Чем выше гора, тем опаснее тропы. © Из сериала «Карточный домик»
***
По природе своей человек привык доверять увиденному и выстраивать через изучение облика первое впечатление. Джиён знал, как легко и просто сыграть на обмане зрения – именно поэтому он придавал большое значение внешнему виду. Дьявол, вкусно пахнущий и облачённый в дорогой костюм, без труда влюбляет в себя публику, а особенно, если умён, сообразителен и красноречив. Сора сидела на кухне за столом на высокой барной табуретке, поставив на неё согнутую в колене ногу, ела хрустящие хлопья с молоком и молчаливо наблюдала за тем, как её муж нарезает на крупные дольки свежее зелёное яблоко. Он был крайне собран и сосредоточен, ведь сегодня для него наступил едва ли не важнейший день в его жизни: через несколько часов господин президент официально назначит его премьер-министром Южной Кореи. Со стороны Джиён выглядел достаточно невозмутимо, но всё его нутро дрожало от томительного предвкушения. Он находился на финишной прямой и рукой мог дотянуться до заветной мечты, которая вот-вот исполнится. Будучи весьма суеверным, Квон не кричал на весь мир о своём счастье и не радовался преждевременно, он просто воспринимал своё наступающее повышение как естественный факт – ведь он старался, он заслужил, он боролся и до последнего не опускал руки. Джиён гордился собой, но не зазнавался, ибо удел слабых мудаков – распускать хвост и кукарекать на каждом шагу о собственной крутизне. Вся прелесть в элегантном, утончённом и скрытом превосходстве над другими. — Запахни халат, — холодным тоном приказал Джиён и плеснул себе кофе в белоснежную кружку, которая звякнула о блюдце. Сора опустила взгляд вниз, осмотрела свою обнажённую грудь, тонкую складочку на животе и, хмыкнув, равнодушно пожала плечами. Вместо того, чтобы послушаться супруга, она отправила в рот очередную ложку быстрого, но крайне вкусного завтрака. Раздался приглушённый хруст, от которого Джиён громко вздохнул – верный признак затаившегося раздражения. — Неужели моя грудь, которую ты так обожаешь трогать – вернее, лапать, ‒ может испортить твой аппетит? Джиён подошёл к Соре. Одной рукой он держал наполненную кофе чашку, а второй резким движением сорвал халат с женского плеча и схватился за небольшую округлость, которую он довольно грубо сжал – ему в ладонь упёрся затвердевший сосок. Луч весеннего солнца отразился от наручных часов, стоящих целое состояние, и заставил девушку зажмуриться от секундного ослепления. — Это я предпочитаю лицезреть ночью в постели, а сейчас, милая, будь добра выглядеть прилично. Тем более в такой важный для меня день. — Я обязательно буду смотреть прямой эфир и радоваться за папочку, — Сора взяла висевший на согнутой руке Джиёна галстук и принялась ловкими и незамысловатыми манипуляциями завязывать деловой мужской аксессуар. С той не самой приятной в жизни Соры ночи, когда она вернулась к Джиёну от Чонгука, прошло почти два месяца, и все эти дни она вела себя словно скромная, невинная голубка. Ей не хотелось более злить и раздражать мужа, самовольно настраивая его против себя, поэтому она выбрала тактику наибольшего послушания и носила маску верной и благоразумной супруги, которая чтит и уважает главу их маленькой, но весьма значимой семьи. То было затянувшееся затишье перед надвигающейся бурей, которая вот-вот захлестнёт и утащит за собой Сору в самые опасные и тёмные глубины. Она сама не знала, когда наступит роковой момент, и решила довериться женской интуиции, которая подскажет самый удобный, самый подходящий час для прыжка в омут. Джиёну нравилась такая спутница, и посему ему хотелось радовать и баловать её приятными и неожиданными сюрпризами: походы в рестораны, по брендовым бутикам, цветы и ювелирные красоты, от неприличной дороговизны которых можно было сойти с ума, даже машину пообещал купить, какую выберет сама Сора – они снова начали играть в заботливого папочку и его любимую девочку. Джиёна нельзя было назвать простофилей, просто он понимал психологию людей и знал, что милость – одно из проявлений власти; он так же знал, как можно выработать удобный и правильный инстинкт, если регулярно поощрять нужные действа дополнительными бонусами. Единственное, о чём он не догадывался, так это о двойной игре, которую затеяла его собака Павлова. — Я бы хотел отметить столь грандиозное событие чем-то столь же грандиозным, — Джиён пронаблюдал за тем, как Сора с милейшей улыбочкой на губах запахнула шёлковый халат розового цвета – прямо-таки блядская кукла, завязала пояс, и одобрительно кивнул. — Тебе нравится океан? — Да я даже море никогда не видела… — Предлагаю сразу перешагнуть на ступень выше и насладиться невероятными видами Индийского океана. Джиён внимательно изучал лицо Соры, на котором одна эмоция сменяла другую. Девушка была явно растеряна и загнана в тупик настолько неожиданным предложением, которое ей выкатили прямо к ногам. Она хлопала ресницами и вопрошающе смотрела на мужчину, ожидая от него дальнейших объяснений. — Перед тем, как приступить к новым обязанностям, господин Ву выделил мне три дня на полноценный отдых, и эти дни я бы хотел провести с тобой на дивном острове, расположенном в Малайском архипелаге. Звучит, не так ли? И тут Джиён не лукавил: он действительно желал отвезти Сору на Бали и насладиться вместе с ней белоснежным песком, палящим солнцем, освежающим океаном и потрясающей экзотической природой – он был уверен, что флора и фауна в таких местах умеет удивлять своими масштабами. Ему льстила мысль, что он может баловать себя и свою женщину подобной роскошью. Квон никогда не был в отпуске и толком не отдыхал, ведь перед ним стояли высочайшие цели, на которые он ставил абсолютно всё, и теперь, когда у него появилась возможность как следует гульнуть на широкую ногу, он со всем свойственным ему размахом выбрал наиболее люксовый вариант отдыха. Либо всё, либо ничего. К чему мелочиться? Нужно брать по максимуму – нет смысла распаляться на крошки. — Вижу, ты удивлена, — Джиён засмеялся, щёлкнул Сору по носу и сел за стол напротив неё. — Мы можем себе это позволить. Иначе зачем жить, если не иметь возможности испытать настоящий кайф? — Да, конечно же, ты прав, но это так… так неожиданно. — Детка, человек живёт эмоциями. Прошлое остаётся позади, будущее ещё не наступило, а между этими двумя событиями есть одно, которое нужно наполнять. Я говорю о настоящем. Всё дело в ярком моменте, а именно из моментов, как из пазлов, мы и состоим. Джиён допил свой кофе, отправил грязную чашку в раковину и, прежде чем уйти, погладил Сору по голове и поцеловал в лоб. Девушка проводила его взглядом, помахала рукой на прощание, не забыв, конечно же, улыбнуться, а когда дверь захлопнулась, она набрала в лёгкие побольше воздуха, шумно выдохнула и вышла из-за стола. В её голове скопилось слишком много мыслей, на душе – слишком много впечатлений, и ей было необходимо выплеснуть всю эту кашу, которая начинала закипать, на бумагу, иначе произойдет взрыв вулкана, а состоящая из расплавленных кусочков внутренних миров, как известно, весьма опасная и ядовитая штука. Оказавшись в своей небольшой комнате – маленький островок спокойствия среди безграничных просторов дома, пугающего своими дороговизной, масштабами и вместе с тем пустотой, – где Сора могла насладиться личным пространством, тишиной и атмосферой полноценного уюта, который она воссоздала для себя сама (не без финансовых вложений дражайшего супруга, разумеется), девушка зажгла свет, устроилась поудобнее на кровати среди декоративных подушек и достала из-под подушки записную книжку. Она провела руками по обложке, выполненной из натуральной кожи, открыла замочек и пролистала исписанные страницы до того места, где остановилась вчера. Сора старалась писать каждый день хотя бы по чуть-чуть, чтобы не упустить ни единого события: она уделяла внимание происходящему с ней и хотела, чтобы история жизни несчастного ребёнка, превратившегося из нелегальной проститутки в жену будущего премьер-министра, была запечатлена в скрытом от множества чужих глаз бумажном мирке. Это ведь настоящий личностный переворот – незапланированная революция, подстроенная самим фатумом.***
Согласно официальным правилам, премьер-министр Южной Кореи назначается исключительно при одобрении Национальной Ассамблеи, но порой правительство, дабы умаслить граждан и удовлетворить их громкие требования, выставленные напоказ, вынуждено отступать от созданным законов и с улыбкой на устах идти навстречу такому любимому, такому родному народу. Квон Джиён полюбился большинству жителей за выдающиеся заслуги перед страной, за преданность и верность президенту, за умение профессионально блистать на публике как мозгами, так и внешними данными. Для них он был как заветная вишенка на торте, которую хотелось получить. Именно поэтому они яростно требовали повышения господина Квона от пресс-секретаря до премьер-министра, ибо: «Он достоин как никто другой!» «Если у страны и должно быть второе лицо, то только лицо Квона Джиёна.» «Он спас жизнь нашему президенту – разве не такой человек должен быть рядом с ним?!» «Мы доверяем господину Квону Джиёну. Посмотрите, как он выглядит, послушайте, как он говорит, и вы всё поймёте.» Действующий на тот момент премьер-министр был напуган, раздосадован и весьма, весьма зол, наблюдая за происходящим. Понимая, что его вот-вот подвинут, он обеими руками хватался за свою должность, повиснув на сломанной ветке, и едва ли не из кожи вон лез, лишь бы удержаться, но как бы высоки ни были его прыжки из штанов, Джиён уже громко дышал в затылок и активно наступал на пятки. Поддерживаемый и президентом, и народом, он ничуть не сомневался в собственном успехе. Сидя на заднем сиденье своего Мерседеса, Квон слушал свежие новости, передаваемые по радио, и сквозь солнцезащитные очки параллельно пробегался взглядом по строкам купленной по дороге газеты. Женский голос, вещающий сквозь колонки в салоне автомобиля, незаметным образом изменился на мужской. Джиён не придал этому совершенно пустому факту значения, ибо обращать внимания тут не на что, но он насторожился и споткнулся о напечатанные буквы в тот момент, когда радиоведущий озвучил его имя – точнее, позвал его по имени. Оторвавшись от чтения, политик медленно опустил газету на колени и посмотрел в зеркало заднего вида. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть и резко повернуть голову, чтобы убедиться в своём адекватном состоянии, но сие убеждение дало трещину. Чужие глаза пристально изучали его, осуждали и неприкрыто ненавидели. Они смотрели прямо, со всей уверенностью и заставляли сердце Джиёна колотиться всё быстрее и быстрее. — Здесь воняет крысами, — со всем омерзением выплюнул мужчина, убитый руками того, кого подпустил к себе, кому доверял и к кому мог безбоязненно повернуться спиной, в которую вонзили тысячу кинжалов. — Джиён, от тебя так и пахнет предательством. Как ты сам ещё не задохнулся от этих зловоний? Неужели не ощущаешь? Ах да, своё дерьмо ведь благоухает… — Ты… тебя не существует, это всё неправда. Я контролирую своё сознание! Водитель сквозь всё то же зеркало заднего вида посмотрел на босса, который, явно чем-то напуганный, разговаривал сам с собой, но не посмел комментировать ситуацию и со всем профессионализмом – а точнее, страхом быть наказанным – сделал вид, что ничего не замечает. Кто поймёт этих зажравшихся богачей? Употребляют всякую дрянь, травят организм алкоголем и наркотой, а потом с призраками общаются… — Ты предал меня, сукин сын! Ты убил меня! Джиён ужаснулся, увидев, как на лице Ли Чонсока, прямо между глаз, появилась зияющая дыра с опалённой кожей – из неё начала течь безостановочно кровь, пачкая рубашку, брюки и кожаный салон. Квону даже показалось, что он ощущает во рту этот металлический, солоноватый привкус, вызывающий подступающую рвоту. — Я многое сделал для тебя, я помог тебе подняться, а ты? Что ты сделал? Чем ты отплатил? Ублюдок, ты бессовестно засадил в меня пулю, словно я не человек, а свинья! Джиён резким движением снял очки, потёр глаза и хорошенько проморгался в надежде, что визуальные галлюцинации исчезнут, но Ли Чонсок всё так же оставался сидеть сбоку от него. Облик словно восставшего из мёртвых политика начал подвергаться пугающему искажению: пульсирующая голова, внутри которой виднелся череп, становилась всё более прозрачной. Джиён видел кости и сосуды, видел, как вместо глаз то и дело появлялись чернеющие глазницы, меж которых расположилась схожая дыра от полученной пули – он видел и не мог перестать смотреть. — Будь уверен, они за тобой придут. — Кто? Что за бред ты несёшь? — Джиёна обдало жаром, хоть он и старался держать самообладание, но возможно ли обмануть дух? — Те, кто обрекают на вечные муки таких уродов, как ты. Я видел твоё место в аду, и поверь мне, ты заплатишь за всё сполна. Ты будешь наказан! Ты, Джиён, будешь наказан! Голос Чонсока приобрёл низкий, демонический окрас, заставляя Джиёна покрыться мурашками. На последних словах, когда Ли сорвался на крик, сосуды на его прозрачном лице расширились, вздулись, активно наполняясь кровью, а он сам закатил глаза, широко раскрыл рот и, издав гортанный звук, будто выпуская из себя остатки души, напрягся, задрожал и лопнул, заполняя машину изнутри липкой, горячей кровью, вперемешку со зловонным гноем. Джиён инстинктивно вжался в боковую дверь и прикрыл себя руками, но когда выглянул из-за согнутого локтя после непродолжительной паузы, наполненной звенящей тишиной и стуком его сердца, и осмотрелся, то не увидел вокруг ни единого пятна. По радио весёлый голос на фоне лёгкой минусовки передавал прогноз погоды, вокруг сигналили вставшие в небольшую пробку автомобили, водитель, решивший заполнить образовавшуюся в воздухе невероятно тяжёлую неловкость, сетовал на неисправный светофор… Жизнь продолжала идти своим привычным чередом, она не останавливалась и не замирала – вот только Джиён никак не мог совладать с атаковавшим его стрессом и вернуться в прежние ритмы. Это уже второй случай, когда ему видятся люди, которых он предал и собственноручно убил. Что это? Помешательство? Расстройство личности? Психоз? Мужчина устало провёл влажной рукой по побледневшему лицу, вздохнул и полез во внутренний карман распахнутого пальто, чтобы подцепить кончиком мизинца совсем немного кокаина и втереть его в дёсны. Ему нужно успокоиться, прийти в себя и выбросить из головы лишнюю шелуху: он не может себе позволить предстать в такой важный день перед господином президентом в состоянии аффекта. Откинувшись на спинку заднего сиденья, Джиён открыл окно, надел очки и велел водителю поторопиться. Он смотрел на сменяющие друг друга улицы, с претенциозной внимательностью изучал здания и прохожих, а перед глазами так и стояло простреленное лицо Ли Чонсока как напоминание о том, какое же чудовище господин Квон, будущий премьер-министр Южной Кореи.***
Возле здания Национального собрания Республики Корея столпилась целая куча народа, состоявшего из разношёрстной публики: там были и журналисты, и репортёры, и воюющие между собой баррикады – противостояние групп поддержки Квона Джиёна и пока ещё действующего премьер-министра – и, разумеется, наряд полиции. Толпа шустро расступалась в стороны, когда на территорию заехал автомобиль пресс-секретаря господина президента, сопровождаемый личной охраной. Раздались активные щелчки фотоаппаратов, а людские голоса, слившиеся в единую какофонию человеческого напора, стали ещё громче. Джиён снял очки, убрал их в карман пальто, поправил причёску и, натянув на лицо фирменную улыбку до ушей, которая действовала с максимальным обаянием, вышел из Мерседеса. Его тут же окружили, но профессиональные телохранители не позволяли приблизиться к высокопоставленному политику. Квон поднял руку и жестом попросил тишины. Он старался не обращать внимания на тех, кто по правую сторону митинговал против его повышения, но ему так и хотелось разогнать эту толпу сраных говнюков, что посмели столь откровенно и неуважительно плеваться прямо в его лицо – в лицо человека, часы которого стоили больше, чем их квартиры вместе взятые. — К сожалению, у меня совсем немного времени, чтобы ответить на ваши вопросы, — сообщил Джиён, стараясь выглядеть настолько хорошо, насколько мог, а мог он очень и очень многое. — Господин пресс-секретарь, стало ли для Вас шокирующей новостью планируемое повышение в должности? — Я стараюсь делать всё и даже больше для блага нашей великой страны, и для меня стало невероятной честью то, что многоуважаемый господин президент увидел во мне человека, достойного звания премьер-министра. Разумеется, данное решение заставило меня поволноваться. — Вы боитесь, что не справитесь? — Единственное, чего я боюсь, ‒ разочаровать господина Ву и не оправдать ожидания нашего народа. В своих профессиональных качествах я уверен, но мне, как и любому живому человеку, не чужды чувства и эмоции. — Какие же чувства и эмоции Вы испытываете, господин Квон? — Это… как… — Джиён мечтательно возвёл глаза к небу и снисходительно улыбнулся, принимая вид искреннего умиления, — впервые стать отцом. Ты знаешь, что ты достойный мужчина, ты знаешь, на что способен, ведь твои силы безграничны, но тебе так страшно за малыша, которого тебе передают на руки, что коленки дрожат. Ты уже любишь его всем сердцем и готов жизнь за него отдать, а внутри сердце бешено колотится от волнения. Джиён внимательно оглядел публику и убедился в том, что выбранная им метафора произвела должное впечатление. Великое искусство ораторского мастерства всегда имеет вес и определённым образом откладывает свой отпечаток – особенно, если грамотно применять его в нужное время в нужном месте, а в политике так вообще без этого качества делать нечего. — Господин Квон, Вы думаете, что справитесь с обязанностями лучше господина Муна? — Я ни в коем случае не умаляю великие заслуги господина премьер-министра, но раз уж Вы задали такой вопрос, отвечу, — Джиён вздохнул и чуть наклонился вперёд, едва заметно изгибая уголок губы в мягкой улыбке. — В театре было всё, кроме нас. Прошу меня простить, я вынужден идти. Совершив короткий и формальный поклон, Джиён, окружённый и личной охраной, и толпой, направился в сторону лестницы, а по ней и ко входу в здание Национального собрания. Краем глаза он осмотрел людей, выступающих за него, и мимоходом прошёлся по тем, кто, превратившись в размытое пятно, напоминал ему комок прилипшего к начищенному ботинку куску собачьего дерьма. В кабинете, куда быстрым, уверенным шагом направлялся Джиён, собрались члены партии правящего президента, разумеется, во главе с ним самим, а также нынешний премьер-министр Мун Сынгу. Встреча обещала быть крайне интересной и крайне насыщенной на построение взаимоотношений и событий. Джиён был готов, что его будут не только угощать пряниками, но и отчаянно херачить хлестами, и это его ничуть не расстраивало, а даже наоборот веселило и вдохновляло. Постучавшись, Джиён открыл дверь и, войдя в помещение, поклонился приодетым в деловые костюмы пингвинам, которым был вынужден улыбаться. Он занял отведённое ему свободное место рядом с креслом президента и чуть ослабил узел галстука, на выдохе поймав взгляд Сынгу, сидевшего напротив. Настроение премьер-министра нельзя было назвать радужным – скорее, оно напоминало пасмурную погоду перед надвигающейся бурей, но у Джиёна с собой всегда был зонт, и посему плевать он хотел на неблагоприятные метеорологические условия. Пресс-секретарь с наигранной учтивостью кивнул головой премьер-министру и, вмиг сменив выражение лица на максимально сосредоточенное и серьёзное, повернулся к Гон Ю. — Сегодняшний день мне хочется назвать чёрно-белым, ибо новость, которую я вынужден озвучить, несёт в себе два противоположных друг другу смысла, — Ву сначала посмотрел на Сынгу, затем ‒ на Джиёна. — В силу обстоятельств, которые оказались выше меня, в наши кадры будут внесены штатные изменения. Я собрал вас здесь, чтобы озвучить принятое мною решение всем вам лично, чтобы вы услышали первыми, а не перед камерами. Джиён не мог сдержать внутреннего ликования, которое отчаянно и бесконтрольно просилось наружу. Кончики его губ так и подрагивали, а глаза неистово блестели – как у маньяка, увидевшего беззащитную жертву на своём пути. Сложив руки на столе, он постукивал указательным пальцем по деревянной поверхности и выжидал, затаившись. Он вперил взор своих карих, темнеющих глаз в президента и будто бы пытался загипнотизировать его, запрограммировать исключительно на себя одного. Такое пассивное тщеславие порядком раздражало и бесило Сынгу, но он смиренно молчал и так же ждал вынесенного вердикта. — Уважаемый господин Мун, — Ву тяжело вздохнул и прочистил горло. Похоже, ему было действительно непросто, — как Вам известно, наши граждане – то, ради чего мы живём и работаем. Мы обязаны к ним прислушиваться, давать обратную связь их требованиям и делать едва ли не всё, чтобы их удовлетворить. — Господин президент, я прошу прощения, что перебиваю, но вся эта красивая лирика не загладит острые углы. Ваши ораторские навыки вне сомнений, но осмелюсь попросить Вас перейти ближе к делу. — Суть такова, господин Мун, что я снимаю Вас с должности премьер-министра. Со следующей недели Вы займёте пост министра по координации государственной политики, а на Ваше место перейдёт господин Квон Джиён. На должность пресс-секретаря назначаетесь Вы, господин Ким, — Ву посмотрел на мужчину, сидящего рядом с Сынгу по правую руку. Он согласно кивнул и нахмурился с таким серьёзным видом, словно ему поручили решить задачу по кибернетике. — Секретарь запротоколирует основные моменты нашего собрания, а вас, уважаемые коллеги, я попрошу проследовать за мной – на улице нас ожидают пресса и собравшиеся люди. Мы обязаны сообщить им об изменениях. Когда действующий глава республики встал из-за стола и направился на выход, все остальные члены собрания сдержанно засуетились и поспешили следом. Джиён знал, что у Сынгу найдётся для него пара слов, и поэтому весьма естественным образом задержался, делая вид, что убирает ручку во внутренний карман пиджака и поправляет его – тот действительно слегка замялся после кресла. И не прогадал: дождавшись, когда мужчины скроются за дверью в пределах коридора, Сынгу подошёл к Джиёну и крепко взялся за его локоть. — Ты, щенок, не радовался бы, — процедил он сквозь зубы на ухо сопернику. — Опасно переходить дорогу таким людям, как я. — Господин Мун, я ценю Ваше желание дискуссии со мной, но предлагаю сделать это после выступления господина президента, — Джиён сдержанно улыбнулся и кивнул головой. — Поверьте, мне тоже есть что Вам сказать, а сейчас давайте проследуем на улицу – некрасиво задерживаться. Джиён выдержал свирепый взгляд Сынгу – у того едва ли не пар из жопы повалил, ‒ поклонился с нарочитой вежливостью, и застёгивая на ходу свой пиджак, направился ускоренным шагом прочь из кабинета. Мун остался у него за спиной и не увидел, насколько самодовольной может быть улыбка: зато он понял, каким масштабным и удушающим может быть человеческий гнев, приправленный дикой жаждой необузданной мести. Ему пришлось взять себя в руки, набрать в лёгкие побольше воздуха и совладать с разрывающими изнутри эмоциями – премьер-министр, который вот-вот покинет свой пост, вышел из кабинета последним и закрыл за собой дверь. Один из полицейских, дежуривших на улице, поперхнулся сигаретным дымом и поспешил занять свой пост, присоединившись к коллегам, когда на лестнице показался действующий президент Южной Кореи – за ним проследовали, важничая, как напыщенные индюки, политики, в окружении которых Джиён чувствовал себя едва ли не божеством. Он был умнее их, моложе, красивее и куда хитрее. Квон не сомневался в собственном превосходстве и ставил свою персону намного, намного выше этих жалких букашек, что мельтешили у него под ногами. Единственным человеком в его профессиональном окружении, которого он по-настоящему уважал, был Ву Гон Ю. Джиён относился к нему со сдержанным почтением и видел в нём сильного наставника, на которого можно было положиться и к советам которого полезно прислушиваться. Ву был для Джиёна прообразом достойного отца, но не по крови, а по духу. Гон Ю поднялся на высокую ступень и занял своё место возле трибуны, заставленной кучей микрофонов. Он кивнул, помахал всем присутствующим рукой, на которой сверкнули классические, но безмерно дорогие часы, и подарил людям улыбку, вызывающую мгновенное доверие. Ву, в принципе, выглядел лояльно и безобидно, но мало кто знал, какое мощное коварство скрывалось за маской добродетели. Дождавшись тишины, которую попросил президент, он приблизился к одному из микрофонов и поправил лежащий перед ним лист с подготовленной заранее и напечатанной речью. Свойственное каждому человеку волнение едва коснулось его сердца, но быстро отступило в силу упорно выработанных и приобретённых качеств: уверенность в себе, невозмутимость и блестящий ум. По обе стороны от Ву стояли Джиён, которого распирало от удовольствия, и Сынгу с таким видом, что дай ему пистолет – и он застрелит сначала противника, а после вышибет и себе мозги, пустив пулю в башку. — Мы – прогрессирующее общество и не можем стоять на месте, это закон развития, — Ву начал говорить, стараясь заглянуть в глаза каждому, кто стоял перед ним. — Приведу аналогию с театром: зрителя надо любить и постоянно удивлять, к зрителю нужно прислушиваться и присматриваться. Так же и мы уделяем колоссальное внимание голосу народа. После кропотливых и долгих обсуждений было принято решение назначить господина Квона, моего пресс-секретаря, на должность… премьер-министра. Столь оглушительное и крайне серьёзное заявление со стороны президента вызвало неоднозначную реакцию общества: те, кто выступал за повышение Джиёна, заликовали, они были искренне счастливы и даже не пытались скрыть свои бурные эмоции – как и те, кому идея не пришлась по вкусу. Между обеими сторонами баррикад заискрили молнии, напряжение возрастало в геометрической прогрессии. Люди, словно бешенные псы, готовы были в любой момент сорваться с поводков, что трещали по швам. Изголодавшиеся по сенсациям и громким статьям с не менее громкими заголовками журналисты и корреспонденты перебегали от одной стороны к другой, пока Ву безуспешно пытался привлечь к себе внимание народа и успокоить его – именно в эту минуту Джиён понял, что настал его очередной звёздный час. Почему бы не блеснуть своим лицом в полной мрака жопе? С позволения Гон Ю Джиён встал на его место (а как бы ему хотелось действительно оказаться на его месте) и заговорил в микрофон тоном, каким обычно общаются мудрые родители с непослушными, капризными детьми: мягко, спокойно, снисходительно и с терпеливыми уважением. — Несколько минут назад господин президент назвал нас прогрессирующим обществом, — Джиён прыснул от смеха про себя и удержался от закатывания глаз. Снаружи он оставался всё таким же собранным и рациональным. — Мне бы очень хотелось, чтобы даже в такой не самой простой для нас ситуации мы сохраняли лицо и достоинство. Правительство вас ценит и уважает, так давайте же ответим взаимностью! Сказанные слова возымели свою силу: люди наконец-то замолчали и успокоились, наступила долгожданная тишина. Джиён улыбнулся и с претенциозной благодарностью совершил полупоклон. Гон Ю незаметно закивал головой и мысленно завалил нового премьер-министра кармическими бонусами и многочисленными плюсами. — Я благодарю вас за оказанное внимание, — Джиён продолжил. — Мне понятны чувства тех, кто не рад внесённым изменениям. Вы расстроены тем, что господин Мун вынужден покинуть свой пост, но давайте посмотрим на это с другой стороны и попробуем найти положительные моменты? Господин Мун, чьи огромные заслуги перед страной достойны чести и похвалы, теперь займёт пост министра по координации государственной политики. Его профессиональные навыки и таланты окажут неоспоримую пользу на данной должности и принесут всем нам надёжную опору как внутри государства, так и на международной арене. Все мы верим в господина Муна и даже не сомневаемся в том, что из него получится прекрасный координатор госполитики! Если многоуважаемый господин Ву Гон Ю решил, что именно такая перестановка кадров скажется наиболее лучшим образом для управления страной, значит, в этом есть своя правда и логика. Я доверяю президенту, принимаю его выбор и готов со всем достоинством занять столь почтенное место рядом с ним! Даю слово, что сделаю всё возможное и даже больше, чтобы оправдать данное решение и завоевать доверие тех, кто пока сомневается в моих силах. Но… — Джиён выдержал паузу. Он сжал пальцами края трибуны, опустил голову и сделал прискорбный вид, будто переживает так сильно, что вот-вот расплачется: на самом же деле единственное, что вырывалось из него наружу, ‒ сатирический смех, — я привык служить на благо народа, прислушиваться к нему и уважать его мнение. Если общество не желает видеть меня в должности премьер-министра, я уступлю это место более достойному кандидату, за которым граждане будут готовы последовать без сомнений. Я прошу прощения, если уже успел стать большим разочарованием в первые же минуты. Джиён вышел из-за трибуны, выпрямил спину, орлиным взором окидывая людей, стоящих перед ним, и неожиданно для всех под громкие ахи-вздохи встал на колени и поклонился. Воцарилась напряжённая тишина, разбавляемая лишь щелчками фотоаппаратов. Десятки пар глаз были направлены на человека в дорогом деловом костюме, который недавно вышел из салона Мерседеса, а теперь стоял на коленях перед простым народом и умело отыгрывал театральную постановку. Джиён твёрдо знал: люди – существа предсказуемые, и ему это было на руку. Он обожал человеческую простоту, управляя которой, как за поводья, можно взбираться всё выше и выше, достигая поставленных целей. Если хочешь понравиться людям с целью использования и манипуляций ради собственной выгоды, покажи им свою слабость, превратись из хищного бульдога в невинного щенка – притворись, дождись, когда к тебе протянут руки, а после нападай со всей силы. Никто не видел, как улыбался Джиён, и, слава всем богам, никто не слышал его бурного потока наиковарнейших мыслей. Когда Ву понял, что пауза несколько затянулась, то подошёл к Джиёну и, приобняв его, попросил встать. Они вместе подошли к микрофонам, но теперь говорил президент. — Смею предположить, что теперь ни у кого не осталось сомнений в том, насколько господин Квон предан своему делу и насколько велика его любовь к стране и её гражданам, — Гон Ю положил руку на спину Джиёна, посмотрел на него и улыбнулся. После того, как они обменялись взглядами, стало понятно, что оба мужчины случайно поучаствовали в незапланированном представлении. — Господин новый премьер-министр, для меня большая честь иметь рядом такого соратника! Вместе мы достигнем больших высот и направим все силы на улучшение благосостояния нашей процветающей страны! — Только при одобрении и поддержке народа я смогу твёрдо стоять на ногах и с честью и достоинством идти к нашей общей цели. Пожалуйста, доверьтесь мне, и я докажу каждому из вас, что вы не ошиблись, протянув мне руку! Давайте объединимся и сделаем лучшее для нашей страны! Под аплодисменты, одобрительные выкрики и вспышки фотокамер Джиён и Гон Ю пожали друг другу руки, не прекращая улыбаться. Состав действующей партии поддержал новоизбранного премьера, и только Сынгу выглядел так, словно ему поводили членом по губам – и всё же он обязан был публично поздравить своего преемника, пусть и через силу, стиснув зубы. — Ты хотел мне что-то сказать, гадёныш? — спросил Мун. — Пройдёмте к Вам в кабинет, там будет куда удобнее и приятнее пообщаться. Тем более… мне так и так туда в скором времени переезжать, хоть осмотрюсь, — улыбнувшись, Джиён указал Сынгу жестом вытянутой руки на двери, куда они проследовали, предварительно помахав на прощание. Обернувшись, чтобы ещё раз посмотреть на толпу, Джиёну на мгновение показалось, что он снова увидел среди людей призрак Чонсока, который смотрел прямо на него. Испытав внутри не самое приятное чувство, похожее на червяка, извивающегося в продырявленном сердце, мужчина приостановился и сглотнул: ему не нравилось, что пугающие видения заставляли его нервничать и переживать. Более того, Квону становилось по-настоящему страшно. Джиён зажмурился, отсчитал про себя пять секунд и снова посмотрел в толпу – на месте, где стоял Чонсок, уже никого не было.***
Сынгу весь кипел, его разрывало от злости и нетерпения на куски. Оказавшись в кабинете (а точнее, влетев в него, словно в жопу ужаленный олень), который ему в скором времени придётся покинуть, он уселся в качнувшееся под весом мужского тела кресло, сложил руки на столе и посмотрел на Джиёна так, что если взглядом можно было бы прожигать, то в нём уже давно зияла бы дыра с опалёнными лоскутами кожи. Квон, в свою очередь, выглядел крайне уравновешено и невозмутимо. Сохраняя на губах лёгкую улыбку, он сел на свободный стул и закинул ногу на ногу. — Самому не гадко от клоунады, что ты устроил? — задал вопрос Мун. — Политика – это не просто театр, это целый шоу-бизнес. — Ключевое слово «шоу», я полагаю? — Сынгу хохотнул. — Ты не достоин занимать моё место! Своим омерзительным, скользким поведением ты позоришь саму суть политического управления! Нет, Ву, конечно, не дурак и не станет совершать необдуманные поступки… и всё равно я отказываюсь понимать! Чем он думал, когда принимал такое решение? — Кстати о принятии решения… — Джиён достал из кармана брюк чёрную флешку и продемонстрировал маленький, но очень весомый предмет Сынгу. — Здесь то, что поможет Вам, господин Мун, принять верное решение: либо вступать со мной в войну, которую Вы заведомо проиграли, либо мы пожмём друг другу руки, мирно разойдёмся и то, что здесь хранится, останется только между нами. Мужчина с недоверием посмотрел на флешку. Он колебался, но всё же вырвал её из руки Джиёна и поспешил вставить в компьютер. На экране всплыло уведомление, по которому щёлкнул Сынгу – перед ним открылась папка, где хранился один-единственный видеофайл. Джиён пристально наблюдал за его реакцией – будто маньяк, предвкушающий неминуемые страдания выбранной жертвы. Когда Сынгу двойным щелчком мышки открыл видео, Квон не смог сдержать коварную улыбку и, полный садистского наслаждения, расплылся в ней. На любительской съёмке, сделанной благодаря скрытой камере, был изображён Мун. Мужчина сидел на кровати в гостиничном номере, расстёгивал рубашку и разговаривал с женщиной, которая, судя по всему, тайно снимала происходящее. — Я хочу, чтобы они наблюдали за тем, как я раздеваюсь. Подведи их ко мне. Теперь камера смотрела в пол. На фоне послышались шуршание, шаги, объектив временно потерял фокус, но когда был снова направлен под углом на Сынгу, перед ним стояли две обнажённые девочки, которым от силы было лет десять. Они держались за руки и послушно смотрели на мужчину. — Они чистенькие? — Да, господин Мун. Девочки чисты и невинны, как Вы просили. Голос, принадлежавший Кьюнг-Су, звучал мягко и мелодично. Она поправила убранные в аккуратные хвостики волосы детей и сделала шаг назад, чтобы захватить в камеру больше пространства. Зритель мог увидеть, как Сынгу встал с кровати, оказавшись прямо напротив малолетних жертв сексуального рабства, стянул с себя брюки вместе с трусами и зажал свой эрегированный член между ног. Он хрипло засмеялся. — Я тоже девочка! Смотрите. Сынгу начал демонстративно крутиться перед девочками, а затем, отойдя в сторону кривой походкой, попросил их лечь, раздвинуть ножки и показать ему «дивные раскрывшиеся бутоны нежных цветов». Когда девочки сделали то, что им велели, мужчина показал им фокус: в его руке оказался стоящий колом половой орган. Он провёл по нему несколько раз рукой и начал дрочить, приговаривая при этом, какие очаровательные дети растут в его стране. — Я хочу, чтобы вы назвали меня хозяином. Только… только нежно… как будто вы котята… На этом моменте, когда раздались тоненькие детские голоса, терпение Сынгу, который весь покраснел и покрылся испариной, лопнуло. Он закрыл видео, выдернул флешку и швырнул её на стол. Некоторое время, пребывая в ужасающем шоке, Мун молча пялился на экранную заставку рабочего стола с флагом Южной Кореи, а после нашёл в себе смелость посмотреть на Джиёна, который не выдержал и заговорил первым. — В наших кругах весьма полезно иметь компрометирующие материалы, ибо никогда не знаешь, из какого угла выползет гадюка. — Что ты хочешь за эту запись? — Мун сжал кулаки и едва держался, чтобы не впасть в истерику, вызванную чувством страшного стыда и убивающей беспомощности, ведь его схватили за яйца и загнали в клетку без возможности сбежать. — Мне, в общем-то, всё равно, кто и кого трахает… но господин Мун, это же дети, — Джиён с нарочитым осуждением цокнул языком и покачал головой. Разумеется, он умолчал о том, что сам кинул этих детей в лапы монстра, не так уж и умело скрывающего свои педофильные наклонности. — Я не осуждаю, но подумайте, какой скандал вспыхнет, если эти материалы попадут в прессу? — Я повторю свой вопрос, сукин ты сын… — Сынгу держался из последних сил. — Чего ты добиваешься? — Мне всего лишь нужно, чтобы ты, вонючий кусок дерьма, закрыл свой рот, усмирил ёбаную гордыню и не высовывался, — теперь Джиён стал серьёзным. Вспыхнувшими от гнева глазами он смотрел на Муна и пытался морально раздавить его, как жалкую букашку. — Не вставляй мне палки в колёса, и тогда никто не узнает, куда ты вставляешь свой старческий хуй. Ты вздумал угрожать мне, но не был готов к такому повороту, верно? Так вот, знай: всегда найдётся зверь покрупнее, который сожрёт тебя вместе с костями. Джиён забрал флешку, которая прилетела в его сторону по ровной поверхности стола, поднялся со стула и, поправив галстук, осмотрелся. Ему явно нравились просторы этого кабинета, а особо приглянулся роскошный вид из окна, открывающий доступ к красотам столицы. Теперь Джиёну казалось, что он второй после бога, и с той властью, которая оказалась в его руках, он сможет достичь ещё большего. Перед тем, как уйти, Квон вежливым, но жёстким тоном попросил Сынгу как можно скорее освободить кабинет. — И да, ещё… — будучи уже в дверях, Джиён задумчиво окинул взором своих карих глаз побледневшего мужчину, — кресло можешь забрать с собой. Меня блевать тянет при мысли, что я буду сидеть там, где лежали твои яйца.***
Сора, как и обещала, наблюдала по прямой трансляции с центрального канала за тем, как её мужа назначают на должность премьер-министра. Ей казалось, что она следила не за близким ей человеком, а за кем-то чужим со стороны, ибо ни гордости, ни восторга она так и не смогла испытать. На моменте, когда Джиён встал на колени и поклонился, девушка дёрнула бровью и покачала головой: уж она-то не верила во все эти показательные выступления и знала, сколько лицемерия скрывалось в данном жесте – даже через экран она чувствовала запах фальши. Сора понимала, что Джиён был из тех людей, которые ни перед чем не остановятся, чтобы достичь поставленных целей, а в силу того, что теперь его аппетиты возросли до небес, ей страшно было представить, в какие авантюры может ввязываться её муж. Ей очень хотелось порадоваться за повышение супруга, ей очень хотелось им гордиться, но то человечное, что в ней оставалось, не позволяло этого сделать. От размышлений девушку оторвала вибрация телефона. Отложив раскрытый личный дневник, который она заполняла, Сора потянулась к мобильному и разблокировала его. На экране высветилось сообщение, от которого ритм её сердцебиения значительно ускорился: «Мои поздравления, вторая леди».