По странности психологии человека имена сеятелей добра постепенно исчезают из его памяти, но имена великих злодеев остаются навсегда. © Абдурахман Авторханов
***
Октябрь, 2016 год, Сеул, Южная Корея, 23:45.
Дождь нещадно барабанил по крышам домов и машин. Улица была похожа на черную реку, смывающую в канализационные люки остатки подходящего к концу дня. Погода словно разбушевалась и оплакивала распятую на кресте невероятной жестокости некогда живую, бурлящую любовь. Звучит слишком приторно, чтобы быть правдой… Реальность — сурова, реальность — холодна. Реальность беспощадная сука, раздающая пощечины всем, кто встает в ряды мечтателей. Она вдребезги разбивает розовые очки, позволяя осколкам попасть прямо в глаза, заливая мир несчастного красным цветом свежепролитой крови. Если ты мягок и пушист, об тебя будет только удобнее вытирать грязь. Только твердо, уверенно стоящий на ногах человек найдет в себе силы противостоять ударам судьбы, обороняясь щитом трезвости, логики и здравого ума. К великому сожалению, волшебству место лишь в кино и книгах. Сора принимала на себя ледяные поцелуи дождя, стоя посреди проезжей части. Ее ослеплял свет фар от окружающих ее полицейских машин и бронированных Мерседесов. Перед ней стояли два человека, и каждый ей был по-своему дорог. Одного она любила головой, а другого — сердцем. Один обеспечивал ее благосостояние, а второй — счастливую душу. Черные следы от туши растекались под глазами девушки, оставляя после себя на щеках грязные полосы. Сора плакала тихо, безысходно, ибо истерика, заглушившая ее минутами ранее, сошла на нет, уступая место болезненной опустошенности. Ее тело мучила бесперебойная дрожь, разливаясь волнами от самой макушки до пяток. Кроме машин, троих людей, погибающих морально под плачущим ночным небом Сеула, окружили бесчувственные дула оружия двух баррикад: правоохранительные органы выставили вперед заряженные пистолеты, а личная охрана одного из самых влиятельных политиков Южной Кореи взяла в руки увесистые автоматы. В любой момент могла начаться перестрелка, но пока что ни одна из сторон не решалась вступить на тропу войны. Черные и белые фигурки спокойно дожидались сигнала. — Я в последний раз спрашиваю, ты уедешь со мной? — спросил Джиён, буквально вдавливая дуло своего Глока 17 в висок Чонгука. Тот молча жмурился, пытаясь сохранить достоинство перед Сорой. — Сора? Если ты уедешь со мной, я сделаю вид, что ничего не было, и даже отпущу его. Даю слово. Мы начнем все заново. Помнишь, как ты хотела? Навсегда забыть прошлое, стать новыми людьми, даже попытаться завести детей… Я обеспечу тебе счастливую жизнь, ты же знаешь, милая моя. — О какой счастливой жизни можно говорить, если живешь с дьяволом? — прошипела девушка, заглядывая прямо в глаза тому, кто сначала поманил ее сахарком, а после выплеснул в лицо серную кислоту. — Ты самый настоящий тиран. Я долго терпела, Джиён, и все это чёртово время, что мы жили вместе, врала самой себе. Я пыталась убедить себя, что мне нравится эта жизнь, нравишься ты, но я больше не могу ложиться в кровать с тем, кто собственноручно убивает людей! Ты мразь и подонок! — Это я подонок? Это я такой плохой? — Джиён криво улыбнулся и бегло взглянул на Чонгука, затем снова переводя взгляд на стоящую перед собой девушку. — Вспомни, кем ты была до встречи со мной. Жалкой швалью, которая сбежала от матери-алкоголички и отца-извращенца, который смотрел порнуху со своими друзьями на глазах у собственной дочери. А что было потом, детка? Напомнить тебе, откуда на твоем прекрасном теле многочисленные шрамы? Я подобрал тебя с улицы, как брошенного всеми котенка, приласкал, дал работу, деньги и еду, а после взял в жены. Да я спас тебя от верной смерти! Без меня ты бы загнулась в своих трущобах! — Да, ты прав, — Сора всхлипнула, вытерла слезы и слабо улыбнулась, — но перед тем, как мы поженились, мне пришлось трахаться круглыми сутками в твоем «Красном Ангеле», поэтому ты не имеешь права говорить, что дал мне денег. Я заработала их сама, своим, как ты говоришь, прекрасным телом с многочисленными шрамами. Я была швалью, а стала проституткой. Так в чем же разница? — Но заработала все-таки благодаря мне, потому что это мой бордель, — мужчина убрал пистолет от головы Чонгука и указал дулом, с которого стекали струйки воды, на Сору. Он злостно ухмылялся, взглядом прожигая свою жену насквозь. — Ты должна быть благодарна мне, но вместо этого ты трахалась на стороне с этим паршивым татуировщиком. Неужели он настолько лучше меня, Сора? Что ты нашла в нем такого, чего не оказалось во мне? Сора поймала на себе взгляд Чонгука. Насквозь промокший парень смотрел на нее из-под прилипшей к его лицу челки. В его глазах искрился разношерстный спектр эмоций: жалость, сожаление, страх, злоба… Они сменялись с такой скоростью, что невозможно было понять, что же он чувствовал на самом деле. Чонгук был слаб, все его тело тянулось к земле, а ватные ноги предательски дрожали. Но он продолжал стоять, непрерывно глядя на девушку, которая была ему дороже собственной жизни. Он любил ее, но любил по-своему — так, как только она могла это понять. — Искренность, — твердо сказал Чонгук, заставляя Джиёна обернуться к нему. Мужчина посмотрел на парня взглядом рассвирепевшего хищника. — Твоя диктатура, твоё желание навязывать власть убили в тебе все человечное. Ты превратился в дьявола, ходящего по этой земле в человеческом обличии. — Что ты знаешь обо мне, щенок? — То, что у тебя маленький член и ты плох в постели, — Чонгук нагло улыбнулся и подмигнул Джиёну. — Она никогда не была довольна тобой. Только я мог сделать ей хорошо. И любит она меня, а не тебя, и даже твои деньги, на которых следы крови сотни невиновных людей, не заставят её изменить своего решения. Сора никуда с тобой не поедет, она останется со мной. Сора? Чонгук протянул руку девушке. Та застыла в нерешительности, медленно сглатывая слюну, и сделала маленький шаг вперед. Вперед опасности, вперед неизвестности, вперед в объятия смерти… Все ее естество содрогнулось от страха. Сора смотрела исключительно на Чонгука. На его лице мелькала тень вымученной улыбки. Губами он шептал фантомное: «Все будет хорошо». Иллюзия спокойствия, невидимый панцирь слов, который создает ложное ощущение защиты. Сора верила ему, ведь иного варианта у нее не было. Она могла наступить на горло своим желаниям, поступить вопреки здравому смыслу и остаться со своим мужем-тираном, но тогда она снова сорвалась бы в адскую яму, не успев достичь светлого, ясного неба. «Я иду к тебе, я люблю тебя, я доверяюсь тебе», — говорили женские глаза, полные соленых слез. Она шла медленно, осторожно, словно ступала босыми ногами по раскаленным углям, среди которых были намешаны осколки разбитого стекла. Джиён дышал, подобно бешеному быку, и молча смотрел вперед себя. Его супруга, любимая женщина, так смело и нагло решила покинуть его жизнь, чтобы перейти в руки другого мужчины, в руки самонадеянного чужака. От злости, обиды и ревности желудок Джиёна скрутился в тугой узел, по всему телу прошлась волна жара, а голову атаковала внезапно возникшая мигрень. Он перестал видеть боковым зрением, замечая лишь разноцветные блики и круги перед собой. Боль была резкой и вдалбливалась в голову ржавым сверлом, наматывая на себя отказывающийся работать мозг. Он не хотел отпускать Сору, он попросту не мог. Джиён унижен, оскорблен, втоптан в грязь, и теперь ему никогда от этого не избавиться. Чужак победил, оставляя его подыхать в изодранных клочьях собственного достоинства. В какой-то момент Сора зажмурилась, чтобы позволить прозрачным каплям скатиться по ее щекам. Они обжигали чувствительную кожу, и без того ее раздражая. Девушка всхлипнула, передернулась и страстно выдохнула любимое ею имя: «Чонгук»… Раздался оглушительный выстрел, за которым последовала удушающая, беззвучная темнота.***
Наши дни, Хончхон, Южная Корея, 9:30 утра.
Молодой человек в сером длинном пальто, на котором не было ни единого волоска, ни единой пушинки, остановился напротив массивных ворот, за которыми скрывалось внушающее страх тюремное здание. Серое, оно словно вобрало в себя настроение душ многочисленных заключенных и нагоняло непреодолимую тоску. Ким Намджун, политический журналист, пользующийся популярностью в своих кругах, поправил легким движением указательного пальца очки в черной толстой оправе, шмыгнул носом, так как погода на улице не могла похвастаться солнцем и теплом — с утра моросил неприятный дождь, а небо было под стать заведению, в котором обитали убийцы, насильники, воры и прочие нарушители закона, — и, достав мобильный телефон, быстро набрал нужный номер. Ему ответили далеко не сразу, но все же ответили. Тяжелые ворота с громким скрипучим звуком разъехались в стороны, позволяя Намджуну с кожаным портфелем в руках зайти на строго охраняемую территорию. Озираясь по сторонам, он заметил вокруг обильное количество людей с автоматами в руках. Они были везде: возле поста охраны, на вышках, по обеим сторонам от шлагбаума, через который проезжали тяжелые грузовики и обычные легковушки, и просто прогуливались вокруг основного здания, тщательно обнюхивая и осматривая периметр. Ким хоть и был абсолютно чист и невиновен, но отягчающая обстановка давила на него, а атмосфера преступной жизни невольно заставляла чувствовать себя одним из потенциальных кандидатов на вакантное место в тюремной камере. Мужчине казалось, что он что-то украл и его вот-вот поймают. На белых, явно крашеных волосах Намджуна блестели капельки дождя. Ким сто раз проклял свою утреннюю забывчивость, ибо зонт находился совершенно не в том месте, где смог бы принести пользу — дома, в коридоре, а не у него в руке. Благо мужчина приехал на машине, поэтому терпеть раздражающую изморось ему пришлось не так уж и долго. Он шел быстро, стараясь обходить проклятые лужи стороной, чтобы не намочить ботинки, которые стоили примерно столько же, сколько в месяц зарабатывает простой рабочий. Намджун тщательно подходил к выбору одежды и считал, что не стоит откладывать на какие-то особенные случаи хорошие костюмы. Сегодня и сейчас. Он обязан выглядеть на все сто семь дней в неделю, даже если это выходной, проведенный в стенах уютной, чистой квартиры. План по сохранению чистоты обуви шел весьма удачно до тех пор, пока мимо него не пробежал охранник. Тот наступил прямиком в лужу, брызги от которой попали не только на ботинок, но и на выглаженные брюки. — Прости, мужик! — крикнул охранник, даже не обернувшись. Намджун чертыхнулся и закатил глаза. Он спланировал сегодняшний день до мельчайших подробностей, и по его задумкам все должно быть идеально. Журналист готовился к предстоящему интервью несколько месяцев, и теперь, когда все его нутро дрожало от внутреннего напряжения, такая мелочь, как пара брызг на одежде, с легкостью пошатнули его боевой настрой. Ким дал себе пару секунд, чтобы сбить укол раздражения, и двинулся дальше. Его ожидал начальник тюрьмы возле главного здания. Невысокого роста мужчина лет пятидесяти стоял под навесом в окружении двух охранников и курил. Его равнодушное лицо совсем не вязалось со столь значимым положением, но то была лишь оболочка. Завидев приближающегося журналиста, мужчина затянулся в последний раз, выбросил окурок и пожал протянутую руку. — Здравствуйте, господин Пак. Еще раз благодарю за то, что дали разрешение на интервью. Не знаю, что бы делал без Вас, — Намджун улыбнулся, и на его щеках появились милые ямочки. — Ну что Вы, мне вовсе не сложно… Ваши аргументы вне всяких сомнений доказывают необходимость этого мероприятия, — Пак Бён Хон вспомнил, как неделю назад на его счет упала круглая сумма, и засиял, как солнце, необходимое пасмурному дню. — Ну что же, пройдемте, господин Ким? Специально для Вас мы выделили просторную комнату, где вы сможете спокойно побеседовать с господином Квоном. — Вы до сих пор называете его господином? — Намджун удивленно поднял брови, когда вместе с начальником тюрьмы и его охраной шел по пустынному коридору первого этажа. — Понимаете, даже здесь стоит соблюдать определенные правила и формальности, ибо щупальца политической власти имеют удивительную способность пробираться даже в самые потаенные уголки. Кто знает, что будет завтра? Из грязи в князи, как говорится. — Интересная теория, — хмыкнул журналист. Они дошли до конца коридора и остановились напротив лифта, а когда железные дверцы кабинки пропустили их внутрь, поднялись на последний, четвертый этаж. Намджун никогда прежде не бывал в тюрьмах, поэтому его любопытство росло с каждой минутой все больше. Он осматривался, прислушивался, стараясь найти что-то, что заставит его сердце трепетать от ужаса, но фантазия превзошла реальность. Стояла мертвецкая тишина, словно камеры не были наполнены людьми, а смиренно пустовали. Света было не так много, чтобы чувствовать себя комфортно, но все-таки его хватало, чтобы сориентироваться и не потеряться. Пак Бён Хон хвастался, что в его тюрьме царят дисциплина и порядок. Преступники ведут себя прилично, потому что знают, что «за любое неповиновение следует жестокое наказание». — Сам Квон Джиён говорил, что страх — верный источник власти и порядка, — сказал начальник тюрьмы, поворачивая по коридору направо. Он дождался, пока охрана откроет дверь, и они попали уже в светлое, куда более уютное помещение. — Ирония судьбы… Не находите? — Как политический журналист, смело говорю, что это не ирония, а закономерность и как раз то жестокое наказание, о котором Вы говорили, господин Пак. Всем политикам самое место за решеткой. — Думаете, я не знаю об этом? — Бён Хон загадочно улыбнулся и остановился рядом с одной единственной дверью. — Он ждет Вас. — Сколько у нас времени? — Поверьте, Вы захотите убежать раньше, чем Вам скажут. Намджун посмотрел на Пака, и начальник тюрьмы заметил, как в глазах журналиста блеснул огонек испуга. Именно этого он и ждал. Смельчаки, которые рьяно рвутся в бой, столкнувшись с первой же опасностью нервно сглатывают слюну, потому что перед страхом все равны. Это болезнь, поражающая каждого, только вот кто-то может тщательно скрывать ноющую рану, а у кого-то она открыто кровоточит. — Прошу, — Пак Бён Хон с наигранной любезностью открыл перед Ким Намджуном дверь и тихо закрыл ее за его спиной. Комната и правда оказалась довольно просторной. Она напоминала пустующую столовую, только вместо многочисленных столов и стульев здесь стоял всего лишь один стол с двумя лавочками друг напротив друга, чтобы собеседникам было удобно общаться. Он расположился возле одного единственного окна, и защищающих от побега решеток, к великому удивлению, не оказалось. На одной из лавочек сидел человек в серых спортивных штанах и белой футболке. Наручников Ким не обнаружил, что послужило очередным поводом скривить губы в иронической ухмылке. Одежда бывшего политика выглядела свежей и чистой, и не скажешь ведь, что перед тобой находится заключенный. С виду вполне обычный и непримечательный незнакомец, только Намджун знал всю подноготную, и обманчивой обложкой его не обдуришь. Журналист вздохнул, поднял голову выше, инстинктивно придавая себе еще большей значимости, и уверенной походкой направился к интересующей его персоне. — Вы курите, господин Ким? — спросил донельзя вежливым тоном заключенный, прокручивая на столе начатую пачку сигарет. — Время от времени, — ответил Намджун, обходя стол, чтобы сесть напротив человека. Журналист снял пальто, под которым оказался костюм-тройка, поставил рядом портфель и выудил из него все необходимое: диктофон, чистый блокнот и ручку (Паркер, конечно же). — Полагаю, время самое что ни на есть подходящее, — мужчина протянул Киму сигарету и обаятельно улыбнулся. — Вы ведь предпочитаете качественный и дорогой товар, как и я? В этом мы с Вами похожи. Настоящая интеллигенция всегда тянется к прекрасному. — Мы с Вами вовсе не похожи, господин Квон Джиён, — Намджун отказался от сигарет, желая произвести впечатление человека серьезного и делового. — На крючок Вашего обаяния попало слишком много людей, но я не столь наивен. — Как кто? — Джиён выглядел непозволительно расслабленным, что совсем не нравилось журналисту. Его это в какой-то степени подбешивало, ведь благодаря этому человеку пострадали сотни невиновных. Пострадали жестоко, мучительно и болезненно. Бывший политик закурил и с прищуром посмотрел на Намджуна. — Все те, кем Вы и Ваши псы умело управляли, — выплюнул Ким. — Весьма опрометчиво начинать диалог с оскорблений, но я люблю смелых и уверенных в себе людей. Страна нуждается в таких, именно поэтому я стал тем, кем являюсь. — Кем Вы БЫЛИ, — уточнил журналист, нахально улыбнувшись. — Сейчас Вы в тюрьме, а не в стенах своего кабинета. — Это верно, но моя власть, господин Ким, все еще при мне, — Квон Джиён подмигнул Намджуну и, положив ногу на ногу, выдохнул сизый клуб дыма. Он оказался таким густым, что лицо Кима на несколько мгновений затерялось в нем. — Так что насчет тех, кем управляли я и мои псы? — Народ, который пошел за Вами. Все эти сладкие обещания превратились в лапшу на их ушах, но оказалось слишком поздно, чтобы что-либо менять. Вы добились своего, оказались у руля и загребли власть в свои руки. И только тогда показали свою настоящую сущность. Сущность дьявола. — Разве я виноват в том, что серые массы глупы и готовы идти за любым, кто поманит их кусочком сахара? — Джиён развел руками и улыбнулся настолько простодушно, что Намджун сжал кулаки. — Я же не брал лично каждого и не заставлял насильно голосовать за себя. Они сами выбрали того, кто будет помогать управлять страной. — Всем известно, что премьер-министр назначается при одобрении Национальной Ассамблеи, но Вам чудом удалось привлечь народ к своей персоне, чтобы те вышли на улицы и потребовали Вашего назначения. — Чудом? Как красиво Вы называете силу слова, — Квон мечтательно поднял глаза к потолку. В его руке тлела сигарета, все сильнее привлекая Намджуна. Тому ужасно хотелось курить, но он держался. — Знаете, а Вы чертовски правы. Это действительно походит на чудо. Журналиста раздражал тот факт, что человек, сидящий перед ним, чьи руки по локоть были в крови безвинно убитых людей, с такой легкостью рассуждает на тему своей грязной политики. Киму хотелось наплевать на правила приличия, схватить Джиёна и избивать до тех пор, пока тот не станет умолять его прекратить. Чтобы политик почувствовал на собственной шкуре всю ту боль, которая пала на плечи ни в чем не повинных людей. Но вместо этого Намджун взял себя в руки, включил диктофон и раскрыл блокнот. Пора отложить обмен любезными колкостями в сторону и приступить к интервью, ведь именно за сим он сюда и пожаловал. — Двадцать восьмое октября, 2017 год, десять часов утра, — начал говорить Ким Намджун, наблюдая за тем, как Джиён тушит сигарету в пепельницу, которую ему предусмотрительно положили на стол. — Первая встреча с Квон Джиёном, начало интервью. — Приветствую, — бывший политик наклонился к диктофону, поймав на себе возмущенный взгляд журналиста. — Что-то не так? Как человек воспитанный, я обязан поздороваться. — Воспитанные люди не попадают за решетку, господин Квон. — А вот тут Вы сильно заблуждаетесь, ибо воспитание еще не гарантирует Вам желание нарушить закон. Как раз-таки самые жестокие тираны относились к высшим слоям интеллигенции. Такой образованный человек, как Вы, обязан знать темные стороны мировой истории. — Это искаженное воспитание. Больная имитация, — возразил Намджун. — И снова не попали. Это честность, смелая попытка выйти за рамки, придуманные обществом нормы морали. Давайте рассуждать логически, — Джиён поерзал на месте, сложил руки на столе в замок и внимательно посмотрел на журналиста. — Всех нас сдерживает единственная вещь — наказание закона. Если бы не страх угодить в тюрьму или на электрический стул, все человечество уже давно уничтожило бы друг друга. Признайтесь, Ким, сколько раз Вы мечтали перерезать горло нагло подрезавшему Вас на дороге лихачу? Или сколько раз Вы представляли, как бьете прямо в лицо чрезмерно медлительному кассиру, когда Вам нужно срочно бежать? И Вы с радостью мстили бы каждому, выплескивая энергию, если бы не страх получить неизбежное наказание. — Вы рассуждаете как фашист, — Намджун скривил лицо под влиянием отвращения. — Меня сдерживает не только закон, но и совесть. Я попросту не смогу причинить вред человеку из тех соображений, что дальнейшая жизнь превратится в сплошные муки. — Вам так только кажется, поверьте. Наоборот, Вас постигнет душевное облегчение, когда Вы уничтожите источник раздражения. Вы ведь убиваете комара, когда он пищит у Вас над ухом? — Не сравнивайте человека с комаром. — Отчего же? — Квон засмеялся. — Такое же живое и примитивное существо, пытающееся выжить в этом жестоком мире. Сути это не меняет. Комар, человек, птица, тигр, собака… Нами движут инстинкты, и мы пытаемся избавиться от того, что нам не нравится, только инстинкты эти подавляются правилами современного общества. Я отступил от этих правил. — Ваши методы отличались особой жестокостью, и действовали Вы только на благо собственных интересов, — тон Кима стал заметно жестче. — Каждый человек по природе своей эгоист, и когда понимаешь это, жить становится намного легче. Я пытался выжить, я боролся и выстраивал необходимые для себя условия. — Однако Ваши планы все же сорвались, — Намджун сдержанно улыбнулся. — От Вас ушла жена, Вы потеряли свое место в политическом театре, своих людей и возможность держать страну в извечном страхе. — Думаете, победа – это лишь шаги вперед? Ошибаетесь. Порой, чтобы победить, нужно отступить назад. Те, кто прут напролом, без разбора забегая во все двери, после оказываются вышвырнутыми на улицу. — Считаете, победа все равно за Вами? — Ну… если детально оценить ситуацию, то да, — Джиён посмотрел в окно, и Намджуну на долю секунды показалось, что тот загрустил, совсем как маленький ребенок. — Вы допустили ошибку, когда сказали, что я потерял жену, свое место, людей и возможность сеять страх среди людей. Сора будет до конца своих дней вспоминать меня как человека, который вызволил ее из дерьмовой жизни, и винить себя в глубине души за предательство. Я всегда буду в ее голове, из чего следует, что она никогда меня не отпустит. Свое место я тоже не потерял, оно попросту будет занято другим человеком, но все еще останется моим. Это как если бы во время моего отсутствия ко мне в квартиру заехал бы друг или брат. Не смотрите на меня так удивленно, Ким, ведь мои люди все еще принадлежат мне, и благодаря им в городе остается тень моей власти. Она следует по пятам за каждым, пусть даже незаметно. Думаете, почему я здесь сижу с Вами без наручников, в этой простой одежде, курю и смотрю в окошко? Ким Намджун находил правду в словах Квон Джиёна. Его холодная правда резала острым лезвием ножа прямо по сердцу. Журналист замолчал и посмотрел в то самое окошко, из которого увидел задний двор. Он был ухожен, но из-за плохой погоды создавалось впечатление, что о нем никто не заботился. Насколько Киму было известно, сами заключенные занимались чистотой на территории тюрьмы в качестве благородного труда, который мог бы не только их занять, но и на крошечную долю очистить оскверненные души. Намджун дрожащими руками выудил сигарету из пачки, зажег ее и, глубоко затянувшись, подошел к окну. — Знал, что Вы не откажетесь, — усмехнулся Джиён. — Они без фильтра, поэтому передают всю полноту и насыщенность вкуса. Фильтр всего лишь имитация, фантом, который успокаивает людей, что губят свое здоровье курением. Вроде менее вредно, вроде не так опасно. То же самое, что наливать виски в стакан через ситечко. — Каким образом Вам удается поддерживать свою власть, находясь здесь? — Намджун обернулся, предварительно выпустив изо рта дым сигареты. — Слышали ли Вы романтичную историю одного русского поэта, Владимира Маяковского, который после смерти умудрялся присылать своей любимой женщине цветы? — Квон призывно посмотрел на журналиста. — Он положил деньги в банк на счет одной цветочной фирмы с условием, чтобы этой женщине регулярно приносили самые красивые букеты. Вывод? — Вы хотите услышать, что все решают деньги? — на вопрос Намджуна Джиён утвердительно кивнул, вызвав в его взгляде презрение. — В этой истории кроется большая любовь, а не грязные деньги. — Но без этих грязных денег никто бы не согласился просто так доставлять цветы. Люди не хотят работать за спасибо. — Как профессионально Вы переплетаете высокие чувства и алчность. — Такова правда жизни, и если вернуться к Вашему вопросу, то именно благодаря деньгам моя власть все еще держится в седле, — Квон потянулся за очередной сигаретой и закурил так красиво и театрально, что Намджун невольно загляделся, но после осадил себя и мысленно отчитал. — На ночных улицах продолжают разгуливать проститутки, люди бесследно исчезают, наркоманов становится все больше, запрещенные сайты для взрослых абсолютно спокойно функционируют… Кстати, не знаете, «Красный Ангел»? О «Красном Ангеле» слышал каждый, кто хоть как-то был связан с проституцией. Именно Квон Джиён был владельцем самого элитного борделя в Сеуле. Его тайно маскировали под spa-салон, и лишь знающие видели его закулисную сторону. Самые красивые девушки и женщины были готовы обслужить на высшем уровне клиентов с толстыми кошельками. Любая прихоть за их счет, а ведь прихоти были действительно разнообразными. Единственное, что запрещалось, — калечить куртизанок, ибо это приравнивалось к порче имущества (вот так просто Джиён называл своих девочек). Женщины, работающие в «Красном Ангеле», отличались поистине сильной красотой. Они всегда были ухожены, улыбчивы и услужливы. Их услуги щедро оплачивались, так что можно было утверждать, что они ни в чем и никогда не нуждались. Утром они развозили своих детей по элитным детским садикам и школам, покупали мужьям галстуки не меньше, чем за тысячу долларов, а по ночам сбрасывали с себя шубы и бриллианты и возвращались в то место, где их тела превращались в то самое имущество. — Знаю, но никогда там не бывал, да и желания нет, — ответил Ким Намджун. — Очень зря. Каждому мужчине нужно как следует расслабиться. Мы бы подобрали для Вас самых лучших девочек. Или Вы по части мальчиков? — Квон лукаво улыбнулся, намекая, что и такой «товар» можно достать. — Я слышал, Вы нанимали лучших врачей, чтобы они осматривали Ваших… девочек, — журналисту с трудом дались сказанные слова. Он затушил сигарету о стену, буквально впечатывая в нее окурок, а после бросил в пепельницу и сел на место. — Безусловно, — Джиён кивнул так, словно говорил не о проституции, а о машине, например, для которой подбирал самый лучший автосервис. — Тех, у кого обнаруживали болячки, мы утилизировали. — Что? — глаза Намджуна полезли на лоб. От того, что он только что услышал, по его спине пробежал холодок. — Утилизировали? — Отбросьте в сторону свою жалкую мораль, Ким, она совершенно не к месту, если Вы говорите здесь со мной, — скривился Квон. — Куртизанки – такой же продаваемый товар, как, допустим, бытовая техника, недвижимость, электроника, только ухода требует побольше. Если Ваш телефон сломался, Вы его утилизируете, потому что починке он не подлежит. — Хотите сказать, что Вы… убивали девушек? — Не беспокойтесь, смерть была быстрой и безболезненной. Они совершенно не страдали, хоть и плакали и умоляли дать им второй шанс, — Джиён увидел немой вопрос, застывший в глазах Намджуна, и с непринужденной улыбкой ответил на него. — Мы отвозили их в больницу, где им делали эвтаназию. После тела отправлялись в крематорий, и там их сжигали. Все очень просто. Намджун несколько секунд непрерывно смотрел на Джиёна. В его груди пульсирующими волнами разрасталось самое настоящее пламя. Перед глазами с особой точностью замаячили ужасные картины — фантазия разыгралась не на шутку. Ким представлял, как рыдают бедные девушки, умоляют сохранить им жизни, но вместо прощения и дарования свободы их везут в больницу, где в их истории поставят огромную жирную точку. Девушек кладут на стол, привязывают тугими ремнями, чтобы не дергались, берут шприц и медленно вводят в вену вещество, которое отберет у них самое дорогое, что может быть у человека, — жизнь. Журналист опустил голову, зарывшись в волосы своими дрожащими пальцами. Одно дело, когда сталкиваешься с подобным в книгах или кино, но другое, когда осознаешь, что вот она, суровая реальность, таящая в себе обилие непроглядного мрака, в котором плещется вязкая, теплая кровь. Намджун словно ощутил во рту ее вкус и поспешил достать еще одну сигарету, чтобы перебить нечто соленое и металлическое. — Вы ведь пришли именно за тем, чтобы узнать всю правду, журналист Ким Намджун, — Джиён постукивал зажигалкой по поверхности стола и, склонив голову на бок, таинственно прищурился. — Я Вам расскажу все, что Вы захотите услышать, но не обещаю, что Вам это понравится. В правду не кладут сахар, она всегда горькая, и далеко не каждый осмелится ее отведать. Дегустируйте по чуть-чуть, чтобы привыкнуть. Намджун расстегнул верхние пуговицы рубашки, нервно дернув за воротник. Ему стало невыносимо жарко, хотелось на свежий воздух, но вместо жалкого побега он продолжил находиться наедине с человеком, чья душа насквозь пропиталась кровью и стала пристанищем для всех известных семи грехов. Он продолжил находиться наедине с самим дьяволом. Взглянув на Квона, Ким Намджун медленно затянулся, выпустил струйку дыма и покачал головой. — Самые настоящие спартанские условия, — медленно поговорил он, будто пробуя сказанное вслух на вкус и проверяя, не осталось ли там следов крови. — Только вы избавлялись от брака не сразу, а потом. — Так намного разумнее. — Ваша жена… Сора… она ведь тоже работала в «Красном Ангеле», — начал осторожно и постепенно Намджун, словно присматриваясь, пришло ли время для личного вопроса. — В каждом правиле есть место для исключения. Сора оказалась им для меня. Да, она действительно работала в моем борделе, но это я устроил ее туда. — То есть, для Вас было вполне нормальным то, что Ваша жена работала куртизанкой? — Моя жена не работала куртизанкой, — уклончиво ответил Квон Джиён, чуть подавшись вперед. — Когда мы поженились, я запретил ей там работать, потому что впредь ее тело должно было принадлежать мне одному, но кто же знал, что женщины по природе своей лукавые суки, даже самые любящие? — Она Вам изменяла? — Хороший вопрос, — бывший политик качнул в воздухе указательным пальцем. — Можно ли считать трах на стороне изменой? Или же это просто половое влечение одной твари к другой? — И все же она ушла к тому, с кем тр… спала, — Намджун кашлянул в кулак. — Вы уверены, что она к нему ушла? — Джиён раздвинул ноги пошире, чуть забросил голову назад и вопросительно посмотрел на Кима. — Да, так говорили в новостях и писали в журналах, что Ваша жена ушла к татуировщику. — Никогда не верьте телевидению и прессе. СМИ самые наглые и отчаянные лжецы, коих еще поискать надо, — Квон тихо засмеялся, и Намджуну показалось, что этот смех отразился эхом у него в голове. — Вы видели мою жену после нашего расставания? Нет? А того татуировщика? Или ее брата, который оказался втянут в наш любовный треугольник с острыми концами? — Нет, я никого из этих людей не видел, — журналист отрицательно покачал головой. — Вы намекаете, что убили их? Или, как Вы говорите, утилизировали? — Время, — Квон Джиён неожиданно встал, предварительно бросив взгляд на настенные часы, и вышел из-за стола. — Будем считать наш сегодняшний сумбурный разговор вводной частью, демо-версией. Я буду ждать Вас завтра в это же время. Придете? Ким Намджун растерялся. Он надеялся пробыть здесь едва ли не целый день, но не думал, что его так скоро отправят прочь. Перечить журналист не стал: послушно выключил диктофон и стал не спеша убирать все свои вещи обратно в портфель. Он знал, что Джиён, сунув руки в карманы серых штанов, внимательно наблюдает за ним, но не подал вида, что это его слегка смутило. Или попросту напугало? Ведь Ким ввязался в историю, выйти из которой сухим не получится. — В следующий раз берите зонт. Не выношу запаха мокрой одежды, — Квон покосился на Намджуна. — Тем более такое хорошее пальто не заслуживает ударов дождя. Журналист проигнорировал замечание бывшего политика, буркнул что-то на прощание и двинулся к двери. Намджун постучал несколько раз, и через пару секунд его выпустили из комнаты, где он только что беседовал с самым опасным политиком современности. И пока Ким, на ходу надевая пальто, спешил на выход, Квон сел обратно и стал задумчиво смотреть в окно, почесывая подбородок. Ким Намджун замедлил шаг лишь тогда, когда вышел из здания тюрьмы. Оказавшись на улице, ему стало ощутимее легче. Свежий после дождя воздух придавал сил, а прохладный ветер словно снимал с плеч груз навязчивых страхов, которые легли на молодого журналиста после встречи с Квон Джиёном. Это была их первая встреча, и она отпечаталась жирным пятном на душе Намджуна. Ему хотелось отправиться домой, чтобы побыть наедине с самим собой, переварить услышанное и увиденное и разложить сумбурные мысли в голове по полочкам. А еще ему ужасно хотелось выпить. Но все прихоти Ким отложил в сторону, потому что нужно было ехать в офис, отчитываться перед руководством и начинать работу над новым проектом. Намджун называл его «Разоблачение тирана». Название было тайным, разумеется, но официального имени для большой статьи он пока не придумал.***
Журналист был так увлечен раздумьями, погрузившись в них без остатка, что не заметил, как за ним, когда он выехал на дорогу, последовала черная машина, словно тень, ползущая ядовитой гадюкой по пятам.