Постфактум (цикл драбблов)

Наконец-то мне показалось, что жизнь вошла в свою обычную колею: Ак варил кофе, а я сидел тут же на кухне и втыкал в телефон. Мне приспичило посмотреть новости культуры. Я перешёл к очередной заметке, и… чёрт, хорошо, что кофе пить я ещё не начал, иначе вывернул бы его прямо себе на штаны. — Ни хрена себе? Это было правда «ни хрена себе», и я не выдержал: — Тахет, иди-ка сюда. Ты глянь только. — Погоди, — строго ответил он. — Сейчас закипит, я выключу, сниму и подойду. — Зануда, — сказал я в сторону с усмешкой. — Не зануда, — возразил Ак, не сводя глаз с турки на плите. — Если убежит, все испортится. Есть правила, которые необходимы для результата. Ритуалы надо соблюдать, иначе не получится волшебство, — он выключил плиту, снял турку и вытер руки. — Помнишь, со скрижалью… — Вот кстати о скрижали, — усмехнулся я. — Подойди, подойди сюда. Ак подошёл, и я показал ему на телефоне видео из новостей. На экране двигались и вращали глазами головы древнеегипетских богов и правителей. — Что это? — удивлённо глянул он на меня. — Откуда это? — Так вот же, — и я аккуратно, чтобы не переключить, ткнул пальцем в пояснительный текст новости. Ак взял телефон и прочёл вслух: «Нейросети оживляют шедевры египетской скульптуры. Нефертити, Гор, царица Тейе и другие с удивлением просыпаются в современном мире. Результат работы нейросетей напоминает ночные программы Музея естественной истории в Нью-Йорке, которые устраивались несколько лет назад. Таким образом мы понимаем, что тогда были не мифические оживающие экспонаты, а те же нейросети, причём весьма развитые. Можно только поблагодарить работников музея за прекрасную идею развлечения и просвещения масс, которая сейчас получает все большее развитие». — Как тебе? — спросил я. Ак даже про кофе забыл. Он продолжал удивлённо смотреть на меня: — Нейросети? Это что? — Каждое существо в нашем мире имеет нервную систему, — учительским тоном начал я, — а более продвинутые жители Земли еще и мозг. Ак фыркнул. — Так вот, человеческий мозг и есть по сути живая нейронная сеть: много-много связей нервных волокон, по которым… ну, дальше я сам запутаюсь. А сегодня программисты создают искусственные нейронные сети. Они повторяют алгоритм работы биологического нейрона, чтобы осуществлять самообучение компьютеров и их систем. Помнишь, как нам в своё время предлагали, чтобы Дам-Дам стал искином — искусственным интеллектом? Слава богам, мы не согласились, иначе бы сейчас на фоне новых нейросетей он бы ощущал себя недоразвитым дураком. Хотя, возможно, уже тогда можно было бы и его запрограммировать на самообучение! — Думаю, да, — кивнул Ак. — Смотри, тут написано: «Все задачи, которые могут решать нейронные сети, так или иначе связаны с обучением. Среди основных областей применения нейронных сетей — прогнозирование, принятие решений, распознавание образов, оптимизация, анализ данных. Нейросети лежат в основе большинства современных систем распознавания и синтеза речи, а также распознавания и обработки изображений, как плоских, так и объёмных, например, различных статуй и скульптур…» Однако, — он вернул мне мобильник. — Значит, они думают, что наши ночные программы — результат компьютерной обработки? — Они и в прошлые разы так думали, — пожал я плечами, — только тогда это было на уровне «наверное, это какие-нибудь голограммы или еще что-то непонятное», а теперь выучили новое слово: искусственные нейросети! Я дурашливо поднял указательный палец вверх и закатил глаза. А потом сам глянул в мобильник: — Смотри-ка, тут под статьёй комментарии какие-то. Ак снова взял у меня телефон и уставился в экран:  — Кхм… тут пишут: «Не удивлюсь, если лет через десять Тутанхамон сам будет водить экскурсии по залам с находками из своей гробницы». — Серьёзно? — теперь настала моя очередь удивляться. — Так и написано? — Да, — просто сказал Ак. И протянул мобильник. — Сам посмотри. Я посмотрел. И сказал: — Люди думают, что сейчас это невозможно. А на самом деле… На самом деле Ак давно уже водит экскурсии по своему египетскому залу. Причём больше ничем он, когда все ожили, заниматься не хотел. Я сперва думал, что он по старой памяти боится выходить из музея, но он признался: — Дело не в этом. Я просто больше ничего не умею. — Так ты учись? — сказал тогда я. Он ответил: — Посмотрим. И через четыре года поступил на исторический. Видите ли, Макфи пожелал, чтобы в его музее все экскурсоводы были с профильным образованием. — Формально он прав, — говорил мне Ак тогда. — Вот например, ты попал бы в будущее, тебе бы сказали: а расскажите про Великую Депрессию? А про Новую Англию? Или еще, не дай Осирис, про какие-нибудь более современные моменты, которые ты… не застал? Как я могу рассказывать детям про Клеопатру или того же Тутанхамона, если это Новое царство, а я жил в Древнем, а было еще Среднее! Да и Древнее-то толком… — Хорошо, хорошо, убедил! — сдался я. Учёба была платная, и даже очень платная, а у нас бюджет был не резиновый. Хорошо еще Макфи частично компенсировал, невиданная щедрость. Не захотел терять классного сотрудника. — Это потому что он знает, что ты оживший фараон, — наябедничал я тогда Аку на директора. Ак пожал плечами: — И что? Можно подумать, это повод для стыда. — …а на самом деле у нас это вполне себе в реальности, — продолжил я, вынырнув из воспоминаний. — А теперь, значит, какого-нибудь Тутанхамона нейросеть будет оживлять. Чума. — Да, — кивнул Ак. — Но это будет… не настоящий Тутанхамон. Не живой. Это будет компьютерная модель. Ты уверен, что тебе в доме нужна моя компьютерная модель, а не я сам? — Ты охренел, — сказал я коротко. И обнял его. Он никогда не был компьютерной моделью, поэтому никаким нейросетям в мире не перекрыть волшебства скрижали — той, которая делала его настоящим, живым каждую ночь до утра. А потом однажды — с помощью современных технологий, не буду кривить душой — сделала живым насовсем. На всё то время, которое теперь ему отпущено. Он всегда был живым, тёплым, смеющимся, и никогда у меня не было никаких сомнений в этом, когда я прикасался к нему, целовал его, чувствовал его тепло и запах, зарывался пальцами ему в волосы. Я каждый рассвет многие годы умирал вместе с ним, а потом рождался заново, а когда случалось открывать крышку днём — даже тогда меня это особо не волновало. Потому что, глядя на мумию в саркофаге, я вспоминал его — живого, и знал, что пройдёт каких-то несколько часов — и он снова улыбнётся мне, а я ему. Никакими компьютерными технологиями самими по себе этого добиться нельзя. И пусть люди мечтают о том, как компьютерный Тутанхамон будет водить экскурсии по своему залу. Он все равно будет не живой. Не сможет варить по утрам кофе, радоваться удачно заданным вопросам на экскурсиях, придумывать новые квесты. Он не сможет любить, обнимать, целовать, говорить «я соскучился», горячо выдыхать на пике, прижиматься всем телом. Он не сможет вытереть пот со лба, перетаскав двести коробок из хранилища, он не сможет сказать «Пожалуйста, принеси бутерброд, жрать хочу, как чудовище Амат», он не сможет признаться «Слушай, задержи мою группу на пару минут, я мигом в сортир», он не сможет сказать директору, что тот неправ, когда тот и вправду неправ. Кстати о директоре!.. — В конце концов, — сказал я, — у нас еще когда-а в музее пробовали ставить голограммы. Помнишь? Макфи еще тогда старые экспонаты пытался в Вашингтон отправить. — Помню, — улыбнулся Ак. — Хоть я и не компьютерная модель, но я это очень хорошо помню. Это было в тот год, когда ты решил вернуться в музей после занятий бизнесом. Я тогда… очень обрадовался, — сдержанно сказал он. С достоинством, как настоящий правитель. Хотя я все больше убеждаюсь: правителей бывших не бывает. А потом он обнял меня в ответ. У него были тёплые губы и нежные руки, он вёл меня в поцелуе за собой, и из моей головы нахрен вылетали все воспоминания о тех годах, когда я сделал много разной херни. Хорошо, что ее удалось исправить. А когда мы сделали передышку, я вспомнил: — А кофе-то? Про кофе мы и забыли! Он посмотрел на меня: — Анубис с ним, с кофе. Я почему-то вдруг решил, что моё интимное влечение, возникшее спонтанно, превалирует над моей потребностью во вводе в организм некоторой дозы кофеина. Ну что, похож я на компьютерную модель? — Ни черта подобного, — ответил я честно. И сам полез к нему целоваться.