Ватный мир

      Это был самый размашистый, самый масштабный их с Северусом скандал. Люциус окрестил бы его гордым словом «грандиозный».              Если подумать, раньше они с Северусом и вовсе не бранились особо, особенно по поводу чего-то значительного, они предпочитая стратегию «я не согласен, но вмешиваться в его жизнь, конечно, не буду». Лояльность, свободное пространство и личная жизнь — это и только это является залогом хороших отношений, — такова была внутренняя позиция Люциуса. Даже если и возникали претензии друг к другу, недовольство поведением второго, то оно либо лояльно высказывалось в форме «не мог бы ты уделять больше времени тому-то», либо замалчивалось вовсе. Мужчины закрывали глаза на свое недовольство в конкретно этот раз, а после каждый раз лишь недовольно вздыхали и закатывали глаза при повторении неугодных действий партнером.              И сейчас, стоило Люциусу вновь промолчать, войдя в комнату и найдя взглядом лицо супруга, заведенного, напряженного, яростно сжимающего губы и кривящего их в той самой привычной для многих, но не для самого Малфоя ухмылочке, увидев его искрящиеся от не выплеснутого гнева глаза и сжатые на груди руки, как невысказанные за все эти годы претензии, приправленные ядом и язвительностью, посыпались наружу. Мужчина прищурил глаза, облизнул губы и, слегка сгорбив спину, подобно зверю, готовящемуся к прыжку, заискивающе начал.              — Надеюсь, тебе удалось хорошенько подлизаться к этому мальчишке, Люциус, — почти прошипел он, набрав в грудь побольше воздуха. Его глаза искрились от ярости, он наклонил голову. — Как же мило ты рванул вслед за ним, о мой дражайший супруг, — Северус вновь выпрямился, с вызовом глядя на хмурого партнера. — Ты бы это видел.              — Сев, ты сам-то слышишь, что именно говоришь?              — Ну, коне-ечно, — протянул язвительно Принц, нервно проходя по комнате. — Я то никогда не знаю, что говорю. В отличии от тебя, мой льстивый и двуличный друг, да?              — Сев, думаю тебе нужно остыть, — Люциус сжал зубы, недовольно следя взглядом за перемещением супруга. Северус буквально не мог найти себе места, был не в силах стоять на месте от бушующих эмоций.              — Остыть? Считаешь мне нужно остыть? — Северус остановился, всплеснув руками, распаляясь еще сильнее. — Мне?! Не тебе, да? По-моему это в тебе бурлит слишком много энергии раз ты в своем возрасте так беззастенчиво бегаешь за наглыми, взбалмошными юнцами!              — Позволь поинтересоваться, — закипая, спросил Малфой пока еще спокойно. — О ком ты сейчас говоришь?              — Да о многих, — шикнул Северус, обведя руками комнату, словно вокруг стояли эти самые «взбалмошные юнцы». — Конкретно же сейчас, я говорю о том, что моей компании ты предпочел своего более молодого партнера.              — Ты сейчас говоришь это серьезно, Сев? — Малфой пораженно усмехнулся. — А может мне напомнить тебе, кто из нас первый пригласил в постель третьего? Кто же из нас чаще заглядывался на более молодых партнеров, а Сев?              — Ну, может, для тебя они и были сильно младше, — Северус рассмеялся. — Вот только для меня они подходили вполне себе!              — Я старше тебя всего на шесть лет! — возмущенно прокричал Люциус, ошарашенно глядя на мужчину.              — Кажется, раньше это было «целых шесть лет», — скривился Снейп.              — Пятнадцать лет назад это было, Северус! Когда это было четвертью от нашей жизни! — Люциус недовольно махнул рукой и головой. — Тебе было 24, а мне 30! Когда разрыв казался колоссальным! Разве сейчас мы все же не вместе?!              — А какая разница, если ты все равно продолжаешь снисходительно улыбаться на чуть ли не каждое мое действие и учить жизни?!              — Да когда такое было?! — ответно воскликнул Люциус пораженно.              — Да всегда! Ты указываешь, как мне одеваться, постоянно контролируешь мой день, смеешься над моей работой, — Малфой задохнулся, глядя на мужа.              — Ты только взгляни на себя сам! — прокричал Люциус обводя руками по силуэту мужа. — Ты когда последний раз сам покупал себе что-то кроме фолиантов и ингредиентов для зелий?! Ты не надеваешь ни единой мантии, ни одного костюма, что я купил тебе! А если тебя не вытаскивать из лаборатории и не ограничивать, я совершенно перестану тебя видеть! Ты же там неделями сидишь, когда я уезжаю, а уж когда я дома соизволь уж проводить время не со своим варевом, а со мной!              — Да мне и не нужно что-то покупать! Ты загрузил весь мой гардероб этими шмотками, которые я и за месяц не переношу полностью! Куда я должен надеть эту, — мужчина махнул палочкой, вырванной с пояса, призывая из шкафа золотую, расшитую мелкими камешками блузу, и бросая ее в сторону Люциуса, — или эту, — он выудил на этот раз бархатную алую мантию, длинную настолько, что та стелилась по полу, когда он ее надевал. — Куда, а? В школу? Или может в свой магазин? Или в лабораторию, а? Да я надеваю все, что только могу себе позволить! Ты хоть представляешь, как мне не комфортно ходить с тобой на все те приемы?!              — Да о чем ты говоришь? — Люциус ступил вперед, наступая на мантию и тут же отпихивая ее в сторону ногой. — Все, что я покупал для тебя всегда удобно и перешита под твою фигуру!              — Это для тебя в привычке выглядеть, как чертов, — мужчина махнул рукой в воздухе, не находя определения излишне заметных и богатых нарядов мужа. — Чертов лебедь!              — Ну да, а лучше закутаться в черный балахон и быть вороном всегда и везде, да, — рыкнул Люциус. — Нужно соответствовать статусу, располагать к себе, а не отталкивать людей от себя. Ты невыносим! Хоть бы раз подумал о том, как сложно выдерживать лицо перед всеми этими снобами! А мне приходиться еще и за тебя оправдываться! «Ваш муж выглядит столь угрюмо и неопрятно. Неужели у Вас, лорд Малфой, не слишком хорошее положение дел?», — передразнил кого-то мужчина. — И что я должен отвечать людям?! «Нет, не подумайте, просто мой дорогой супруг не имеет вкуса и предпочитает проводить время в подвале с крысами и своими зельями!» Так?!              — Да хоть так! — мужчина презрительно взглянул на супруга. — Мне вообще похрен на всех этих породистых ублюдков, я ходил на все эти банкеты только потому, что ты этого хотел. Давно хотел сказать… Может тебе стоит наконец найти хоть какое-то дело для себя, а не швыряться по этим убогим мероприятиям?              — Ты прекрасно знаешь, что это не пустое «швыряние», — с раздражением выдал Люциус.              — Конечно, ведь тебе нужно кичиться своим статусом как минимум раз в месяц, — внутри Северус отчетливо понимал неправильность своих слов, и понимал, что это является одной из важных частей поддержания Люциусом положения, но остановиться уже не мог, он был должен высказаться, раз уж выдалась такая возможность. — Другим же ты ничем и выделиться не сможешь!              — Северус! Да как ты можешь говорить все это. Ты, человек, который не может даже элементарно поговорить с кем-то кроме крайне ограниченного круга близких знакомых, в адекватной и уважительной манере, говоришь мне подобное?! Человек, не раз загубивший жизнь себе же самому! Ты, ты… — Люциус тяжело задышал и выпалил. — Закомплексованный, язвительный, мелочный и угрюмый грязнокровный болван.              — Да! Уж я то смею! В отличие от тебя, аристократишка, я, всего добился своими силами! Двуличный, алчный, лицемерный чурбан, — не остался в долгу Северус с превосходством глядя на отступившего в сторону мужа.              — Кто из нас еще больший чурбан, чертова ты бесчувственная ты сволочь! — Люциус гневно взмахнул рукой, резко разворачиваясь и кидая стащенный с комода подсвечник, что секундой позже пролетел в сантиметрах от плеча Северуса и со звоном рухнул на пол, расколовшись надвое. Мужчины на пару секунд замерли сверля друг друга яростными взглядами.              — Плут! — в Люциуса полетел стянутый с брюк пояс.              — Хам, — на этот раз в руки Малфоя попали часы.              — Вульгарный чистоплюй! — Северус обхватил рукой ножку стула, что стоял поблизости и с силой бросил в сторону блондина. Мужчина громко зашипел, когда спинка с глухим хлопком врезалась в его тазовую кость, и схватил второй подсвечник.              — Твердолобый эгоист! — Люциус тут же схватил небольшую вазочку и кинул вслед, но Северус умудрился увернуться от обоих предметов. — Змеюка!              — Силенцио! — злобно выдохнул Северу, направляя на мужчину палочку, тот шокировано распахнул глаза и отскочил в сторону, тут же наставляя на Северуса свою. — Экспелиармус!        Оба мужчина на мгновение замерли, после того, как Люциус легко ушел и от второй атаки, после чего с палочек один за другим начали срываться заклинания и проклятья, перемежающиеся и с другими взаимными оскорблениями и комментариями. В ход так и продолжали идти предметы переносимы теперь при помощи магии, конечно, а почти каждое новое высказывание сопровождалось яркой вспышкой. Шумно, громко, яростно, предельно откровенно — именно такие характеристики можно было дать их «диалогу». Сколько же всего они сказали друг другу, сколько нового узнали. Это было просто удивительно.              Северуса тяготило столь многое, Люциус так часто замалчивал свои мысли… Они считали, что самый откровенный разговор в их отношениях уже состоялся: тогда, после исчезновения Гарри. Они поделились друг с другом многим в тот день: поняли схожесть своих чувств и эмоций, получаемых от этих отношений, впервые поговорили о «чувственной составляющей», о недостатке ощущения близости со стороны второго. Их отношения с тех пор не мало преобразовались, потеплели, во всяком случае им так казалось все эти годы. Они были откровенны в своих желаниях и ожиданиях…              — В этом доме мы впервые проводим столько времени вместе, Северус, — тяжело дыша и сжимая палочку пальцами проговорил Люциус, с болью глядя на супруга. — Мы вместе столько времени здесь, никуда не бежим, но… О чем мы с тобой говорили бы, если бы не Гарри, если бы не наши дети? Что было бы, если бы мы остались на эти недели наедине дома? Если так подумать, то вероятно мы бы давно разбежались по своим углам и встречались бы только для того чтобы заняться сексом, так?              — Полагаю, это не так, — нахмурился Северус, так и не опуская палочку. — Мы с тобой говорили. О многом.              — Но о чем, Сев, — Люциуса настигло понимание. — Я знаю все твое настоящее, я знаю о твоих делах в магазине и школе, я знаю о твоих новых книгах и предпочтениях в постеле… Но мы же никогда не говорили с тобой о прошлом. Я не знаю о твоем детстве и юности почти ничего, так ведь? Знаю то, что было общедоступно, то что видел сам, но не то, что скрыто лишь в твоих воспоминаниях, в твоей голове.              — Это ни к чему, — рука с палочкой опустилась, а лицо расслабилось становясь отстраненным. — Мы знаем друг о друге все, что нужно и важно, Люц, — плечи Северуса напряглись. — Прошлое мало важно и не требует большого разбора.              — Не ты ли так зациклен на нем? — видя, что супруг вновь готов приступить к перебранке, Люциус поднял руку. — Нет, Сев, стой. Дай мне сказать, — Принц недовольно поджал губы, не узнавая супруга в столь неосторожных словах. — Ты судишь о Гарри, исходя из своего прошлого. Ты не отпускаешь Поттера и Эванс, разрываясь в их образах. В конце концов. Ты стал менять восприятие Гарри, после видений во снах. Не отрицай этого.              — И не собирался, — спокойно отозвался Северус. — Я не понимаю для чего это нам. Наши отношения «прекрасны и безукоризненны», разве не так ты говорил?              — Да, — подтвердил Люциус. — Так я и думал, пока только что не узнал, что ты терпеть не можешь картину, что висит у нас в спальне, а позволяешь ее присутствие там только потому, что она нарисована Нарциссой и нравится мне… Понимаешь ли, Сев, я терпеть эту мазню не могу, но ты же ее так восхвалял, когда я сказал, что могу снять ее… Не смешно ли наше с тобой знание друг о друге? — Северус пораженно уставился на супруга. — Или же. Например, знал ли ты, что я просто ненавижу тот уродливый бокал, из которого ты постоянно цедишь это свое дешевое огневиски, потому что все остальные из этого набора мой отец разбил о стены во время того, как занимался моим воспитанием? А может, ты знал, что я уже готов выкрасть у тебя те затертые перчатки и сжечь их к чертям в своем камине, так сильно я их ненавижу? М-м, Сев? Знал?              — Мне их мать подарила, — хрипло проговорил младший мужчина, возведя взгляд к потолку. — Я ненавижу все твои бабочки, Люц. Я просто ненавижу этот вид галстуков. Из-за Джеймса.              — Вот оно как, — усмехнулся Малфой, проходя мимо супруга и присаживаясь на кровать. Он смахнул на пол лежащую рядом книгу, запущенную им в сторону мужа ранее, и поднял взгляд на партнера, так и оставшегося стоять на месте. — И теперь мы спокойно обо всем поговорим, да?              ***              На улице по утру было довольно холодно и приходилось кутаться в осеннюю куртку, что было совсем неудивительно после подобного ливня. Гарри несколько раз успел побранить себя за то, что не послушал вечно лезущего не в свое дело Талисиса, и вышел на веранду в тапках. Ему стоит больше думать о собственном самочувствии: болеть было бы довольно неприятно в его нынешнем состоянии.              Гарри запрокинул голову, осматривая все еще темное и защищенное облаками небо, и выдохнул, переступая с ноги на ногу. Кожу на шее и руках больно щипало и покалывало из-за неудобного положения перьев под курткой, и молодой мужчина жалел себя, думая о том, как он устал от всего этого. Он не хотел постоянно терпеть неудобства, он устал постоянно опасаться за каждую происходящую с ним мелочь. Он не мог позволить себе упасть, не мог нормально есть и даже элементарно приготовить что-нибудь для Лили и Сириуса самостоятельно, как в былые времена…              На лице расплылась улыбка, когда Гарри вспомнились пухлые, светлые личики совсем еще маленьких годовалых карапузов. Детки, если подумать только недавно действительно стали меняться, вытягиваться. Еще в два годика они неуклюже бегали по двору, грызя приготовленными им печенья и игнорируя просьбы папочки остановиться и сначала доесть, а уже потом развлекаться. О-о, как бы он хотел вновь сыграть с ними в догонялки, как хотел бы съехать с ледяной горки по зиме, а потом радостно смеясь отогреваться у магловского телевизора с чашкой горячего какао.              Гарри посмотрел на цветущий куст и рассмеялся. Думать о зиме, самой холодной поре в году, когда тебя морозит даже летом — высшая степень мазохизма для него сейчас. Он так хочет жить, дышать полной грудью. Мужчина опустил взгляд на свои руки: его вены такие вздутые, а кожа тонкая. Может ли он позагорать на солнце этим летом? Оно так хорошо его бодрило раньше, можно сказать — солнце исцеляло его. Лето приносило с собой облегчение, иногда Гарри казалось, что к нему действительно возвращались силы. Может так оно и было.              Гарри прислушался и, заслышав, как что-то несколько раз стукнулось об пол, выпрямился, натягивая на лицо маску полного спокойствия. Ручка натужно хрустнула, когда на нее нажали, и дверь открылась, выпуская недовольно сжимающего челюсти юного нелюдя и сопровождающего его Талисиса. Александр нашел взглядом лицо Гарри и скривил губы, недовольно и по-детски. Вредно пнув стул, он поправил свои шорты, в которых и явился в дом, и покосился на небо.              — У нас не бывает такой погоды. Почему вы не делаете чертов купол? — гаркнул юноша на Гарри, стреляя в него гневным взглядом.              — Это энергозатратно, — Гарри отвернулся и взял со столика за собой коробку. — Прошу Вас забрать это. Не думаю, что мне это пригодится.              — Ненавижу вас всех, — Александр выдернул подарок из рук Певерелла. — Что просто люди, что маги, все вы. Слабые, никчемные…              — Думаю Вас ждут, господин Роузен, — перебил Гарри, отворачиваясь к кромке леса, вглядываясь в выстраиваются перед деревьями фигуры. — Надеюсь Вы будете в силах забыть дорогу в этот мир на ближайшую сотню лет… Передайте мои соболезнования и поздравление нынешнему лорду Роузен. Я буду ждать, когда он прибудет, а пока гарпия поживет в этом доме. А Вам удачи. Прощайте.              — Думаю, мне удастся убедить брата отказаться от поддержки и защиты Вашей семейки. Давно пора было перекрыть все дороги в этот захолустный и убогий мирок… Или перебить всех чертовых магов и людей, — прошипел Александр, магически сплющивая коробку и вкладывая ее в карман.              — Надеюсь, Тимоти умнее Вас, Александр, — коротко отозвался Гарри, слыша, как каблуки сапог гостя застучали по лестнице. — Всего доброго, — Гарри взглянул на Талисиса, провожающего юношу взглядом. Было смешно и грустно от того, как люто он ненавидел то, чего когда-то столь страстно желал. — Талис, возможно, ты хотел бы вернуться в дом Певереллов…              — Все в порядке, господин, — Талисис повернулся к Гарри, смотря со снисхождением.              — Когда меня не станет, — завершил Гарри, отворачиваясь, но продолжая чувствовать чужой взгляд. Гарри провел взглядом по двери, резным узорам, и вздохнул. — Я бы хотел, чтобы ты ушел. Я понимаю почему ты в прошлый раз вспылил, — припоминая гневный взгляд слуги озвучил Певерелл. — «Вечная жизнь» оказалась не такой замечательной и веселой, как ты полагал? Я вижу, что в тебе нет и следа раскаяния, но ты устал, так? Скажи… Если я тебя отпущу со службы, ты останешься на пару лет подле Сириуса? Ему будет нужен учитель, что все объяснит.              — Я так не думаю, — отозвался мужчина, вызывая смешок у Гарри. Певерелл взглянул в скорбное лицо с весельем.              — Как жаль, — тихо озвучил он, устремляя взгляд в пол.              — Не думаю, что проживу долго, после того, как уйду со службы, — добавил слуга, дополняю.              — Но это к лучшему, так? — Гарри оглянулся, и как раз в тот момент, когда Александр преодолел барьер и по пространству поплыли круги. — Даже так, я предпочту снять с тебя оковы наказания. Хватит с тебя семьи Певерелл.               — Вы правы, — ответив скорее на первый вопрос, Талисис перевел взгляд на собственные идеально гладкие, мягкие руки, что были спрятаны под перчатками. — Это так смешно, согласитесь, то, что я пережил «вечноживущего»? — Гарри с осуждением взглянул на мужчину, но вымолвить смог лишь тихое «да». — Как глупо. Мое главное желание стало проклятием.              Певерелл не стал отвечать, ему было нечего сказать, он лишь прошел по террасе и распахнув тяжелую дверь, зашел в теплое помещение дома. Он бы не хотел быть на месте своего слуги, нет, совсем нет, он до сих пор не мог понять и принять его методы. Но и умирать столь рано было так печально.              Гарри споткнулся, его сердце пропустило удар, когда тело устремилось к полу, и он выставил руки перед собой. Падение резко остановилось, и Гарри тихо выдохнул, чувствуя крепкую хватку на животе. Талис поставил его на ноги, поднял трость, передавая в руки, и снисходительно взглянул в глаза. Стало противно от собственной немощи, он стал таким слабым, хрупким и пугливым. Хорош герой, что живет в комнате заваленной подушками, чтобы при падении ничего себе не сломать. Гарри никогда бы не подумал раньше, что когда-нибудь станет таким, как сейчас. Он не думал, что проживет очень уж долгую жизнь, но надеялся, что увидит хотя бы первого внука. Тихо поблагодарив слугу, Певерелл двинулся дальше, теперь уже больше опираясь на трость.              «Северус и Люциус сегодня крупно поссорились,» — вспомнил Гарри, проходя мимо пустующей столовой. Конечно, еще было рано для завтрака. Домовики подавали еду лишь к девяти, но Гарри почему-то стало до ужаса грустно, что из-за разлада, мужчины могут пропустить завтрак, и Лили с Сириусом вновь будут кушать лишь вдвоем. Да и само то, что мужчины могут серьезно разругаться оставляло внутри неприятный осадок. Они же так близки, а Гарри никому бы не пожелал почувствовать на себе, как рвется партнерская связь, а рисунок метки выгорает, оставляя на коже лишь темное пятно. К счастью, он, естественно, прекрасно знал, что его партнеры слишком привязаны друг к другу, близки настолько, что их узы не разорвутся никогда.              Он корил свое существование, не понимая, как жизнь могла так глупо и необдуманно обозначить Гарри, как третий осколок целого Северуса и Люциуса. Ему же действительно не было места в их партнерстве, они были так прочно и надежно скреплены друг с другом, а он мог лишь нарушить их спокойствие и разбередить нервы. Гарри вообще часто чувствовал себя лишним, где бы он ни был. Оказалось, что лишний он даже для собственных партнеров. Ему не было очень грустно от того, что Люциус и Северус не принимали его — было больно и плохо, но не грустно. А вот от того, что магия в очередной раз решила его подвергнуть столь неприятной и жестокой судьбе, было уже грустно.              Гарри за свою жизнь был любим не одним человеком, но всегда эта любовь была не той, которой он желал. У него не было семьи, не было пары, не было близости. У него есть дети, и они любят его, он это знает, но любят они его наравне с Драко и Гермионой, ведь он не может стать для них тем самым настоящим родителем. Возможно, сейчас они даже предпочтут компанию отцов ему, ведь оба мужчины действительно стараются, они так просто породнились с двойняшками, что Гарри не мог перебороть зависть, зародившуюся внутри. И Северус, и Люциус могут проводить столько времени с детьми, быть рядом вплоть до вечности, тогда как Гарри способен лишь навещать своих малышей по паре часов в пару дней.              Если быть совсем честным Певерелл просто часто завидовал тому, как у всех вокруг складывается жизнь. Он тоже хотел счастья и процветания, и страсти, и любви, и нежности. Иногда он смотрел на Драко с Гермионой и не мог сдержать грусть внутри себя. Было отвратительно, но он не мог радоваться за друзей так, как они того заслуживали. Возможно поэтому, в какой-то миг он и осознал, что одиночество порой устраивает его куда больше. Когда он один не нужно волноваться о том, что его осудят, не нужно думать, что он так эгоистичен, что самому было противно. Гарри был даже рад, что не попадет на свадьбу Гермионы. Он бы хотел увидеть свою дорогую девочку с роскошной прической, в шикарном платье или костюме, с той самой нежной улыбкой и счастьем во взгляде. Гарри искренне желал порадоваться за них и благословить, но он все чаще сомневался в доброте собственного сердца.              Гарри поднял взгляд, осматривая пустые вазы. Было непривычно.              — Я сегодня же наполню все вазы, господин, — рассек тишину Талисис, молчаливо следующий за Гарри до этого.              — Не лезь в мою голову, Талис, — нахмурился Гарри.              — Вы знаете, что это невозможно, господин, — отозвался Талисис, усмехаясь.              — Я знаю, что ты можешь молчать, — огрызнулся Певерелл, его щеки заалели от смущения и гнева.              — Прошу прощения, — в голосе мужчины явно прослеживалась насмешка, и Гарри раздраженно выдохнул. — Вам не стоит столь много волноваться о своем эгоизме. Это нормально для любого живого существа. Тем более для человека. Уверен Ваши друзья нередко самоутверждались за счет того, как несчастна Ваша любовь.              — Талисис. Пошел прочь, — отозвался Гарри, останавливаясь. — Мне действительно начинает надоедать это.              — Если бы Ваши действия и мысли не были столь радикально настроены на Ваше саморазрушение, я бы заткнулся уже давным давно, — зло буркнул Талисис.              — Если бы это тебя касалось, то я бы прислушался, — Гарри глубоко вздохнул. — Оставь в покое мою жизнь.              — А если я не хочу этого, — Гарри ощутил, как чужое дыхание коснулось его макушки, мурашки покрыли все тело, и он напрягся. — Вы первый лорд Певерелл, судьба которого мне не безразлична.              — Я знаю, — молодой лорд поднял взгляд, встречаясь с болезненно-печальным взглядом. — Но мы с тобой уже все обсуждали, помнишь? Я не куплюсь на это, так же как ты никогда не воспользуешься моей слабостью.              — Прекрасно помню, — подтвердил мужчина, руками касаясь чужой спины, Гарри напрягся сильнее и прищурился. — Я не лгу.              — Ты не умеешь быть искренним, Талисис, — Гарри отступил на несколько шагов и развернулся к слуге лицом. — А еще ты ненавидишь весь мой род.              — Не спорю, — Талисис пожал плечами. Бывший герой магической Британии кивнул и вновь отвернулся. Он тяжело выдохнул, и продолжил путь.              Он ожидал чего-то подобного, после того, как в его голове вновь приоткрылась дверь, выпуская наружу надежды и чувства. Гарри злился, что вновь он отчаянно начинал желать контакта и компании двух немало известных бывших пожирателей смерти, что вновь его сердце открывалось чувствам к этим двум мужчинам. Он никогда бы не назвал это любовью, но вот привязанностью, желанием — определенно. Гарри хотел ощущать себя целым снова, и это вызывало страх. Певерелл знал, что если вновь позволит себе поддаться инстинктам, то вновь станет марионеткой, все дозволяющей и податливой. Терпеливый, уступчивый Гарри, позволяющий играть с собой в грубые жестокие игры, вызывал отвращение внутри. И этой ночью, когда Северус притянул и поцеловал его, он почувствовал столь сильный приток сил, невозможное облегчение накрыло его с головой. Он готов был вновь наступить на свои убеждения и остаться в спальне своих флейксоулов. Но мозг так вовремя подкинул самые нужные в тот момент воспоминания и мысли. То, как беспринципно и совершенно не думая о нем и его чувствах, поступил Северус в тот момент, дало Гарри вновь здесь и сейчас увидеть все их отношения тогда, пять лет назад. Ярость, желание, нетерпимость, эгоизм и полное пренебрежение. Гарри было так смешно от того, как он мог считать, что, позволяя все это, он добьется от них чувств, понимания. Он был готов на все в то время: изменять себе, переступать через гордость, обиду и боль. Все, лишь бы его приняли… Его же предназначенные. Он хотел быть семьей для кого-то — и не важно было чего это будет ему стоить.              Он и сейчас хотел бы быть дорогим для кого-нибудь. Вернее, не так, сейчас он желал именно их, но теперь уже не любой ценой, сейчас он отчетливо осознавал, что это сделает ему еще больнее, чем банальное и привычное одиночество. Вечная надежда, неоправданная и не подкрепленная ничем, лишь только сильнее разрывала внутренности души. Было проще не обращать внимания и затыкать в очередной раз всплывающие мысли и мечты, и прятать их подальше. Эти слова «тебе ничего не светит», «пора перестать мечтать» отрезвляли и дарили странное спокойствие. Он часто повторял их себе, продолжая вновь и вновь пытаться найти им опровержение.              Наверное, поэтому он сейчас и вцепился с такой силой во внимание со стороны Люциуса. Хотелось верить в то, что возможны понимание и принятие с их стороны. Гарри думал об этом и так слишком много сегодня, на самом деле, возможно, стоило бы и прекратить. Он не желал поддаваться надеждам — он не хотел бы вновь ненавидеть этих двоих. Да и понимал, что простить не смог бы никогда, но как же внутреннее нечто мечтало о том, чтобы все у них было хорошо, как же оно хотело, чтобы Гарри дал этот ненужный никому шанс их несуществующим чувствам. Гарри полагал, что это была та связь, создающая метки на коже, а после объединяющая все составляющие людей «предназначенных друг другу». Он видел это, видел, как сущности, представленные в виде животных, птиц, насекомых, перемещаются с одного тела на другое, как это «объединяет».              На самом деле Гарри казалось это скорее пугающим, и сейчас он даже был немного рад тому, что его рисунки выцвели, пусть это и было совершенно нехорошим знаком отверженности, непринятия. Он даже не мог представить, что было бы, если бы тогда их полностью связало между собой, если бы их метки объединились… Насколько ему было бы больно и ужасно существовать в одиночестве в таком случае. Сжалились бы над ним Люциус и Северус, если бы он не ушел сам? Оттолкнули бы окончательно вовремя? Почему-то Гарри думал, что нет. Вообще, их метки наверняка даже не способны были слиться в том состоянии их отношений, что было на тот момент.              Метки были олицетворением людей, выраженным в форме подходящего существа: это могли быть звери, птицы, растения, насекомые, а, порой, встречались даже безликие люди. Собственное олицетворение набирало краски, силы и оживало в первые же дни своего появления, на пятнадцатилетие. Партнерские же сущности были сложнее: первые их очертания можно было увидеть, как через несколько месяцев, после появления первой, собственной, метки, так и спустя многие годы, когда новообретенному флексоулу исполнится шестнадцать, и он войдет в возраст возможности принятия своего наследия. Метки, означающие партнеров проявлялись в зависимости от близости оного, физической, моральной, магической. Сначала они набирали краски, росли, начинали передавать состояние и характер партнера, понемногу меняя свое положение, но оставаясь неподвижными, и только выйдя на пик своей формы начинали двигаться, перемещаясь по телу и контактируя с другой или другими сущностями, все так же передавая состояние, но уже отношений.              Метки на теле каждого, изначально не связанные, развивающиеся независимо друг от друга, постепенно синхронизировались, а после и вовсе сливались воедино со своими копиями на чужих телах, когда отношения между нареченными людьми были на вершине. Это объединяло, связывало, усиливало, по крайней мере так говорили. А случалось и так как у Гарри: метки развивались, партнеры сближались, а после один отвергал второго и тогда постепенно метки выгорали и угасали, становясь блеклым пятном или черной отметиной, зависело от того, кто служил инициатором разрыва. Так, небольшая певчая пташка, которая олицетворяла Гарри, превратилась в темное неприглядное пятно, отражая его отверженность собственными флейксоулами, а метки чужих птиц стали почти прозрачными, отражая отдаленность и отстраненность от партнеров — словно Гарри никогда и не общался с ними, а его жизнь просто полноценно и не начиналась. Если бы не черное пятно, вместо живой трепетной птички, можно было бы и перепутать.              Интересно, как же выглядела его пеночка на телах его истинных? Была ли она такой же темной и смотрелась ли, как родимое пятно? Или же была просто прозрачной, как лебедь и ворон на его руке?              Да-а уж. Смехотворно, что он думает об этом сейчас. Думает о том, как выглядит его олицетворение на телах мужчин, неосмотрительно предназначенных ему магией или судьбой (что там важнее было в их мире?)… Впору Рону смеяться и злорадствовать над тем, как неудачно все вышло в его жизни.              Гарри опустился на стул и облокотился на стол предплечьями. Из горла вырвался шумный зевок. Он так давно не сидел за этим столом — Гарри провел пальцем по деревянной поверхности. Он прекрасно помнил, как появлялись некоторые трещинки. Как близнецы разбивали стаканы, как Драко, выпив лишнего на прошлое Рождество устроил, поединок с Виктором и не раз попал прямо в стол, как он сам во время беременности вонзил в деревянную поверхность вилку. Гарри так скучал по этому месту.              — Талисис, а сколько времени осталось до завтрака? — ответа не последовало, и тогда Гарри покосился на дверной проход. — Талис, я знаю, что ты меня слышишь!              — Через полчаса, господин, — голос раздался совсем близко, Гарри поднял голову, но, как и ожидалась, мужчины рядом не оказалось.              — Полчаса, да? — Гарри пожевал губу, и поднялся из-за стола и потянулся.              В конце концов, он не хотел бы пересекаться с ними. Ему нужно еще много о чем подумать.              Во всяком случае сейчас.