Улыбайся

Он не замечает, как перестает называть ее королевой. Нет, разумеется, он никогда не позволяет себе неподобающей фамильярности вслух. На людях он всегда обращается к ней «ваше величество» или, гораздо чаще, «мэм». С другими людьми он говорит о «королеве» или «ее величестве». Уильям Лэм ярый поборник правил этикета. Но в какой-то момент, быть может, готовя депеши и доклады для ежедневного визита во дворец… или наблюдая за тем, как она играет со своим спаниелем в саду… или позируя ей под периодическое «сидите смирно, лорд М, иначе мне ни за что не нарисовать ваш нос правильно»… в какой-то момент в мыслях своих она перестает быть «королевой». Теперь она просто Виунктория. Чуждое английским языкам, это имя порождает мысленные образы: победа, триумф, грандиозность, и в этом смысле «Виктория» — идеальное имя для нее. У нее ум его матери, сердце Каро и сострадание Каролины Нортон — но королева Виктория обладает кое-чем, чего не было ни у одной из этих женщин, качеством, присущим только ей. В ней есть величие. Не говоря уже о безудержном стремлении к независимости. Уильям улыбается. Он сидит в своем кабинете, не особенно обращая внимание на разложенные на столе бюллетени. Уверенность Виктории только возросла после «кризиса опочивальни». Теперь она думает своей головой, и если это значит, что она меньше полагается на его советы, то его это вполне устраивает. После того, как ее крайняя пристрастность в отношении Уильяма едва не вызвала конституционную катастрофу, он более чем счастлив видеть, как она прокладывает собственный политический курс. Эмоциональное же расстояние между ними не увеличивается. Его устраивает и это. Она знает, что он всегда рядом, несмотря ни на что. Она обращается к нему со всеми своими вопросами, страхами и надеждами, и от ее постоянных искренности, любопытства и доверия он чувствует себя одновременно и недостойным, и невероятно польщенным. Он понимает, что это не навсегда. Его политическая карьера всего лишь получила отсрочку. Однажды ему придется уйти, вопреки желаниям и страхам Виктории. И он с воодушевлением берется за дело, чтобы успеть научить ее как можно большему. Однажды его сменит Роберт Пиль, но ей-богу, Уильям позаботится о том, чтобы на сей раз она была лучше к этому подготовлена. Он должен подготовить и себя самого. Он говорит себе: «Однажды тебе придется ее покинуть», надеясь, что если произнести это достаточное количество раз, станет легче — но мысль об этом почти убивает его. Его пугает его потребность в ней. Она нуждается в нем, ибо получает от него совет и поддержку, но ему Виктория дает надежду. В свете ее наивного оптимизма он видит будущее гораздо более светлым, чем может оказаться в действительности. Уильям мало во что верит, но Виктория заставляет его верить, что Англия способна пережить это столетие и остаться могущественной и невредимой, не потеряв достоинства и не погрузившись во мрак. А еще она заставляет его верить, что он не бесполезный винтик в машине. Теперь у него есть цель — обучать, оберегать ее, заботиться о ней. Он умрет за нее, если понадобится. Ягненок, думает он удрученно, перебирая бумаги, может снова превратиться в льва, стоит кому-либо лишь пальцем тронуть его Викторию. И тогда он замирает, поднимает голову и смотрит в пустоту, задохнувшись от внезапного озарения. Да поможет мне Господь… я люблю ее. Когда проходит мгновенное опьянение, внутри у него всё сжимается. Он гораздо старше ее — она его королева — однажды она должна будет выйти замуж за подходящего принца — он не имеет права. Но он любит ее. Любит всем своим истрепанным, покрытым рубцами шрамов сердцем. Он будет любить Викторию до самой смерти. Однако по-настоящему ему становится страшно лишь в тот день, когда он понимает, что она отвечает ему взаимностью.

***

Эмма уже несколько месяцев нет-нет да и обронит, как привязана к нему Виктория — он и сам не глухой, он слышит, как за глаза Викторию зовут «миссис Мельбурн». Но Эмма всегда любила его подразнить, и кому какое дело до того, что болтают люди? Люди всегда будут болтать, даже если единственной пищей для разговоров будут необоснованные слухи. Но когда бельгийский король Леопольд цедит тяжело и угрожающе: «Я видел, как моя племянница смотрит на вас, лорд Мельбурн», Уильяму кажется, что планета вдруг перестала вращаться. У Леопольда свои интересы: он хочет женить на Виктории своего племянника Альберта. Если Леопольд решит, что лорд Мельбурн стоит у него на пути, он без раздумий нанесет удар. И тогда Уильяму придет конец. Скандал с участием Каролины Нортон был ужасен. Скандал с участием королевы Англии станет катастрофой. Уильям не допустит, чтобы Виктория страдала так, как пострадала Каролина. Она сам свет, она восходящая звезда, она величайшая надежда Англии, она чиста, нравственно и физически, как гонимый ветром снег. Он не позволит Леопольду уничтожить ее. Он отступает. Он уезжает в Брокет-холл, надеясь, что расстояние поможет, надеясь, что это убедит Леопольда, что он понял его предостережение и признает, что Виктории необходимо обратить внимание на более подходящие… отношения. Она следует за ним в Брокет-холл. Тонкое черное кружево вуали едва скрывает прелестное лицо, и первое его побуждение — застонать, завыть с досады и муки. Но первое побуждение сменяется более естественной, более созвучной его истинным чувствам реакцией: при виде ее его сердце унимается. Она помогает ему почувствовать твердую почву под ногами — как помогала когда-то мать. Она наполняет его солнечным светом — как наполняла Каро. Она умиротворяет его — как умиротворяла Каролина. И она вдохновляет его, как умеет она одна. Он любит ее. У него разрывается сердце, ибо он понимает, что должен положить этому конец здесь и сейчас, и всё же он задыхается от любви, смотря, как она идет к нему по ковру из бурых хрустких листьев, откидывая вуаль и поднимая свои ясные голубые глаза навстречу его серо-зеленым. Над их головами кричат грачи, напоминая ему о Каро, и голос Виктории дрожит от волнения: — Вы единственный спутник, которого я могу желать. И жутко внезапное молчание грачей — он качает головой и шершавым от подавленной боли голосом твердо говорит: — Но вы должны сохранить свое сердце в целости для кого-нибудь другого.

***

Проходит всего пара дней, и он не выдерживает. Он отправляется на бал-маскарад, устроенный в честь Леопольда, прекрасно зная, что она выбрала наряд королевы Елизаветы, Глорианы, королевы-девственницы, и так же прекрасно понимая, что его появление в образе Лестера даст новую пищу злым языкам. Роберт Дадли, граф Лестер, любил королеву Елизавету всю жизнь. Завидев его, Виктория теряется, затем пытается напустить на себя безразличный вид. Маска равнодушия осыпается, стоит его рукам обвить ее талию и увлечь ее в ритме вальса. — Не думала, что буду танцевать с вами сегодня, — говорит она, деланно надменным тоном. Уголок его рта дергается в насмешливой, но доброй улыбке. — Со стороны Елизаветы жестоко было бы отказать своему Лестеру, — отвечает он. Виктория щурится. — Лестер был ее спутником? — Да. У него была жена, но… она умерла. Он смотрит ей в глаза. Виктория моргает, тяжело сглатывает. Она понимает, да, понимает, и он осознает вдруг, что смотрит на ее губы и жалеет, что они не одни, что он не может обхватить ее юное свежее личико ладонями и целовать, пока у нее не перехватит дыхание, и говорить, о Виктория, моя Виктория, что бы ни случилось, никогда не сомневайся в моей любви, моя драгоценная девочка… — И они… они так и не поженились? — шепчет она, рассеивая чары. Сглотнув, Уильям опускает взгляд на орхидеи, приколотые к лифу ее платья. — Полагаю, они понимали, что их положение не позволяет им пожениться, — шелестит он в ответ. — Невзирая на их желания. Виктория делает судорожный вдох. Уильям застывает посреди танцующих фигур. Он почти готов уступить, почти готов обнять ее, поцеловать ее, отбросить все правила приличия. Однако он лишь печально улыбается ей, усилием воли заставляет себя убрать ладонь с ее талии и отпускает ее руку, в последний раз ободряюще сжав тонкие пальцы. Теперь она хотя бы понимает, почему я это сделал, говорит он себе, поворачиваясь и отходя.

***

Через несколько недель в Лондон по просьбе (или приказу) Леопольда прибывает принц Альберт, и Уильям видит, что Виктория старается не испытать к нему симпатии. Воплощенная искренность, поначалу она едва может заставить себя смотреть кузену в глаза — так он ей неприятен. Но неприятен ли ей он сам или то, как манипулируют ими обоими ее мать и дядя? размышляет Уильям. Ему слишком хорошо известно, что Виктория не любит быть пешкой в чужой игре. Но вскоре что-то меняется. Виктория отдает Альберту свои гардении — его гардении, те, что он прислал ей из Брокет-холла — и Уильям видит в ее прекрасных глазах ласковое сочувствие и глубокое, огромное желание унять боль Альберта… и сердце Уильяма с лязгом захлопывается. По крайней мере, думает он, она нашла славный и искренний повод протянуть руку юному меланхоличному принцу. Если Альберт нуждается в утешении и сострадании, Виктория даст ему и то, и другое, и обретет в этом великое счастье и удовлетворение. Ему же тяжело быть этому свидетелем. Он мобилизует все душевные силы, чтобы казаться довольным, успокоенным и удовлетворенным, что шансы Камберленда стать королем уменьшаются с каждой секундой. Виктория не поверяет ему своих мыслей — как будто опасаясь это делать — и выглядит рассеянной, когда он является на привычные ежедневные аудиенции. Это хорошо, убеждает он себя. Это правильно. Так должно быть. Будущее Англии с каждой минутой всё светлее и радостнее. А если у него болит сердце, то это только его проблема. Он снова начинает мысленно называть ее «королева».

***

Королева объявляет, что собирается с гостями в Виндзор и просит его поехать тоже. Он пытается отговориться, однако она очень хочет, чтобы он был рядом. Разумеется, он не может ей отказать, но ему не нравится, что ее привычная уверенность в себе как будто пошатнулась. Лишь бы она не старалась сделаться кроткой и покорной, чтобы угодить Альберту. Она заслуживает большего. В Виндзорском замке Уильям держится в стороне, старательно улыбаясь и уводя беседу к темам не очень серьезным, чтобы ненароком не сцепиться с Леопольдом или принцами. Даже когда Альберт критически высказывается в его адрес касательно реформ, он не заходит дальше необходимого. Что толку устраивать сцену, что толку напоминать, что Альберту всего двадцать, что Альберт, в отличие от него самого и королевы, не знает, чего стоит пытаться сохранять стабильность в вольнолюбивой стране. Она испытывает явную неловкость во время их разговора и бросает на Уильяма полный признательности взгляд, когда Альберт наконец оставляет вопрос в покое. Конечно, Альберт прав: Диккенс метко изображает условия, в которых живут бедняки… но он столько раз сам ездил по улицам Лондона и видел эти условия собственными глазами, что ему нет нужды шокироваться «Оливером Твистом». Если Альберт женится на королеве, он увидит всё сам… и поймет, как трудно проталкивать реформы в Парламенте, который едва стряхнул с себя сонное оцепенение, чтобы отменить рабство несколько лет назад. Уильям устал. Устал спорить. Устал бороться. Устал никогда никому не показывать, как ему тяжело.

***

На следующий день королева, принц Эрнст, принц Альберт и лорд Альфред выезжают на прогулку верхом. Она просит Уильяма присоединиться к честной компании, но он отклоняет предложение под предлогом необходимости заняться требующими его внимания депешами из Палаты общин. Королева разочарована, но она кивает в ответ, вертя в руках свой цилиндр, и уходит, оставляя после себя эхо мягкого шелеста юбок. В этот миг ему хочется позвать ее по имени, чтобы она обернулась и обратила к нему вопросительный взгляд широко распахнутых глаз. Ему хочется раскрыть объятия, чтобы ее улыбка засияла ярче, чем за всю эту неделю, и почувствовать, как она бросается ему на грудь, крепко обвивая руками его туловище. Ему хочется зарыться губами в ее волосы — хоть раз. Но он вздыхает, трясет головой и сует подмышку доставленный рано утром пакет. У него много работы и нет времени на пустые грезы. Лорд Альфред возвращается пару часов спустя, с понимающей улыбкой на губах. Он и Эрнст вернулись одни: королева и Альберт продолжают прогулку. Уильям поднимает брови, предчувствуя, что вернется она помолвленной. Вернется раскрасневшейся, счастливой и будет строить планы, и ему придется улыбаться в ответ, будто он никогда в жизни не слышал новостей радостнее. Но она не возвращается. Разобравшись с бумагами, Уильям читает в гостиной, Лецен вышивает, сидя на козетке вместе с Эммой Портман, герцогиня Кентская и король Леопольд играют в шахматы (герцогиня лихо одерживает победу над братом) — когда в комнату внезапно врывается Альберт. Рубашка на нем разорвана, лицо мрачнее тучи. Уильям захлопывает книгу. — Альберт? — выдавливает Леопольд. — Где Виктория? Альберт хмуро взирает на дядю. — Я оставил ее в лесу. — Что? — восклицает герцогиня Кентская. Уильям вскакивает на ноги, Эмма в мгновение ока оказывается рядом и кладет руку на его запястье. Лецен смотрит на него в безмолвной мольбе. У короля Леопольда такой вид, будто дунь на него, и он упадет. Надо полагать, не таков был его план. — Где она? — резко бросает Уильям, едва к нему возвращается голос. — Не знаю, — бормочет принц, запуская пальцы в растрепанную шевелюру и упорно избегая смотреть на премьер-министра. — Ее пес ранен. Местным лесничим должно быть стыдно — расставлять капканы на беспомощных животных… — Вы говорите о капканах, ваше высочество, после того, как сами бросили королеву одну? — Уильям, — шепчет Эмма. Альберт моргает, понимая, как лицемерно прозвучали его слова. Уильям швыряет свою книгу на диван с такой силой, что она громко хлопается на подушку. Эмма вздрагивает, герцогиня ахает, Лецен прикрывает рот ладонью — но если они ждут от Уильяма Лэма большей агрессии, их ждет разочарование. Схватить бы Альберта за плечи да встряхнуть его хорошенько, но проку от этого никакого, только пустая трата времени. Да и не так решает Уильям дела — и никогда не решал. Вместо этого он устремляется мимо Альберта, прочь из комнаты. Он слышит за спиной, как стонет встревоженная герцогиня, как неодобрительно гудит Леопольд, но кто-то бежит за ним — Эмма или Лецен, судя по шуршанию шелка. — Уильям? Куда ты собираешься? Он оглядывается через плечо, не замедляя шага, на вытянутое лицо Эммы. — Я собираюсь найти королеву, — чеканит он. — К моему возвращению приготовьте теплую одежду и вызовите доктора. Если Дэш ранен… — Боже мой, Уильям. — Эмме приходится бежать, чтобы не отстать от него. — Если с Дэшем что-то случилось… — …я убью Альберта. Она хватает его за плечо, стискивает до боли. — Уильям, нет. Они повздорили, это очевидно, но он не причинил вреда собаке. Я уверена, что и ее он не обидел тоже. Уильям, посмотри на меня. Она протягивает руку, обхватывает его щеку ладонью, заставляет повернуть к ней голову. Уильям сжимает челюсти, но не пытается отвести взгляд. Эмма поднимает брови. — Не скажи и не сделай ничего такого, о чем пожалеешь, Уильям, — шепчет она. — Обещай мне. Уильям выдыхает, аккуратно отводит руку подруги от щеки и сжимает ее пальцы в ответ. Но ничего не обещает.

***

Взлетев в седло, он мчится в раскинувшийся за замком лес. Воздух холодный и сырой, тучи висят тяжело и низко, набухая близким дождем. Уильям много лет не устраивал таких скачек. Он гонит коня по истоптанным тропам, похожим на те, что они с Каро когда-то объезжали в Брокет-холле. Он натягивает поводья, останавливается, осматривается. Раздетые зимней стужей деревья окружают его со всех сторон. — Мэм? — кричит он. — Мэм, если вы меня слышите, отзовитесь! Тишина. Стиснув зубы, Уильям пришпоривает лошадь. Накрапывавший поначалу дождь переходит в ливень. На нем пальто и цилиндр, но перчаток он не взял, и в считанные минуты руки скользят и леденеют. Он снова останавливается, выпрямляется в седле. — Мэм? — во все легкие вопит он. — Виктория? Глухой стук капель о ковер палой листвы заглушает почти все иные звуки — но каким-то образом, каким-то чудом он умудряется расслышать слабый тоненький лай вдалеке. Он замирает и заставляет лошадь стоять как можно спокойнее. — Виктория? — опять кричит он. — Виктория! — Я здесь! Я здесь — кто-нибудь, пожалуйста, помогите! Голос перепуганный и отчаянный — Уильям вонзает шпоры в бока многострадального животного сильнее, чем хотел. Через несколько мгновений он замечает маленькую шатающуюся фигурку в насквозь промокшей синей амазонке, баюкающую на руках вялый комок меха. Пряди распущенных волос облепили спину, мокрые юбки путаются в ногах. Когда он попадает в поле ее зрения, она поднимает голову, и ее мокрое бледное лицо горестно искажается. — О… о, лорд М, — всхлипывает она. Он без колебаний спрыгивает с седла, не доехав до нее нескольких ярдов, и бежит. Он не задает вопросов, он просто хватает ее и притягивает к себе, поддерживая ее, потому что у нее подгибаются колени, и прижимая ее вместе с Дэшем к груди. — Тс-с-с, — пытается он унять сотрясающие ее рыдания, — тс-с-с, всё хорошо. — Нет, нет, не хорошо, — стонет Виктория. — К-к-кажется, у Дэша сломана лапка… — Мы позаботимся о нем в замке, мэм. Послушайте меня: я сейчас схожу за своей лошадью — видите, она вон там — и мы поедем обратно в замок вместе, хорошо? Но сначала наденьте вот это… Он поспешно выдергивает руки из рукавов пальто. К его огромному облегчению, она безропотно соглашается и даже позволяет ему застегнуть пуговицы прямо поверх Дэша, пряча его внутри. Не вполне уверенный, что она всё поняла, он обхватывает ее лицо руками. — Виктория? Я иду за лошадью. Я сразу вернусь, я обещаю. — Я знаю, вы уже говорили, — шмыгает она носом — не потому что плачет, а потому что дождь течет ей в нос. — Ступайте. Молодец моя девочка, думает он и едва не забывается, едва не целует ее в лоб, но снова успевает взять себя в руки — достаточно ей потрясений на один день. К тому времени как он приводит лошадь, Виктория опять выглядит как королева. Мокрая, но тем не менее королева. Разумеется, его седло не дамское, поэтому ему приходится отвести глаза от ее затянутых в чулки ног, когда он подтягивает ее на круп, и она неловко устраивается впереди него. Убедившись, что она надежно сидит в седле, он обхватывает ее руками, берет поводья и пускает лошадь обратно к замку. К их возвращению уже почти темно, еще моросит дождь. Леопольд, герцогиня, Эмма и Лецен высыпают из замка, завидев их приближение. Все задают вопросы, перебивая друг друга, кто-то говорит, что ветеринар и доктор Кларк на месте и ждут, но Уильям ни на кого не обращает внимания. Он помогает Виктории спешиться. Она окоченела от холода и дрожит с головы до пят. Лецен выпутывает Дэша из пальто, Виктория тянет руку к своему питомцу, касаясь влажной шерстки кончиками пальцев, шепчет: «Будь осторожна с ним, Лецен» и едва не падает. Уильям поспевает вовремя: он подхватывает ее на руки и идет через толчею обеспокоенных друзей и родных так, будто их там нет вовсе. Опустив взгляд, он видит, что глаза Виктории полузакрыты, а ее изнуренная голова приткнулась к его плечу. Лецен бежит вверх по лестнице вперед него, показывая дорогу к покоям королевы, время от времени оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что с Викторией действительно всё в порядке. Если вид Виктории, прильнувшей лицом к груди премьер-министра, ее и возмущает, она не произносит ни слова. Уильяму всё равно. Он просто крепче прижимает к себе Викторию, расправляет плечи и, пока Лецен не смотрит, наклоняет голову и прижимается губами к макушке Виктории, так осторожно, что она и не замечает. Он потерял Каро, уступив ее глупцу, потерял Каролину, оставив ее на милость жестокого человека. Если он потеряет Викторию, отдав ее юноше, не способному увидеть в ней бесценное создание, каковым она является… Господь милостивый… плоть и кровь этого не вынесут.

***

Они возвращаются в Лондон, и не проходит и недели, как принцы и Леопольд возвращаются на континент. Виктория не выказывает ни капли сожаления. Гораздо сильнее, чем происшествие в Виндзорском лесу, ее беспокоит то, что Дэш вынужден ковылять на перебинтованной лапке. Уильям не лезет с расспросами. Пережитое приключение спровоцировало скверную простуду — ничего удивительного — так что он почти не видел ее. По словам Эммы, о том, что произошло между нею и Альбертом, королева не рассказала ни фрейлинам, ни матери, ни даже Лецен. Королева задумчива, но не подавлена. Она явно погружена в свои мысли, но пока не желает ни с кем этими мыслями делиться. Уильям решает, что лучше всего ему держаться на расстоянии, но однажды вечером, дня через два после отъезда принцев и Леопольда, его призывают явиться из Дувр-хауса во дворец. Ему поневоле любопытно. Что она будет делать теперь? Попытается ли сразу наладить связи с другим королевским домом в поисках подходящего супруга? Отложит ли это предприятие еще на несколько лет? Или объявит себя королевой-девственницей раз и навсегда? Он действительно не знает, но не желает и думать о вариантах с участием его самого. Он находит ее в библиотеке — и застывает на пороге. Она стоит у окна: волосы, уложенные простыми, но почти дерзкими локонами, ниспадают на одно открытое плечо, платье темно-пурпурного цвета. Она стоит у окна, отдернув штору и устремив взгляд наружу. Нет больше девушки, в которую он влюбился. Перед ним стоит женщина, сильная, независимая королева, в ее новой осанке проскальзывает тень печали, и у него перехватывает дыхание. — Вы хотели меня видеть, мэм? — спрашивает он, когда к нему возвращается дар речи. Виктория оборачивается, вздрогнув от неожиданности, отпускает край шторы и складывает руки вместе на талии. Он делает шаг вперед, опускается на одно колено и целует протянутую руку. Ее кожа гораздо теплее сейчас, чем была в Виндзорском замке… или в день их знакомства. — Лорд М, — произносит она, тихо, но твердо. — Мне необходимо обсудить с вами одно чрезвычайно важное дело. Он улыбается уголком рта. — Все наши беседы чрезвычайно важны, мэм. Она поднимает бровь. — Кроме тех случаев, когда мы обсуждаем драматическую предысторию моих старых кукол? Уильям делает задумчивое лицо. — Напротив, мэм, эти беседы я считаю важными для понимания того, как работал ваш разум, когда вы были ребенком. Улыбка Виктории превращается в игривую усмешку. — Не шутите, лорд М. — Я не шучу. — Он смолкает и смотрит ей в глаза. — Я никогда не лгал вам, мэм, и не собираюсь начинать сейчас. Между ее бровей пролегает вертикальная складка. Виктория поджимает губы, склоняет голову набок. — Мне кажется, вы всё же солгали мне однажды, лорд М. — Вот как? — растерянно отзывается он. — Да. Собственно, вы солгали мне дважды. Теперь он даже заинтригован — и обеспокоен. Нахмурившись, он сцепляет руки перед собой. — Надеюсь, вы просветите меня, мэм, ибо я теряюсь в догадках. Не припомню, чтобы я когда-либо намеренно… — В первый раз — когда сказали, что, подобно грачу, выбрали себе пару однажды и на всю жизнь. Ему еле удается не поморщиться от воспоминания. — Да, мэм. — Если бы вы выбрали себе пару раз и навсегда, то у вас никогда не возникло бы желания жениться на королеве. Это никогда не пришло бы вам в голову. Тем не менее, вы сознались мне в таком желании на балу-маскараде. Он отводит взгляд, не вполне понимая, к чему она ведет. — А во второй раз? Ее лицо смягчается, она выглядит не столько так, будто пытается разгадать загадку, сколько так, будто с надеждой протягивает к нему руку в темноте. — Во второй раз вы не произнесли ни слова. Быть может, это была даже не ложь. Быть может, вы всего лишь не сумели последовать собственному совету. — Какому совету? — хмурится Уильям. — Никогда никому не показывать, как вам тяжело. — Виктория делает шаг к нему, и он замечает, как напрягается ее горло. Он знает ее рефлексы: если она так сглатывает, значит, нервничает. — Вы помните, как сказали мне это, лорд М? — Да… — И всё же ваши чувства были написаны у вас на лице всё то время, что мы были в Виндзоре. Кажется, сейчас он не сумел бы заговорить, даже если попытался бы заставить себя. В несколько шагов преодолев расстояние между ними, Виктория берет его руки обеими руками и крепко сжимает их. Уильям ничего не может с собой поделать: его сердце колотится от ее прикосновения как обезумевшее. — Простите меня, — шепчет Виктория, и глаза ее наполняются слезами. — Я хотела, чтобы вы были рядом. Я так боялась, что останусь одна, что некому будет меня поддержать — и даже не подумала, как ужасно себя будете чувствовать вы. Но вы стойко переносили всё день за днем… смотрели, улыбались, так старались… а я была так глупа, слепая идиотка… Не задумываясь ни на секунду, Уильям высвобождает свои руки и берет ее лицо в ладони. Виктория замирает под его твердой, но нежной хваткой. — Я никогда — никогда больше не желаю слышать, как вы называете себя подобными гнусными словами, — шепчет он сквозь зубы. — Я этого не потерплю. Виктория смыкает веки, издав полувздох-полувсхлип, и по щекам ее катятся слезы. Он не в силах больше это выносить. Притянув ее ближе, он крепко обнимает ее, так крепко, как может осмелиться, прижимается щекой к ее волосам, и она тихонько плачет, уткнувшись в его грудь. Это — думает он — это блаженство. Успокоившись наконец, она не поднимает голову, а просто устраивается удобнее, продолжая льнуть к нему, и, опустив взгляд, он видит, что глаза ее закрыты. Она медленно разжимает и сжимает пальцы, вцепившиеся в его жилет. — Знаете, что мне сказал Альберт? — шепчет она. — В лесу в Виндзоре? Вот оно. — Вы не рассказывали, мэм, мне оставалось только гадать. Виктория некоторое время молчит. Когда она наконец решается заговорит, голос ее звучит очень тихо. — Он сказал, что мне следует выйти замуж за вас. Грозящее пробить грудную клетку сердце подскакивает к глотке. Виктория поднимает голову, не убирая рук с его груди. — Альберт знал, — шепчет она. — Я так старалась забыть, я действительно старалась… но даже Альберт знал, что мне это не удалось. Если даже ему было ясно, всего через несколько недель в моем обществе, как сильно я по-прежнему люблю вас, значит, это должно быть очевидно и вам. И я знаю, что вы тоже по-прежнему меня любите. В последние две недели это написано у вас на лице, лорд М, и не пытайтесь это отрицать! Уильям не отвечает. Он нервно сглатывает, держа ее за плечи чуть выше локтей, смотря на запрокинутое к нему лицо, в котором смешались мольба и вызов, и понимает: только человек с каменным сердцем может отказать ей сейчас. Он пытался укрепиться свое сердце, как крепость, выстроить стены, даже выкопать ров — но Виктория смела все заслоны, сама того не осознавая, взяла его сердце в руки и с тех пор бережет его и успокаивает. Когда она взглянула ему в глаза в тот день в Брокет-холле и сказала, что она никогда не покинула бы его, что она никогда не поступила бы так, как Каро — он ей поверил. И верит сейчас: она по-прежнему его любит. Со вздохом он касается мягких каштановых волос, замечая, как она резко втягивает воздух и слегка дрожит под его прикосновением. — Я не могу этого отрицать, — шепчет он. — Я ведь сказал, что никогда не лгал вам. Умышленно — не лгал, — поправляется он, вызывая у нее улыбку. — И сказал, что не собираюсь начинать лгать вам теперь. Виктория опять закрывает глаза, но на сей раз не плачет, а только льнет к его теплу, прижимаясь щекой к его ладони. Открыв глаза, она улыбается мягкой, смелой, восторженной улыбкой. — Лорд Мельбурн, — говорит она, — вы женитесь на мне? Он со смешком вздыхает. — Да, — отвечает он, — но при одном условии! — добавляет он быстро, заметив, как загораются ее глаза и как она прикусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать счастливый вскрик. — Я женюсь на вас, Виктория, и с радостью… если вы сначала примете мою отставку с поста премьер-министра. Думаю, конституционного кризиса лучше избежать. Виктория смеется, задыхаясь: — Да, пожалуй. — Вы ведь понимаете, что меня, скорее всего, сменит сэр Роберт Пиль? — Да — и мне всё равно. — Несмотря даже на то, что он, вероятно, потребует, чтобы вы отказались от своих фрейлин-вигов? Замешкавшись на секунду, Виктория поджимает губы и высоко вскидывает голову с горделивой царственностью — иного он от нее не ожидает. — Я люблю своих фрейлин, но вас я люблю больше. Тогда Уильям позволяет себе улыбнуться открыто и широко. Отняв ладонь от ее щеки, он медленно обнимает ее за плечи. Другая рука ложится на ее талию. У Виктории вновь перехватывает дыхание и вспыхивают щеки, но она не отводит взгляд. — Моя Виктория, — шепчет он. — Как же я люблю вас. Ее лицо озаряется лучезарной улыбкой, и когда, наклонившись к ней, он в первый раз целует ее, она встает на цыпочки и горячо отвечает ему, так горячо, как умеет. Что-то подсказывает ему, что в паре часов езды от дворца, в Брокет-холле, грачи поют.