Нарисуй мне шарик

Нью-Йорк, 2006 год.

      В первые несколько минут после пробуждения Патрик Дэнвилл никак не мог сообразить где он. Вскочив на ноги, плохо отдавая себе отчет в собственных действиях, он прижал руки к лицу с такой силой, что ногти едва не пропороли кожу.       Патрик дрожал словно в лихорадке, слепо глядя в никуда расфокусированным взглядом, а в ушах его до сих пор отдавались отголоски вопля Оно и смеха человека в черном. И лишь спустя несколько минут пришло осознание, что перед его глазами сейчас стена их с Джошуа квартиры, со слегка надорванными обоями, а вовсе не каменные стены подземного каземата-лаборатории.       Внутренности скрутило болезненным спазмом, а рот наполнился противной горечью. Пошатываясь, с трудом контролируя собственное тело, то и дело тяжело опираясь рукой о стену, Патрик проковылял к уборной. Он едва успел обессилено и неуклюже упасть на колени и наклониться над унитазом прежде, чем его вывернуло желчью и остатками вчерашнего ужина.       А когда все закончилось и стало чуть легче, Патрик смог лишь опустить крышку и бессильно прижаться к ней лбом. Сердце бешено стучало, и удары его отдавались болезненной пульсацией в горле. Было трудно дышать, все тело покрывал холодный липкий пот, а руки так сильно тряслись, что не представлялось возможным совершить ими хоть какое-то действие.       А в голове гулким набатом отдавалась только одна мыль:       Они убьют Ее.       Убьют. Убьют. Убьют.       Все, что он видел во снах — правда. Все, от начала и до конца. Каждое действие, каждая деталь — ничего из этого не было лишь плодом его воображения. И ведь он знал это с самого начала, понял с того первого и такого яркого сна, но отмахивался упорно и отчаянно, буквально заставляя себя верить в нереальность происходящего.       Осознание накатило удушающей волной, заставляя Патрика глухо застонать сквозь сжатые зубы.       Человек в черном все подстроил. Терпеливо ждал, когда Патрик будет в нужном настроении, и оказался так вовремя рядом. И ведь еще тогда он ощутил странность всего происходящего. Слишком уж своевременным было появление странного торговца, оказавшееся как нельзя кстати. И, по чистой случайности, у него имелось именно то, что нужно Патрику. Не будь тот настолько зол — непременно бы заметил подвох. Вместо этого же он просто сплясал под дудку Уолтера, сделав все в точности, как тот и хотел.       А когда Оно оказалось беспомощно, человек в черном сделал свой подлый ход. И в этом вина его, Патрика. Глупо было это отрицать.       Очень осторожно Патрик поднялся на ноги и развернулся к раковине. Открыть воду у него получилось раза с десятого, после чего он принялся судорожно приводить себя в порядок. Действовал Патрик наощупь, не решаясь взглянуть в зеркало. Он и так знал, насколько сейчас жалко и болезненно выглядит.       В этот раз сон отличался от предыдущих. И именно это заставило поверить в реальность происходящего и прекратить тешить себя иллюзиями.       Потому что незадолго до того, как человек в черном лишил Пожирательницу зрения, она увидела Патрика. Тот очень отчетливо ощутил направленный на себя взгляд и почувствовал легкое прикосновение к себе, когда Оно потянулось к нему. Словно бы невидимые горячие пальцы очень осторожно и нежно коснулись висков Патрика. А потом в его разуме раздался тихий голос:       [Патрик… Патрик, послушай внимательно. Нарисуй меня… В том альбоме, который из Крайнего Мира. А потом…сотри. Не спорь! Я так устала от боли и унижений… Мои силы иссякли. Мне не продержаться долго. Другого пути нет. Увечий слишком много. Мне… не поправиться, даже если окажусь на воле. Так дай же мне возможность уйти, сохранив достоинство и разум. Патрик… Пожалуйста, Патрик… ]       В тот самый момент ужас накатил с огромной, удушающей силой, буквально парализовав Патрика. И он точно не мог сказать, что именно напугало и потрясло сильнее – то, что Оно заговорило с ним, или что Оно впервые в жизни просило его о чем-то, а не приказывало. Не осталось сомнений — если Пожирательница пошла на подобное, то отчаяние ее уже достигло предела.       Патрик ненадолго зажмурился, изо всех сил стараясь успокоиться, и унять, хотя бы слегка, мечущиеся мысли. Ни паника, ни отчаяние ему не помогут. И если он сейчас забьется в истерике на полу ванной, словно малолетняя девица, это точно никак не поможет в сложившейся ситуации.       Его разуму нужно зацепиться за что-то, на что-то нацелиться — и тогда получится действовать более-менее здраво.       Дерри. Он должен связаться с Дерри.       Узнать, как обстоят дела в городе, услышать хотя бы один знакомый голос из своего прошлого. Понять, действительно ли все настолько скверно, как говорила Пожирательница, или же это просто боль затуманила ее разум, лишив надежды.       Медленно, слегка пошатываясь, Патрик вышел в коридор.       Джошуа сидел на кухне и смотрел в окно с самым задумчивым видом. Он только слегка повернул голову в сторону Патрика, когда тот показался в дверях кухни, скользнул по нему внимательным взглядом, а потом вернулся к созерцанию уличного пейзажа.       — Все в порядке, Патти?       Голос Джоша звучал спокойно, даже слегка равнодушно. Словно он говорил те слова, которых от него ждали, заученно, механически, просто потому, что должен был.       Патрик сглотнул вязкую слюну. От вида Джошуа на несколько секунд все переживания, связанные с недавним сном, отошли на второй план.       Сейчас прямо перед собой Патрик видел наглядное подтверждение тому, насколько сильно изменился его друг. Если раньше, когда случались какие-то неприятности — Патрик съедал что-то не то, или простывал — Джош всегда проявлял искреннее беспокойство и старался что-нибудь непременно сделать для него. И эта забота, идущая от души, была одним из тех прочных якорей, которые привязали в свое время Патрика к Джошуа. Привязали так крепко, что даже сейчас, когда участие и сочувствие сменились безразличием, он не мог разорвать эту связь.       За прошедший месяц Джошуа явственно изменился. Хотя, стоило признать, перемены в нем Патрик начал подмечать уже давненько, но только сейчас они стали настолько явными, что бросились в глаза.       Джошуа все больше и больше времени проводил дома, но при этом все меньше и меньше общался с Патриком. Куда чаще он или смотрел в окно, или просто наблюдал — и, подчас, от его внимательного взгляда Патрику становилось не по себе. Однако на все вопросы Джошуа неизменно отвечал, что он просто раздумывает над очередной картиной и не более того.       И, тем не менее, рисовать Джош стал все меньше. Он брался за кисти с явной неохотой, и то, что получалось в итоге, едва-едва выходило продать за бесценок. Денег начинало не хватать, и все запасы средств, которые удалось скопить в свое время, теперь уходили на еду и арендную плату за квартиру.       Патрик еще не паниковал, но понимал, что если так пойдет дело, то к Рождеству они могут остаться без крыши над головой. Но все его попытки поговорить с Джошуа заканчивались ничем. Тот снова и снова убеждал Патрика, что все в полном порядке и под контролем, что он вот-вот начнет работу над самой замечательной картиной в мире, которую с руками оторвут ведущие художественные галереи мира, и уже больше они ни в чем не будут нуждаться.       Пусть Патрику было только семнадцать, и он не успел еще в должной мере набраться жизненного опыта, но даже ему было понятно насколько несбыточно то, о чем говорит Джошуа. Однако, Джош стал больше времени проводить наедине с собой, и уже не так активно ловил его на каких-либо промахах. Патрик едва ли не физически ощутил, как некие путы, плотным кольцом все это время охватывавшие его душу, начали слегка ослабевать. И ради этого чувства смолчал и не стал спорить с Джошем, позволяя всему происходящему течь своим чередом.       Джошуа стал меньше следить за собой, он реже мылся и брился, зачастую забывал сменить одежду на чистую. Иногда он мог не есть целый день и неохотно что-то перекусывал только когда Патрик настаивал на этом.       Несколько раз Патрик намекал Джошу, чтобы тот сходил к врачу и проверил свое здоровье, и, когда эта настырность окончательно надоела Джошуа, тот именно так и поступил.       — Здоров, как бык, Патти. Видишь, а ты волновался. Паникер.       Да вот только Патрик ощущал, что беспокоиться все равно есть о чем. Может быть физически Джош и был здоров, но что, если беда стряслась с его психикой? Мысль эта пугала, но и отмахнуться от нее не выходило.       Джошуа все больше и больше терял интерес к жизни и окружающему, замыкаясь на своем внутреннем мире. А еще он все чаще и чаще стремился остаться наедине с тем самым подаренным ему красивым шаром. Изумруд Мейрлина он практически перестал выпускать из рук, все время нося шкатулку с ним с собой, то и дело приоткрывал ее — особенно когда думал, что Патрик не смотрит на него.       Несколько раз Патрик видел, как изнутри шкатулки пробивалось красивое зеленое сияние. И один раз даже случайно стал свидетелем того, как Джошуа склонился над шаром и что-то тихо бормотал, а волны зеленого завораживающего света омывали его лицо.       Это было ужасное и в то же время невероятно манящее зрелище. И собственное желание выхватить шар из рук Джоша, вцепиться тому в волосы и бить его головой о столешницу до тех пор, пока его лицо не превратится в желе, а потом просто сидеть всю вечность, глядя в прекрасный шар, настолько перепугало Патрика, что больше он никогда не пытался тайно следить за своим другом.       Постепенно крепла догадка, что, быть может, именно шар и есть та самая причина, по которой Джош настолько сильно изменился. И все же Патрик не мог отделаться от мысли, что это просто он сам такой неправильный, раз простая красивая вещь будит в нем настолько темные желания. Ведь все эти полтора года он только и делал, что подводил и расстраивал Джошуа, был таким порочным и неудобным, так что же удивительного, если и сейчас желание обладать шаром заставляет его видеть вещи в искаженном свете?       Сам Патрик часто доводил Джошуа, и шар тут был не при чем. Тот и раньше иногда подолгу не рисовал, и шар тут тоже был не виновен. Джош любил всякие диковинки, и если эта вещь дарила ему радость и успокоение, разве это повод пытаться от нее избавиться? Рассуждая подобным образом Патрик раз за разом приходил к мысли, что не стоит спешить, делать шар виновником всех бед и сгоряча творить то, в чем потом он будет раскаиваться всю жизнь.       Сейчас, глядя на Джошуа, такого спокойного и равнодушного, Патрик подумал, что, возможно, и тут ошибался. И неверно было именно тянуть и ждать до последнего, упорно убеждая себя, что все в порядке.       Он все это время пытался сохранить в стабильности мир вокруг себя, закрывая глаза на все тревожащее и неправильное, но теперь именно из-за этого мир и начал рушиться.       Ибо, выбрав путь бездействия, однажды неизменно приходит понимание собственного полнейшего бессилия что-либо изменить, как бы того ни желалось.       Патрик легонько тряхнул головой, отгоняя от себя очередные тревожные мысли. Ему нужно действовать последовательно, а не метаться с одного на другое. Сначала он позвонит в Дерри. Потом постарается помочь Оно. А затем он заставит Джошуа сесть, поговорить по душам и постарается убедить его избавиться от этого несчастного шара. Возможно, он даже расскажет о своей силе и о том, почему им так важно вернуться в Дерри. Пусть Джош и испугается, пусть даже поначалу не поверит. Патрик сумеет ему доказать. И вот тогда уже его друг не сможет просто отмахнуться и оставить шар у себя.       Как только план действий выстроился в голове — на душе стало на порядок спокойнее. Патрик попытался выдавить из себя виноватую улыбку.       — Я не очень хорошо себя чувствую. Похоже, вчерашний ужин не пошел мне впрок, Джош.       — Так прими лекарство и полежи, — голос Джошуа был все такой же холодный и безразличный, головы он так и не повернул.       Патрик легонько прикусил губу. Ощущать эту холодность по отношению к себе от того, кто раньше заботился, было болезненно. И как бы в глубине души он ни желал снова жить самостоятельно, такое явное наплевательское отношение Джошуа его задевало.       Словно его в очередной раз предали.       — У нас нет лекарств, Джош. Тех, которые мне нужны. Закончились. Может быть, я схожу за ними в аптеку?       — Иди. Можешь взять мой бумажник. Заодно прикупи аспирин, Патти. Чувствую, что к вечеру моя голова будет просто раскалываться.       Джош замолчал. Патрик ждал, что он скажет еще что-то, но тот не проронил ни слова и не пошевелился. Только легонько и невесомо поглаживал шкатулку с шаром, которая все это время лежала у него на коленях. Он не пошел лично проверять аптечку, хотя если бы сделал это, то обнаружил, что там полным-полно нужных таблеток. Он не вызвался сходить в аптеку вместо Патрика, несмотря на то, что тот так плохо себя чувствовал. И, наконец, Джош безропотно отпустил его одного на улицу и даже позволил взять свой бумажник.       Патрик медленно попятился прочь с кухни. Поведение Джошуа совсем не понравилось ему. Оно было странным даже больше обычного и совершенно для него нехарактерным. Четко ощущалось, будто бы Джошуа ждет чего-то, и все остальное, происходящее вокруг, воспринимает лишь как досадную ничего не значащую суету.       От этого ощущения холодок пробежал по спине Патрика, а волоски на руках встали дыбом. Быть может, их разговор не стоит откладывать надолго.       Быть может, не стоит его откладывать даже до утра.       Развернувшись, Патрик быстро переоделся, обулся, накинул на себя куртку, сунул в карман бумажник Джошуа и выскочил на улицу. Было пасмурно и холодно, где-то вдали собирались тяжелые облака, обещавшие сильный ливень к вечеру или даже грозу. Поежившись, Патрик зашагал так быстро, как только было возможно, при этом не привлекая к себе внимания. Только вот искал он не аптеку, а телефонную будку.       Ему потребовалось не меньше получаса, чтобы отыскать столь необходимое, но притом еще и работающее устройство. Выкрашенная в алый цвет, с облезлой краской и мутными, явно давно не мытыми стеклами, будка стояла на пересечении двух маленьких, пустынных улочек.       Зайдя внутрь и закрыв за собой дверь, Патрик извлек из кармана бумажник и принялся скармливать монеты таксофону. Сейчас, когда все больше и больше людей пользовались мобильными телефонами, а связь стала простой и удобной, уличные таксофоны, подобные этому, становились огромной редкостью. Еще повезло отыскать работающий аппарат в котором принимались монеты, а не карточки.       Когда Патрик скормил таксофону достаточно монет, то прижил трубку к уху, коснулся кнопок и замер. Он хотел позвонить в Дерри, но чей номер он мог бы набрать?       Больше всего сейчас Патрик хотел поговорить с Доррансом Марстелларом, но, к сожалению, не знал его номера. Номера собственного отца у Патрика не было, потому что в их доме попросту отсутствовал телефон. Да и слабо он представлял, о чем они могли бы поговорить. Патрик помнил, как дозвониться до публичной библиотеки Дерри, однако говорить с Майклом Хэнлоном, одним из заклятых врагов Оно, было довольно рискованно. А Элен Дипно, после всей той истории с протестами и общественной травлей наверняка сменила номер.       И все же, поддавшись внутреннему порыву, Патрик набрал номер семейства Дипно, который помнил лучше всего, тот самый, который когда-то был его собственным. В те очень далекие, почти сказочные времена, когда он был ребенком, жил с матерью и все казалось простым и понятным в этом мире.       Он уже готов был положить трубку, если длинные губки сменятся короткими, что будет говорить об истечении срока ожидания, и попытать счастья с библиотекой, но тут на другом конце что-то щелкнуло — и гудки прекратились.       Патрик услышал неровное, тяжелое дыхание, словно тот, кто взял трубку, до этого долго бежал. А потом тонкий девичий голос очень тихо и неуверенно произнес:       — Алло?       Патрик замер, не зная, что сказать. Голос казался ему знакомым, но он никак не мог понять, кому тот мог принадлежать. Он пытался заставить себя хоть что-то выдавить, но никак не мог, и уже внутренне готовился, что трубку на том конце сейчас бросят. Однако, вместо этого вновь услышал тот же голос:       — Не знаю кто вы… И я сейчас, наверно, скажу что-то странное. Но… Это ты, Пат? Пожалуйста, скажи, что это ты!       Мольба, вложенная в эти слова, окатила Патрика с ног до головы, и в ту же секунду пришло осознание того, кем могла быть его собеседница. И он только поразился, как же сразу этого не понял.       — Натали? Это ты?       — Патрик! Господи, это правда ты! — теперь голос Нат задрожал, а в следующий миг Патрик понял, что она плачет. — Я думала, что уже никогда тебя не услышу. Я увидела ауру, которая окружила телефон, знаешь, так время от времени бывает, и можно узнать, кто там, на другом конце. Я глазам не поверила! Ты… Как ты посмел удрать! Ты, дурак! Ты хоть понимаешь, как извелась мама, когда получила твое проклятое письмо?! Она даже хотела пойти к твоему отцу и вмазать по его тупой пропитой харе. Но потом передумала. А я бы врезала! И ему и тебе! И не один раз!       Патрик молчал, слушая Натали не перебивая, и поймал себя на мысли, что сейчас очень глупо улыбается. Что-то никогда не меняется, и как же приятно это осознавать. Натали, девочка, которая умела искренне любить и искренне ненавидеть, та, кто никогда не прятала своих чувств за маской вежливости и учтивости, потому что терпеть не могла подобное. Сейчас ей, должно быть, не так много осталось до четырнадцати. Вот почему он не сразу узнал ее голос — меленькая девочка начала превращаться в девушку.       И, видят боги, как же Патрик по ней скучал, и как же дико приятно было слышать ее голос, полный искреннего возмущения и злости, причем, совершенно заслуженных. Он ощутил, как в груди медленно разливается тепло.       — Нат, я тоже очень рад тебя слышать. Если ты хочешь знать, у меня все хорошо.       — А мне плевать, хорошо у тебя или нет! — за резким ответом тут же послушалось недовольное сопение. — И я знаю, что ты мне врешь. Если бы у тебя было все нормально, ты бы наверно и не вспоминал о нас с мамой, верно?       — Это не так, Нат. Совсем не так, — горечь в голосе Патрика оказалась настолько явной, что Натали, уже хотевшая было перебить его, резко выдохнула, осекаясь, — я просто не мог позвонить вам. Возможно, еще долго не смогу. Я не знаю. Ты права, у меня не все хорошо, но я постараюсь справиться. Обещаю тебе.       — Ты вернешься, Пат?       — Я не могу обещать этого. Я хотел бы, но сам не знаю, как у меня все получится. Но сейчас мне надо знать, как ваши с мамой дела. И может быть я скажу что-то странное в свою очередь. Но... Расскажи мне, как дела у самого Дерри.       На несколько секунд повисло молчание. Патрик уже было подумал, что Натали сейчас бросит трубку, но затем она заговорила:       — Мама по-прежнему работает у мистера Хэнлона в библиотеке. Часто вспоминает тебя, по мне так незаслуженно. Даже номер не стала менять, надеясь, что ты когда-нибудь позвонишь. Она не оставляет попыток найти тебя, просто проследить, что у тебя все хорошо, но ты слишком уж сильно замел следы. Словно не ушел искать лучшей жизни, а спрятался и залег на дно, как преступник.       Патрик закрыл глаза, ощущая, как начинают гореть щеки. Ему было стыдно от слов Нат, полных горького упрека, потому что они были более, чем правдивы. Не случилось бы ничего плохого, если бы он продолжил поддерживать связь с Элен. Никто бы не стал обвинять Джошуа ни в чем. Да, они опасались полиции, но если бы Элен верила, что у Патрика все хорошо, то обязательно прикрыла обоих. Натали тем временем продолжила:       — У меня все хорошо. Я все еще бешусь от того, что мама меня сильно опекает, но, похоже, потихоньку мы с ней находим компромисс. Наверно она понимает, что еще немного, и я просто сбегу из дому, как ты. Дурной пример заразителен, знаешь ли! Одним словом, она купила мне телефон и теперь названивает каждые полчаса. Это тоже бесит, но куда меньше, чем быть рядом с ней все время, словно на привязи. В школе спокойно. Да и как может быть иначе. Ведь классы полупустые. Многие разъехались. Это к твоему вопросу о городе. Города почти не осталось.       Сердце пропустило удар и, казалось, что больше уже не забьется. Все тело словно окатило ледяной водой. Патрик почувствовал, как паника вместе с отчаяньем и ужасом снова поднимаются к самому горлу. Сжав трубку так, что та затрещала, он прошептал враз севшим голосом:       — Расскажи подробнее, Нат. Пожалуйста.       — Да что тут рассказывать. Как ты пропал все словно пошло наперекосяк. Но сначала было не так плохо. Так себе было. То вода пропадет в одном районе. То канализация протечет в другом. Просто ощущение было такое знаешь… очень тревожное. Словно что-то не в порядке. Неправильно. Но мне казалось, только я это чувствую. Дор тогда успокоил меня, сказал — надо набраться терпения. Скоро, мол, Дерри освободится и все будет хорошо. Я так и не поняла, что он имел в виду, а этот старик не пожелал пояснять. Ты ведь, наверно, и сам знаешь, если он чего-то не хочет сказать, запутает словами так, что себя в них не найдешь.       — Знаю, Нат. Продолжай.       — Ну а потом во всем городе выбило пробки. Разом. Говорят, была какая-то авария на подстанции. Но я чувствовала, как дрожала земля. Это никакая не авария была. Что-то другое. Может быть, землетрясение. Но я не уверена. Свет потом дали, да только с тех пор он так и работает с перебоями. То в одном районе отрубится, то в другом и так до бесконечности. Словно городу энергии не хватает, хотя все подстанции работают. И все стало таким изношенным. Не знаю, как лучше сказать. Дороги трескаются, и проезжая часть, и тротуары. Краска на домах тускнеет в момент, сколько не крась. Все в упадке. А в Бэсси-парке в середине июня вдруг разом пожелтели и опали все листья на деревьях. Словно осень наступила. Он так и стоит до сих пор, и кажется, что все деревья и кусты там мертвые. Мама говорит, это наверно какие-то насекомые напали, и по весне все войдет в норму. Но я ей не верю. Она сама себе не верит, как мне кажется. Кое-где проваливается дорога. Прямо вниз, в канализацию. То тут, то там. Все медленно разрушается, но чем дальше, тем скорее. И… мама говорит, нам, наверно, надо будет уехать. Много кто уже уехал. Просто… город словно умирает! Или уже умер… Куда ни посмотри, везде упадок и как люди не бьются, ничего не получается сохранить. И Дор молчит и только глаза отводит. Я же вижу, он что-то знает. Но он молчит, скотина! Я уже не ребенок, и я же не слепая. И могу знать правду!       А потом Натали заплакала, и Патрик мог только молча слушать ее рыдания, чувствуя, как каждое сказанное ей ранее слово тяжелым грузом ложится на его душу. Когда плач Нат стих, голос ее показался непривычно взрослым:       — Я спросила, вернешься ли ты. Быть может, тебе и правда лучше этого не делать.       — Быть может… Нат, прошу передай мои слова Дору. Слово в слово. Только ни о чем не спрашивай, обещаю, в следующий раз, когда мы встретимся или свяжемся, я тебе все расскажу.       — Не будет следующего раза. Ты ведь чувствуешь это ничуть не хуже, чем я, так?       — Я сейчас не уверен в том, что чувствую, Нат. Так ты передашь?       — Да. Говори, Пат.       — Оно обессилено, но еще живо. Только это ненадолго. Спаси то, что еще можно спасти, пока не поздно.       — Патрик… Оно? Кто это? Или что…       — Это Дерри, Нат. Передай маме, что я люблю вас обеих. Уезжайте из города завтра же.       И с этими словами Патрик опустил трубку на рычаги, вновь отрезая себя от прошлого и тех людей, которые были ему по-настоящему дороги.       Тяжело дыша, Патрик замер, не в силах пошевелиться. Эмоции, сдерживаемые им, теперь затопили его с головой, парализуя тело и волю.       Если бы он только посмотрел правде в глаза чуть раньше! Быть может, у него получилось бы что-то предпринять. Но сейчас — слишком поздно. Даже если Джошуа отпустит его, и Патрик завтра же вылетит в Дерри, даже если в тот же день отыщет каким-то чудным образом путь к тому месту, где держат Оно — он все равно не успеет вовремя.       Патрик прижался лбом к холодному стеклу телефонной будки и тихо, безутешно заплакал. Он уже понял, что остался только лишь один способ помочь Пожирательнице и лишить Алого Короля и его приспешников их триумфа. Но как же горько было от этого знания.       Когда слезы иссякли, оставив после себя холодную пустоту, Патрик медленно выпрямился и несколько раз глубоко вдохнул, собираясь с силами. Они ему еще понадобятся, а для скорби потом у него будет вся жизнь впереди. А сейчас он отправится домой. Возьмет тот самый наполненный силой альбом и тот самый карандаш, которые купил благодаря человеку в черном и на последнем чистом листе нарисует Пожирательницу Миров такой, какой запомнил ее по своему последнему сну. А после — сотрет. И как только исчезнет рисунок, Оно тоже перестанет существовать. С тихим звяканьем опадут окровавленные цепи, а полный ярости вопль Уолтера, лишившегося своей мести и удовольствия, огласит подземные коридоры.       Пожирательница Миров погибнет окончательно, но уйдет из этого мира зная, что все же сумела напоследок обломать зубы своим истязателям. Ее мучения, наконец, прекратятся, и Оно растворится в пустоте и забвении сохранив собственную гордость, достоинство и свободу духа. И, скорее всего, будет счастливо.       Дерри неминуемо погибнет. И Патрик только от всей души понадеялся, что Дорранс Марстеллар сумеет немного замедлить процесс разрушения, и это позволит людям покинуть гибнущий город, избежав трагедии, подобной той, которая произошла в восемьдесят пятом году.       Сам же Патрик продолжит жить, вот только он точно знал, что, стерев последнюю черточку с рисунка, какая-то часть его души — очень важная часть — исчезнет вместе с Ней.       Между ним и Оно было много непонимания, злости и обиды, но все эти чувства Патрик старательно взращивал сам, с огромным и фанатичным упорством не давая им раствориться.       Да, Оно не спасло его мать, но могло ли вообще это сделать? Патрик всегда только обвинял и злился, но ни разу не попытался поговорить с Пожирательницей по душам. Он своим собственным поведением отталкивал ее от себя, приводил в ярость и не давал возможности отыскать нужные слова. А откуда, скажите на милость, существо, никогда не являвшееся человеком, вдруг начнет понимать людей? Как он вообще мог ждать от Пожирательницы человеческих реакций, да еще и злиться все больше от того, что не получает их?       Либо ты воспринимаешь меня целиком и полностью, либо не воспринимаешь никак.       Но он, ослепленный собственным горем, продолжал требовать несбыточного и закрывал глаза на очевидное. Оно с самого своего зарождения рассматривало людей исключительно, как собственный корм. Их жизни были не больше, чем разменной монетой.       Но Патрика Пожирательница не убила, решив встать на сторону Судьбы, а после оказалась втянута во взаимодействие с ним и невольно заинтересовалась им. Оно приходило к нему, хотя могло просто игнорировать. Пожирательница доверяла Патрику, позволяя видеть себя слабой и помогать по мере сил. Она принимала облик Роберты Дэнвилл для него и никогда не пыталась запугать по-настоящему.       Да, Оно не испытывало глубоких чувств к Патрику — так, как это понимают люди. Но в собственном, нечеловеческом отношении все, что Пожирательница делала, говорило о ее несомненной симпатии и даже привязанности к нему. Ни один человек, вероятнее всего, еще никогда не удостаивался такого. Оно не видело в Патрике равного — и никогда ни в одном человеке не увидело бы — но Пожирательница видела в нем личность, а не безмозглый и жалкий корм. Так как можно было даже помыслить требовать большего?       И сейчас, стоя в телефонной будке и слепо глядя вперед себя, Патрик Дэнвилл понял, что больше уже не может бежать от самого себя и той истины, которую все это время знало его сердце и отрицал разум.       А правда заключалась в том, что он любил Пожирательницу Миров так сильно и отчаянно, что готов был без колебаний отдать за нее жизнь. И никакое горе, злость и обида не могли сравниться с этим чувством. Даже его отношения с Джошуа, все те проблемы и сомнения, которые они породили, отступили сейчас на второй план. Все сторонние ощущения схлынули, словно море по окончании прилива, как только Патрик осознал, что вот-вот потеряет то единственное во всем мире существо, которое принимало его целиком и полностью. Таким, каким он был на самом деле, со всеми его слабостями, страхами, сомнениями, тайными желаниями и необычными силами.       Оно, прекрасно зная обо всех возможностях Патрика, которые порой пугали его самого, никогда бы не подумало клеймить его монстром. Несмотря на отчаянную ситуацию, в которой Пожирательница оказалась по вине Патрика, она все равно не стала считать того предателем. И никогда она не стала бы играть на его чувстве вины. При всей своей нечеловеческой природе, Оно было куда более честным и открытым, чем окружающие Патрика самые простые люди.       И теперь ему придется собственной рукой оборвать жизнь Пожирательницы Миров, тем самым избавив от участи куда худшей. Но если бы это помогло спасти ее — Патрик без колебаний бы занял ее место. Да вот только слишком уж хорошо он прочувствовал в свое время, что из себя представляет Алый Король, и теперь мог точно сказать — тот ни за что не отпустит свою пленницу, даже в обмен на жизнь Патрика Дэнвилла. А попросту сделает все, чтобы обманом забрать жизни их обоих.       Медленно Патрик провел ладонью по лицу, стирая остатки слез, а затем распахнул дверцу телефонной будки и шагнул наружу, чувствуя, как что-то болезненно сжалось в груди. Он сделает то, что должно, а потом уже поговорит с Джошуа. Возможно, если тот откажется избавляться от Изумруда Мейрлина, Патрику просто стоит покинуть его и продолжить свой путь в одиночестве. Он не знал, куда пойдет и что будет делать после, но и время, чтобы поразмыслить над этим у него, вне всякого сомнения, еще будет.       Но, сделав всего несколько шагов, Патрик замер. У самого конца улицы стоял автомобиль, довольно яркий и броский на вид, однако его модель назвать было затруднительно. Двое мужчин — по крайней мере на первый взгляд казалось, что это мужчины — небрежно привалились к капоту. Еще один стоял посреди улицы и смотрел неотрывно на Патрика.       Первое, что бросилось в глаза — очень похожие друг на друга, практически одинаковые лица этих людей, и точно такие же схожие по покрою желтые плащи.       Патрик оглянулся и вздрогнул. Рядом с телефонной будкой притормозил еще один яркий автомобиль, и отчего-то не вызывало сомнений, какого цвета одежда была на водителе и пассажирах.       Патрик ощутил, как разом вспотели его ладони и затылок. Все его чувства и инстинкты вопили о том, что нужно бежать, как можно быстрее и дальше. И тут человек, стоящий посреди улицы сделал по направлению к нему несколько быстрых шагов и поднял руки, демонстрируя, что они пусты. А затем заговорил, тихо и вкрадчиво:       — Прошу, давайте обойдемся без глупостей, мистер Дэнвилл. Мы тут вовсе не затем, чтобы вредить вам. Но нам с вами надо поговорить. А потом вы и сами отправитесь с нами, вот увидите.