Постфактум (цикл драбблов)

Мобильник заорал как по расписанию: в девять утра в выходной. Я сгрёб его с тумбочки, почти вслепую мазнул по экрану и рявкнул: — Джед, твою мать! Я тебе уже сказал, что если ты ещё раз… — Ларри, — прозвучал в ответ в трубке густой женский бас, — Ларри, кецеле майне, что за слова ты говоришь? И тут я понял, что это вовсе не Джед. Это тётя Берта, младшая сестра моей матери. Она одна с детства называла меня — как в хорошей еврейской семье! — «кецеле майне»: мой котёночек. В последний раз тётю Берту я видел, когда она вместе с прочей родней прибыла к Нику на бар-мицву: религиозное совершеннолетие. Нику тогда исполнилось тринадцать, а значит, это было чёртову прорву лет назад! Потом тётя Берта, по слухам, подалась куда-то в Латинскую Америку: то ли путешествовать решила, то ли замуж там собралась, я был не в курсе. Мне тогда было не до этого: у меня уже вовсю был музей, Ак и прочие связанные с этим проблемы. А теперь, значит, тётушка внезапно появилась из ниоткуда и звонит. В девять утра в выходной, ага. — Кецеле майне, — рокотала тётя Берта в трубку, — как поживаешь? Если же тебе интересно, как поживает твоя единственная тётя, то я таки тебе скажу: тётя решила заканчивать с путешествиями и перебраться на родину, в Штаты: но где именно жить, пока что не определилась! И хочу для начала пару месяцев пожить в Нью-Йорке, но, как истинная еврейка, думаю сэкономить на гостинице. Надеюсь, в твоей холостяцкой берлоге найдётся свободный диванчик в гостиной на пару месяцев для любимой тётушки? У меня отвисла челюсть. — Т-тётя Берта, — пробормотал я, — во-первых, если у меня и берлога, то скажем так, уже не очень холостяцкая, а во-вторых… — Вейзмир! — возопила тётушка в трубке. — Вот это новость! Я буду очень рада познакомиться с твоей супругой! Детишки-то есть уже? — Нет, — хмуро ответил я. Пытаясь хотя бы голосом показать, что эту тему обсуждать не готов. Но надо было знать тётю Берту: — Ай, кецеле майне, не бери в голову, — утешила она меня. — Сейчас всё лечат! Но ладно, если с детишками помочь тебе пока не нужно, то я могу взять на себя хозяйство. Ты же помнишь, как я готовлю? О, да. Это я помнил. Тётя Берта была кулинарным асом, и многие советовали ей открыть свой ресторанчик. И с одной стороны, было бы хорошо сбросить с себя груз бытовых забот на пару месяцев: но с другой! Тётушка тем временем оценила мою растерянность как согласие, пообещала позвонить позже относительно точных дат — и отключилась. — Что произошло? — спросил Ак, когда я вернул мобильник обратно на тумбочку. — Тётя Берта приехала, — доложил я убитым голосом. — Она хочет пожить пару месяцев на нашем диванчике в гостиной. Может быть, нам стоит вспомнить молодость и эту пару месяцев ночевать в музее? Я, честно говоря, согласен даже на твой бывший саркофаг, благо в нем до сих пор все еще никого нет! Что да — то да: вторую мумию, ценнейший экспонат, музею так и не выделили. Но Макфи давно на это плюнул: все равно саркофаг стоит закрытый, так что обходились им — и скрижалью. Круто же, висит такой кусище золота на стене, хоть и совершенно бесполезный теперь. — Знаешь, — ответил Ак задумчиво, — ты меня, конечно, извини, но для меня лучше тётя в гостиной, чем ночёвка в саркофаге: во-первых, у меня на эту тему плохие воспоминания, а во-вторых, вдвоём же мы там не поместимся? И добавил: — Перестань, Ларри, не волнуйся. Мы моих родителей пережили, папу с его «целуй мой жезл», что нам какая-то тётя? Я промолчал. Не стал пугать Ака, что тётушке его папа с жезлом просто в подмётки не годится. Тётя Берта прибыла через неделю. Я хотел открыть ей лично и коротко ввести в курс дела, но разве Ака удержишь? Он воздвигся напротив двери рядом со мной, чтобы приветствовать гостью: а гостья, едва вошла, уставилась на него во все глаза: — Азохен вей! Ларри, кто это? Сказать, что это гость-сотрудник-кто-там-еще — уже не получалось. Во-первых, Ак был в совершенно домашнем виде — в футболке и шортах, а во-вторых, не буду же я его от тёти Берты прятать два месяца? Мы с ним заранее решили: расскажем все, как есть. Ну, насколько можно. Без истории про скрижаль, конечно. Просто — вместе работали, познакомились, подружились, бла-бла-бла. Пусть думает что хочет, в конце концов. Однако тётю Берту вовсе не обескуражило то, что я живу с мужчиной. Взволновало её другое. Когда Ак сказал, что у него сложное имя, но можно обращаться к нему коротко, тётушка нахмурилась и выдала, пялясь ему в лицо: — Ой-вей! Египтянин?.. Вот такой подставы я не ожидал. Хоть и успел сказать Аку, что его папаша с известным «Я люблю евреев, у нас было сорок тысяч рабов» по сравнению с моей тётушкой просто отдыхает. Рано мы порадовались, что в нашем доме этот многотысячелетний национальный конфликт можно считать исчерпанным. Тётушка, насколько я помню, все связанное с Египтом, особенно с Древним, искренне ненавидела. Или презирала. Собственно говоря, оно и неудивительно: это передал ей отец, мой дедушка по материнской линии, у которого даже ругательная поговорка была: «Что ты там, белоручка, застыл в теньке, как царь египетский!» В устах дедушки, а потом и мамы, и тёти Берты, оказаться «египетским царём» было куда хуже, чем лентяем, балбесом и так далее. Стоит ли говорить, что когда я это вспомнил и Аку рассказал, мы вместе очень посмеялись? Да и только. Но тётя Берта понятия не имела, что разговаривает с всамделишным египетским царём, пусть и бывшим! И не расскажешь ведь. Как минимум — не поверит. Даже с учётом того, что у Ака его национальное происхождение во-от такими иероглифами прямо на носу написано. Хорошо, что мы с ним и это успели обсудить, хоть и вкратце: по крайней мере, он даже виду не подал, что смущён. Честно признался, что — да, египтянин. Потомок древних фараонов. И сказал, что мы вместе работаем, ну и вот, так получилось. Тётя Берта выдохнула и убралась в гостиную. А потом зажала меня в кухне и прошипела: — Вейзмир, Ларри, что у тебя в доме делает этот египетский шлемазл? И тут, каюсь, я взорвался. Я орал так, как не орал давно: да, наверное, никогда в жизни. Что Ак никакой не шлемазл, что мы с ним знакомы уже чёртову прорву времени, что нам больших трудов стоило суметь жить вместе (ох, счастье, что мне удалось не вдаться в подробности), и что в двадцать первом веке смешно до сих пор заедаться на этот дурацкий национальный конфликт, которому чёрт знает сколько веков, и великий Осирис, сколько можно уже? Даже отец Ака уже не пристаёт ко мне со своими бывшими рабами, а тут… Слава богам: тётушка настолько ошалела от самого того факта, что я на неё орал, что пропустила мимо ушей и бывших рабов, и Осириса. Просто поперхнулась и сказала мирным голосом: — Кецеле майне, шо ты так кричишь на родную тётю? Ради бога, живи с кем хочешь, не делай мне беременную голову, благо твоя мать, мир её праху, уже этого не увидит! Я сказал, что если тётя Берта тоже не хочет этого видеть — я готов лично оплатить ей гостиницу. Это мы тоже с Аком заранее обсуждали. Однако тётя хитро прищурилась и сказала: — Ну уж нет! Если у вас тут так интересно!.. На следующий день треклятый Макфи задержал меня на работе до вечера: Ак уехал домой один и клялся всеми семью Хатхор, что тётя Берта наверняка гуляет по Нью-Йорку, а если даже нет — они рассядутся по разным комнатам и разговаривать не будут! Ну, насчёт Ака я ни капли не сомневался, что он так сможет, а вот насчёт тёти… Я предлагал ему подождать меня, но он сказал, что хочет жрать и спать, как последний шакал, и потащится домой, и никакая тётя его не остановит. Я вздохнул и согласился. Когда у тебя в один день было восемь детских экскурсий, то и правда, будет уже не до тёти Берты. Когда я приехал и отпер дверь, волнуясь, что творится за нею, то прямо от порога услышал, как тётушка говорит на кухне: — Акменра, кецеле майне, у тебя золотые руки! Сливовый пирог у тебя получается лучше, чем у моей покойной сестры, мир её праху! Но если бы она узнала об этом — она бы умерла еще раз! Я услышал, что Ак заржал в ответ, и подумал: «Только не вздумай рассказывать про скрижаль, умоляю тебя». Но об этом Ака умолять было не надо, благо он дальше начал что-то про пирог и сопутствующие технологии. Да, так случилось практически с самого начала нашей совместной жизни: Ак погрузился в кулинарию по самую свою бывшую корону. Он говорил, что его с детства интересовало, как живой гусь превращается в жареного и всё такое, а ему запрещали про это даже думать: негоже правителю соваться в такие низменные вещи. Но когда мы ещё до всеобщего превращения периодически начали бегать ко мне домой — Ак сперва увидел, как готовится кофе, потом наблюдал трансформацию яиц в омлет, потом я ему показал, как жарят индейку (ну, не гусь, но похоже): он смотрел вот такущими глазами, говорил «Во имя Ра, вот это настоящее волшебство» — а потом постепенно втянулся в процесс окончательно. Надо ли говорить, что когда мы смогли жить вместе круглосуточно — я на кухне показывался только для принятия пищи или каких-то подсобных работ? Да уж, тогда мы еще не раз вспомнили ту поговорку про египетского царя, и не раз её обсмеяли. И тут на кухню пришла руководить тётя Берта!.. Если бы я это сообразил — я бы пошёл на конфликт, но убрался бы домой сегодня вместе с Аком. Или его бы в комнате охраны запер. Потому что тётя на кухне начинает так командовать, что… А начать командовать египетским царём, пусть и бывшим? Хотя лично я до сих пор думаю, что бывших царей не бывает. Но то, что я слышал сейчас, было просто чудом, волшебством, куда там скрижали! Я снова подумал, что правитель — это на всю жизнь, это судьба и характер, и в том числе –навыки дипломатии. Так что битвы при Кадеше или при чём там ещё на нашей кухне удалось избежать. Хотя тётя Берта вроде как была уже чем-то недовольна. Я вошёл и был встречен тирадой: — Ларри, твой египетский шлемазл так и не может взять в толк, зачем на кухне два комплекта посуды! — Это потому, что он египетский, — сказал я спокойно. — Ему вполне достаточно одного. А вообще он руками ест. Тётя ахнула. А я улыбнулся и сказал:  — Что, тётушка Берта? Слишком мрачно?.. Через месяц тётя затеяла предпасхальную уборку. Когда я был маленьким, в это время действительно было всё вверх дном — хоть из дома беги: меня обычно и отсылали, чтобы не мешался под ногами. Однако тётя решила иначе: два здоровых мужика будут где-то прохлаждаться, пока она будет корячиться? ну уж нет! И так как у меня очень не вовремя (а может, и вовремя) прострелило спину, она взяла в оборот Ака. — Акменра, шлемазл ты этакий, тащи сюда свой тухес! Почему до сих пор ведро не вылито? Ак усмехался, потому что, по его словам, так, как тётя Берта называла его «шлемазл», даже мама к нему не обращалась с её любимым «сыночек». У тёти это получалось как-то удивительно ласково. При этом она гоняла его на уборке в хвост и в гриву, буквально за двоих, и усмехалась: — Так значит, тот старый поц, твой папаша, говорит, что евреи были у египтян рабами? А стоило Аку чуть замешкаться с выполнением задания, тут же слышалось: — Акменра, кецеле майне, что ты там застыл, как царь египетский! Мы с Аком неприлично ржали хором. Господи, как мне было хорошо, кто бы знал. Особенно когда тётя Берта под конец уборки сказала Аку: — Да, кстати о рабах: надо будет позвонить в Лондон твоему папаше, потому что он давно не вылезал в том самом скайпе, чтобы он нам был здоров! Когда до тётушкиного отъезда оставалось дня три, Ак собирался на работу один: я решил с позволения Макфи отваляться со своей спиной пару дней. Утром с кухни привычно потянуло кофе — вот почему у меня этот кофе всегда сбегает, а у Ака нет? — и снова послышались увещевания тётушки: — Акменра, вейзмир, ты опять этот кофе? У тебя же язва будет, не про нас будь сказано! Я же еще вчера сварила куриный бульончик! Я усмехнулся и снова рухнул головой в подушку: те обезболивающие, что доктора мне прописали, крепенько так давали по башке. Но всё-таки успел услышать ещё: — Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Скушай суп до конца, и потом пойдёшь! Вот честное слово, на какую-то минуту я даже пожалел, что тётя Берта скоро уезжает.