***
И вот однажды пришёл он в селение под названием Яслин. И была в том селении легенда, что каждый, войдя в лес дремучий, что стоял на склоне холма, не выйдет уж на белый свет. Поселился Ярослав у одной старушки. Хата древняя накренилась так, что вот-вот рухнет. Но в доме том было светло и уютно. И еда была вкусна, и люди приветливы. А окромя старушки в мазанке жила её дочь. Красавица знатная: косы русые до самого пола, личико румяное, глаза чистые да лучистые, а стан гибкий, в вышивках да перлах, лентами перевязанный. Засмотрелся Ярослав и думает: «А не спеть ли мне песнь о той красоте дивной?» Но что-то его останавливало, не тянулась к лире рука. Тогда, отложив её в сторону, он встал и стал танцевать, припевая. И голос его был весел, а пел он вовсе не в рифму, будто подшучивая над самим собой.И клонились колосья до самой земли. И ветер трепал гриву. И ветер пел мне нежную песню любви. О красавица чудная, где же таких взять? Как таких достать? Кто же тебя создал? Бог лепил из глины, дьявол руку вёл. И листок с осины в волосы заплёл. Нежными устами, сладкими речами. Ты была одной из нас. А когда последний огонь погас, Ты стала одной из нас.
И, так нескладно закончив, он сел на стул. Потом посмотрел на девушку долгим-предолгим взглядом, читая её душу, как раскрытую книгу. И отвернулся, будто не хотел задержать взгляд хоть на секунду более. Девушка прищурилась, ища что-то в его лике, запоминая тонкие черты, будто вырезанные умелым скульптором. Но сказитель был непоколебим. Все её чувства голосили, что коли прикоснётся к нему — улетит он птицей, что лишь волю да небо любит да красотой своею губит. А в то же время Ярослав посмотрел на её мать и тепло улыбнулся. Взял в руки свою лиру и снова запел, но в этот раз песнь лилась легко и непринуждённо, казалось, что строки сами ложились на ноты.И тропы ложились под ноги, И не было лучшей дороги, Чем та, что зовётся своей. Чем та, что уже за спиною, Чем та, что навечно со мною, Чем та, что еще пронесётся, Чем та, что сейчас пред глазами Сияет, бушует, как пламя. Коль выбор был сделан — не бойся. Иди лишь вперёд. Успокойся. Ещё не одна жизнь в дороге, Не раз утомишь свои ноги. Присядешь — огнём отогрею, Коснуться, увы, не посмею, Ведь руки мои из огня. За что же любите меня? Глаза вам навеки закрою, Любить не посмею, не скрою. О бабочки хрупкие, слепо летите, К извечному всё прикоснуться хотите. Себя потерять не боитесь, Ведь вы же во мне растворитесь! А слёзы небесные мне по щекам Стекают и молят: «Тебя не отдам!» А бабочки хрупкие страха не знают — В руках у меня умирают. Молю тебя, бабочка, миг подожди, Вся жизнь — бесконечна — ещё впереди. Мы встретимся в мире на новых полях, И ты там узнаешь любовь, а не страх. И я обещаю: «Ты станешь сильней!» Ты станешь там ярче, всех мыслей главней, Мелодией славной в извечных полях. Я бабочке жизнь подарю, а не страх. В извечных, извечных полях.
Последнюю фразу не губы сказителя уже шептали, а ветер принёс: уткнулся в окошко, посмотрел на них немножко и улетел… А после Ярослав бережно отложил лиру. Тогда он кинул взгляд на окно, словно с ветром прощаясь — там виднелся краешек неба, лохматые облака и что-то ещё, невидимое простым зрением, но столь очевидное для взгляда сказителя. Он просветлел лицом, рассмеялся и выбежал на двор.