё половину, и эту половину решает растянуть. Достаёт с полки один из рабочих документов — информация о товарообороте — купле и продаже незаконного оружия за последние полгода и изучает её, попивая коньяк и растянувшись на кресле. Искра приезжает где-то через двадцать минут. В сумке с собой у неё уже было спрятано все необходимое, поэтому она даже не сворачивала домой; сразу направляется в любимый клуб. К слову, за три месяца работы её уже допустили пару раз к шесту, но у неё не было собственного дебюта — можно сказать, что она была на подтанцовке у других, более популярных и востребованных танцовщиц. Подруг в коллективе за это время она не нашла; ей все еще не очень доверяли, а если общались, то сугубо по работе. Ну, не велика потеря — всё равно она здесь ради денег, а не знакомств с силиконовыми стриптизёршами. Был в этом одиночестве лишь один минус — некому было показать ей, как правильно двигаться, поэтому учиться приходилось самой. Чем она и намеревалась заняться. Девушка оставляет сумку где-то у сцены, достаёт оттуда бельё и по привычке идет переодеваться в гримёрку. Потом вспоминает, что кроме неё тут никого нет, и возвращается. Свою обычную одежду оставляет на одном из кресел, на которых сидят посетители около сцены и неспешно раздевается. Даже переодевание она старается делать каким-то плавным и соблазнительным — скользит ладонями по ткани и собственным изгибам тела, держит осанку — ей казалось, что, несмотря на полное отсутствие людей, незримое количество глаз всё равно наблюдает за ней, и поэтому ей обязательно нужно показать высший класс. На ней был надет белый короткий топик и белые гимнастические облегающие шорты; также она сняла носки, чтобы можно было удобно цепляться ступнями и пальцами ног за шест и заплела волосы, чтобы не мешались. В общем-то, самая классическая форма для тренировок по пол-дэнс или вроде того. Она поднимается на сцену и решает сначала немного размяться. Потягивается, разминает ноги, руки, ступни, кисти рук, делает лёгкие упражнения на растяжку и завершает ими разминку. После неё Искра подходит ближе к шесту и смотрит на него чуть не уверенно, не решается начать. Она здесь одна, а Коршун занят у себя в кабинете и, соотвественно, ему ничего неинтересно, кроме собственных дел, но от чего-то всё равно создавалось ощущение постороннего наблюдателя; и из-за этого нельзя было облажаться ни в коем случае, но тренировка на то и тренировка, чтобы ошибаться и терпеть неудачи — от этого создался диссонанс. Она оглядывается по сторонам на предмет камер наблюдения или чего-то в таком роде, собирает волю в кулак и с тихим «Ну, приступим» хватается обеими руками за холодную поверхность шеста. Даже если за ней кто-то да смотрит; или она совсем начала бредить и никто на неё не смотрит; плевать в любом случае. Искра карабкается на середину пилона, обхватывает его одной ногой, а вторую пытается вытянуть в сторону и принять горизонтальное положение — удерживая вес целого тела сначала одной ногой и руками, а потом и вовсе отпустить руки и удерживаться всего одной ногой. Пируэт весьма сложный, требующий подготовки и тренировок, но до жути эффектный — то, что надо. Летом она записалась на специальные курсы тренировок танцев на шесте, так что какой-никакой опыт уже начал появляться, да и физическая сила понемногу крепла. Искра цепляется крепче, осторожно отпускает одну руку, а вторую все не решается — боится соскользнуть на пол. На пару мгновений она прекращает держаться и второй рукой, но тут же испуганно приподнимается и вжимается в шест. Сердце пропускает удар, потому что ей показалось, что она не смогла удержаться и чуть не полетела вниз — Искра тихо выругалась про себя за такой глупый страх и попыталась ещё раз. Не выходит, поэтому она встаёт обратно на ноги и решает сделать второй приём, чуть полегче и без страха упасть. В нём необходимо было крепко удерживаться руками за шест, а ноги и тело были в воздухе в горизонтальном положении — кажется, приём называется «китайский флаг». Тоже сложновато, но не слишком. Искре быстро удаётся его повторить и удержаться пару секунд, а после она устало опускается обратно. — Что, плохо выходит? — приятный голос с усмешкой появляется со стороны зала. На мгновение Искра пугается вусмерть, а потом вспоминает, кто бы это мог быть. — Напугал до усрачки, блин, — выдыхает она и пытается утихомирить быстро колотящееся сердце. Разминает ступни и наблюдает за тем, как Коршун медленно проходит мимо кресел и оглядывается. — Знаешь, Бэмби, брать новичку настолько сложные приёмы — это обречение на провал. Не видать тебе такими темпами дебюта, — он садится в одно из кресел; прямо посередине, достаточно близко к сцене; и смотрит с любопытством. — Я просто подумала, что… Было бы здорово… Искра чувствует пунцовый цвет на своих щёках. — Опозоришься непременно, если продемонстрируешь такое всему честному народу. Будь попроще и тренируйся лучше, — она замечает стакан с виски в его руке. Звёздные предки, да её родная мать не отчитывает так, как это делает он! С чего бы вообще ему вдруг выходить из кабинета и обращать на неё внимание? Девушка была рада Коршуну, но не при данных обстоятельствах. Что-ж, видимо, стоило выбрать другой день для тренировок. Или, может… — Я всё понимаю… Но… — проводит по холоду пилона рукой, — зачем ты ругаешься? — плавно крутится вокруг, — Это же не твоя обязанность — курировать стриптизёрш. Я бы лучше Кленовницу послушалась, — медленно прогибается назад, поднимая одну ногу в воздухе. Может, поиграть немного… — Я тут, заметь, тоже далеко не самый последний человек, — от Искры не укрывается его заинтересованный взгляд по её телу. — Где тут можно музыку поставить? — неожиданно спрашивает она, когда резко прекращает. Коршун выпрямляется на кресле. — Для чего? — Нужно, — хитрая ухмылка. — На телефоне включи и потом через колонки, раз сильно надо, — янтарная жидкость в его стакане опустошилась, — Но я, если честно, не хотел бы тут сейчас что-то слушать. Не говоря более ни слова, Искра достаёт из сумки телефон, а потом бежит в гримёрную. Находит там подходящие каблуки для танцев, и решает также немного разнообразить свой образ. Вместо своего обычного топа надевает другой, похожий больше на верх от бикини, такой же белый; грудь в нём сидит очень хорошо. Около зеркала она рассматривает себя, поправляется, и в последний момент решает всё-таки распустить волосы. Почти платиновые локоны чуть небрежно ложатся на голые плечи и создают нужный эффект «сексуальной потрёпанности». Хватает ещё одного взгляда в собственное отражение напоследок, прежде чем Искра уверенной походкой покидает гримёрку. — И зачем ты убежала? Девушка ищет в приложении для стриминга музыки нужную песню и совсем не обращает внимания — точнее, делает вид. — «Toxic» от Бритни. Не осуждай мой музыкальный вкус, — хмыкает она, нажимая на кнопку Play. Ложит телефон обратно в сумку, и в ту же секунду из колонок достаточно громко доносится начало песни.Baby, can't you see? I'm calling
Искра вновь обхватывает пилон руками и заводит одну ногу, изящно покрутившись.A guy like you should wear a warning
It's dangerous, I'm falling
Медленно крутит бёдрами в такт, вырисовывает ими цифру восемь, а потом бессовестно поворачивается задницей лицом к зрительскому залу — то есть, фактически к самому Коршуну.There's no escape, I can't wait
I need a hit, baby, give me it
Поворачивает следом и голову, чтобы усмотреть за его реакцией. Видит лёгкое недоумение в ответ, однако вместе с неподдельным интересом; цепляется ногами за пилон и выполняет незамысловатый пируэт.You're dangerous, I'm lovin' it
Мужчина за свою жизнь видел всякое и в большом количестве — но чтобы ему без всякого предупреждения показали приват-шоу под Бритни Спирс — такого никогда не было. Должно быть, она таким образом показывает свою обиду из-за чуть колкого замечания; и это было справедливо, и Коршун бы извинился, если бы ему было не всё равно. Сейчас ему всего лишь интересно, как ещё она себя проявит и чего такого вычудит в попытке привлечь его внимание.Too high, can't come down
Losing my head, spinnin' 'round and 'round
Do you feel me now?
Искра тем временем поднялась выше по шесту. Утомительно медленно опускается ниже, также прогибаясь назад.With a taste of your lips, I'm on a ride
You're toxic, I'm slippin' under
With a taste of a poison paradise
Тем не менее, не даёт заскучать. Соскакивает обратно на ноги и ловко прогибается в пояснице, словно кошка, и вновь демонстрирует зад, облегаемый короткими шортиками. Коршун подмечает то, как неплохо она успела подкачать себе ноги. Девушка совсем смелеет, спускается со сцены и подходит вплотную к креслу, опускается на него, кладёт ладони на подлокотники. Если мужчина опустит взгляд хотя бы на сантиметр ниже, то неумолимо столкнётся с эффектно выглядывающей ложбинкой груди. Поэтому он поднимает брови в удивлении и смотрит Искре чуть ли не в душу.I'm addicted to you
Don't you know that you're toxic?
Искра проходится язычком по губам, затем опускается к шее; в нос ей ударяет Light Blue; и тем же языком проводит по шее. Коршун перехватывает её руку, что тянулась туда же и чуть отстраняет от себя.And I love what you do
Don't you know that you're toxic?
— Куда полезла? — чуть хрипло спрашивает он. — Куда захотела, — тихо смеётся она и садится к нему на колени, осторожно хватаясь за ворот чёрной рубашки. Коршун совсем опешил от того, что себе позволяет эта девчонка, но было бы странным её отталкивать сейчас, поэтому ему остаётся просто наблюдать. Искра зря времени не теряет — пальчики изящно опускаются ниже, к подкачанной груди, которая легко ощупывается из-за неплотной ткани. Руки Коршуна тем временем не смеют никак к ней прикоснуться; это по-джентельменски милый жест; их он держит по обе стороны от себя, поудобнее устроившись в кресле.Too high, can't come down
It's in the air and it's all around
Can you feel me now?
Одна ладонь скользит по затылку, перебирает короткие волосы, вторая же держится за лицо мужчины. Искра прижимается ещё ближе; щека к щеке; и ощущает на себе чужое дыхание. Короткий чмок куда-то в уголок губ — в качестве чего-то, о чём она могла только мечтать. Самодовольная улыбка возникает на её личике, когда Коршун реагирует вполне спокойно, не отталкивает и не кричит. Он поправляет, очевидно, мешающую девушке прядь за ухо и только после этого пытается отстранить от себя. — Что? — не понимает она. — Достаточно с тебя на сегодня. Не о том думаешь, — заставляет девушку встать с кресла. Искра суетливо поправляется, но не отходит далеко от Коршуна. Выглядит чуть потерянно. Она и правда зашла слишком далеко… Но не могла; решительно не могла; ничего поделать с притяжением к этому мужчине где-то в душе, которое выплеснулось в вот такой короткий перфоманс. — Одевайся и едь домой, пока есть время, а потом возвращайся на работу. Выступать, кстати, будешь только на выходных, и ещё не забудь проверить банковский счёт на предмет денежного перевода. В конце концов, должен же он хоть чем-то вознаградить смелость.