Громоотводчики

Безвольно бредёшь. Туман над городом. Твоё сердце терзают цепные вороны. Полон разум яда, дурмана ленного. Ты — хозяин жизни с участью пленного. Ignes Fatui, «Быть добру!»

      Потеря магических сил стала последним звоночком.       Рей уже давно ждал чего-то подобного по двум причинам. Первая — слишком давно у него всё было подозрительно хорошо. И вторая — он действительно в последнее время злоупотреблял бодрящим так, словно от этого зависела его жизнь. Несмешной юмор ситуации заключался в том, что так оно и было, правда, не в том смысле, который имел ввиду Рей.       Бодрящее было раздражителем и действовало по методе стресса. Организм, искусственно «напуганный» им, начинал работать на износ, заставлял тело ускоренно вырабатывать магическую энергию и адреналин. А уж всплеск магической активности, как водится, отключал инстинкт самосохранения, маскировал потребность в пище и тем более во сне, бил в голову, заставляя страстно желать действий, движений, порывов — словом, бодрящее полностью оправдывало своё название и в малых дозах было даже полезно. В некоторых случаях.       Но, как и со стрессом, с ним лучше было не затягивать. Несовершенный человеческий организм от сверхнагрузок уставал быстро. Недостаток еды и сна становился хроническим, выливаясь в отсутствие аппетита и бессонницу. Тело, работающее в режиме «нон-стоп», начинало иссыхать. В какой-то момент круг замыкался: чтобы полностью восстановиться от долгого приёма бодрящего, требовался полноценный отдых со сведением любой активности к минимуму и обильной пищей. Но к тому времени бодрящего в крови у мага уже было столько, что поесть и уснуть он попросту не мог. Ощущения при этом, как Рей уже знал, содержали в себе столь мало приятного, что даже сознательный, якобы контролирующий себя человек, желая избавиться от них, продолжал пить проклятое бодрящее, которое уже ничуть не помогало, а просто маскировало симптомы передозировки. Чаще всего идущий на такой шаг прекрасно понимал, что с каждым новым приёмом бодрящего его состояние ухудшалось, но ничего уже не мог с собой поделать: так хотелось снова чувствовать себя свежим и полным сил. То набирала обороты зависимость.       Когда переставали помогать слабые снотворные, а любая еда в минимальных количествах начинала вызывать расстройства желудка, лечить зависимость оставалось только медикаметозно. В процедуре этой не было ровным счётом ничего хорошего: у мага требовалось полностью очистить кровь и восстановить её повреждённый состав, по мере необходимости латая ещё и отказывающие внутренние органы. Магия то была трудоёмкая и, что противнее, затяжная: лечение могло растянуться на одну-две недели, в течение которого маг варился в собственных кошмарах и испытывал такой букет ощущений, что становился полностью недееспособен.       Именно из-за нежелания так надолго выходить из строя Рей как-то сам собой пропустил практически все желаемые сроки начала лечения. И все «звоночки» тоже. Они пришли мимо сплошной чередой, и интенсивность их появления в последнее время нарастала. И вот теперь — это.       Рей с усилием сжал и снова разжал кулак, пытаясь хоть эманацию проявить. Но магия, которая где-то в теле была и словно бы стягивала его мерзкой, стылой слабостью, во второй раз послала его куда подальше. Когда даже такое мизерное усилие оказалось непосильным, Рей хрипло выдохнул и уронил гудящую голову на руки. Лоб оказался влажным. По совести, следовало бы взять зеркало и обратить внимание ещё и на зрачки, но при мысли о том, что для этого придётся вставать, Рей почти застонал.       Но идти было нужно. Идти сдаваться лекаршам, если быть точнее, потому что с этих пор ситуация официально перевалила через отметки «Всё нормально», «Терпимо» и даже «Это безумие, но не смертельное».       Вообще-то, по предварительным подсчётам, произойти что-то подобное должно было значительно позже. Катализатором вполне могло стать заботливо подсунутое Дином снотворное. Бодрящее с такими препаратами не сочеталось никоим образом, а малые их дозы так и вовсе игнорировало. Оставалось только горько усмехаться — кто бы знал, что Дин с его очаровательным максимализмом решит вбухать ему в чашку так много? Да ещё и такого сильного, чтоб его, снотворного. Рей вообще не знал, что у них ещё оставались запасы «Шёпота». Серьёзно, Мелла выносила ему мозг на тему «У меня сильных снотворных не осталось!» уже месяца полтора. Или нет?       Сказать наверняка, как давно это было и добыли ли целительнице её лекарства, Рей уже не мог. Факт оставался фактом: Дин подобрал самый «удачный» препарат из всех, до которых вообще мог додуматься. Ещё вчера (или сколько он проспал?), оценив скорость отключения сознания, Рей успел отстранённо задуматься, выдержит ли сердце. Глупая была бы смерть. Но, что хуже, Дин бы себе такого не простил. Обошлось, на счастье. Он всё-таки проснулся и даже встать сумел. А то уже повод собой гордиться: если Рей правильно помнил, с тем, что было в его крови, люди уже не ходили. И, словно в насмешку, снова хотелось бодрящего.       Оказавшись у лестницы, Рей прикинул количество ступенек и всерьёз задумался. Перспектива неожиданно на середине спуска «сбить» дыхание и преодолеть остаток пути в полёте сомнительной элегантности не то чтобы сильно радовала. А ведь лестниц на дороге в медпункт было целых две, обе — в разных концах здания. Остро требовалось искать альтернативные варианты.       Проще всего было, разумеется, вызвать Меллу к себе через кулон. Но даже для такой операции требовалось какое-никакое, но магическое усилие. А колдовать уже не получалось.       Решение проблемы осветило весь коридор ярко-синими лучами. Дыхание родственного огня, с такого расстояния едва ощутимое, пробежалось теплом по коже и немного отрезвило. До тренировочного зала Рей дошёл без происшествий и довольно быстро, и пары минут не заняло. Правда, вряд ли то было успехом: от лестницы до двери в зал было в лучшем случае с десяток шагов.       В зале разминка шла полным ходом. Когда Рей неслышно закрыл за собой дверь, Марк как раз пытался подловить ушедших в глухую оборону Дина и Ала. Энди, руководствуясь старой проверенной схемой, одновременно готовился атаковать и в то же время умудрялся вовремя закрыть Марка от всего, чем в него огрызались оппоненты.       От появления Рея всё замерло, будто он был камнем, попавшим в хрупкий механизм. А затем всё закрутилось очень быстро. Рею вообще показалось, что вот он глядел на замерший «Громоотвод», моргнул — и увидел в пяти шагах от себя грозно взиравшего на него Дина.       — Это ещё что такое?!       — Брат твой, — ласково подсказал Марк, пытаясь разрядить обстановку. — Привыкни уже, что у него постоянно такое лицо.       — Не такое. Обычно всё хоть немного, да лучше. Рей, что с тобой случилось? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, процедил Дин и упёр руки в бока. Жест был знакомый: так делал отец, когда психовал.       Ассоциация оказалась неприятной. И Рей, вместо того, чтобы совершить чистосердечное признание, неожиданно для самого себя улыбнулся и ответил:       — Всё в порядке, а что? — Совесть даже почти не уколола: в насыщенном магией и жизнью помещении и правда стало гораздо легче. Затевать разговор о собственной недееспособности при всём отряде не хотелось.       Рей всё ещё надеялся поговорить с Дином наедине, но с каждой секундой понимал: надежда эта изменила традициям и умерла первой.       — Врёт, — синхронно сдали его Энди, Ал и, что удивительно, Марк. И если с первыми двумя всё было понятно, Энди наверняка уловил его эмоциональное, а Ал — ментальное состояние, то подобная проницательность со стороны Марка оказалась неприятным сюрпризом.       Дин прищурился.       — Да я и сам вижу. Вот думаю, насколько всё плохо по шкале от «нормально», — всю троицу показательно передёрнуло. Нахалы, — до «нормально», но не глобального такого, а попроще, поправимого. — И, отбросив в сторону шутки, Дин нахмурился и отрывисто спросил. — Рей, что-то произошло?       Рей оглядел свою команду. Марк выглядел непривычно серьёзно и, судя по прищуру, анализировал что-то в его эманации. Энди ненавязчиво подступил ближе, так, словно собрался его ловить. Удивительная проницательность: Рей и сам не замечал, как у него закружилась голова, пока не начал задумываться, зачем оборотень его страхует. Ал уже сжал телепортирующий артефакт…       И Дин. Младший выглядел так, словно плохо стало ему самому. Рей уже напугал его, и чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее росла тревога. И если испытывать на прочность себя Рею не привыкать, то с братом так поступать не хотелось.       — Похоже, мне нужна помощь, — сообщил Рей, чувствуя, как сознание постепенно рассыпалось пеплом.       Он медленно тонул, погружалось в тугие липкие глубины. Падая, Рей видел, как непривычно бледный Дин стягивал с него кулон и беззвучно шевелил губами, видимо, отдавая распоряжения. Последним, что Рей успел осознать, был закручивающийся чёрный портал.

***

Ты с ложью не желал никогда встречи, Ты произносишь дерзкие всегда речи, В душе храня упрямую веру В дружбу и честь. Но я сквозь время вижу, что с тобой будет. Наш мир тебя с усмешкою кривой сгубит, Подсунув тьмы проклятую меру — Вечную месть. Канцлер Ги, «Закнафейн — Дзирту»

      — Контактник?! Но, дорогая моя, это же ужасно, чудовищно!       — Не нагнетай, милая. Ему ещё и семи лет нет. Проявится ещё. Мы в просвещённый век живём — никто не станет закрывать перед ним дороги сейчас.       — Посмотри на эти руки. Как думаешь, мальчик болеет? Я боюсь, что он развалится прямо здесь. Это у него от матери, не иначе.       — Как жаль… Ведь безымённые у Дроссвелов бездетны, а этот и Пламя наследовать не сможет, да и вряд ли проживёт достаточно долго. Кажется, с огненным Домом мы можем попрощаться.       Они говорили об этом целый вечер. Временами взгляды, как по команде, обегали широкую залу, пытаясь отыскать виновника этого, с позволения сказать, торжества. И, едва он попадал в поле чьего-нибудь зрения, как увидевший его человек спешил обменяться парой слов с родителями. Разумеется, в процессе требовалось достаточно громко и как бы невзначай заметить, какая это трагедия для огненного дома: наследник мало того, что поздно начал колдовать, так ещё и оказался слаб магически. Настолько, что фамильные способности побрезговали ему передаться.       Как будто в шесть лет есть дело до семейных проблем.       К концу вечера дела появились по той простой причине, что «семейной проблемой» объявили самого Рея. И, надо сказать, столько сочувствующих взглядов он никогда ни до, ни после в свой адрес не замечал.       Минонская аристократия была семьёй. Не дружной, скорее даже враждующей, но очень большой — её стоило держаться просто чтобы не оказаться изгоем. Неудивительно, что сочувствие, которым Рея обливали весь вечер, содержало в себе скрытого злорадства столько, что им можно было обмазаться с ног до головы. Но то было злорадство вежливое, почти незаметное. Вслух ослаблению огненного дома радовались лишь несколько человек, да ещё семьи, которые делили с Дроссвелами один сегмент рынка. Остальные же Рея временами выдёргивали из тёмных закутков, куда он стал забиваться под вечер, чтобы приободрить или дать пару советов. Но даже самые лояльные при этом, заговорившись, в один миг вспоминали, что вели речь с чужим разочарованием, порченной огненной кровью, и прерывали поток ценных рекомендаций, чтобы ловко ввернуть: «Но, малец, сам понимаешь, знания мои теоретические. Разумеется, в моей семье таких слабых отпрысков никогда не было. Но, думаю, если бы были, они бы поступили именно так, как я тебе говорю».       Советы были примерно одинаковыми. Тогда Рей о них задумался. Много позже понял, что, несмотря на браваду, времена упадка так или иначе настигали любой род. Неудачное сочетание генокодов, экология, перенесённые родителями болезни и ещё целая куча причин, о которых шестилетний Рей не имел ни малейшего понятия, временами порождали в той или другой семье слабых наследников. Если дом с такой напастью справлялся, он продолжал расти и со временем становился даже крепче, словно запасаясь иммунитетом перед новыми периодами кризиса. Бывали и такие семьи, что не выдерживали подобного удара судьбы и исчезали с самого лица этого мира.       Судя по тому морю сочувствия, от которого Рей и семнадцать лет спустя не отплевался, Дроссвелам грозила не только гибель (причём, очевидно, в мучениях), но и забытьё, уничтожение всех владений, попрание их заветов, истребление самого огня как стихии и распродажа матушкиных выходных платьев.       К концу вечера у Рея болели голова и плечо, по которому его постоянно от души хлопали. По силе удара вполне можно было определить, как очередной плакальщик хорошо относился к Пламени, дому Дроссвелов в целом и Рею, его разочарованию, в частности. Много лет спустя Рей помнил свои искренние огорчение и желание убежать подальше вместе со своим позором.       Единственным светлым пятном в этом непогожем, мрачном дне были те пять минут, когда старик Лаффер ненадолго вытянул Рея в коридор, всучил ему невероятно, почти до противного сладкий пирожок и чуть ли не в несколько слов успокоил. Сейчас Рей уже не помнил дословно всего, что услышал тогда. В памяти всплывал лишь общий посыл: какая разница, какова у тебя сила? Если работать над собой, и контактный стоп-маг станет непобедим. Тем более, если у этого контактника могущественная семья за спиной, средства для обучения и огромный резерв истинного поцелованного силой.       Когда Рей вспоминал эти слова, в памяти тут же всплывал почти ощутимый, приторный вкус того проклятого пирожка с чанераном, на который у Рея впоследствии развилась жуткая аллергия. С того вечера сладкое для молодого Дроссвела стало синонимом разочарования и больше и в руки не бралось.       Неизвестно, о чём (и чем) думал отец, когда устраивал столь длительный приём. Свою ошибку он понял, когда леди Дроссвел, и без того особым здоровьем не страдавшая, всё-таки подкосилась. Рей помнил, как надломилась всегда идеальная осанка, которой он так старался подражать, почти прозрачная рука взметнулась к голове, и мама непривычно громко и резко осадила очередного собеседника. Так громко и резко, что это услышали все присутствующие — скандал не утихал несколько дней кряду.       — А давно ли ваш дед был «порченной кровью», Ористалл? Что-то я не помню таких хождений вокруг него, вроде тех, что вы устроили вокруг моего мальчика!       Простые слова ни в коей мере не стали бы причиной сплетен — вот только в конце невероятно длинной для неё речи мама рухнула, как преждевременно подъеденное молодое деревце, обдирая с платья дорогие нашивки и с локтей — кожу.       Никогда раньше Рей не видел, чтобы отец уходил с собственного приёма. Но мать он любил той самой «любовью-с-первого-взгляда-и-на-века», что Рей не понимал и понимать не хотел. Ради неё Арран Дроссвел мог нарушить с полсотни правил этикета и изменить собственным принципам.       В идеальной схемке их взаимного обожания, на взгляд Рея, детям, родственникам и домашним питомцам места не предусматривалось. Мама и папа, как романтические герои старых сказок, должны были жить где-то на берегу моря, подальше от людей, греться в лучах своего чувства и умереть в один день. Отслаивать от этой великой любви кусочки, чтобы поделиться ей с кем-то ещё, было кощунственно.       В моменты, когда Рей много позже намекал на это, Дин просил не утрировать. Возможно, в чём-то он был даже прав. Во-первых, потому, что младшего действительно любили. Да, на расстоянии и почти это не проявляя, но любили. Мать — особенно. Уж в ней-то эмоций хватало на всех. Она вся состояла из эмоций и мыслей, ничто другое в её тоненьком болезненном теле попросту не помещалось. Мама думала за них всех о будущем и Доме. Понимая, что с такой болезнью, как у неё, долго она не проживёт, Тааян хотела подарить мужу хотя бы детей, пусть рождение каждого из них и подтачивало её всё сильнее. В тех нескольких классических романах, что Рей прочёл, это называлось «оставить частичку себя» и страшно романтизировалось. В конце таких книг безутешный уже вдовец какое-то время спустя находил новый смысл жизни в тех самых «частичках» и адресовал любовь к погибшей жене через них. Должно быть, Тааян эти книги тоже читала и хотела действовать по придуманному за неё сценарию. В жизни так не получилось.       Сам Рей считал, что его невзлюбили в тот самый момент, когда приглашённый целитель буквально на пальцах объяснил Аррану Дроссвелу, скольких лет жизни стоили роды его жене. Дин упрямо мотал головой и утверждал, что это не так. Быть может. Отец всё же старался, это Рей мог признать. Потому что наследник и правда был ему нужен. Вот только когда Рей так и не научился колдовать аж до шести лет, а после неожиданно оказался контактником, не способным принять дар Огня, делать это стало на порядок сложнее.       Хотя бы потому, что жертва Тааян оказалась бессмысленной. Итого спустя шесть лет после рождения Рея Арран имел: слабого и не годящегося на роль наследника дома сына, больную жену, которой день ото дня становилось хуже, и разбитую вдребезги веру в лучшее. После того памятного приёма к этому короткому списку добавилась ещё стойкая уверенность, что во всём виноват был Рей. Во всём, кроме, возможно, собственного рождения, но и то вопрос был спорным. В остальном же было совершенно очевидно, что подлый наследник чуть ли не с первого дня решил опозорить фамилию — и в процессе истрепать все нервы искренне переживающей за него матери.       Что говорил на этот счёт Дин? Правильно, не утрировать. Положа руку на сердце, стоит признать, что Рей и правда не знал, о чём думал отец в тот сложный период. Он выглядел больным и хмурым, на работников огрызался и на заводы больше не ездил, скинув все заботы о производстве на безотказного Лаффера. С большой долей вероятности Рей мог догадываться только о том, к каким выводам пришёл отец.       Наследник слаб и сильнее не станет. Сильных контактников вообще никогда не существовало. Они слабее магов тела и в то же время уступают дистантникам и магам разума, что в состоянии колдовать на расстоянии — о какой силе могла идти речь? Если наследник попытается совершить невозможное и стать сильнее, то его требовалось ограничить. Потому что мать слишком переживала за единственного сына, и каждое его поражение, каждая провалившаяся попытка стать лучше на один крошечный шажок подводили её ближе к пропасти.       Много позже Рей уже был способен понять отца. Право, если любить так, как любил он, любые мозги отключатся. То, что Арран забыл об интересах рода ради мнимого, давным-давно загубленного здоровья жены, неудивительно. Испытав на своей шкуре, как тяжело, когда чувства мешали полёту рациональной мысли, Рей даже мог посочувствовать ему.       Но тогда, когда у него шестилетнего отобрали практические пособия по обращению с его силой с хлёстким: «Как будто такому, как ты, это поможет», Рею казалось, что у него впервые вырвали из спины крылья.

***

      Щёку холодил шершавый камень. Волосы трепал довольно тёплый для поздней осени ветер. Солнце светило в макушку, не слишком припекая. Уши отказывались воспринимать ультразвук чужого вопля.       — Если мальчишка снова нашёл свои книжонки и убежал в зал, вами полы вытрут, понимаете вы это?! — кричала нанятая не так давно учительница по теории магии.       Вконец отчаявшись, разочаровавшись в жизни и в Рее, отец решил, что, может, «хотя бы сносный теоретик» из него вырастет. Он стал нанимать хороших, действительно хороших магов в учителя — вот только никто из них особенно не задерживался. Рей чувствовал себя оскорблённым, почти обманутым, и, презирая всякую теорию, упорно стремился к практике. Не то чтобы он имел что-то против книг. Наверное, будь у него выбор, Рей и сам предпочёл бы более тихий и спокойный путь исследователя и теоретика. Но выбора ему не предоставили, и это казалось унизительным. Остро хотелось сделать всё наоборот.       Получилось вполне ожидаемо. Арран Дроссвел, человек со стоическим терпением и крепчайшими нервами, выбрыки сына игнорировал с поразительной ловкостью, молча давал расчёт всем не прижившимся преподавателям и ждал то самое чудовище, что сумеет поломать строптивца.       Чудовище воплотилось однажды в виде очаровательной магини, блистательной не только внешне, но и с точки зрения знаний. Рей, только увидев её точёные черты лица и лишённое всякого намёка на силу тело, сдуру решил, что она не задержится. Не учёл он, правда, того, что характер у дамочки оказался твёрже, чем лоб влюблённого, а характер — гаже, чем у самого Рея в худшие дни. Леди сходу решила сделать всё возможное, чтобы оправдать ожидания нанимателя. И стала Рею не столько учителем, сколько надзирателем. Пользуясь разрешением поселиться в поместье, она выбрала себе комнату, смежную со спальней Рея. Такое расположение сразу блокировало почти все пути отхода. Чтобы пройти в зал, в кухню или библиотеку, ровно как и во все иные, не менее интересные стратегические места, требовалось пройти мимо неё. С другой стороны коридора варианты были куда менее перспективные. Рей мог выйти там разве что в окно. Что он, собственно, и сделал за пять минут до занятия.       Старик Лаффер слушал причитания новой жилички молча. Рей легко мог представить его отстранённое лицо и про себя хихикал: человек, знакомый с этим экстрасенсом лишь поверхностно, никогда не мог сказать наверняка, слушал он, или уже давно мысленно убил нежелательного собеседника и теперь наслаждался нафантазированной тишиной.       Рей готов был поклясться, что сейчас Лаффер не слушал.       Руки затекали. Теоретически Рей мог перебраться с этого крайне неудобного карнизика выше, забраться на окно верхнего этажа, а оттуда уже — на крышу. Там его не поймать: за последние два месяца Рей приучился виртуозно прятаться. Лаффер, смеясь, называл его партизаном. Остальные не смеялись и выражения применяли более хлёсткие.       Рей с сомнением покосился на окно. Перебраться он бы смог, вот только не бесшумно, что чревато. Как бы леди «я-съем-твой-мозг» ни вопила, с неё станется услышать тихую возню на карнизе. Рей не сомневался: если это произойдёт, в поместье заколотят все окна. Папочка не делал ничего наполовину.       Оставалось держаться, надеясь, что вредная тетёха, явно забывающая делать в своей речи паузы на вдох, рано или поздно задохнётся.       Когда спустя полновесные десять минут Рей всё-таки забрался на крышу, нетренированные руки немилосердно ныли и почему-то хотелось есть. Рей сел, подогнув под себя ноги.       Из трещинки в крыше на мгновение показался странный жук и тут же нырнул обратно, только сверкнул на солнце фиолетовый покров. Рей заинтересованно смотрел на трещинку, стараясь не двигаться, но странный сосед всё не появлялся.       — Что, тоже заперли? — мрачно хмыкнул Дроссвел и положил руки на крышу по обе стороны от трещинки.       Его дёрнуло.       Сознание разделилось. Краешком его Рей всё ещё чувствовал своё тело, боль в затёкших руках, лёгкий голод и тепло на коже. Но большая, куда большая часть была занята чем-то совершенно непонятным и страшным. Этой части Рея казалось, что в нём ходят люди. Чуть напрягшись, он мог почувствовать, как где-то в глубине его-не-его тела неприятно шаркал ногами по нервам Лаффер и изящно цокала каблучками леди «я-съем-твой-мозг». Десятки глаз Рея, не те, настоящие, а другие, смотрели одновременно вне, на мир, замечая раскидистые поля вокруг, и вовнутрь. Рей видел ими коридоры и комнаты поместья, каждый закуток, включая те, куда уже давно не падал свет.       Он был поместьем — и в то же время оставался собой.       А ещё он был напуган.       Фиолетовый жук быстро выглянул из трещинки одновременно в крыше и в то же время — на голове Рея, расчехлил прозрачные крылья и с мерным гулом упорхнул.       Рей уже хотел было отдёрнуть руки, проснуться, очнуться, собраться, но тут почувствовал где-то внутри поместья присутствие хорошего человека и только прильнул к крыше сильнее.       — А где мелкий? — услышал Рей каким-то периферийным слухом и широко улыбнулся, надеясь, что от этого само поместье не станет дружелюбно скалиться ступеньками. Судя по тому, что локальной катастрофы не произошло — пронесло.       Рей с облегчением выдохнул и собрался уже бежать здороваться. Дядя Веккинио в последнее время не жил в поместье, предпочитал странствовать по миру вместе с молодой женой. Отец не то чтобы одобрял эту блажь младшего брата, но никак не препятствовал. Только шутил иногда: «Вот Каррлей как укатил, так не видно и не слышно, теперь ты собрался… Куда вы все сбегаете, младшие?»       Рей поездки дяди не одобрял тоже, но в другом смысле. Веккинио, младший брат отца и безымённый семьи Дроссвелов, жил вовсе без магических сил. Он был превосходным теоретиком и знал, должно быть, все-все на свете чары. А ещё — сам неправильный, поломанный, он как никто другой понимал Рея и старался подкидывать ему альтернативные варианты самореализации. Саркастичный и едкий, Веккинио был безусловным фаворитом Рея среди взрослых. Провести с ним время было редким удовольствием: детей Веккинио не особенно любил, даже со своими тянул, и общался с Реем лишь когда тот умудрялся вывернуть разговор на интересную для дяди тему.       Последнее отсутствие Веккинио затянулось, Дроссвелы всерьёз беспокоились о своих безымённых и собирались уже их искать. Но теперь Рей, услышав голос дяди, почувствовал неподдельное облегчение. Право слово, он бы кинулся его встречать сию секунду. Удержал усталый и какой-то безжизненный голос отца:       — Мне не слишком это интересно. И тебе было бы неинтересно тоже, знай ты, что стало с Тааян из-за этого поганца.       Злые слёзы затопили глаза. Наверное, Рей бы не сдержался. Но неожиданно под пальцами прошла вибрация, крыша ощутимо дрогнула, словно готовясь тоже скорчиться и зарыдать. Застонали камни… Рей торопливо оторвал одну руку от крыши и вытер слёзы.       Дрожь прекратилась.       — Даже представить боюсь.       — Твоя ирония неуместна, Веккинио.       — Не знаю ни одного случая, когда ирония была бы неуместна.       — Дай подумать. Похороны?       — Не таких, как ты и твоя порода. Ваша ирония над смертью — самое забавное, что я видел в жизни. И кстати об этом…       Рей прислушался. Поместье тоже, так что мальчик смог различить шелест штор на каждом этаже и мерный стрёкот того самого жука, который сейчас сел на подоконник.       В голосе Аррана зазвучало раздражение.       — Веккинио, я не буду говорить о кучке фанатиков, что выкрикивает нелепые лозунги где-то за три океана отсюда.       В груди зацарапало: Веккинио передвинул стул поближе к столу старшего брата и сел.       — Фанатики грозят смертью всей старой знати.       — Слышал. Посмеялся. Рекомендую тебе поступить так же, брат.       — Тебя совсем не волнует, что…       — Что пять человек за полмира отсюда кричат, что пора сменить режим? — саркастично поинтересовался отец, и Рей неожиданно увидел его так, словно сам глядел в окно рабочего кабинета.       В огромной комнате с примыкающим коридором для ожидающих всего два человека выглядели маленькими и неважными. Арран Дроссвел сидел, утонув в мягком кресле: при брате он мог позволить себе не держать осанку. Но даже в этой расслабленности виделись аристократические манеры. Сама поза, небрежно-выверенная, казалась сосредоточием грациозности и аккуратности.       Веккинио сидел в своей излюбленной простецкой манере, развернув стул к собеседнику задом, расставив ноги, уложив руки и голову на спинку. Безымённые могли позволить себе подобное поведение. Безымённые могли позволить себе вообще всё, кроме открытого неповиновения — когда-то Рей мечтал, как и они, не иметь фамилии. К чему она тому, кто к роду отношение имел весьма опосредованное, кто даже семейных сил не унаследовал? Вот только Рей родился отпрыском основной ветви дома, и невозможность для него превращаться в Феникса была позором. Таким же, как дядя, даже полное отсутствие магии никто не ставил в вину.       — Так никто режим не сменит, — чуть понизив голос, заметил отец, и устало прикрыл глаза. С тех пор, как мать совсем слегла и перестала выходить из комнаты, он утратил покой и возможность высыпаться, и теперь, казалось, совсем не горел желанием спорить с братом. Но спорил — потому что должен был. — Слишком много крови было пролито, чтобы он установился. Слишком много времени предки ныне живущего поколения за него боролись. Или хочешь сказать, что я не прав?       — Ты не прав.       Спокойствие Веккинио пугало.       — В чём?       — Во-первых, фанатиков не пять, а, скорее, пять сотен — и это лишь те, кто открыто заявляет о недовольстве. Может, ты и прав, и они слабы. Пока что. Но пройдёт пять лет, десять, пятнадцать, лозунги запомнятся, люди задумаются, и у этих шутов будет достаточно силы, чтобы стать угрозой.       — Словно народ не знает, что моя семья делает с заговорщиками!       Веккинио хохотнул.       — Ты удивишься, но «заговорщики» тоже это припоминают. Только в несколько другом ключе, Арран. Они обвиняют нас в консерватизме и жестокости. Если начнёшь кричать о том, что готов каждого из них сжечь заживо, услышавшие их слова задумаются — и так по кругу. Всех сжечь ты не сумеешь. Я боюсь того, к чему всё идёт, брат: эти Молнии вполне могут стать реальной угрозой. Угрозой не только для вас и вашей дурацкой игры в передел мира, а для всех людей. И ты должен сделать с этим хоть что-то. Всё-таки это сборище фанатиков — результат ваших игр. Вы породили эту угрозу, а теперь делаете вид, что не…       Широкая ладонь Аррана оглушительно хлопнула об стол — Рей чуть было не отшатнулся. Лепестки приглушённого оранжевого пламени облизали раскрытую ладонь, скользнули межу пальцами и распались каплями чистой силы. Отец поджал губы и почти выплюнул, явно ставя логическую точку в споре:       — Я не считаю угрозой сборище слабаков и клоунов вообще без сил, пусть они хоть до хрипа на улицах раскричатся! Они не смогут выполнить угрозы. Они — уроды, порождённые дефицитом, и магия сама от них избавится, как от слабого звена — их ты боишься, брат? Забудь. Пока ты живёшь в моём доме под моей защитой, даже армия таких, как они, не сможет навредить тебе, чего уж говорить о жалких пяти сотнях идейных идиотов?       — Ты сейчас с таким же уродом без сил разговариваешь, — с непривычной для него мягкостью напомнил Веккинио.       И — позже Рею казалось, что он ошибся, принял желаемое за действительное, забыл за столько-то лет, — непрошибаемый Арран Дроссвел смутился! Рей чуть не упал с крыши — а затем прижался к бордовой черепице плотнее, давя злорадную улыбку.       Ни один аристократ не мог обижать своих безымённых.       — Я не хотел…       — А я не хочу дождаться времени, когда придётся пожалеть, что я действительно один из уродов, неспособных постоять за себя и свою семью. — Рею казалось, что дурное предчувствие тоже взобралось по карнизу и теперь заглядывало ему через плечо, насмешливо посверкивая глазами-угольками. — И не делай такое лицо. Хочешь сказать, что сам защитишь весь дом? Уволь, я не могу положиться на защиту человека, который даже сам факт наличия угрозы не признаёт и не желает отвечать за свои ошибки.       Повисла напряжённая тишина. Отец задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Рей, даже зная, что его самого никто не видел и не слышал, сидел тихо, как заклятьем безмолвия окутавшись.       — К чему ты ведёшь? Хочешь отделиться от рода? — У отца был странный тон. Казалось, все эмоции из голоса его стёрли влажной тряпкой, оставив лишь усталую обречённость.       Веккинио медленно покачал головой.       — Твои безымённые всегда будут верны тебе. Здесь или в любом другом месте.       — Так ты хочешь уехать? Думаешь, клятва верности тебя пустит?       В мгновение ока всё изменилось. Невысокий, но тонкий Веккинио, когда хотел, мог двигаться очень быстро. Вот и Рей даже заметить не успел, как он вскочил, отшвырнув стул, и тяжеловесно — слишком тяжеловесно для такого худощавого человека — оперся о столешницу напротив Аррана.       — Моя клятва верности тебе действительна, пока ты не начинаешь делать самоубийственные глупости. Хочешь идти на дно? Твоё право, брат: ты же глава дома. Но всех остальных тянуть за собой не смей. Ты знаешь, ещё год назад я бы молча встал у тебя за плечом и помог бы, как смог, неважно, существует ли угроза на самом деле или она — лишь плод моего воображения. Но не теперь. Теперь я прошу у тебя помощи. Я и Каррлей — уж наш младший-то брат странствовал достаточно, чтобы возжелать исчезнуть из этого мира как можно скорее. Мы просим тебя открыть переход в любой мир из доступных и достаточно отдалённых — и максимально лишённых магии.       Признаться, на отца грустно было смотреть: он выглядел так, словно ему нанесли страшный удар и даже не подарили возможности ответить. Арран так заметно искал слова, что даже лицо Веккинио смягчилось.       — Прости.       — Но… почему сейчас? Ведь ты сам сказал: даже если допустить самое фантастическое развитие событий, то этим твоим…       — Твоим.       — …клоунам потребуются годы, чтобы набраться силы. Почему тогда вы бежите сейчас? Должна быть причина.       — Нас всех открыто обещали убить — думаешь, в таких условиях можно выжидать до последнего? — вопросом на вопрос откликнулся дядя и отступил от стола на шаг. Неожиданно он столь старательно стал смотреть в окно, что Рей всерьёз испугался, не заметил ли его Веккинио. — Но ты прав, причина есть. Я хочу, чтобы мой ребёнок родился в безопасном мире.       — У тебя будет ребёнок? — Суровые морщинки на лбу отца разгладились, и Арран заинтересованно глянул на брата. — Когда?       — Думаю, ждать осталось чуть больше месяца, — отрывисто бросил Веккинио и, наконец, в упор глянул на Аррана. — Теперь понимаешь, почему мы столько ездили по миру? Хотелось отыскать безопасное место. Загвоздка в том, что нигде в этом мире я не чувствую себя в безопасности. Чем ближе срок, тем чаще я думаю, что не хочу, чтобы мой сын вообще видел этот гниющий мирок. А ещё я не хочу, чтобы такие, как ты, называли его уродом, рождённым вашим дефицитом.       — Я не хотел тебя оскорбить!       — Будь ты первым — или хотя бы в первой тысяче тех, что тыкали моей ущербностью мне в нос, я бы и правда оскорбился. Но я такой, какой есть, уже почти три десятка лет — привык за столько-то времени. Привык без особой радости и теперь не хочу, чтобы мой сын испытал то же, что и я. Шанс того, что в нём проснётся сила, попросту смехотворен. Я не маг. В роду моей жены магов не было уже два поколения. И мы не пафосные «поцелованные силой», чтобы с нами случались чудеса, и один отпрыск семьи внезапно получал невероятную силу. Если мир, в который ты нас отправишь, не будет магическим, мальчик хотя бы неправильным себя чувствовать не станет. Так ты поможешь мне?       Взгляд у Аррана стал загнанным.       — И ты хочешь адаптироваться в чужом мире без связей и магии, но с новорожденным на руках?       — Почему не сказал «и без денег»? — криво усмехнулся Веккинио, вопросом ничуть не смущённый.       — Потому что отпустить младших братьев совсем уж без помощи я не смогу, каким бы монстром вы все меня ни считали.       — И это значит?..       — И это значит, что я даже знаю неплохой мир для вас, — устало выдохнул Арран и потянул из ящика стола странный амулет, ярко-алую спираль на золотистой цепочке. Свет преломлялся о грани подвески и бросал на стены и стол странные, трепещущие отблески, похожие на капли крови. — Я открою портал после ужина и сборов. Помнится мне, в том мире представление о ценностях не слишком отличается от нашего — по крайней мере, подъёмными вас обеспечу.       Рею не понравился его бесцветный голос. И Веккинио, кажется, тоже, потому как дядя нахмурился и куда тише, чем раньше, сказал:       — Не хотелось тебя расстраивать. Но, сам понимаешь…       — Понимаю. Глупая общественная паранойя лишает меня семьи, и ни я, ни глас разума не в силах это остановить.       — Арран!       — Я помню, как меня зовут. Главное, чтобы не забыл ты — об этом и о том, что в этом гниющем мирке для тебя и твоей семьи всегда открыты двери. А сейчас — идём, поздороваешься с моим младшим. Он не слишком хорошо вёл себя в последнее время, но всё равно будет неправильно не дать вам попрощаться.       Рей торопливо отдёрнул руки от черепицы и панически заметался по крыше, думая, как спуститься столь быстро, чтобы отец не успел заметить его отсутствия — или, что хуже, его возвращения через окно.       После того наполненного тихой молчаливой тоской вечера ни саркастичного Веккинио, ни молодого, слепо влюблённого в странствия Каррлея Рей никогда не видел. Тогда он ещё не знал, что пятнадцать лет спустя наткнётся на улицах Балентэрда на сына своего любимого дядюшки: злого на весь мир, сильного, как десяток минонцев, и перекрывшего себе будущее кровавым проклятьем.       А ещё — именно в тот день, скрытно вызвав сына к себе в комнату, мама «по секрету» сообщила Рею, что у него будет родной брат.

***

      То, что младший вырастет в огневика, было очевидно чуть ли не с самого его рождения. Иначе всё сложиться просто не могло. Рей уже привык, что этот мир не слишком его любил и постоянно делал гадости. По мере сил, так сказать. А сил у магического-то мира предостаточно.       Отец в последнее время почти не говорил с Реем, а если и подходил к нему, то лишь для того, чтобы узнать, как себя чувствует Дин. Не то чтобы они до этого много общались. Но раньше Рей должен был родителям отчитываться о результатах обучения и прочих бытовых мелочах. Арран слушал без особого интереса и даже с раздражением, явно тяготясь его присутствием. Провалы Рея его бесили. Постоянные склоки Рея его бесили. Неудобные вопросы Рея его бесили. Существование Рея тоже особого восторга не вызывало. Но с ними приходилось мириться хотя бы потому, что ещё три года назад других вариантов совсем не было. А потом, когда родился Дин, отец и вовсе ударился в меланхолию и пессимизм. Младшего сына он видеть не хотел и, как Рей слышал, жаловался жене и Лафферу, что «наверняка и этот разочарует».       Рей же, который был с Дином почти полные сутки каждый день в году, знал — «этот» не разочарует. Потому что огневик в Дине угадывался с первых же дней. У него проявлялись резкие, порывистые движения и моментальная реакция на изменения температуры. Ещё Дин был прямолинеен. Сложно так говорить в отношении трёхлетнего ребёнка, но по-другому просто не выходило. Даже зачатки хитрости в мелком не приживались. Вместо того, чтобы сказать, что очередную кружку разбили Лаффер, залетевшая в окно птица, кто-нибудь из учителей Рея или «сильный-сильный ветер», Дин всегда говорил правду. Да, мол, я. Но не специально. И обязательно прибавлял, что ему не хочется быть наказанным. Сваливал свои грешки на кого-то другого Дин только в одном случае: если и правда не понимал, что накосячил. Но это с его детской точки зрения была чистой правдой, а потому не считалось за ложь.       О, ну ещё на будущую специальность брата намекало то, что Дин, вообще-то довольно недоверчивый и не любящий, когда его начинали забирать незнакомые люди, сам просился на ручки ко всем огневикам, пусть и ненадолго — изучить и сбежать обратно к Рею. Пламенных магов младший чувствовал на расстоянии, как запах сладких пирожков, и сразу проникался к ним симпатией. К огневикам, конечно, хотя и к пирожкам тоже.       Причём последнее обстоятельство не только яснее ясного говорило, что в будущем Дин всё-таки сможет покорить огонь и спасти дом от неминуемого позора. Оно ещё и заявляло, что мечты отца сбудутся в полной мере. Дин будет не только огневиком, но и Хранителем Пламени.       Рей знал это. Несмотря на ущербность в магическом плане, с головой у него всё было в порядке. Ещё Рей знал, что, как только Дин докажет, что он — Феникс, и впервые сможет сгореть, его собственные права как наследника дома и старшего по рождению моментально обратятся в пыль и пепел. Обрадованный отец тут же начнёт обращать на Дина тонны внимания, наймёт ему лучших учителей, поможет развиться и, конечно, вырастит из этого забавного мелкана настоящего Дроссвела. Ну, такого, идеального. Пафосного и гордого. И, разумеется, презирающего все ущербные порождения дефицита силы.       В свои одиннадцать Рей также понимал, что ему самому после инициации Дина останется прямая дорога в навязанный брак с присвоением статуса младшего. Чтобы уже много позже его собственные дети не могли наследовать Пламя и никак не претендовали на место Дина и его потомков. Чтобы убрать его с глаз подальше. Максимально далеко: наверняка папенька с его «горячей любовью» к Рею найдёт способ запихнуть его куда-нибудь в Малый Круг, чтобы ещё и унизить в придачу. Как будто то, что ему, как какому-то заключённому, запретили практиковать свою специальность, запрятали все книги и уволили учителей, недостаточно унижало.       Поначалу Рей злился. Дальше где-то за рёбрами свернулась в комок обида. Потом навалилась такая опустошённость, что Рей почти смирился. Если он и думал о будущем, то отстранённо. Задавался вопросом: что он почувствует, когда подозрения оправдаются? Когда Дин впервые проявит силы и зажжёт огонь? Обидится? Разозлится снова? Начнёт завидовать? Рей был уверен, что всё вместе.       Но почему-то теперь, глядя то на прогорающие шторы, то в огромные круглые глаза шокированного Дина, он радовался, сам не понимая, чему. То ли тому, что подожжённый братом огонь был ярким, насыщенно-синим. То ли тому, что Дин начал колдовать так рано, что делало заявку на большой талант.       Вообще непонятно, почему он, чтоб это всё сгорело, радовался! И уж тем более почему так гордился мелким. Настолько, что сам готов был всем вокруг рассказать, какое жаркое пламя призвал его брат и какой у него замечательный, глубокий синий цвет. Зависти почему-то не было, и, раздумывая на этим вопросом, Рей понял: всё из-за того, что Дин не виноват, что родился с частичкой огня в груди. И в том, что отец у них скотина, Дин не виноват тоже.       Со своим будущим Рей смирился, но, рассуждая о судьбе брата, чувствовал страх и бессильную злость. Динка был ласковым светлым крохой, которому не повезло с рождения, хотя он ещё этого и не осознавал. Дин не видел ничего страшного в том, что сталкивался с отцом лишь пару раз в жизни, что его не пускали к матери, чтобы не напрягать её, в том, что его бросили, спихнули на Рея.       Конечно, Рею помогали, первое время у Дина имелись и кормилицы, и няньки. Но, видя, что Арран Дроссвел в сыне совершенно не заинтересовал, что он даже приличия ради, хоть раз в неделю не спрашивал, жив ли ещё младший отпрыск, все наёмные работники быстро теряли мотивацию присматривать за никому не нужным Дином. Как-то так и вышло, что с братом Рей остался один на один, вынужденно приняв всю ответственность за него. Рей перебрался жить в детскую через три недели после рождения младшего, ведь понял: даже на его крик никто не хотел реагировать. Рею пришлось экстренно учиться правильно держать и купать младенцев, чтобы не угробить, и просыпаться по первому писку. Позже всё тот же Рей учил Дина говорить и вставать на ноги, ещё не зная, что и о том, и о другом пожалеет. Шкодность и характер мелкого огненного тайфуна проснулись в Дине года в два, в это же время из детской пришлось изымать всё хоть немного травматичное.       Но тяжелее всего Рею давались не обучение и не забота. Возня с Дином какое-то время спустя стала приносить удовольствие, и Рей искренне улыбался, когда наблюдал, как его младший брат сосредоточенно топал по степной траве в погоне за очередной интересной улепётывающей птичкой или не убегающим, но не менее интересным цветком. Нет, самым сложным оказалось осознание и принятие того факта, что Дина нужно умудриться воспитать. Вложить в его голову не только простые вещи, вроде того, что кашу нельзя размазывать по столу, а нечто абстрактное. Что такое зло и добро, как нужно относиться к людям и каким человеком стать самому. Будто Рей сам знал все эти вещи.       «На что вы надеялись? — недоумевал Рей много лет спустя, мысленно обращаясь к родителям, которые уже не могли ему ответить. — Что один ребёнок, выращенный без любви и участия, сможет хорошо воспитать другого?»       Поэтому первое время Рей младшенького почти боялся. Неохотно брал на руки, сомневался, как следовало выражать своё одобрение, как уместно показать привязанность — улыбки будет достаточно, или допустимо проявить некоторую фамильярность и погладить по волосам?.. О том, что это не нормально, Рей тоже задумался много позже. К тому времени Динка уже научил его сам. В этом мелком помещалось столько любви, что Рей, с этим чувством незнакомый, постепенно отогрелся. Научился различать «уважение, которое истинный Дроссвел должен испытывать к членам семьи», и то искреннее, тёплое чувство, что понукало заботиться, защищать, вложить в младшего то, чего не имелось у него самого. Вложить, пока Дина у него не забрали.       Мысль о том, что отец наверняка разделит их, узнав об огненной сути Дина, вызывала беспомощную ярость. Потому что этого братишка тоже не заслуживал: дрессуры, груды обязанностей… Якобы семьи, которая никогда его не любила. Динка бы наверняка почувствовал это с годами. И от этого тоже хотелось его защитить. Жаль только, что не мог Рей ничего.       — Реюшка, — дёрнул его мелкий. И откуда взял такое обращение?       Рея никто и никогда так не звал. Он был «Рейнольд», «молодой господин Дроссвел», временами приходилось откликаться на имена «Разочарование», «Слабак» или «Паршивец оборзевший». Потому Дин и не мог услышать таких обращений к старшему брату. Он вообще ласковых обращений ниоткуда услышать не мог. И всё равно придумал как-то это мягкое «Реюшка» и принципиально стал звать брата только так, ещё и глядя в глаза доверчиво в довесок. Этой обезоруживающей лаской к близким Дин напоминал мать. Благо, он унаследовал лишь это, а не страшную болезнь, что годами превращала магический резерв Тааян Дроссвел в отраву.       — Что случилось? — невольно улыбнулся Рей, опускаясь на одно колено напротив брата.       — Реюшка, оно всё горит, — ещё тише, чем раньше, прошептал Дин и спрятался за него, когда обугленная гардина с пылающими шторами сверзились на пол.       — Проклятье, точно, — пробормотал Рей и наконец-то среагировал так, как надо. — А ну-ка побежали за кем-нибудь, пока ты всё поместье не спалил!       — Это не я, — предупредил Дин, но на руки залез послушно.       — Ага, конечно, — хохотнул Рей, выскакивая с ним в коридор. — Оно само.       — Рейнольд! — полоснуло по ушам. И Рей впервые за долгое время не огрызнулся на отца. Просто потому что сейчас ему было слишком смешно, чтобы злиться. — Объясни сейчас же, что тут происходит!       — Как скажешь, — широко улыбнулся Рей, мелкими шажками отдаляясь от горящей детской и прижимая напуганного Дина к себе. Горящие шторы ввели мелкана в оторопь, а рявканье отца и вовсе перепугало. Дин не привык к такому: Рей-то на него не кричал никогда. — У тебя сын — огневик. Поздравляю. А, и комната горит. Тоже поздравляю. Разбирайся. А мы пока пойдём на улице поиграем.

***

      Раньше Рей думал, что он не злорадный. Ну правда. Не было ни малейшего повода считать по-другому. Но теперь Рей понял, что он-таки очень, просто очень ошибался. Потому что в новостях, которые передал отец, не было ровным счётом ничего хорошего. Но Рей обрадовался так, что от апатии не осталось и следа.       — И вы две недели ждали, чтобы сказать мне это? — уточнил он, расплываясь в улыбке.       Отец смотрел тяжело, недобро. И Рей знал, знал, что нужно контролировать мимику, держать лицо, но ничего не мог с собой поделать. Ему возвращали важную часть его жизни. О, ну и, конечно, радовало такое серьёзное поражение со стороны отца.       — Мы надеялись, что всё не так плохо, — огрызнулся Арран, явно начиная злиться. — Он же ребёнок, ну какая ему разница, кто…       — Какая разница? — ухмыльнулся Рей. Настроение совсем исправилось. — Ты его на руки брал хоть раз? Думаешь, стоит в пятый раз в жизни показаться Дину, сказать, что ты его отец, и он сразу начнёт тебя обожать и слушаться? Это не так работает.       — С тобой сработало.       Рей только вскинул брови. Остатков здравого смысла хватило, чтобы промолчать. Хотя дико хотелось уточнить, что, во-первых, он с родителями всё же проводил время. А, во-вторых, он только слушался. Иногда. Об обожании и речи не шло. Уже очень, очень давно.       Вместо того, чтобы показывать характер и провоцировать новую ссору, Рей дисциплинированно спрятал руки за спину и уточнил:       — Так что от меня требуется? Спать его укладывать, раз он на вас кричит и поджигает всё вокруг? А, ну и кормить тоже? — Рей всё же не смог скрыть улыбку. — По той же причине.       Он не обманывался. Арран проглатывал его наглость по одной простой причине: у него выбора не было. Дин, как оказалось, уже вторую неделю звал брата, сбегал от родителей, плохо ел и почти не спал. Как результат — начал болеть. И чуть не сжёг половину поместья, ага. Просто умница.       У младшего по невероятно, просто нереально счастливой случайности оказалась не просто синяя эманация. Братишка был градиентным магом: в его фоне огромное место занимал чёрный цвет. А чёрные, как известно, не только скрытны и подозрительны. Они ещё и предпочитают держаться хорошо знакомых, «проверенных» людей. От Динки такого проверенного человека убрали, запретив Рею к нему подходить. И мелкий моментально показал родителям вспыльчивый характер настоящего огневика. Наполовину чёрного огневика, что хуже.       Сила! Дин за две недели сделал то, что Рею не удалось за все одиннадцать лет жизни: он заставил отца просить о чём-то!       — Нет. Ты можешь и дальше… — Арран запнулся. Рей улыбнулся шире. — Можешь и дальше проводить с ним время, если сумел так привязать брата к себе.       Абсолютная победа! Нет, Рей, конечно, мелкого и так обожал. Но до того вечера он даже не подозревал, что столь сильно.       — А как же моё отвратительное влияние, дурной характер и… — он сделал вид, что задумался. — А, вот! Ореол неудачника?       Арран поджал губы.       — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Извинился? Я не возьму назад своих слов. Мы все прекрасно понимаем, как ошиблись, когда, не учитывая все эти моменты, отдали тебе будущего Хранителя Пламени нашего дома. — Рей закатил глаза. Как будто они знали, кого родили. Честное слово, с отца сталось бы не замечать силы Дина, пока тот самостоятельно в Феникса не обратится и пером в глаз не ткнёт. — Теперь за вашим общением будут присматривать, чтобы ты не начал внушать ребёнку что-то, противоречащее политике дома. Это временная мера: думаю, в ближайшем будущем Дину станет интереснее со сверстниками, а потом и с учителями. Тогда надобность в твоих услугах, наконец, отпадёт.       Рей улыбнулся. Это было даже не обидно. Он слишком привык, чтобы обижаться на такие заявления. Просто неожиданно, чуть ли не впервые за всё время ему остро, мучительно захотелось ответить. И он ответил:       — Да пошёл ты.       И стало так легко-легко, словно верёвка, до сих пор удерживающего его, не дающая сорваться с привязи и улететь, просто лопнула. Кожа лопнула тоже: удар в скулу оказался не то чтобы неожиданным. Рей даже боли не успел почувствовать. Только стёр рукавом кровь с губ. Улыбнулся:       — Я могу идти к брату?       То, что он всё-таки вышел победителем из этого разговора, было несомненно. Потому что отец, тяжело дышащий, потирающий кулак, даже, кажется, немного растерянный, вынужден был ответить:       — Иди.       А кровь Рея, попавшая на футболку, прожгла ткань насквозь и пеплом прильнула к коже. Правда, тогда он, не привыкший надеяться на лучшее, так и не понял, что это означало.

***

      — Скажи честно: ты же просто издеваешься, да? — устало вопросил Рей, когда обернулся и увидел мелкого.       Глаза у Дина были честнейшими. Сложные ритуальные одежды, ранее похожие на наслоение лепестков пламени, снова взлохматились путаной бахромой. В двенадцатый, между прочим, раз за последние два часа.       Судя по выражению лица, Дин не понял, почему Рей не рад его видеть, и уж точно не признавал за собой никакой вины. Но всё же он предупредил из чистой осторожности:       — Не издеваюсь.       — Ага, как же, — саркастично отозвался Рей, но всё же отложил книгу, подошёл к брату и стал в двенадцатый раз торопливо поправлять глупые пафосные тряпки. До Дина всё же дошло, что стало причиной недовольства «брата Реюшки», и он успокоился. — И как ты на этот раз умудрился так изваляться? Не подумай, что я составляю список. Просто интересно, можно ли удивить меня ещё сильнее… Хотя не думаю. Вряд ли даже ты сможешь сделать что-то более удивительное, чем в тот раз, когда залез на шкаф порепетировать полёты.       — Я упал, — бесхитростно сообщил Дин и улыбнулся так, будто сам факт падения радовал его до неприличия.       Рей вздохнул, аккуратно распутывая наслоения его одежд.       — Кстати об этом. — Дин тут же поскучнел. — Не делай такое лицо и слушай меня. Высоко не взлетай. Первое сгорание может быть сложным. Ты ещё не знаешь, сколько потребуется сил и как быстро превратишься обратно в себя. Поэтому будь осторожнее, я не хочу, чтобы ты поднялся как можно выше и потом оттуда рухнул. Такое уже бывало, когда Дроссвелы не рассчитывали силы. Помнишь, с кем?       Дин нахмурился, серьёзный и собранный — право, этот ребёнок выглядел презабавно.       — Быстрокрылый? — наконец осторожно предположил он и уже увереннее уточнил. — Кенние Быстрокрылый?       — Умница, — искренне улыбнулся Рей и едва успел удержать брата от радостного победного танца. Рей предполагал, что хаотичных прыжков по всей комнате эти одежды точно не выдержат.       Словно вспомнив о своём статусе будущего Хранителя Пламени, Дин снова посерьёзнел и почти покровительственным тоном сообщил:       — Не волнуйся. Я слышал, папа позвал много воздушных — если что-то случится, меня подхватят.       — А давай ты не будешь надеяться на посторонних людей, которые могут ошибиться, отвлечься или разозлиться на тебя, а сделаешь всё сам и правильно? — фыркнул Рей и пальцами разгладил сложные рукава тряпок, в которые упаковали Дина с самого утра.       Ткань ещё пахла магией и чуть ли не светилась от своей новизны. Ритуальные одеяние заказал отец ещё месяц назад, когда дома впервые прозвучала мысль о том, что у Дина есть все задатки, чтобы стать Хранителем Пламени. На то, что Дин сможет пользоваться древними родовыми способностями и превращаться в Феникса, указывало с полдюжины признаков. И столько же — на то, что братишка уже теоретически в состоянии попробовать сгореть.       Задатки были, а вот подходящих ритуальных одежд для инициации нового Хранителя — нет. Семилетилетний Дин имел все шансы стать самым юным Хранителем за всю историю дома Дроссвелов — соответственно, самым маленьким тоже. Богатство торжественных тряпок, хранящееся в поместье, оказалось рассчитано на людей повыше на голову, а то и на две. Пришлось заказывать уменьшенный вариант.       Рей первое время, видя брата, прикладывал титанические усилия, чтобы не смеяться: этот мелкий в ритуальном одеянии старинного кроя и, что важнее, взрослого фасона, выглядел неописуемо. Потом стало не смешно, когда Рей понял, что за сохранением этой официальной глуповатости следить придётся ему. Дин так и норовил обновку измять, измарать, пару раз пробовал оборвать рукав. Сам он говорил, что это случайность, и даже больше — что оно «само», но кто его знает. Умнее было в этой ситуации надеть на ребёнка эти тряпки непосредственно перед инициацией, чтобы у Динки при всем желании не хватило времени на приведение себя в беспорядок. Но — традиции, обычаи… Косность и безнадёга.       Рей выпрямился, задумчиво потрепал Дина по волосам, но тут же, ругнувшись сквозь зубы, взялся за расчёску и принялся возмещать «ущерб». К чести Дина надо сказать, что все эти манипуляции над собой он принимал молча, как и положено золотому ребёнку, надежде рода.       Родителям стоило бы поменьше говорить Дину о том, сколь многое от него зависит. Мелкий был ребёнком. Ему требовалось побольше любви, сверстники вокруг и шестьдесят часов в сутках, чтобы успеть наиграться, а не постоянные уроки этикета, тонны пыльных книг и извечные многочасовые рассказы о великих Дроссвелах прошлого. И уж тем более ему не нужно сегодня рядиться в нелепые тряпки и развлекать толпу аристократов.       Нет, Рей бы с радостью понаблюдал за триумфом брата. Но он не понимал, почему нужно делать из этого шоу, приглашать толпы гостей, заставлять ребёнка нервничать и этим увеличивать вероятность провала.       — Не боишься? — негромко спросил Рей, когда последний залом на ткани был разглажен.       — Нет. А ты?       Рей тихо рассмеялся, протянул руку, но вовремя остановился, не успев донести её до чужой головы.       — Мне-то чего? Ты же летать собрался.       — То есть хочешь сказать, ты за меня не волнуешься? — Дин скрестил руки на груди, но до конца сыграть в обиженного так и не смог: разулыбался шкодно и весело. — Всё будет отличненько! Я думал, ты тут нервничаешь, изводишься, что у меня не получится. Но раз нет, я могу на тебя не оглядываться.       Рей нервничал. Но заставлять младшего переживать по этому поводу не хотел.       — А сам? — всё-таки спросил он и сел обратно в кресло. — Не расстроишься, если не выйдет?       — Никто не мешает мне позже попробовать ещё. Если хоть один раз получится, это уже перевесит сто тысяч неудач. Да?       — Но лучше, чтобы получилось с первого раза, — весело посоветовал отец, заглядывая в комнату. Он придирчивым взглядом окинул сияющего и причёсанного Дина, удовлетворённо кивнул и поманил его за собой. Дин подбежал с готовностью, протянул руку, чтобы уцепиться за пальцы отца, но тот ненавязчиво отодвинулся. Дин с почти незаметным вздохом опустил руку, чтобы идти, как полагается. — Первое сгорание часто короткое, ведь твоё тело ещё не привыкло к такому. Так что, раз уж времени мало, сделай его ярким: взлети повыше, дай всем рассмотреть мощь рода, заключённую в тебе.       Рей в очередной раз подумал, как он ненавидел и отца, и весь этот глупый пафос, что ставили выше безопасности его брата. Ситуация скверно выглядела, так что Рей выбежал на улицу, отчаянно боясь не оказаться рядом с Дином.       Стоял пасмурный, ветреный день. Небо хмурилось: казалось, ему не нравилось то, что происходило на земле, и оно, тяжёлое, влажное, придвигалось близко-близко, чтобы разглядеть каждого человечка на желтеющем поле. Рей поднял голову и почувствовали, как страх сдавил горло. Рей просочился сквозь толпу и опустился перед Дином на одно колено, стиснул пальцами его плечи.       — Если начнётся дождь, сразу садись и превращайся обратно. Если сможешь, постарайся ничего не поджигать: трава сейчас сухая, а водных мало. Устроишь пожар, при всём желании не потушим всю эту степь. И ещё раз — далеко и высоко не отлетай. Почувствуешь, что готов погаснуть, плавно снижайся. Если это будет в твоих силах, вообще приземлись, нет — превращайся как можно ближе к земле и падать постарайся на ноги с перекатом, но ни за что не спиной. В крайнем случае береги голову. — Краем уха Рей слышал, как посмеивались старшие, которым его чрезмерная забота наверняка казалась показушничеством и попыткой скрыть зависть. Он и сам понимал, что давно пора было прекратить сыпать советами и дать, наконец, Дину изобразить из себя огненного массовика-затейника, призванного веселить толпу. Но богатая фантазия то и дело толкалась локтями, заставляя припоминать все описанные в семейном архиве неудачные попытки превращения, и Рей, мысленно ужасаясь, никак не мог остановиться, пытался предостеречь от всего. — А, и вот ещё: если сгорание уже начнётся, ни за что его не обрывай, даже если будет больно. Ты можешь пострадать. И…       — Сейчас он скажет, что Дину лучше вообще не летать, — насмешливо заметил отец. Он улыбался, но глядел так, что хотелось убежать и спрятаться.       Рей всё-таки замолк, только осторожно в последний раз пригладил Дину пальцами волосы. То был слишком вольный жест, не подходящий под обстановку. Но Рей и так был парией, терять ему нечего. Правда, после очередного испепеляющего взгляда Аррана Рей всё-таки отошёл, и его быстро оттеснили.       Дин глянул на него, как на предателя. И Рей готов был поклясться, что он знал, о чём думал мелкий. Будь его воля, он бы и старшему брату приделал крылья, чтобы полетать вместе. Дин страшно не любил делать что-то в одиночестве, стоило хотя бы вспомнить то время, когда ему месяцами объясняли, что Рей не огневик и отработать с ним базовые пламенные плетения не мог.       Отец одобряюще кивнул, и Дин, зажмурившись, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, перед тем как пойти в центр заготовленной заранее площадки. Несколько дам посмеивались, глядя на эти приготовления. Остальные наблюдали с молчаливым интересом, как за процессом кормления редкой зверушки.       Рей хотел убить их всех.       — Остановись. — На плечо легла чья-то ладонь. Рей моментально напрягся и оглянулся, чтобы тут же облегчённо вздохнуть. За спиной стоял широко улыбающийся Ортонн. — Ещё немного, и ты взглядом подожжёшь на леди Скаринтелл платье. А я морально не готов лицезреть такое.       Рей глянул на него укоризненно, и Ортонн рассмеялся.       — Внушительно. Право, если хочешь что-то испепелить так, чтобы доставить удовольствие и себе, и людям, то обрати внимание на младшую Еннер. Первый раз вижу её в таком платье — у неё, оказывается, ничего фигурка. Те хламиды, что она обычно носит, пририсовывают ей с десяток лишних килограмм.       Стоящая прямо перед ними девушка растерянно пригладила приталенное фиолетовое платье и гневно зыкнула на Фалаттера. Ортонн в ответ улыбнулся ещё шире, напитываясь крупинками чужого негодования.       Рей напряжённо глядел на Дина, одиноко стоящего в центре круга любопытных и слушающих напутственное слово главы дома. Ортонн, проследив направление его взгляда, тяжело вздохнул и сказал, понизив голос:       — С ним всё будет хорошо. Малый силён. Думаю, ему хватит мощи сгореть.       — О, даже не будешь спрашивать меня, хочу ли я на его место? — саркастично изогнул бровь Рей.       Ортонн схватился за голову.       — Заклинаю тебя, прекрати ёрничать! Ты прекрасно знаешь, что я на твоей стороне. На вашей. И тоже волнуюсь за твоего мальчишку. Но я тебе не отдушина, чтобы гнев выпустить. Хочешь злиться, выйди в поле и поори. Когда всё закончится. — Ортонн оторвался от созерцания растерянного Дина и нахмурился. — Ты как-то посерел. Голова кружится? Сколько видишь пальцев? Может, пойдёшь в поместье, а я потом расскажу тебе, как Дин полетал и какого цвета у него пламя?       — Оно синее! — с прорывающимся отчаянием отозвался Рей и прикусил губу. — И мне нет дела до этих спецэффектов. Что-то случится. Я чувствую.       — Заделался провидцем?       — Нет… Пророчеств в моей жизни и так хватает. Просто стало холодно. Как можно это остановить?       Он уже хотел было шагнуть вперёд, расталкивая толпу, но Ортонн, светски улыбаясь, схватил его за плечо и удержал.       — С ума сошёл?! Остановить ритуал инициации? Тебя из дома выгонят, Дроссвел! Я знаю, как ты любишь делать глупости, и что ты привык везде получать — тоже. Но такого тебе не простят. Стой молча. Не заставляй Дина волноваться тоже. Ты видишь, он на тебя смотрит. Рей? Рей, слышишь?       — Он может упасть. Или неправильно сгореть. Или…       — Да-да, все слышали твою речь о технике безопасности. Дин — тоже. Он запомнил и не будет рисковать. Понял?       — Но с ним постоянно что-то случается! А если…       Раздались аплодисменты. Ортонн торопливо захлопал тоже, успев одними губами шепнуть: «Чтобы тебя Тьма забрала, Дроссвел! Умолкни, не привлекай к себе ещё больше внимания!»       Дин выглядел очень одиноко в этом огромном круге под вот-вот собирающимися разрыдаться небесами. Он ещё раз оглянулся, словно по крупицам собирая поддержку, а затем решительно сложил в ритуальном жесте пальцы.       Рей схватился за волосы.       — Слишком локти разводит!       — Прекрати панику.       — Но… — Рей подавился словами, потому что Дин, не давая ни себе, ни брату, шанса повернуть назад, звонко возвестил:       — Сгораю!       И синее пламя зажглось на кончиках соединённых пальцев.       Рей от восторга забыл, как дышать. Или не от восторга? Секунды истекали, Дин исчезал в набирающемся жара и света огне — синем, — а Рей всё чётче ощущал, что ему не хватает воздуха. Череп словно стальным кольцом сдавило, лёгкие пекло. На улице неожиданно показалось очень душно, а земля поплыла под ногами.       Ортонн отвернулся от Дина в момент, когда его сияние начало слепить глаза, и только благодаря этому заметил, что Рей медленно оседал на пол, прижимая дрожащие руки к солнечному сплетению. В глазах Фалаттера разлилась паника. Он поймал Рея за плечи, не давая упасть совсем, и чуть не отдёрнул руки, словно обжёгшись. Рей и сам чувствовал, что кожа раскалилась. Из-под волос стекали капли пота, но высыхали без следа уже у бровей.       Под рёбрами ворочался горячий комок. Он казался живым существом, что всё это время дремало в теле, как в колыбели, и теперь наконец-то получило шанс вырваться в мир. Преградой для него была лишь грудная клетка Рея. Но странное создание это не останавливало, и оно с кровожадным восторгом отдирало от неё куски изнутри.       — Что с тобой? — сквозь шум крови в ушах разобрал Рей.       Он хотел ответить. Сказать, что и сам ничего не знал, но вместо слов из горла вырвался громкий отчаянный крик: существо пробило плоть и кости и теперь медленно выползало из тела на свет.       Потревоженные аристократы, с недоумением наблюдавшие за замершей трансформацией Дина, теперь оборачивались и замирали в неподвижности. Рей видел бледное лицо отца, что пробивался через толпу, и ослепительно-синее сияние на заднем фоне. Если бы тело не ломало от странной, обжигающей боли, он бы даже задумался о том, как оно красиво.       Ортонн глядел на него с ужасом — и торжеством. Рей и сам опустил взгляд и вместо крови и загребущих когтистых лап неизвестного чудовища увидел белое пламя.       Новый спазм боли скрутил тело. Ортонн, обжигаясь до слезающей с ладоней кожи, помог ему сесть, а затем странным полупрыжком-полурывком отскочил в сторону, громогласно скомандовав:       — А ну назад! Все отойдите назад, кому жизнь дорога!       Рёбра ломались, мышцы горели, позвоночник, казалось, двигался, пытаясь вырастить что-то, чего в нём не было предусмотрено природой. Позже Рей и сам не мог объяснить, как он вообще в таком состоянии понял, что требовалось делать. Тогда он о таком не думал. Только зажмурился, титаническим усилием свёл руки со слезшей, оплавившейся кожей, и одними губами шепнул:       — Сгораю.       Новый приступ боли оказался таким, что Рей чуть не потерял сознание. Агония стала освобождением: через мгновение тело рассыпалось пеплом. Ветер перекатывал на языке радостный хохот Дина, неожиданно переросший в боевой птичий клич.       Когда Рей открыл глаза снова, первым, что он увидел, был сине-чёрный Феникс, парящий в грозовых небесах. Сильные огненные крылья могли унести птицу куда угодно, но она продолжала парить вокруг Рея. Это было предложением разделить одни небеса.       Объяснить, откуда Рей знал, как летать, тоже не получилось даже спустя годы. Он просто смог, словно это умение было записано в подсознании задолго до его рождения. Всё получилось легко, без единого усилия: расправить крылья, оттолкнуться мощными лапами, взмыть в воздух, поймать поток ветра — и удержаться на нём, как на морской волне.       Внизу люди кричали, задирали головы, показывали пальцами… Рею настолько не было до них дела, что передать не получалось. Он мешал крыльями тучи, чувствовал, как ветер продувал каждое перо и впервые чувствовал себя оглушительно свободным.       Синий Феникс парил вокруг, более громоздкий, но всё равно быстрый и сильный. Он то обгонял Рея, то неожиданно сбрасывал скорость и отставал, описывал вокруг брата восторженные круги, и в каждом его движении чувствовался непередаваемый азарт. Вот он поднял изогнутую шею, снова заклекотал, приглашая в игру, и взмыл отвесно вверх, в непогоду, в начинающуюся грозу.       Пламя на крыльях начало слабеть. Притухал огонь на хвосте, и от этого отчего-то стало сложнее управлять своими движениями. Но Рей догнал его, казалось, только пожелав этого, взмыл над братом, закрывая ему путь выше своим телом, и заставил снизиться. Вовремя: полёт превратился в падение. Рей успел заметить, что Дин начал превращаться в себя довольно низко, даже не на высоте второго этажа, и что воздушные уже подхватили его. Накатило облегчение, скрывшее новый приступ боли. Крылья закрылись, и вспышка ударила по глазам.       Дин легко спрыгнул на ноги, окутанный ореолом пламени и радостно-зачарованный произошедшим. Рей упал на спину в траву, ощутимо приложившись затылком. Небо над головой моргнуло и поплыло.       Начался дождь.       — Рей?.. Рей! Помогите ему! — Разобрал Дроссвел, а затем воспоминание обрывалось.

***

      — Хочу!       Рей с опаской заглянул в книгу, в которую тыкал пальцем его брат. Это был самоучитель общих заклятий среднего и высокого уровня. Рею не хотелось вчитываться, чтобы осознать, чего именно захотел разучить его младшенький. Потому что, зная Дина, это могло быть только что-то безумное.       Рей лишь смел надеяться, что безумное не слишком. Не какое-нибудь высшее проклятье, или создание метеоритного дождя, или чары, основанные на магическом парадоксе Паннеона-Лакхерца…       И тут он вчитался. О нет.       — А летать без крыльев ты не хочешь, нет? — ошарашенно уточнил Рей, подтягиваясь в кресле повыше.       Глаза у Дина стали круглыми-круглыми.       — Хочу!       — Проехали.       Рей захлопнул свою «Историю Империй» и взял учебник, который какой-то клинический идиот не иначе как по ошибке подсунул его восьмилетнему брату. Без особой надежды пролистал знакомые страницы.       Насколько он помнил, одно описание этих чар и условия использования занимали полные две страницы. Всего практическое пособие по конкретно этому заклятью расположилось, кажется, аж на десяти… Хм, на двенадцати. Ещё лучше. Нет, это было именно то, чего Рею не хватало для полного счастья. И даже на две страницы больше.       Дин что-то такое прочитал по его лицу, потому как тут же забрался к Рею в кресло, обнял брата за руку и преданно заглянул в глаза. Рей не вёлся на такое уже года два, если не больше. Но Дин всё ещё пытался. Упорный был, пусть и не умел обращать это качество себе на пользу.       — Динка, это сложнейшие чары…       — Вот именно. Я поэтому к тебе и пошёл. Кто же меня ещё таким сложным научит?       Сразу тяжёлую артиллерию подключил, гадёныш. Вообще-то Рей не вёлся на лесть. Лживое восхищение нужно ему было примерно так же, как ложное дружелюбие, то есть вообще не нужно. Но поддержка, как оказалась, нужна была, как воздух. Он просто устал.       Дин верил в него искренне, хотя видел, что Рей не мог освоить довольно простые чары. Что ему не хватало практики. Отец, злой на мир и в особенности на старшего сына, запретил ему тренироваться с кем-то. Говорил, что избрал для Рея путь теоретика не для того, чтобы тот так плевал на родительскую волю. Что, может, если Рей провалится, то мозги у него встанут на место.       Рей, конечно, проваливался. Стоп-магия, его глупая, нелюбимая, неудобная специальность не работала «на воздух». Рей остро нуждался в спарринг-партнёрах. Ему нужно было чувствовать человеческие мышцы, пробовать, экспериментировать, учиться обходить защиты. Ему нужен был помощник. Кто-то живой.       Дину в этом отношении было удобно. Дин был очаровашкой с лучистыми глазами, задорной улыбкой, феноменальным умением располагать к себе людей и небывалыми талантами в магии. Учителя вились вокруг него восторженными стаями — ирония заключалась в том, что Дину, как огневику, они вообще никак не сдались и даже мешали. Ни в чём не нуждавшийся, получавший больше поддержки, чем ему надо, Дин почему-то никак не выказывал признаков разбалованности и чётко подмечал, что не всем вокруг него жилось так же хорошо. Стремился помогать по мере сил. И помогал ведь.       Как он такой вырос под сенью их прогнившего до основания дома?       — А давай всё-таки что-нибудь попроще? — всё ещё пытался сопротивляться Рей, прекрасно понимая: прихоти мелкого, даже такие дурацкие, он так или иначе постарается выполнить.       Выделять по два, три, ну ладно, четыре часа на тренировки с мелким, по сути, не так и сложно. А через месяц или два, когда Дин поймёт, что эти чары сложнее, чем создание огненных шариков и искорок, он их забросит. Мелкий бросал всё, что требовало слишком многих усилий, и не забивал голову неудачами. Потом, спустя какое-то время, иногда довольно продолжительное, снова возвращался к особенно трудным чарам. Если те снова не желали даваться, Дин забрасывал их опять. Уже навсегда.       Хотя, зная Дина и его небывалое чутьё, Рей бы не удивился, если бы лет пять или десять спустя тот с первой попытки создал отвергнутые им заклинания.       Не то чтобы у них обоих не было шансов изучить дурацкий Призыв. Он полностью основывался на Первооснове Антимагии. В стоп-магии, доставшейся Рею по насмешке судьбы, эта Первооснова тоже была. Она не считалась доминантной и даже, скорее, болталась где-то в конце «списка» элементов, которым был способен обучиться Рей. Но факт оставался фактом — она оказалась в наличии. Значит, чисто теоретически Призыв Реем мог быть покорён.       Дин же и вовсе был стихийником. Эти маги с их довольно специфическими и не всегда полезными силами имели, тем не менее, одну важную особенность. Если им хватало сил, они могли научиться пользоваться максимум семью Первоосновами. Но — абсолютно любыми, без ограничений вроде «Я с такими силами родился и буду привязан к ним всю жизнь». От появления на свет им давался один или два элемента, остальные маг мог выбирать на своё усмотрение. Если Дин хотел изучить Антимагию, то это было вопросом времени.       — Мне надоело простое, — улыбнулся Дин, уже чувствуя свою победу. — Я хочу что-то такое, чтобы убить время. Много времени. Моего и твоего. Тогда у тебя будет гораздо меньше возможностей, чтобы ссориться с папой.       Рей криво усмехнулся:       — Ну уж на любимое-то дело я время всегда найду.       — Реюшка! — Дин надулся, такой искренне возмущённый и сердитый, что это выглядело ну очень смешно. — Ты мне поможешь с чарами или нет?       — Конечно, гораздо умнее сказать «нет, выбери что попроще», — вздохнул Рей и поднялся с кресла. — Но раз уж ты всё решил, ладно. Будем учить Призыв. Надеюсь, это не растянется лет на десять.

***

      Рей не знал, что случилось с его легкомысленным и нетрудолюбивым братом, но учёбу он почему-то не бросил. Через месяц не бросил. Через два не бросил. Продолжал учиться даже спустя полгода.       Он занимался каждый день. Вставал до рассвета, одевался, бежал к Рею и бешено барабанил в дверь его комнаты. С момента первого удара у Рея было примерно полторы минуты на то, чтобы подскочить, выругаться, кое-как привести себя в порядок и выйти к младшему. Если этого времени не хватало, то Дин заходил сам, предварительно спалив Рею дверь чуть ли не по щелчку пальцев. Дверь, конечно, к вечеру меняли, но отец страшно ругался, искренне считая виноватым в произошедшем Рея.       К счастью, Рей успевал почти всегда. Право, не так уж и давно он вставал по крику младенца, к которому кроме него никто и не заглянет. Жизнь подготовила его ко всему.       Дина не всегда удавалось уговорить хотя бы позавтракать. С утра мелкий загорался таким неудержимым энтузиазмом, что даже голода не чувствовал. И усталости. Рею в таких случаях ничего не оставалось, кроме как отдаться течению и последовать за братом в зал. Там Динка удивлял. Да, снова.       Он начал делать так не сразу. Во-первых, потому, что за их занятиями сначала присматривали. Наверное, проверяли, не забивал ли Рей брату голову глупостями вроде равенства и взаимопомощи. Соглядатаи убрались, лишь когда убедились, что детишки, по сути, ничем не занимались, только делали упражнения на дыхание, прогонку силы и изредка выполняли пару уроков с оружием. И вот тогда, выждав для приличия с недельку, Дин впервые спросил:       — А почему ты никогда собой не занимаешься?       Рею, который в тот момент был голодный, уставший и наверняка страшный, лишь усмехнулся:       — Мне мало для этого полутора минут.       — Да я не о том, — замахал руками Дин. — Твои силы. У меня с ними всё хорошо, но меня всё равно заставляют пару часов отдавать на упражнения. А у тебя…       — А у меня с моими силами тихий ужас, — рассмеялся тогда Рей. И это правда было забавно, потому что напоминало замкнутый круг. — Мне запретили над ними работать.       Он не знал, что сказал учителям отец, но за прошедшие годы ни один из них не сделал ни шагу для того, чтобы помочь Рею с практикой. А больше вокруг никого и не было. В семнадцать лет Рей уже неплохо управлялся с секирой, потому что наставники по фехтованию у него были. Владение холодным оружием было статусным умением аристократов, и отец не мог отлучить Рея от этого, даже если хотел.       Из магических фокусов Рей мог выполнить разве что прогонку. Ага, и в Феникса превратиться. Ну, ещё умел пускать по ладони золотые искорки: в год-полтора Дину жуть как нравилось всё блестящее, и таким фокусом можно было моментально поднять ему настроение. Правда, чтобы научиться «пускать искорки», Рей убил недели полторы. У него с магией всё было настолько плохо, что даже это он считал достижением.       И тогда Дин, который только этого и ждал, хитро улыбнулся.       — А давай я тебе помогу?       Рей, который подобную фразу слышал до этого примерно никогда, растерялся.       — В смысле?       — Ну в смысле у нас есть ещё полтора часа, а я уже устал думать о Призыве, — шкодно улыбнулся Дин.       Так и повелось. Первые полтора часа они с мелким старательно по многу раз выполняли инструкции по книге, которая обещалась обучить их Призыву в кратчайшие сроки. Разучивали движения, правильную ритмику дыхания, следили за пульсом. Приучали себя к взаимодействию с выбранным оружием, учились чётко представлять его размер, вес, ощущение в руке. Тренировались в концентрации силы и её выводе не через кончики пальцев, как принято, а сквозь основание ладони. Словом, скука жуткая.       Они отдыхали душой в оставшиеся полтора часа. Переводили монотонные упражнения в дикие спарринги, где Дин колдовал, не задумываясь, и учился ближнему бою, а Рей пытался наколдовать хоть что-то.       Это приносило плоды. Полгода спустя Рей уже мог наложить какой-никакой паралич и выставить магический барьер. Он разбивался от одного заклинания, но и это уже было окрыляющим результатом.       А Дин за то же время взял и освоил Призыв. Тот день Рей тоже помнил хорошо. Помнил, как Дин, наверное, в миллиардный раз встал в позу, медленно вдохнул и выдохнул, не поднимая плеч. Вскинул правую руку ровно к потолку, выпустил силу, вращательным движением повёл запястьем… Когда Дин опустил руку с зажатым в ней мечом, ошарашены были все.       Меч был красивым. Совершенно точно двуручный — Динку пытались переучить на более лёгкое оружие, но он упёрся. Ему нравилось сжимать рукоять обеими ладонями, ощущать тяжесть стали, что тянула вниз. Нравились широкие замахи и обширная лопасть оружия, которой можно было врезать пониже спины всем, кто не нравился.       У этого меча лезвие было широченным, обоюдоострым, с длинной гардой, защищающей руки, и крепкой надёжной рукоятью. Но сама суть обучения, потраченные полгода ушли не на форму. Значения не имело, каким меч выглядел — только то, из чего он состоял. А состоял он из тумана. Может, из последних вздохов умирающих. Из дыма над костром, в котором гори оно всё.       Казалось, дыхни на лезвие, и оно распылится вокруг рук, окутает призрачным поцелуем кожу — и улетит обратно, в мир, из которого пришло. На деле же этот меч резал любую плоть. Прорубал всякую защиту. И был крепче стали, если не выпускать его из пальцев. Смертельное оружие в руках мальчика, которому и девяти лет ещё не исполнилось.       Лицо Дина осветилось таким восторгом, что могло разогнать любые тени. Мелкий потянулся потрогать лезвие… Рей перехватил его руку.       — Осторожно, ладно? Поранишься — не заживёт. Даже если будет только царапина.       Дин моргнул, и в его глазах появилось что-то кроме слепой радости. Понимание? Должно быть, потому что Динка выслушал внимательно, кивнул и осторожно погладил призрачную сталь. А потом снова просиял, уверенным движением отвёл меч назад, а свободной рукой обнял Рея. Тот расхохотался, чувствуя, как внутри разливались отголоски чужого восторга. Невозможно было оставаться равнодушным, когда Дин радовался так.       — Умница, — улыбнулся Рей и тут же сделал вид, что задумался. — Правда, сделал бы ты это ещё быстрее, стал бы рекордсменом. Чего так долго тянул?       Дин надулся.       — Ну я старался. — И тут же рассмеялся, отскочил. Явно красуясь, сжал рукоять меча двумя ладонями и плавно повёл руками. Призрачная сталь рассекла воздух без единого звука, как сама смерть. — Пошли хвастаться?       — А пошли! — широко улыбнулся Рей и протянул брату руку, за которую тот уцепился. — Хочу видеть, какое лицо станет у папочки, который для нас двери зала закрывал, чтобы «глупостями не занимались».       — Как ты, кстати, дверь тогда открыл?       — Секрет.       Ну право, не говорить же брату, что одним лишь мысленным приказом «откройся»? Зная Дина, тот убил бы дни, стоя перед закрытой дверью и мысленно упрашивая её помахать створкой.       Настроение было преотличнейшим. Рей даже не знал, что радовало его больше: поразительный успех братишки или тот факт, что завтра можно не идти в зал, не повторять надоевшие до воя упражнения… Завтра он выспится, в конце концов!       Не то чтобы Рей любил валяться в кровати до полудня. Но вскакивать до рассвета, хаотично одеваться и растирать лицо холодной водой, опасаясь, что над его дверью снова надругаются, он не любил ещё больше.       — Надеюсь, в ближайшие пару недель я не услышу, что ты хочешь выучить ещё какие-нибудь высшие чары?       — Почему ты так говоришь?       Рей, конечно, брата знал хорошо — уж получше, чем родители, — но всё же не смог понять, озадачил он Дина или обидел. Поэтому на всякий случай сказал помягче:       — Не пойми неправильно, мне нравится с тобой заниматься, но с таким графиком даже я устал. Так что сделай одолжение: если захочешь это всё повторить, подожди немного. Дай мне хоть недельку отдохнуть. Лучше, конечно, побольше, но я реалист и в чудеса не верю.       Дин помотал головой, словно его огрели чем-то тяжёлым по макушке.       — Что, не дашь? — хмыкнул Рей, проходя вперёд.       Ещё немного постояв, Дин нагнал его и переспросил:       — Я не об этом. В каком смысле — ещё какие-нибудь чары? Мы же ещё с этими не закончили! Ты пока ещё не овладел…       — А оно мне надо? Мелкий, я очень за тебя рад. Ты у меня сильный и талантливый, а теперь и с таким заклятьем в арсенале, которое не каждый взрослый освоит. Но мне оно зачем? Хочешь мне помочь, помоги освоить хотя бы собственные силы. Буду благодарен. И из этого хоть какой-то толк выйдет. А тратить годы, чтобы изучить высшие чары, тогда как я тебя и полминуты под параличом продержать не могу… Это глупо, как по мне.       Дин насупился, но ответить не успел: они пришли. В дверь отца Рей в последние года три стучал исключительно ногой. Правда, Дин, только заметив характерное движение, нахмурился, пролез к двери и дисциплинированно постучал кулаком.       Рей не успел мысленно повозмущаться тому, что он ведёт себя как паинька: Дин, не дожидаясь ответа, распахнул дверь и пробежал в комнату, громко топая и остриём призванного меча сбивая книги со статуэтками. Рей усмехнулся и прикрыл за ними дверь, пока мелкий рассыпал вокруг себя восторг и улыбки:       — …а оно взяло и получилось! А ты говорил, что не получится! А оно… Смотри, какой красивый меч!       Прислонившись бедром к стене, Рей издали наблюдал, как сияющий Дин, захлёбываясь триумфом, показывал отцу какие-то сложные выпады своим чудо-мечом. Широкое лезвие ловило лучи света, но не отражало, а поглощало их, отчего туман становился ещё более хищным, непроницаемым.       Отец стоял в стороне, скрестив руки на груди. То ли оставлял сыну побольше места, то ли закрывался от них, не желая быть причастным даже к радости Дина. Рея от его загустевшего, отточенного пафоса просто тошнило. Благо, с годами он научился держать мнение при себе. Ну, иногда.       Рей не сразу понял, что Арран переключил внимание на него.       — Тоже похвастаешься успехами?       — М, нет? — Рей пожал плечами. — Никаких успехов. Можешь радоваться.       Дин посмотрел на него укоризненно и с третьей попытки растворил меч в воздухе. На мгновение пахну́ло сыростью, а потом всё исчезло.       — Впрочем, ничего необычного, — вздохнул Арран, то ли действительно сожалея, что Рей провалился, то ли этим подчёркивая своё злорадство.       Лично Рей считал, что второе. Кажется, у него были серьёзные проблемы с верой в людей. А как иначе? Ведь даже Дин, желая помочь и защитить, только добавил проблем:       — Зато у него уже начали получаться параличи! Реюшка, покажешь?       Рей зажмурился и мысленно досчитал до трёх перед тем, как открыть глаза. Арран смотрел на него со смесью злости и удивления.       Упс, кажется, кто-то останется без еды.       — А ведь тебе запрещали, — медленно начал отец.       В ближайшие три дня. Хорошо, что как раз сегодня они с Дином успели позавтракать, а то было бы совсем обидно.       — Кто тебя вообще надоумил пойти против запретов?       — Я! — гордо сказал Дин. Рей недоумённо вскинул брови. — Они же нечестные. Почему мне можно, а ему…       — Потому что у тебя, малыш, хотя бы результат есть и будет, — почти мягко отозвался Арран. — А у него…       — У него тоже есть результат! Реюшка очень быстро учится. Раньше он вообще ничего не мог, и всего за полгода…       Рей тяжело вздохнул, мысленно умоляя Дина остановиться. Ну право слово, куда ему такая глубокая могила?       Арран наконец-то перестал вопросительно глядеть на Дина, явно восхищаясь его редкой наивностью, и глянул на старшего сына.       — Надеюсь, ты перестанешь позориться? Он таким будет не всегда. Когда-нибудь даже Дин поймёт, что ты на самом деле ничего не умеешь. Поверь мне, это будет неприятно. Давай лучше ты не будешь вести себя, как горделивый идиот, и станешь учить теорию, как тебе и предлагали? Память у тебя, в отличие от всего остального, замечательная. Через пару лет пошёл бы учиться к мастерам, стал учёным. Тебе же интересны пространственно-временные парадоксы Азатонской Империи? Вот и занялся бы ими. Может, именно ты и разгадаешь загадку. Вот там ты точно не опозоришься и будешь полезен. Я не хочу с тобой и дальше воевать, младший. Просто не понимаю, зачем растрачивать себя на то, в чём никогда ничего не добьёшься.       — Ой-ёй, — пробормотал Дин и на всякий случай отошёл на шаг.       Рей бы, конечно, беззлобно посмеялся над таким, если бы не дошёл до точки кипения. Когда так бесился Дин, у него загорались волосы. Рей же начинал делать глупости.       — Значит так, — на удивление спокойно начал он. — Найди все те дурацкие книги, с которыми у меня якобы есть шансы стать теоретиком, сложи стопкой и засунь себе…       Дин спрятался под стол.       Воздух нагревался.       — Чем хочу, тем и буду заниматься! — рычал Рей, сам удивляясь, откуда у него столько храбрости-то взялось.       — Я тебе запрещаю, — отчеканил Арран. Видимо, предложение Рея разнообразить свою половую жизнь с помощью умных книг его не слишком впечатлило.       — А мне плевать. — А вот это впечатлило. Рей хищно улыбнулся и пинком перевернул ближайшую к нему тумбу. Дорогая ваза, купленная недавно на аукционе, оросила хрустальными слезами пол. Рей хохотнул и развёл руками. — И что ты мне сделаешь? Из дома выгонишь? Так ты не можешь. Не одного из Хранителей Пламени. Ты ведь даже не старший этого дома больше: фамильной силы-то у тебя нет. Я не знаю, как все вокруг ещё ведутся на то, что ты, мол, Феникс, но скрываешь это. Но мы-то правду знаем, да, папочка? Твои слова тут власти не имеют. Для силы, конечно. Люди-то слушаются, пока ты им платишь. Хочешь им заплатить ещё и за то, чтобы они меня в комнате заперли и есть не давали? Да пожалуйста! Мне уже не пять лет, чтобы обнять коленки и разрыдаться от такой несправедливости. Заставишь меня от имени дома на дуэлях выступать, чтобы я там провалился? Так я провалюсь, но позора будет больше для дома, чем для меня. Если честно, то клал я уже на доброе имя — оно мне надо, его поддерживать? Что ещё? Что?!       Он и не заметил, когда успел перевернуть шкаф с книгами. Дин забился глубже под стол, подальше от всего, что ещё могло упасть на голову.       Рей напряжённо думал, что ещё шваркнуть об пол.       — И Призыв я выучу! — запальчиво выкрикнул он. Глаза у Дина снова стали круглыми. — Просто для того, чтобы жалким стал именно ты со своими попытками сыграть в предсказателя и пророчить чьё-то будущее!       Арран тяжело вздохнул и расцепил руки. Что, интересно, нужно сделать, чтобы он изменился в лице?       — Пошёл вон. Нет, пошли. Оба.       Рей выскочил за дверь, замахнулся створкой… Осторожно придержал её, давая Дину выскользнуть за ним в коридор, и только после этого с наслаждением шарахнул ею о косяк.       — Ты ненормальный, — прошептал Дин с таким явным восхищением в голосе, что Рей протрезвел. И только тогда понял, что наговорил.

***

      — О, гляди-ка, твой клоун, — донеслось до Рея сквозь ровный рокот этой гниющей толпы. Голос был звонким и предвкушающим — опять кому-то из малолетних пафосных ублюдков хотелось посмотреть на шоу?       Судя по тому, что обладательница голоса говорила достаточно громко, она явно старалась привлечь внимание. Его? Или…       — Реюшка? — Ох нет. Не его. Дина. Разве он тоже был на этом приёме? — Рей! О Пламя, нет-нет-нет, ну не сейчас, не надо, Рей!       Рей в два счёта отыскал пробивающегося к нему через толпу Дина и фыркнул. Сейчас ему не было дела до младшенького с его попытками мирно решить конфликт. И Динка сразу это заметил, ускорился, ловко проскальзывая у взрослых под локтями и избегая столкновений. Дожидаться его и позволять себя увести не хотелось. И потому Рей, круто развернувшись, пошёл в противоположный конец зала.       Шуршала ткань и стучался в стёкла дождь. Тугие струи воды льнули к дутым стёклам, скользили по ним пальцами и беспомощно срывались в низ, словно в один момент обессилев. Монотонный говор сотен людей, то набегающий, как океанская волна, то ослабевающий, треск огня в камине и хорошо различимый шёпот магии приглушали редкие раскаты грома, но совсем перекрыть их не могли.       Рей криво усмехнулся. Гроза приближалась, а они, они все, предпочитали сделать вид, что не слышали её раскатистых шагов, лишь бы только не привлекать к себе внимания.       Здесь было не принято говорить о делах и выделяться из толпы. Несмотря на то, что вся знать одинаково воспитывалась, жила по одним законам и временами, когда дефицит не оставлял выбора, даже роднились семьями, все они оставались друг другу врагами. Большой Круг контролировал силу и рынки, Малый подбирал за ним крохи, занимался тем, до чего у старших и сильнейших не доходили руки. Чтобы прийти к этому, и первые, и вторые много столетий подряд улицы мостили из мертвецов. Но теперь, когда хрупкий порядок вроде как воцарился, он перестал нравиться всем вокруг.       Семьи Большого Круга зло глядели друг на друга, отчаянно и молчаливо желая избавиться от соперников, простереть своё влияние ещё дальше. Рей считал, что они не перегрызли друг друга только потому, что, в отличие от «младших товарищей», выходцы Большого Круга могли дать такой отпор, что места на планете станет мало.       Малому Кругу хотелось больше прав, больше денег и уважения: пусть «крошки», падающие с общего стола сильнейших, и были из чистого золота, они всё же оставались крошками. Объедками. Тем, за что даже бороться не хотелось, но все, конечно, боролись.       Если между двумя семьями заключались альянсы, путь даже неофициальные, и об этом узнавали другие фамилии, грызня начиналась такая, что только куски мяса летели. Никто не мог позволить сопернику усилиться, заручившись такой серьёзной поддержкой. И потому даже дружба, настоящая дружба между двумя аристократами сразу вызывала у других полторы тонны подозрений. Как правило, всякие тёплые отношения между отпрысками знатных родов заканчивались тут же, как один из них принимал звание главы дома.       На таких приёмах, проводившихся двадцать пять раз в год, по разу в доме каждой из семей Большого Круга, официально знать собиралась, чтобы развлечься и повидаться со своими. На деле же, сталкиваясь в одном доме, аристократы мрачно и сосредоточенно следили, все за всеми, чтобы не упустить момент, когда кто-то подставит спину. Рей терпеть их не мог.       Дружить было опасно. Ты рисковал случайно выдать секреты фамилии и нажить врагов среди обоих Кругов. Приятели того не стоили. Союзы были негласно, но жёстко запрещены. Безопасно только сдохнуть всем вместе. Ну, по крайней мере, не придётся ворочаться в могиле, постоянно озираясь и думая, не уличит ли тебя кто-то из своих в чём-то неправомерном.       А ещё достаточно безопасным оставалось прикидываться идиотом, слабым, беспомощным, помешанным на одной глупой идее, веселить народ и если и притягивать взгляды, то лишь презрительные. Рей понял это достаточно быстро. И преобразился.       Он не носил цвета своего дома. Это Дин, сначала по научению родителей, а затем и сам с восторгом рядился в алое и золотое. Младшенькому это нравилось. Нравилось издали показывать всем, что он принадлежит к такой — нет, не самой сильной, не самой богатой и даже не самой влиятельной, на эти титулы ему было наплевать, — к самой лучшей семье. Рей, выделяясь, отдаляясь, издеваясь, давно стал подчёркивать лишь цвет своей эманации. Он полюбил складки, лёгкую «дыщащую» белую ткань, свободные и удобные кофты, в которых он мог поместиться вместе с Дином.       В результате, когда он стал загибаться в залах и укреплять мышцы, никто этого так и не заметил. Самые сердобольные на приёмах Кругов всегда старались его подкормить, видя в Рее забитого, худощавого, непропорционального подростка. Он перестал отсиживаться в уголке с книгой, никогда не носил с собой оружия. Перестал сыпать терминами. Когда кто-то в разговоре вставлял фразу или две на древнеазатонском или ниххарентском, Рей делал удивлённые глаза вместо того, чтобы издеваться над неправильно поставленным ударением.       Рей громко смеялся, грязно ругался, искрил сарказмом и бравадой, как больной злой огневик, постоянно вызывал всех, кто косо на него глядел, на дуэли и, к величайшему сожалению общественности, эти дуэли выигрывал — всего за неполный год он прослыл то ли клоуном, то ли сумасшедшим, и достал всех до алой пелены перед глазами.       Половина аристократов его не терпела — эту враждебную партию официально возглавлял отец. Другая находила его забавным и вполголоса шептала первым, что держать при их высочайшем обществе такого шута исключительно полезно. Ведь, право, большинство собраний были такими однообразными и скучными…       Рей по-идиотски улыбался. Рей ввязывался в скандалы и склоки, Рей… заводил знакомства с нужными людьми и отчаянно, взахлёб, дробя об эту мечту зубы и кости, желал всю эту толпу кретинов убить. И появление Молний было ему настолько на руку, что даже представить сложно. Только один вопрос покоя не давал. Кому это ещё было на руку? Кому-то, от кого Молнии невольно, одним своим существованием, отвлекали внимание.       Появление организованной группировки фанатиков, выдвигающих глупые, провокационные, агрессивные лозунги, было предсказуемым. Право, что-то подобное должно было случиться. Не сейчас, так через год, сути это не меняло. Эти фанатики были силой. Силой, с которой знать никак не хотела считаться. Понятное дело, богачи и властелины вроде семей Еннер или Затекк могли не обращать на них внимания по одной простой причине: каждая из них могли раздавить всех Молний разом, только покажи, кого прихлопнуть. Но остальные, те, кого Молнии могли задавить количеством — почему бездействовали они?       В записной книжке Рея этот вопрос был обведён дважды.       Не то чтобы он не знал ответа. Точнее, не знал наверняка, но догадывался: всё же идиотом он только прикидывался. Но ему не хотелось, чтобы кто-то, по глупости или иронии судьбы отыскав эти записи, стал воспринимать его как реальную силу, с которой стоило считаться. Время для того, чтобы расправить плечи, ещё не пришло, но счёт уже шёл на месяцы. А пока что следовало вести себя как обычно.       Рей прищурился, прицеливаясь, выбирая жертву. Но охотником тут себя мнил каждый. Поэтому, пока Рей примеривался, пытаясь решить, кого ему унизить сегодня, его самого выбрали целью.       — Дроссвел? — позвали его, и Дроссвел неторопливо обернулся. — Безумно рад тебя видеть!       Сам Рей лишь вопросительно поднял брови. Вот уж он и не представлял, что Иннрик Гартенн знал его!       Гартенн был молодым главой своего Дома и пространственником, специализирующимся на создании и нейтрализации аномалий. После падения Азатонской Империи, по официальным данным, только семья Гартеннов оставалась Носителями высококлассной пространственной магии. Чуть менее официальным, но также общеизвестным был тот факт, что именно из фамилии азатонских рабов взял начало этот дом, теперь — крайне богатый и почитаемый. Как же, ведь только они сумели сохранить и взрастить эту хрупкую отрасль магии, поделились ею с миром. С магией времени, например, так сделать не получилось, и со времён самого Азатона на Минон не приходили временщики.       Случись что с Гартеннами, никто даже заменить не сумеет. Но если без временной магии существовалось вполне комфортно, разве что редкие аномалии мешали честному магическому народу, то без пространственной… Иными словами, теперь объятые всеобщим уважением Гартенны не делали ровным счётом ничего, только получали прибыль с Агентств Телепортации, которые почему-то считались их собственностью. Впрочем, остальные занимались примерно тем же самым. Когда не плели интриги и не лезли в большие игры с Силой, конечно.       В особом «списке подозреваемых» Рея Гартенны, которые, судя по всему, плевать хотели на вековые правила аристократии, занимали почётное второе место.       — Иннрик. — Рей растянул губы в ухмылке. — Тоже не ожидал тебя увидеть.       Судя по тому, как нахмурился Гартенн, он как минимум ожидал, что Рей станет обращаться к нему на «вы». И, возможно, с лёгким поклоном. Пять лет разницы в их конкретном случае, когда Рей в свои двадцать ещё считался подростком, а Иннрик в двадцать пять — взрослым и вступившим в силу Главой Дома, виделись очень значимыми.       Вот только Рей считал, что возраст — цифра. Если человек был идиотом, то жизни требовалось очень постараться, чтобы к двадцати пяти, тридцати или ста годам вложить ему хоть немного мозгов. Более того: Рей лично знал с полсотни людей, которым поумнеть помогло бы разве что чудо, а никак не прожитые годы. А в чудеса Рей не верил.       Заметив, что Дроссвел ничего делать не собирался, Иннрик склонился в приветственном полупоклоне первым.       — А тебе так идёт, — улыбнулся Рей. — И техника хороша. Настолько часто приходится кланяться? Только своему отцу, или и моему тоже?       Иннрика выпрямило так, словно кто-то невидимый сзади дёрнул его за волосы. И Рей исключительно повеселился, наблюдая за тем, как он озирался, напуганный до трясучки одним фактом того, что кто-то мог их услышать.       В записной книжке Рея альянс из Дроссвелов, Гартеннов и наверняка кого-то ещё, кого-то достаточно умного, чтобы ничем не выдать себя, упоминался чуть ли не на каждой странице и сомнениям не подлежал.       — Что такое? — насмешливо поинтересовался Рей, тоже демонстративно оглядываясь. — Увидел что-то интересное? Или ищешь кого-то?       «Попробует уколоть в ответ?» — меланхолично предположил Рей, и Иннрик не заставил себя ждать.       — Ещё бы! Ищу таких же наглецов, что даже цвета своего дома не носят.       — У меня аллергия на красный. Как вижу слишком большое скопление этого гадкого цвета, так и начинаю сыпать сарказмом. Боюсь, это неизлечимо.       — Твой брат-то его носит.       — Интересное заключение. А почему моя аллергия должна распространяться на Дина? Это не коллективное заболевание. — Дроссвел скучающим взглядом обвёл пёструю толпу аристократов. — В отличие от массовой подверженности глупым иллюзиям.       — Слышали бы остальные из твоего Дома, что ты говоришь, — мстительно заметил Иннрик и развёл руками. — Впрочем, думаю, тебе бы ничего не сделали. Заперли бы снова, конечно, но тебе ведь не привыкать.       Рей просто обожал такие моменты, когда все эти идиоты, ничего не подозревая, начинали колоть его то делом, то словом. Не получая реакции, подходили всё ближе, считали, что напали, наконец, на него в момент беззащитности и слабости. Тем приятнее потом было выбивать почву у них из-под ног.       — Уверен, что хочешь говорить именно о моей семье? — вкрадчиво поинтересовался Рей, показательно понижая голос. — Не боишься, что в ответ тоже начну спрашивать о твоих отношениях с ней? А мы ведь на территории Затекков. Только представь, что они сделают с тобой, если узнают, что ты снюхался с моим многоуважаемым отцом. Кажется, предыдущих заговорщиков взяли под гипноз и заставили убивать друг друга. Будет обидно, если история повторится, и тебя с твоей невестой натравят друг на друга. — Рей широко улыбнулся, как будто бледный, как покойник, Иннрик сказал что-то невероятно остроумное, и только хорошее воспитание не позволяло в голос посмеяться над его замечательной шуткой. И, когда Еннер, случайно или по умыслу обративший на них внимание, прошёл мимо, Рей с силой сжал пальцами предплечье вздрогнувшего собеседника. — Кстати, думаю, она бы тебя уделала. Ты же у нас хилый такой — ну куда полез? Какие тебе заговоры? Дунь, и тебя нет, а туда же — на передел мира попёрся!       И пусть Гартенн выдернул руку, дело было сделано. В глазах молодого пространственника поселился страх.       — Тебе-то что надо? С твоим же Домом делиться собрались, ты не в накладе.       — С каким Домом? — Рей издевательски развёл руки в стороны, словно приглашая рассмотреть себя получше. Его белоснежные одежды затрепетали мягкими складками. — Где ты видишь на мне знаки отличия? Или ты, быть может, считаешь, что я собрался тебя шантажировать разоблачением, чтобы Дроссвелы оттяпали кусок больше оговоренного? Ты глаза-то открой.       Последнее было самой настоящей издёвкой, потому что глаза у Иннрика и так были широко распахнуты. Он уже понял, какую большую ошибку совершил, когда сунулся к Рею.       — Я тут против всех, — таким тоном, словно он раскрывал страшный секрет, сообщил Дроссвел, не забывая светски улыбаться. — Захочу, и правда тебя сдам и полюбуюсь на то, что получится. Но, знаешь, я бы на твоём месте опасался не этого. Куда хуже для тебя будет, если ты не перестанешь играть в эти игры и не уйдёшь с дороги. Потому что тогда уже я буду думать, что с тобой сделать. И, поверь, Затекки бы поступили гуманнее. Всё понял?       Как и любой загнанный в угол зверь, безобидный и, прямо скажем, глуповатый Иннрик начал огрызаться.       — Да что… — Рей был почти уверен, что он скажет «да что ты себе позволяешь», но Гартенн в последний момент закусил губу и задал совсем другой вопрос. — Да что ты мне сделаешь, недоносок?!       У него ещё и голос дрогнул на последнем слове. Ну не прелесть ли?       — Ну, например… — Рей задумчиво обвёл взглядом зал, а потом, шагнув к Иннрику, одним ударом в челюсть свалил его на пол.       Дроссвел потёр кулак и постарался не улыбаться слишком уж откровенно. Хотя, чего уж там, бить людей в лицо ему нравилось. Не всех. Но в этой комнате каждый второй заслуживал именно этого.       — Что здесь происходит?!       Гадая, кто из блюстителей порядка, Еннер или Затекк, выскочит на него первым, Рей, честно говоря, ставил на Затекка. Тот, несмотря на возраст, был ещё вполне себе в строю и передвигался весьма резво. А ещё в нём консервативная слепота удивительным образом сочеталась с живым умом. Ну как так можно?       Однако первым к месту действия почему-то успел Жеггийерон Еннер. Интересно, стоял недалеко или специально мониторил Рея, абсолютно справедливо ему не доверяя, и ждал от него очередного скандала? Так или иначе, дедуля дождался.       Иннрик испуганно уставился на старика. Рей его понимал. Жеггийерон был известен тем, что, будучи в возрасте Рея, подавил предыдущий заговор, причём с такой жестокостью, что в обоих знатных Кругах покой установился прочно и надолго. Аж до сих пор, ага.       Отвечать на вопрос старика Жега Рей не спешил. Позволял Иннрику проникнуться мыслью о том, что, если сказать правду, то его смерть с высокой долей вероятности наступит прямо сейчас. Причём довольно мучительная. А врать Иннрик не умел. Потому, наверное, и приходил на приёмы столь редко. Сейчас он даже встать с пола боялся, жевал губами и смотрел на Рея так отчаянно, выразительно, словно умоляя не топить ещё сильнее.       Благо, именно Рей врать умел.       — Он, — неприязненно начал Рей, прожигая побледневшего пространственника взглядом, — посмел оскорбить мой Дом.       Выражение лица Иннрика в тот момент надо было видеть.       — Почему замолчал, Гартенн? — наступая на него, «распалялся» Рей. Он не был огневиком, но уже знал: стоило лишь захотеть, как воздух вокруг него раскалялся. Те, кто мнили себя здешними психологами, считали это лучшим доказательством слепой ярости. — Неужели не хочешь повторить то, что нёс, при всех? Что мой род умирает? Что Дроссвелы настолько потеряли самоуважение, что запрещают своим же наследникам носить цвета Дома?       Кто-то в толпе тяжело вздохнул, и Рей усмехнулся про себя. Разумеется, ему поверили. Это же было его любимым развлечением.       Раз в месяц или два он выбирал себе жертву и всеми силами вовлекал её в дуэль. Не до смерти, но так, чтобы зрителей было побольше и унижение посильнее. Любимых поводов было два. Первый — обвинение в оскорблении Дома, его главы или наследников. Второй, чтобы жить стало веселее, был прямо противоположен первому. Рей вызывал этих несчастных на дуэли ещё и за «неподобающее отношение не как к человеку, а исключительно как к слуге Силы и рода». Выпады в сторону несчастных, что, чаще всего, просто подходили к нему покидаться друг в друга шпильками, Рей предпочитал чередовать. Устроить два двубоя подряд по одному и тому же поводу Рей считал неэстетичным. А самым забавным казалось именно то, что оба этих обвинения считались достаточно серьёзными и давали право вызова на дуэль, правда, не смертельную.       Хотя Рей, если честно, считал, что вскоре оба этих правила попросту отменят, чтобы он, наконец, перестал мозолить общественности глаза со своими претензиями.       — Я требую дуэли.       Наблюдающий за ним со стороны Дин с силой хлопнул себя по лбу.       — И когда же ты уже прекратишь это делать? — со вздохом поинтересовался кто-то в толпе.       Рей посчитал ответ «когда вы все сдохнете» несколько нетактичным.       — Ты в своём праве. Но только после приёма, — тяжело вздохнув, наконец разрешил Еннер и укоризненно покачал головой.       Рею было плевать на его мнение с такой высоты, что слюна, скорее всего, не долетела бы до лысины почтенного мага. Но он сделал вид, что безмерно уважал приказ главы Большого Круга. Правда, не поклонился, а едва заметно кивнул. Но с ним уже настолько не хотели связываться, что даже замечания никто не сделал.       Жутко хотелось выкинуть ещё что-нибудь этакое. И случай представился, как только Еннер имел глупость спросить, что Рей делает ставкой.       — Руку. — Дроссвел ласково улыбнулся.       Поднявшийся с пола Иннрик, который мгновение назад смотрел на него с благодарностью, аж назад шарахнулся, бедный.       Старик Еннер тяжело вздохнул.       — Будь ты в моём Доме, Дроссвел, не дожил бы до своих лет.       — Я тоже не устаю радоваться, что родился не в вашем Доме, — ровном тоном отозвался Рей, стараясь не улыбаться слишком уж пакостно.       — Ты уверен, что именно этого хочешь?       — Абсолютно, — снова горячо закивал Рей, выразительно проведя пальцем правой руки по своей левой, чуть выше запястья. — Руку. Без права заживления в течение года.       Рей хотел было ещё немного поиздеваться: у него только начало исправляться настроение. Но шум с другой стороны зала привлёк его внимание. Аристократы, до сих пор окружавшие их, по одному или группками присоединялись к новой толпе. И там, кажется, кто-то плакал. Такое проявление эмоций в знатных кругах было столь неэтично, что Рей не мог не заинтересоваться. В несколько секунд догнав Ортонна, он почти весело поинтересовался:       — Что случилось? — Ортонн лишь отмахнулся, и Рей почувствовал, как что-то тоненько укололо сердце. И хорошее настроение словно пламенной волной выжгло. — Что случилось?!       Но ответил ему не Ортонн. Митаанир Затекк, в доме которого они и собрались сегодня убивать вечер, громогласно фыркнул.       — Да уж, проще сказать и стерпеть бестактность, чем каждую секунду слышать от тебя новые вопросы. — Рей усмехнулся. Этот маг его терпеть не мог, он давно это знал. Скажем, за дело, но сути это не меняло. Также это не меняло и того, что Рей испытывал к главе мощнейшего знатного дома аналогичное чувство. — Сегодня Круги лишились нескольких фамилий. Неттоны, Ористаллы и Цесииры убиты.       Рею казалось, что он попал в другой мир. Мир до того понятный и логичный, что никто вокруг в нём выжить не мог. Неттоны, Ористаллы и Цесииры. Медиумы, пророки, искатели истины. Все до единого — информационщики до мозга костей. Те, кто могли предугадать то, что случится дальше, и предупредить об этом знать. Начать именно с них было гениальным решением. Рей понятия не имел, кто стоял во главе Молний, но мысленно аплодировал ему.       — Быть может, раз сегодня у нас траур, отменишь свою глупую дуэль? — спросили позади.       Рей обернулся и как можно вежливее улыбнулся хмурому Еннеру.       — Нет.       Надо ведь повеселиться напоследок? Дроссвел был уверен: в начале лета, не позже, старый мир пеплом обратится. И старый Рей, слывший нахалом, бретёром и грубияном, сгорит тоже. Пока этого не произошло, хотелось нагуляться.       Тем вечером он с треском разгромил своего незадачливого соперника. Когда перепуганного и бледного пространственника уводили выполнять условия проигрыша, Рей улыбнулся ему на прощание и по ответному взгляду понял: тот принял к сведению всё, что нужно. И если Дом Гартеннов не покинет большую игру по своей воле, левой рукой главы он не отделается.       А неделю спустя Иннрик Гартенн покончил с собой.       Этот мальчишка вскоре стал ещё одним из тех, о ком многое переосмысливший Рей предпочитал не вспоминать.

***

      В лицо дохнуло сыростью и прохладцей. Мечтательно улыбнувшись, Рей выдохнул, опустил ноющие от усталости руки и обернулся к скрипнувшей двери.       — Ага, попался! — обрадовался Дин, влетая в зал так, словно он опять поджёг на себе одежду от радости.       Вот вроде рос, а ни капли не менялся. Пять лет, восемь, двенадцать — разница была только в цифрах, отмечающих прожитые годы. Суть оставалось той же.       — В каком смысле «попался»?       — Не делай вид, что ты ничего не понял, — важно потребовал Дин. — Снова ведь тратил своё время, занимал зал, чтобы пострадать ерундой и опозорить великий, несравненный, неугасаемый род Дроссвелов?       — А то. Сам не опозоришь — никто не опозорит, — хмыкнул Рей и повернулся к брату, позволяя себя обнять. — Как приём у семьи Ханнтона́?       — Скучно! Но я случайно поджёг портьеру. Стало чуть веселее, но сегодня я не ужинаю.       Рей не знал, действительно ли Дин скучал на этих сборищах носителей пафоса, или говорил так чтобы поддержать. И, если честно, совсем не хотел разбираться в этом вопросе. Мелкий глядел хитрющими глазами, и Рей сразу его понял.       — Ага, я тоже наказан на сегодня. Так что ужин уже утащил. Он у меня в комнате. Сможешь забраться туда тихо — угощайся сколько влезет.       — А сам?       — Я ещё немного позанимаюсь, — сказал Рей, отчаянно пытаясь, чтобы это не прозвучало слишком поспешно от радости. — Кстати, сегодня я хочу тебе…       Дин отошёл на шаг и глянул умоляюще.       — Рей, не говори мне, что ты снова с самого утра торчал тут с Призывом. — И взгляд такой отчаянный, сожалеющий, почти виноватый, что хорошее настроение сразу притухло. Дин же, отыскав ответ на свой вопрос у него на лице, тяжело вздохнул. — И, разумеется, ты не ел.       — Я же наказан, какая еда? — неестественно улыбнулся Рей, но Дин привычной шутке не рассмеялся.       Они оба знали, что у Рея в запасе ровно семьдесят два способа похищения еды из столовой. Слишком часто такое делать нельзя, чтобы не заметили. Но хоть раз-другой за всё время, что Рей или Дин (а чаще вместе) были наказаны, он мог такой трюк провернуть. Таким образом, даже наказанные на два-три дня, братья не мучились от голода и не познавали «важность смирения», как задумано.       — Ясно. — Дин горько улыбнулся. — Ты и наказание заработал только для того, чтобы не ехать на приём, а дома пытаться призвать оружие?       Рей скрестил руки на груди, приготовившись закрыться, защищаться. Во всём мире только один Дин был на стороне Рея. Когда даже он отворачивался, Рей сразу чувствовал себя абсолютно, тотально беззащитным. Особенно теперь.       — Неужели и ты мне будешь указывать, на что тратить свободное время?       — Свободное!.. Ты должен был прийти на приём.       — Если отмазался, значит, свободное.       — Ладно. Хорошо, — сдался мелкий и перешёл на умоляющий тон. — Но, Рей, ты его уже пятый год тратишь на одно и то же!       — Я упорный.       — Не смешно, — всё-таки сумев совладать с собой, выдохнул Дин и снова его обнял. Кажется, решил достучаться до здравого смысла, и действовал наверняка.       Вот только где смысл, тем более — здравый, и где то, чем Рей стал?       — Реюшка, ну никто уже и не помнит, что ты обещал его выучить. — Интересно, Дин понимал, насколько сам себе противоречил? — Ты сам говорил, Призыв того не стоит. Он тебе не нужен. И не был нужен никогда! А ты ради него забываешь про всё остальное. Сколько ты часов был вчера в зале? Шесть?       Восемь, но Рей решил, что лучше от этого знания Дину не станет.       — Я очень виноват, — сказал Дин ещё тише, и в груди стало больно. Не верит. Он тоже не верит, и, наверное, уже давно. Всё так, как и должно быть: Дин вырос и стал смотреть на вещи реалистичнее. Он всё ещё помогал, пытался выгораживать перед отцом, дарил поддержку. Но теперь — как какому-то инвалиду, который и так ничего не может, а без опоры развалится совсем. — Реюшка, правда, если бы я знал, что ты убьёшь на это столько лет, не полез бы к тебе с дурацким Призывом. Учил бы его сам… Или не учил бы вообще. Он ведь нам и не был нужен, так зачем ты…       — Да затем, что я… — попытался было Рей, но Дин перебил.       — Ты пять лет лбом о стенку бьёшься! Рей, пять лет — ты же их просто сжёг и по ветру развеял. — Дин отстранился, а пальцами сильно, но не больно сжал предплечья. Словно напоминал психу, где реальность. — Ну зачем столько жертв ради того, что всё равно в руки не дастся? Тебе нравится браться за безнадёжные дела? Если бы у меня была настолько безвыходная ситуация, я бы давно уже сдался, а не бился о стены. Потому что это не стоит таких усилий. Рей, ты же знаешь, я помогу тебе во всём, но тут от этого ничего не изменится. Всем уже давно понятно, что у тебя ничего не получится, так почему… Рей!       Странное ощущение во рту, словно пепел пережёвывал.       Рей резко отошёл на шаг, освобождая руки. Правую — вверх, поворот кистью. Сила скользнула по венам, вырвалась в мир, но застряла в сомкнувшихся пальцах. Холод бережно касался губами кожи. И там, где была пустота, пальцы ощутили ледяную сталь.       Рей опустил руку с призванной секирой и отвёл глаза.       Неловкость обнимала за плечи их обоих.       — Надо же, — наконец осторожно протянул Дин, до скрипа неестественно пытаясь добавить в голос немного радости. — Ты смог.       — Смог.       Замолчали снова.       — Давно?       — Вчера. — Он вскинул глаза на брата. — Планировал после ужина тебе показать. Как видишь, я не совсем…       — Рей! — выпалил Дин и осторожно подошёл ближе. — Я не хотел сказать, что ты неумёха или что-то вроде этого, что ты там себе надумал. Мне просто жаль тебя, ты же чуть не угробился с этими дурацкими, бесполезными, затратными чарами. Я их знаю столько времени — что они, пригодились хоть раз? А ты так старался, словно они — твой смысл жизни! Хотя… — Тут его улыбка вышла куда более искренней. А Рею всё ещё чудился пепел на губах, в груди, вместо костей и вместо желания что-то делать. — Я очень рад, что у тебя получилось. Извини, что столько наговорил. Хочешь, пойдём…       — Похвастаемся? — оскалился Рей и медленно покачал головой. — Обойдусь.       — Так. — Дин почесал переносицу. — А чего ты хочешь? Я уже извинился. Могу ещё раз. Ну, или можешь меня стукнуть.       Он едва успел договорить, как Рей шагнул вперёд и молниеносно треснул его лопастью призванного топора. Дин шарахнулся назад, растерянно потёр ушибленную руку и вздохнул.       — Согласен, заслужил. А теперь давай… — он отскочил назад, разминувшись с новым ударом, уже лезвием. — Рей?!       Тот поджал губы и ударил снова, в очередной раз разрубая пустоту.       Рей не собирался бить в полную силу. Говоря откровенно, он даже бить-то не собирался. Оружие у него в руках не было игрушкой. Чем угодно, но не ей. И позволить этому лезвию дорваться до крови Рей не мог.       Он просто с упоением молотил топором воздух в пяти-шести сантиметрах от ускользающего Дина. Почти не задумываясь, не волнуясь даже: если Рей пять лет учил Призыв, то Дин — спарринговал с контактником. Он знал правила ближнего боя лучше, чем поведения за столом, и точно знал, как сделать, чтобы его не ударили — неудивительно, что он уклонялся без труда. Да и сам Рей себя контролировал.       Ведь контролировал же?       Глас разума не успел прорвать алую пелену ярости и обиды. Рей и сам не заметил, как ускорился, направляемый новым оружием. Даже не лёгким, а попросту не имеющим веса. С ним отточенные, уверенные движения, в которых раньше требовалось принимать во внимание тяжесть, инерцию и силу удара, стали быстрее в разы.       Но это никак не объясняло того, что произошло с Дином.       Когда Рей в очередной раз оказался рядом с ним и ударил, он не стал уклоняться. Хотя успевал. Должен был успеть — Рей не рассматривал никаких других вариантов. Но Дин не ушёл в сторону, а просто напряг плечи, вскинул руки перед лицом… Он испугался. На этот раз — по-настоящему. Умом Рей это понимал, но сделать уже ничего не мог.       Рей успел напрячь руки, останавливая лезвие, в самый последний момент: ещё секунда, и призванное оружие отсекло бы Дину половину запястья. А так — когда Рей разжал руки, прекращая доступ силы в секиру, та исчезла, так и не закончив удара.       — Пламя, Дин, — растерянно пробормотал Рей, с усилием стряхивая с себя следы недавнего амока…       На смену ему пришла паника.       Дин медленно, словно боясь упасть, поскользнуться на крови, сел на пол. Он прижимал к себе покалеченную руку (правую, Пламя, правую, ведущую!), неловко, интуитивно зажимал широкую рану. Дышал тихо-тихо, словно боясь спровоцировать. У него дрожали губы. И весь он дрожал тоже, но почему-то говорил:       — Всё в порядке. — Рей был готов ударить ещё раз за такие слова. Себя, конечно, не Дина, но сам факт. — Не больно, правда, и я сам виноват. Ты… Успокоился?       От слов снова — пепел на губах, камень в груди, тщательно запрятанная на донышках глаз истерика. И почему Рею казалось, что, если выпустить гнев, станет легче? Сидя на холодном полу и судорожно прижимая Дина к себе, Рей извинялся, извинялся, извинялся, гладил его волосы, зажимал рану и содрогался, а огненный дом трясло и лихорадило вместе с ним.       — Нет… — бормотал Рей хрипло, на выдохе, в панике. Он видел, что Дин изо всех сил сдерживается, дабы не показать, что ему больно, и это рвало Рея на части сильнее, чем годы злобы и ненависти. Рея колотило. Поместье скрипело и проседало от его ужаса. Громко лопались стёкла и половицы, с потолка крупными хлопьями отлетала побелка, и Рей ощущал, что такое же разрушение происходило и с ним самим. Сил хватало лишь на то, чтобы сбивчиво шептать в тёмную макушку. — Нет, нет, только не ты, я не… Не хотел. Мне так жаль, так…       Именно в тот момент Рей впервые задумался о том, чем он стал. О том, насколько такая жизнь озлобила его, на что толкала. Задумался о цене, которую собирался заплатить. О том, каким человеком нужно стать, чтобы стать для Дина, в конце-то концов, примером для подражания, а не тем, кто навредит в припадке ярости. Его цвет — белый. Он должен стать знаменем, путеводным светом, а не злобной сволочью, способной лишь кровь проливать. Рей знал, что он уже такой, что натуру не переделать. И раз уж вырос он отравленным злобой и обидой, то назад это не переиграть. Но ему всегда так хорошо удавалось создавать и носить убедительные маски! Рей готов был носить их до конца жизни, лишь бы Дину не приходилось испытывать стыд и разочарование из-за него.       Всю жизнь Дин бродил за ним хвостом, преданно и доверчиво глядел в глаза. Он так в Рея верил, с таким упорством пытался видеть в нём лучшее, то, чего, наверное, никогда не было — и вот теперь сам попал под удар. Рей представил, что подобное могло случиться ещё раз, и его замутило. Такого он позволить не мог. На тот момент Рей ещё не мог отпустить брата, оставить его без поддержки, заставить одного пережидать сложный период. Но — именно в тот день Рей впервые укрепился в мысли, что ради его же безопасности Дина стоило держать от себя подальше.       Потом было… Много чего. Долгое лечение, море крови, много упрёков, высказанных Рею то отцом, то самим собой, но ни одного — от Дина. Ещё более долгие попытки переучиться на левшу. Тысячи разбитых чашек. Миллионы потерянных под столом ложек. Миллиарды неудачных попыток колдовать, как раньше. Одежды без застёжек, потому что с ними Дин надолго разучился справляться. С тяжёлым вздохом задвинутые подальше двуручники и наконец-то обратившие на себя внимание Дина одноручные мечи. Целители и маги-кровники, поселившиеся в поместье во всех углах, куда так или иначе мог заглянуть не растерявший активности Дин.       Бессонные ночи. Неисчислимое количество бессонных ночей. Дин, который кое-как научился контролировать себя днём, обязательно ночью неловко укладывал руку, и рана снова начинала кровоточить. Раз в неделю такое случалось обязательно. Каждый раз — в непогоду. Постоянно — когда вокруг стояла удушающая жара. Рей не спал в эти «плохие» дни тоже, прислушиваясь к тихому шуршанию и проклятьям в соседней комнате. Брал книгу и тихо, через окно, перебирался к брату, чтобы что-то ему прочитать… Или попускать по коже золотистые искорки. Почему-то теперь они Дина успокаивали и усыпляли.       Были слёзы. Была кровь. Были сожаления. И дурацкая бинтовая повязка на запястье, удушающе пахнущая какими-то мазями, ставшая символом Дина, того горько-пепельного дня и всего того, что он принёс с собой.

***

      — Дин. — Рей поймал брата за плечо и потряс.       Мелкий подскочил моментально. В глазах — ни крупинки сна. Он смотрел так, словно уже всё знал, и Рею стало очень стыдно. Только для того, чтобы заслужить право снова смотреть ему в глаза, не жаль было сжигать свою жизнь и себя прошлого без остатка.       — Дин, нужно уходить сейчас же. Одевайся быстрее.       Дин снова глянул остро и тоскливо. Прожёг серебром до основания, заглянул в душу — и отвернулся. Начал одеваться, тоже куда быстрее, чем обычно. Рею очень хотелось сесть рядом с ним. Извиниться. Рассказать, почему и зачем он всё это устраивал. Но времени снова не было. Прошлое сгорало, брошенное на жертвенный алтарь. И требовалось торопиться, чтобы не погибнуть вместе с ним.       Пять минут спустя они выскочили из окна комнаты Дина. В сумке за плечами Рея был завтрак, который Лаффер впихнул им, невзирая на все уговоры, телепортирующий артефакт, реликвия их семьи, и тяжёлый том «Истории Империй», бросить который было попросту нельзя — слишком многое было в этой книге.       Лаффер деловито поливал подоконник составом, уничтожающим запахи и следы эманации. И Рею всё ещё не верилось, что этот человек, который всегда был рядом, теперь останется совсем один в огромном опустевшем доме. Останется, просто слушаясь его приказа. Он ведь даже не совершеннолетний! Хотя о совершеннолетии думать не хотелось.       — Ты уверен? — спросил он, придерживая Дина за руку. Младший стоял, тихий и серьёзный, и даже не пытался и шагу сделать в сторону. — Я не уверен, что это… Необходимо. Если хочешь, можешь пойти с нами. Так будет безопаснее.       Лаффер смотрел без улыбки. В рамке тёмного окна он был похож на мрачный портрет мудреца, на который следовало молиться. И уж никак не бросать его в доме, где никто уже не оценит его золотой ум.       — Ты уверен. А я уже говорил тебе: делай то, что считаешь нужным. И помни: ты никогда не проигрываешь. Дин?       Младший вскинул голову.       — Хотя ты всё и так знаешь. Уходите оба сейчас же. К утру вы должны раствориться без следа.       И он захлопнул створки окна.       Рей сжал пальцы Дина и уверенно потянул его за собой, скрываясь в высоких степных травах. До ближайшего города, где есть Агентство Телепортации, они добрались за четыре часа. В это время ночь уже залила чернилами мир, стёрла краски с лиц. Дин молчал, хотя наверняка с ног валился от усталости. Он ничего не спрашивал. Не показывал, что напуган. Только с выражением мрачной решимости на лице следовал за братом.       В Дожжеритэрде их уже ждал хмурый Ортонн, возглавляющих три десятка перепуганных аристократов. Избранных, если можно так сказать. Избранных лично Реем на роль тех, кому суждено пережить эту ночь.       — Вы долго.       — Мы шли пешком, — огрызнулся Рей и мрачно оглядел перепуганных пространственников, оставшихся в Агентстве на ночную смену. — Они?..       — Целиком и полностью за тебя и никому не расскажут, что видели нас, — торопливо заверил его Ортонн.       Он очень старался выглядеть спокойным, но выдавал себя нервной дрожью и бегающим взглядом. Боялся. Они все боялись.       Аристократы сейчас не походили на самих себя. Ночь украла не только яркие краски, но и храбрость у этих магов. Бледные и явно ничего так и не понявшие, они смахивали на сборище детей, а никак не на будущих подпольщиков, которые в силах бросить вызов сильному противнику.       Сам же Рей не чувствовал почти ничего. Сожаления, страх, даже лёгкий мандраж — всё исчезло. В пепел обратилось. Дроссвел знал: это навалится позже, когда дело будет сделано. Но сейчас, пока ещё ничего не известно, никаких эмоций быть не должно. Только ледяное спокойствие и уверенность в себе.       — Новости есть?       — Н…Да, — Ортонн глубоко вдохнул и быстро сообщил. — Скаринтеллы не пошли на приём. У них какие-то проблемы с артефактом с аукциона, вся семья осталась дома. Они ничего не знают. Молнии их…       «Убьют, разумеется, — меланхолично подумал Рей. — Что к лучшему».       — Надо что-то сделать, — осторожно предложил Тейллу, и аристократы зашумели, выражая одобрение.       Они явно решили, что у них тут голосование. Как в Круге, да. Вот только Круга к утру уже не будет. И так, как раньше, не будет тоже. Рей уже всё решил. И голосованию это не подлежало. Пусть его дорогие друзья, разумеется, об этом ещё не догадывались.       Ортонн глянул на Рея и осторожно напомнил:       — Скаринтеллы всегда были к тебе лояльны. Особенно Эррелин.       «И абсолютно бесполезны».       — Их нужно вытащить.       «Если что и нужно, то лишь побыстрее дать вам понять, что мне не нужны советы», — решил Рей и повернулся к пространственникам. Осторожно пожал каждому из них руку.       — Спасибо вам за помощь. Если не сложно, переместите нас всех в Балентэрд. В Первое Пригородное Агентство.       Свидетели ему тоже были не нужны. И несчастные случаи. Рей чётко рассчитал силы: паралич, который остановит всем этим магам сердца, не активируется, пока перемещение не завершится. Но об этом он тоже думать сейчас не собирался.       Только о том, чтобы тихо и быстро вывести аристократов из города в лес, а оттуда — в закрытое барьером поместье Дроссвелов. Дин, который дорогу знал, молча топал рядом, стараясь не зевать слишком громко. На него Рей старался не смотреть. Не хотел видеть осуждение на лице брата.       Спасибо, что чернильная ночь стирала и выражения тоже. Правда, в изумлении распахнувшийся рот Ортонна, когда защитный барьер вокруг поместья развеялся и позволил увидеть древний огненный дом, Рей всё же заметил.       И тут же получил от Лиррей.       — Дроссвел, только не говори мне, что твоя семья Сила знает сколько имеет нелегальное укрытие, чтобы обделывать свои делишки и скрываться от правосудия! — зашипела девушка, старательно понижая голос. Словно в ночном лесу их кто-то мог услышать.       — Какая разница? — поморщился Рей в ответ. — Я и сам нашёл это место недавно. Для чего оно использовалось — не знаю. Знаю только, что утром нас начнут искать. И только здесь не найдут. Если кто-то не хочет находиться здесь, что же, надеюсь, вы запомнили, как выбраться из леса. Потому что рисковать остальными и выводить одиночек-моралистов я не буду.       Просто удивительно, но никто так и не ушёл. Как не ушёл никто с Приёма-Оборвавшего-Круг. Когда Рей, уложив зевающего мелкого и приняв от хмурой аристократии клятвы верности, прилетел на место действия, всё уже было почти кончено.       — Рей, — кивнула ему Шенн, забавная девушка, из простых. Рей познакомился с ней, когда она кидала камни в окна Еннерам, и, по вполне понятной причине, сразу проникся к ней симпатией.       Дроссвел кивнул в ответ и тепло поздоровался с остальными.       Сейчас он уже едва ли мог вспомнить имена той четвёрки, что помогла ему поставить жирный крест сначала на старой знати, а затем — на репутации Молний. Из памяти всплывали лишь смазанные временем лица и осознание того, что, по сути, все они были малолетними преступниками, каждый из которых имел претензии к аристократии.       Такие элементы, вечно недовольные, агрессивные, готовые разорвать на месте, только подойди — они появлялись в любом обществе и в любом режиме. И судьбы у них, чаще всего, не имелось. Еннеры добрались бы до них, не сейчас, так на год позже. Сейчас Рей и сам не понимал, как вообще сошёлся с ними и почему был принят за своего. Наверное, тоже на почве слепой ненависти к старой знати.       — Все там? — тихо спросил он, указывая в сторону дома Фалаттеров, закрытого со всех сторон барьерами. Если бы Ортонн, по его собственным словам, не послушался Рея и не улизнул из дома ровно за пару минут до начала светопреставления, то он бы тоже остался там.       — А куда же им деваться-то? — широко улыбнулась Шенн. Рей даже сейчас помнил, что у этой магички была богатейшая россыпь веснушек, странно выглядевших в темноте. — Как ты и просил: как Молнии вошли, всех барьером закрыли, чтобы ни один гад не выскочил. Эти ваши чистоплюи решили, что барьер Молний, те — что аристократишки чудят… Четвёртый час никак друг друга перебить не могут… О! Ты гляди-ка!       Рей уже и сам увидел. Митаанир Затекк, зажимая рану на животе, не вышел, а выкатился из какого-то узкого лаза, внезапно открывшегося в земле. За ним оставался прерывистый матово поблескивающий след. Чёрная в ночи кровь проскальзывала между пальцами старого мага, отбирая мгновения жизни.       Рей нахмурился. Вот про лаз Ортонн почему-то сказать не удосужился.       — Добить? — взволнованно спросил кто-то из его сомнительной четвёрки.       Рей помотал головой, сделав знак сидеть тихо, и сам пошёл к магу. В каком бы ни был состоянии Затекк, маг такого уровня опасен всегда. И он атаковал бы сразу, если бы не почувствовал своего.       — Дроссвел? — изумлённо спросил он, обернувшись на звук шагов. И как узнал-то в кромешной темноте?       — Я, — не стал отрицать очевидное Рей и присел рядом с Митаниром на колени. — Что там творится?       — Бойня, — сплюнув в сторону, рыкнул тот и охнул, всё стараясь сильнее прижать руку к животу. — Наши выстоят. Хантонна́ закрывают всех барьерами. Не знаю, сколько они так ещё смогут, с ними почему-то нет их младшего. Остальные отбиваются. Я вот эту крысиную нору почуял. Полез проверять, куда ведёт и получится ли выбраться. Только вот…       Он кивнул на свою рану и криво усмехнулся.       — Много бы отдал, чтобы вместо тебя пришёл кто-нибудь из целителей, но что есть. Я обратно спуститься уже не смогу, тебе нужно вывести наших. И давай побыстрее. Даже Хантонна́ уже устают, они держат щиты который час.       Отвлёкшись на свою рану, Затекк не успел среагировать, когда Рей одним быстрым движением прижал руку к его груди и послал туда волну силы, останавливая магу сердце.       — Лаз засыпать, — ровным тоном приказал он, и земляная Шенн счастливо улыбнулась.       — Будет сделано. Что-то ещё?       — Не болтай, — отрезал Рей. — Но да, нужно сделать кое-что ещё. На приём пошли не все. Нужно навестить одних домоседов. Знаете, где живут Скаринтеллы?       Уже тогда Рей спрашивал себя: улыбались бы эти четверо так предвкушающе-кровожадно, если бы знали, что не вернутся из дома артефакторов?       Всё-таки ему и правда были не нужны свидетели.

***

      Лес качался перед ним, за ним, над ним, вокруг него. Тёмные глянцевые листья слегка подрагивали, ускользали из-под рук, чтобы тут же вернуться на место и снова пуститься в пляс. Рей хрипло, с усилием дышал, медленно шёл, с трудом двигая словно одеревеневшей ногой, и только следил, чтобы как можно меньше капель его крови падало на зыбкую, ненадёжную землю.       Ненадёжным казалось всё вокруг, собственная решимость — в особенности. Адреналиновая волна схлынула, оставив после себя пульсирующую головную боль, тянущую пустоту в опустошённом резерве, странную леденящую апатию и пока ещё едва уловимое, но с каждым мгновением крепнущее сомнение. Одно дело — мысленно желать смерти тем, кто не нравится, и совсем другое — аккуратно ударить им в спину, когда они отвернутся. А потом ещё и огненным смерчем по земле пройтись, чтобы никто и никогда не узнал, как Белый Феникс на самом деле спасал старую знать.       Небо медленно светлело, но тех отголосков зарождающегося дня, что пробивались сквозь густые кроны, было слишком мало, чтобы обзор стал хоть немного приемлемым. Его хватало, чтобы рассмотреть свои же метки, точно копирующие маячки охотников, травников и грибников, и не сбиваться с пути, и Рей уже за это был благодарен.       Конечно, было бы странно, не сыграй недостаток освещения и головокружение с ним злую шутку.       Низкий вибрирующий звук Рей сначала принял за странную звуковую галлюцинацию. А потом вскинулся, словно проснувшись, и напоролся на взгляд ярких даже в ночи зелёных глаз какой-то твари. Звук распространялся от неё, как тепло от огневика, накрывал собой лес, утягивал во что-то первозданное и дикое.       Рей медленно шагнул назад, пытаясь хотя бы приблизительно угадать, к кому в лапы его услужливо подтолкнула судьба. Но по всему выходило, что зверюга либо действительно была чересчур реалистичной галлюцинацией, либо он конкретно влип. Потому как ничего подобного Дроссвел никогда не видел.       Четырёхлапая тварь была гигантской. Уж как Рей не считал себя маленьким, но это чудовище в холке достигало ему чуть ли не до рёбер. Массивная лобастая голова была заметно больше, чем у человека, крупные лапы с острыми загнутыми когтями явно предназначались для охоты на глупых и неосторожных, а светлая жёсткая шерсть выглядела неплохой защитой от стали. Судя по тому, как раздувались ноздри большого чёрного носа, запах крови тварь явно манил. Хищник, ничего удивительного. С кем же ещё Рей мог встретиться в рассветном лесу?       Вот только местные флору и фауну он изучил досконально. И ничего даже отдалённо похожего в этом лесу не водилось. Если уж совсем откровенно, ничего похожего не водилось и на Миноне. Что же…       Рей сконцентрировался и присмотрелся, пытаясь разглядеть силовые узлы, и охнул, отступил назад. Возможно, резче, чем требовалось, потому как зверь ниже опустил голову, выгибая спину, и оскалился ещё явственнее. Вполне ожидаемо, что и зубы у этого образца кровожадности не оставляли желать лучшего. Вот только Рея уже не волновало то, насколько опасным выглядело это создание.       Потому что это не было животным.       Перед ним стоял человек.       Маг тела. Обернувшийся зверем, как в старых сказках, как в учебниках о самых редких специальностях. И если бы не вполне доступное агрессивное рычание, издаваемые им, Рей бы так и стоял, заворожённый. А если бы маг не шагнул вперёд, мягко переставляя лапы на забывающих шелестеть листьях, то он бы и не заметил новой угрозы.       Рей снова шагнул назад, на этот раз с умом, медленно и осторожно.       — Потрясающе, — едва слышно выдохнул он, не отводя восхищённого взгляда от зверя. А тот, прильнувший к земле, готовый броситься, чихнул, мотнул головой и покосился исподлобья, словно что-то очень ему мешало. — Никогда ещё не встречал таких… Кто ты?       Раскатистые, вибрирующие нотки звериного рычания обращали кровь в чистый адреналин. Следующий шаг назад Рей сделал машинально, ведь маг напротив так и не двигался. Он чего-то ждал. Что-то не давало ему покоя, мешало броситься — Рей понимал это, как понимал он и то, что следовало уходить. В таком состоянии он бы не справился с магом тела, который большинство его параличей попросту проигнорирует. Но двинуться ему не давала простая мысль: а если оборотень именно этого и ждал? Ждал, когда жертва побежит?       Насухо сглотнув, он выставил перед собой пустые ладони. С одной на прошлогодние листья монотонно капала кровь.       — Что ты здесь делаешь? Да ещё и в такое время? — снова попытался Рей, но вновь не увидел отклика. Зверь лишь дёрнул закруглённым ухом, отмахиваясь от слов, как от чего-то неважного.       Словно не мог уловить смысла.       Догадка была такой простой, что Рей не сразу решился спросить:       — Ты что, не… Не понимаешь меня?       Даже тональность рычания не изменилась. Звук так и прокатывался по нервам на одной ноте, резонировал с силой внутри Рея и будил в сознании какой-то постыдный, первобытный страх перед тем, кто может разорвать голыми руками. Вот только слепо бояться и ничего не делать Рей не привык.       — Давай так, — мягко сказал Рей и улыбнулся. А затем под недоверчивым взглядом мага тела начал медленно опускаться на землю, всё так же держа руки перед собой. Едва слышно зашуршали сминаемые листья. Рей неторопливо сел и продолжил говорить, глядя только в глаза оборотню и стараясь донести смысл хотя бы интонацией, раз уж слова были недоступны. — Ты же знаешь, что можешь сейчас меня убить. Я очень устал и долго не простою. Ты чувствуешь это, да? — Непроницаемые зелёные глаза смотрели непонимающе, настороженно. — Чувствуешь, я уверен. Значит, понимаешь, что прямо сейчас я для тебя не опасен. Давай я наложу на тебя заклятье Понимания, чтобы мы смогли поговорить? Или чтобы ты хотя бы понял меня. Можно?       Рей и сам не знал, чего пытался добиться, говоря со зверем.       Ведь перед ним был зверь, самый настоящий. Маги тела не вели себя так. Не опускались до откровенно животных повадок, не подстерегали одиноких путников на лесных тропинках. И, разумеется, не промышляли разбоем, чтобы полакомиться человечиной. Они были обычными людьми, пусть и более совершенными, осознанно управляющими каждой клеточкой послушного тела. И никакие изменения сознания не могли заставить их забыть всё людское и пойти по лесам. Но здесь… Что-то скрывалось за этими яркими зелёными глазами. С таким Рей ещё не сталкивался. И даже будь он на пике формы, он бы всё равно не стал сражаться сейчас, предпочёл бы разговор. Всё-таки крови вокруг него пролилось достаточно.       Он чуть не упал, когда маг выпрямился, и болезненный, агрессивный излом покрытой шерстью спины сгладился. Угроза ещё была, явная, но ей теперь хотя бы не тыкали Рею промеж глаз. И он, стараясь не торопиться и не нервничать, до смерти опасаясь ошибиться, стал сплетать чары.       Когда золотая сеточка в его пальцах растворилась в воздухе, Рей на мгновение прикрыл глаза и долго выдохнул, успокаиваясь. И лишь затем спросил:       — А… Теперь? Теперь ты понимаешь меня?       И тут случилось что-то, чего Рей не ожидал ни в каком виде. Оборотень, огромный зверь, ещё мгновение назад пребывающий в своей стихии, поспешно шарахнулся назад, загребая влажную землю и прелые листья всеми лапами, словно стараясь удержаться на ногах. В зелёных глазах засквозило такое слепое, беспомощное отчаяние, что Рей неожиданно понял: уйти просто так он не сможет. И не потому что его разорвут в кровавые ошмётки, а из-за странного желания помочь постороннему.       А ведь считал, что аристократия уже ожесточила его до такой степени, что на жалость к кому-то Рей был попросту не способен.       Впрочем, может, так и было? Пока знать… То есть уже старая знать существовала, все силы Рея уходили на слепую, животную ненависть к ней. К каждому человеку и каждому правилу, словно сам факт принадлежности к Кругам извращал даже самых невинных. Теперь, когда Круги оборвались, Рей неожиданно понял, что ненавидеть больше некого. И внутри него освободилось место для чего-то ещё.       Сегодня, сейчас, в эту минуту в остывшем рассветном лесу Рей чувствовал себя пустым сосудом, покрытым разве что выпавшей росой. И в него наконец-то можно было положить что угодно. Одно осознание этого будоражило, будило непознанное до сих пор чувство оглушительной свободы.       Оборотень глядел на него так, словно одновременно понимал и не понимал, и это двойственное чувство не давало ни броситься, ни уйти. Причиняло дискомфорт. Рей снова глянул в настороженные зелёные глаза и уверенно заключил:       — Понимаешь. Я вижу. Может, уравняем шансы?       В отчетном фырканье чудилась насмешка. Рей тепло улыбнулся и удивился сам себе. Он и так мог?       — Я не имею ввиду физическую силу. Думаю, ты в любой форме сейчас сильнее меня. Но если ты обернёшься человеком, я хотя бы смогу понять тебя тоже. — Заметив, что оборотень снова беззвучно оскалился, Рей торопливо помахал руками. Капли крови ягодами просыпались на листья, и зверь заинтересованно покосился на них. — Не думай, что это ловушка или что-то вроде того. Судя по тому, что я вижу сейчас, ты и как человек явно неслабый. Думаешь, не справишься со мной без клыков и когтей? Я тебя умоляю! Сам видишь, я вряд ли встану без помощи.       В тишине замершего, прислушавшегося к человеческой речи леса сердцебиение казалось оглушительным.       Оборотень сел и снова опустил голову, и Рей отстранённо подумал, что, должно быть, сказал что-то не то. Потому как поза зверя выглядела откровенно агрессивной, и непонятно, что…       А потом светлая шерсть колыхнулась, дрогнула, словно маг поёжился от промозглой сырости, и начала уменьшаться, в прямом смысле втягиваясь в тело. Дрогнули и стали укорачиваться когти. Короткие пальцы на лапах монотонно загребали землю, с каждым мгновением всё утончаясь и удлиняясь. Волосяной покров сбивался островками, стягивался к холке, чтобы остаться на ней самым пушистым и длинным клочком, в то время как по остальному телу уже проглядывалась кожа. А затем и этот «островок» стремительно посветлел, из серого становясь золотистым, если Рей правильно углядел в неверном освещении. На изменения в морде… лице? Словом, туда Рей старался не смотреть, потому как даже его хладнокровию имелся предел. И наблюдать, как с едва различимым хрустом перестаивались кости, словно бы вминаясь в череп, желания не было.       Он не сразу понял, что смена ипостаси уже завершилась. Просто в один момент осознал, что больше ничего не происходило, и хруст костей больше не тревожил восприятие. Только восхищённые шепотки леса нарушали тишину. Оборотень, казалось, и дышал беззвучно, замерев напротив Рея и чуть склонив голову с намёком на интерес во взгляде.       Парень был красив. Вообще-то Рей к человеческой красоте и прелести мира относился в лучшем случае как эстет, в худшем же и вовсе не обращал на них внимания. Ему то не хватало времени, то не было желания размениваться на наблюдение за прекрасным. Даже период, когда Рей бы начал коситься на девушек с интересом, так и не наступил. Если Дроссвел и заинтересовывался чем-то, то разве что сильными магами и редкостями, а лучше, если они сочетались в одном предмете. Диковинные вещи, полные чистой мощи, вгоняли Рея в священный трепет, будили интерес исследователя, заставляли протягивать руку, чтобы разобраться во внутреннем устройстве и поискать пути применения. Все остальные качества, человеческие или характеристики неодушевлённого предмета, никак не трогали. Порой Рея это… не тревожило, скорее огорчало и нервировало, как напоминание о неизбежном, о том, что он не имел права отвлекаться. Порой же он, напротив, радовался своей практически нулевой реакции, ведь это помогало не сойти с пути.       Но тут несомненную красоту мага тела приходилось признать, как данность. Он был гармонично-совершенен и выглядел куда лучше, чем среднестатистический человек. Высокий до неприличия, великолепно сложённый, с рабочими крепкими мышцами, слишком объёмной для мага тела эманацией и аккуратными, пропорционально-выверенными чертами лица — решительно непонятно, почему этот маг предпочитал тело животного, а не человеческое. Мощи в нём было не меньше, возможностей, напротив, больше… Что-то было не так.       — Спасибо, так и правда гораздо лучше, — снова улыбнулся Дроссвел и протянул оборотню руку. — Меня зовут Рей.       Маг смерил его ладонь изучающим, напряжённым взглядом. И Рей невольно задумался, мог ли этот человек быть неразумен. Это бы многое объяснило, вот только шансы на счастливый исход сегодняшней встречи сильно сокращало. Но потом оборотень криво усмехнулся и глухо спросил:       — Откуда ты выискался? Такой, — оборотень окинул его скептическим взглядом, — странный.       Голос у него оказался внешности под стать. Бархатный, обволакивающий баритон с едва уловимыми резонирующими нотками.       — Почему сразу странный? — поинтересовался Рей, удерживая в себе комментарии по поводу коротких, рубленых фраз этого мага.       — Ты первый, — после короткого раздумья сообщил тот. И, не давая задать вопрос, с усмешкой продолжил. — Кого я почему-то понимаю. И кто не старается убежать. Или убить. И первый, кто тут представляется. Ещё и руку протягивает. Окровавленную. Чего добиваешься?       Рей поспешно опустил руку и устало улыбнулся. Что же, о неразумности вопрос можно было больше не поднимать. А вот когда этот маг в последний раз оборачивался человеком, спросить хотелось. Его дискомфорт уж слишком бросался в глаза. Непривычность речевого аппарата и самого процесса говорения были налицо. Да и над каждой короткой фразой оборотень задумывался, недолго, но заметно, пусть он и пытался представить эти краткие моменты задумчивости как паузы между предложениями.       — Убегать и драться? — переспросил он, когда оборотень замолчал совсем. — Не люблю бессмысленные занятия. А понимаешь ты меня из-за заклятья. Кстати, спасибо, что хоть дал его наложить.       Маг чуть наклонил голову.       — Ты странный.       — Даже спорить не буду.       — Зачем заклятье наложил? Часто говоришь с животными?       — Ты человек. И терять было нечего.       В тот момент Рей и сам считал себя странным, но чувствовал: то, что он делал, правильно. Оборотень же снова фыркнул, усмехнулся и скрестил руки на груди.       — Ладно, Рей. Меня зовут Энди.       Как?       Дроссвел непонимающе покосился на Энди. Оборотень, который превращался в невиданного и неизвестного науке зверя. Да ещё и со странным, чужеродным именем. Слишком ёмкое и краткое, без намёка на удвоенную букву, оно звучало до безумия непривычно. Так же непривычно, как звучали имена самого Рея и Дина. Впрочем, на непонимающие взгляды и постоянные вопросы: «Прости, как?» их с братом осознанно обрёк отец, подарив сыновьям иномирные имена. С этим человеком всё явно было не так просто.       — Необычно, — осторожно оценил Рей. — Откуда ты?       Вопрос был правильный, потому как маг перестал улыбаться и тоже глянул пристально, словно и сам хотел наконец разобраться в ситуации.       — Талса, — наконец отозвался он, и Рея словно по голове ударили. Ещё одно место, которого просто не существовало в этом мире? — Штат Оклахома. Планету назвать?       — Не стоит… Я уже понял, что ты не отсюда. Как ты вообще попал сюда?       — Много вопросов. Я ведь могу спросить то же самое.       — Ну, я здесь живу.       Энди скептически обвёл взглядом местность.       — Нет, не прямо под этим деревом, — вздохнул Рей. — Тут неподалёку мой дом… Что?       Рей осёкся, заметив выражение лица оборотня. Казалось, тот всерьёз раздумывал, не поздно ли ещё кинуться.       — То ли ты заблудился. И сам этого не понял. То ли врёшь хорошо. Так, что я не чувствую. Здесь ничего нет.       Он чуял ложь? Рей нервно усмехнулся. Что же, ему сильно повезло, что он не встретил этого оборотня раньше. Иначе пришлось бы тяжело.       — Могу доказать, что ты ошибаешься, — улыбнулся Рей, и, очевидно, это снова были не те слова, которых ждал Энди. Потому как на хмуром лице сквозь костяной нарост недоверия прорезалось удивление.       — Думал, скажешь, что заблудился.       — Почему?       Насколько бы рассеивающаяся тьма и головокружение ни мешали, Рей был уверен, что с пути он не сбивался. Мог бы, конечно, но хорошо ощущаемые силовые метки на деревьях вели его, как световая дорожка, не давая свернуть с пути или отклониться от курса хотя бы на пару шагов. Если его попытки углядеть среди деревьев очередной силовой сигнал приняли за петляния заблудшего путника по лесу, то Рей сильно переоценил наблюдательность оборотня.       Энди снова усмехнулся, и Рей заметил, что зубы у него совсем не выглядели человеческими. Более массивные и острые, они были как косвенная угроза всему живому.       — От тебя тревогой несло. На весь лес. — Яркие зелёные глаза чуть сощурились, и Рей не мог избавиться от ощущения, что его попросту оценивали по каким-то неведомым критериям. Или же пытались понять? — И не только. Много всего. Столько, что добить тебя было… гуманнее.       Рей перестал улыбаться.       А, может, он и правда потерялся? Когда-то очень давно. И теперь, ища выход, секирой прорубал дорогу сквозь закрытые двери и толпу таких же потерянных? Это был плохой, неверный путь. Следуя по нему, дорогу искать долго и сложно. Да и, отыскав, Рей рисковал выкатиться на неё, залитый кровью с ног до головы. И кто бы ответил, стоил ли он, верный путь, таких жертв?       Если он уже на этом этапе начинал сомневаться, что ждало его в будущем?       Впрочем, Рей знал, что.       — Вот опять, — безразлично подметил оборотень и склонил голову к плечу, присматриваясь. Рей, наблюдая за ним, невесело усмехнулся. Общий абсурд ситуации почти забавлял. Право, они сидели тут, разговаривая, как хорошие знакомые. А ведь Энди явно планировал сократить жизнь Рея довольно ощутимо. И ведь передумал он почему? Ещё смешнее, из-за простого факта, что с ним заговорили. Должно быть, давно он, иномирец, наверное, не слышал знакомой речи.       Секундочку.       — Ты явно давно не перевоплощался, — заметил Рей, рассматривая оборотня. Он был одет вполне по-минонски, вот только состояние одежды вызывало вопросы. Она порядком выцвела, растеряв традиционную яркость красок, и истрепалась до последней степени. Не распадалась по ниточкам, должно быть, из-за качества ткани и пошива. Да и теперь, когда Рей точно знал, кто сидел перед ним, несоответствие фасона и мага бросались в глаза, как явная ошибка в системе. Маг тела, оборотень, вырядился как иллюзионист — это было почти смешно. — Сколько ты здесь торчишь? В этом лесу?       — До этого леса были другие. Здесь я… С полгода. Наверное.       Рей от изумления не сразу задал следующий вопрос:       — А в этом мире ты?..       — Не помню. Несколько лет.       — И всё это время ты был…       Он не знал, обидится ли Энди на слово зверь, и потому промолчал, лишь кивнул на четкие следы на влажной земле. Вот только маг понял его и без этого, помотал головой:       — Не только. Но большую часть времени. Так проще. Меньше нужно… Всего. И внимания не привлекаю. Да и не ходят у вас по лесам. Вы жмётесь к городам. У них — поля. Рыбные места у рек. Озёра. Дороги. Но только отойди от домов, и вы беспомощны. Ты шестой, кого я встретил. В этом лесу. За полгода.       Дальше Рей уже не думал. Видел, что с каждым новым вопросом оборотень всё больше морщился, словно говорить о себе и делать усилие, чтобы вспомнить о течении времени, ему не нравилось. Единственное, что ему не сложно оказалось вспомнить — название места, где он когда-то жил.       — Слушай, — осторожно начал Рей, мысленно досадуя, что он не взял телепортирующий артефакт с собой. — Тебе не обязательно тут оставаться. Это чужой мир. Я догадываюсь, из-за чего и как ты мог сюда попасть. Если хочешь, пойдём со мной. У меня есть вещь, которая может открыть тебе путь обратно в твой мир. Только представишь, где ты жил раньше, и окажешься там. Ну как?       Он и не догадывался, что когда-нибудь придётся произносить эту фразу, да ещё и в нужном контексте, а не пересказывая семейную байку. Но, как ни странно, довелось. Быть может, из-за этого так хотелось помочь, оттого, что история замкнулась в кольцо? Рей любил такие повороты судьбы. Или то и правда подняло голову человеколюбие? Так или иначе, у Дроссвела была возможность помочь, и он хотел это сделать.       Вот только Энди, окинув его очередным пристальным взглядом, медленно помотал головой из стороны в сторону.       — Почему?       — А вдруг мне здесь нравится?       Рей тяжело вздохнул и ещё раз окинул массивную фигуру оборотня оценивающим взглядом. Отлично проработанные мышцы из-за постоянной активности, перспективная магическая сила, гордый разворот плеч уверенного в себе хищника. И всё же, всё же… Нет.       — Не нравится.       Энди нахмурился, а затем пожал плечами. Привыкал он к человеческому телу просто поразительно быстро.       — И пусть.       — Есть другая причина? Тебе есть, куда возвращаться там?       — Да. То есть… Не помню. Но думаю, что да. — Рей был готов к агрессии. Нет, Энди вряд ли кинулся бы на него теперь, но одёрнуть мог. Потому что только слепой не увидел бы, как неприятен был оборотню этот разговор, как сама тема причиняла ему почти физический дискомфорт. Но затем оборотень снова усмехнулся, совершенно спокойный, как и до этого. — Я плохо помню, что там было. И плохо помню, что здесь. Только то, что здесь по-другому. Неправильно. Мне это не нравится. И то, что я могу сделать там — тоже. Но здесь я хотя бы не наворочу дел. Тут я сливаюсь. С другими странностями. А там…       Нельзя сказать, что до этого Рей слушал его невнимательно. Он ловил каждое слово, ведь далеко не всегда удаётся переговорить с существом из другого мира. Но едва только речь зашла о проблемах с памятью, как все его собранность и внимание словно возвели в абсолют.       Память мага была функциональной единицей. Одной из вещей, которые ревностно защищала сама Сила. Даже если в жизни мага случалось что-то ужасное, воспоминание могло подавиться, но никогда не стиралось, сохранялось вплоть до мельчайших деталей. Любые проблемы с памятью были тем самым однозначным тревожным звоночком, который намекал о приближении или присутствии худшего. Сумасшествия, потери личности или других, не менее серьёзных бед. Всё это было решаемо, но, конечно, не без помощи тех, кто уже с таким сталкивался. А Рей, прямо скажем, что-то не видел рассевшихся по деревьям мастеров ментала.       Он не успел предложить помощь. Энди неожиданно поднял голову, и взгляд у него был ясный, без следа болезни.       — А ты любишь всё знать. — И это даже не было вопросом. То оборотень почему-то делился наблюдением, всё так же с трудом подбирая слова. Но, невзирая на это и на странность обстановки, Энди сам тянулся к разговору, продолжал его, развивал, словно до боли стосковавшись по простому человеческому общению. Вряд ли за те несколько лет, что оборотень провёл на Миноне, он беседовал хоть с кем-то. — Чего тогда тосковал на весь лес? О твои эмоции можно убиться. Учуять их. Разбежаться — и с обрыва. Или узнал то, что не хотел?       На мгновение Рей задумался над тем, какая ложь в этой ситуации была бы наиболее правдоподобна. Но отбросил эту мысль, чтобы мгновением позже ответить:       — И это тоже. А ещё я наделал глупостей, которые даже исправить не смогу, только скрыть, чтобы никто не узнал, и хоть как-то уравновесить. Если, конечно, получится. Вот только я совсем не уверен, что смогу, и даже не знаю, зря во всё это ввязался, или результат того хоть немного будет стоить. Да даже если и будет — мне не нравится то, как всё получилось, уже не нравится. Много хороших людей пострадали, много, скорее всего, пострадает в дальнейшем. И я даже думать не хочу, приемлемая ли это цена за то, чтобы в будущем такого не повторялось, или вся эта кровь — просто никому не нужная жертва, над которой когда-нибудь будут смеяться. Всё только началось, а мне уже тяжело. Я это хотя бы заслужил. Но есть ведь и другие, те, кто вообще не должен испытывать такое. Кажется, я просто взялся за дело, которое не смогу довести до конца, а бросить его уже не могу.       Почему разговорчивость всегда просыпалась в такие странные моменты? Почему одиноким начинаешь чувствовать себя на рассвете, когда рождающийся день кажется чем-то страшным? И почему, во имя Пламени, ему вообще захотелось выговориться? Да ещё и перед едва знакомым оборотнем, у которого своих проблем было — не перечесть?       Но почему-то хотелось. И именно перед этим оборотнем. Словно Рей, как и Энди, впервые за долгое, долгое время встретил кого-то, кто говорил на одном с ним языке. И, устав от вечного вынужденного молчания, от постоянного непонимания, Рей высказывал всё, что давило на грудь и мешало дышать. Не называя имён и не касаясь деталей, просто вываливая эмоции вперемешку с сомнениями на сырую лесную траву. О том, что оставил людей, с которыми хотелось бы поддерживать связь, которых хотел защитить. О том, что, напротив, остался рядом с братом, за которого следует нести ответственность. Которому хочется подавать пример, быть для этого выше и лучше. О том, что, когда жизнь перевалила за двадцать, у него появился первый настоящий страх — страх будущего, от которого непонятно, куда оставалось деваться. О том, что весь его мир, неправильный, нелюбимый, но всё же привычный и вроде бы крепкий, внезапно провалился в никуда и исчез с лица Минона, и теперь Рей не знал, где искать новую опору. Смеясь, замечал, что не имел права рассказать всё то же самое никому из знакомых…       Энди молчал. Слушал, не перебивая, чуть склонив голову к плечу, и только глядел задумчиво. Казалось, что он понимал куда больше, чем хотел показать, но это почему-то не вызывало недоверия. Хотя, казалось бы, должно было.       Он молчал и когда Рей умолк, слепо глядя выше его плеча в никуда.       А потом где-то вдалеке запела первая ранняя птичка, и Дроссвел вскинулся, собрался. Окинул взглядом мир вокруг и уже даже без удивления отметил, что солнце встало, и рассеянный утренний свет, скользнув меж листьев, залил лес ласковым светом. Вскоре должен был встать Дин. И если Дин увидит, что Рей не ночевал в поместье в ночь, когда не стало старой знати, да ещё и расскажет об этом остальным… Уж кто-нибудь да сложит два и два.       — Мне пора, — едва слышно сказал Рей и сам не понял, отчего это прозвучало как извинение. — Брат будет волноваться.       Энди окинул его долгим взглядом, а затем одним красивым быстрым движением поднялся на ноги и протянул руку. Запомнил, что ли, слова, что Дроссвел без помощи и встать бы не смог? Рей устало усмехнулся, ухватился за протянутую ладонь и выпрямился. Оказалось, что стоя оборотень был его выше на голову, если не больше.       — Спасибо, — выдохнул он, мельком глянул туда, где призывно сияла его силовая метка, и решился. — Знаешь, я бы мог помочь тебе.       Снова оборотень глядел на него исподлобья, словно решая что-то важное для себя.       — Тебе и самому помощь нужна.       После всего того, что Рей наговорил, играть в героя и ловко увиливать казалось глупым. И потому Дроссвел снова ответил откровенно, не задумываясь ни над словами, ни над интонациями — так, как он не говорил уже давно.       — Знаю. Я ведь не говорил обратного. Я вижу, что у меня есть проблемы, и понимаю, что с какими-то не справлюсь один. С большинством, наверное. Но я и не собирался оставаться в одиночку. И пускать всё на самотёк — тоже. Я знаю, в чём заключаются мои беды и как с ними разобраться, более того, хочу избавиться от них. Ты — другое дело. Ты ведь и сам понимаешь, то, что с тобой происходит, далеко от нормы. И сам ты, увы, никак не разберёшься. Не думаю, что ты хотя бы поймёшь, в чём корень твоей проблемы и как его вырвать — поверь, со стороны иногда виднее. Я хочу помочь тебе. И, главное, могу это сделать. Так что?       У него не было опыта произнесения речей. А единственная роль, которая пока что получалась у Рея безупречно, не подходила здесь, да и вырос он из неё. Бретёр, скандалист и полусумасшедший аристократ — не тот образ, с которым Рею хотелось бы двигаться дальше по жизни. Но сейчас Дроссвел хотя бы говорил искренне. И он не ожидал, что внимательно выслушавший его оборотень развернётся и уйдёт туда же, откуда пришёл.       Минуту спустя он вышел из зарослей почти беззвучно и, поймав Рея за запястье, приложил к его глубокой и противно кровоточащей царапине знакомые листья. И дикая природная магия, которой было удивительно много в здешней флоре, едва заметно полыхнула, накрепко примагничивая зелень к руке Дроссвела.       — Отплачу за помощь тем же, — улыбнулся Энди в ответ на недоумевающий взгляд Рея.       И не соврал.

***

      — Дин, — против воли с облегчением вырвалось у Рея, едва только младший чуть ли не пинком распахнул дверь и возмутительно бодро прошёлся до его осточертевшей койки. — Ну слава Силе, ты… Тебя долго не было.       — Ага, мы с Марком изобретали новые способы развалить «Феникс» и проиграть войну в твоё отсутствие. Увлеклись, забыли о времени, вот и… — Должно быть, лицо у Рея сделалось своеобразное, потому что Дин, до сих пор вещавший вполне серьёзно, наконец-то позволил себе шкодную улыбочку. — Да не дёргайся так. Прости, что не заходил. Был занят.       Рей показательно обвёл взглядом практически пустую зелёную комнатку и тоскливо улыбнулся.       — И именно поэтому не позволил мне даже наблюдать за вами издалека? Какими чарами вы закрыли мою камеру, нелюди? Я ничего не вижу за её пределами. — Младший показательно опустил уголки губ вниз и даже руки к груди прижал. По прикидкам, он собирался сию секунду либо признаться в вечной любви, либо выдать криво заученную проповедь о том, как они все волновались и не хотели его нервировать лишней информацией. Рей нахмурился. — Если ты сейчас скажешь что-то о том, что это для моего же блага, я тебе двину.       — Сил-то хватит? — с убийственной заботой поинтересовался Дин и широко улыбнулся, любуясь произведённым эффектом. Момент он выбрал очень чётко, плавно вклинился тогда, когда первый шок уже начал отступать, а ярость ещё не набралась силы. — Ладно, не будем ссориться. Насчёт камеры, как ты метко выразился… Мы с парнями решили, что так и правда будет лучше. Если у тебя нет информации из внешнего мира, то мотивации подскочить и кинуться этот самый внешний мир спасать нет тоже.       — А есть от чего спасать?       В очередной раз одарив старшего насмешливой усмешкой, Дин легко сел на край койки и почти весело предложил:       — Если тебе и правда так интересно, давай, спрашивай. Я слышал, тебе легче. По крайней мере, пеплом прямо тут от нервов не осыплешься. Так что я даже отвечу. Но понимай: до конца лечения тебя никто отсюда не выпустит. Будешь сидеть и переваривать информацию вхолостую. Честно, лично я бы посоветовал тебе ничего не спрашивать, а доболеть спокойно и потом самому посмотреть на результаты нашей рабо…       Рей резко подтянулся на руках, садясь выше, и отрывисто бросил:       — Связь?..       — Ал с Марком занялись. Установили вашу новую систему в шести городах. Все, правда, огненные, я решил, что они у нас в приоритете. Но потом хотят окутать ей и все остальные, как точно покажут нашим магам, как там что и куда колдовать, — немедленно отозвался Дин и глянул с лёгкой укоризной. Разумеется, младший прекрасно знал, что Рей, даже будь он сто раз умирающим, не смог бы отказаться от шанса узнать о положении дел. Такого стремления Дин совершенно точно не одобрял, но не спорил. И в этой его покладистости узнавалась чужая рука.       Право, Рей не знал, что Ал наплёл его брату и как убедил его не давить, идти на компромиссы, а то и вовсе уступать без ссор и ехидных комментариев. Не знал, но был экстрасенсу крайне благодарен.       — Новые нападения? — снова спросил Рей, и младший чуть нахмурился.       — Снова на Артаскей. Два — на Айрэ-Оллент, почти сразу. Одно… Впрочем, их, как всегда, много. Рассказывать о каждом и не проси. Знай, что их отразили малой кровью.       — Но кровь всё же была.       Это не являлось вопросом, но Дин всё же кивнул и отвёл взгляд. Рей решил не разведывать это сейчас.       — Разведчики?       — Я их стряхнул на Ала, выдохни. Он вроде как справляется. Вызвал к себе по очереди каждый отряд, сменил им места дислокации. Проверили по твоим планам, что ты ещё хотел сделать, кое-что даже выполнили.       Рей прикусил губу. Планы на неделю у него действительно имелись: после того, как бодрящее ударило по памяти, обходиться без них оказалось сложно. Сверх-важного Рей не записывал, и в самом факте того, что Ал с Дином это прочли, ничего страшного не было. Но…       — Вы были в моём кабинете?       — О-о-о, я тебя умоляю! Не лазили мы в поисках чего-то секретного, — закатил глаза Дин и притворно ужаснулся. — Вдруг бы нашли? А ты ведь не на год, а только на две недели в больничку попал. Потом вышел и убил бы нас всех. Так что мы забрались туда только чтобы вызвать разведчиков. Дали им распоряжения и отпустили. Ничего такого, выдохни, Реюшка. И вообще! Если услышу ещё хоть один вопрос — уйду, так и знай. Расскажи лучше, как тебе здесь отдыхается?       Рей чуть не взорвался. Дин ведь прекрасно знал, что во время очищения организма от бодрящего «больной» мучительно и надолго выпадал из реальности. В лучшем случае — просто впадал в сопор. В худшем ещё и кошмары видел. Рею, разумеется, не повезло. Ничего нового.       И эту затянувшуюся прогулку по собственной ноющей памяти Рей мог назвать как угодно, включая вполне себе матерные определения. Но уж никак не…       — Это — отдых? — язвительно переспросил он, не сдержав-таки эмоций.       — Да, Реюшка, — с усталой настойчивостью подтвердил Дин. Убеждал его как маленького ребёнка. — Долгий сон, возможность отлежаться, отъесться и ни о чём не думать — это отдых для всех нормальных людей.       — Это п… принудительное лечение.       — Оно не может быть шансом отдохнуть?       Рей фыркнул и растрепал ему волосы, хотя хотелось стукнуть.       — Оно несвоевременное. Да и…       — Да и ты предпочёл бы сны без кошмаров, незапертую палату, что-то посерьёзнее бульонов на обед и отсутствие панических мыслей: «А если я снова усну, а мои там взорвут…» — Дин хитро улыбнулся. — Что, ты думал, мы взорвём? Поместье или ближайшие городки?       Рей уже открыл было рот, чтобы ответить, как Дин оскалился ещё радостнее. Это выражение лица было знакомым, и Рей попытался врезать брату подушкой быстрее, чем он полезет обниматься.       — Будь серьёзнее, я тебя умоляю!       Младший поднырнул под подушкой, а секунду спустя уже стиснул Рея в объятиях, глядя с весёлым вызовом. Даже спустя столько лет подобные ласковые жесты давались Рею с трудом. Протягивая к брату руку, старший Дроссвел перебарывал себя. Для него касания ассоциировались либо с фамильярностью, либо с драками. Но для мелкого все эти нежности оставались важными, как бы Рей ни надеялся, что Дин это перерастёт. И, зная, как Динка любил такие знаки внимания, Рей отбивался от объятий не слишком активно и в конце всегда сдавался. Хотя и ворчал:       — Ну Дин, ну серьёзно! Если переломаешь мне кости, Мелла всё равно срастит, и ещё «отдыхать» я не останусь. Отпускай уже! Дин! Тебе ведь уже семнадцать, а ты…       — А я?       — Всё ещё бегаешь обниматься со всеми, с кем не дерёшься. И с кем дерёшься — иногда тоже.       — Реюшка, знаешь, в одном ты прав. — Дин разжал руки и заложил их под голову. — Мир несправедлив, жизнь — вообще ужас какой-то. Обнимашки делают лучше и то, и другое. Но почему-то все считают, что чем ты старше, тем они неприличнее, пусть и кричат, что, мол, нужен способ бороться с жестокостью нашего мира. Где логика? И при чём тут возраст?       Для Дина возраст тоже был только цифрой.       — Подумать только, самый сильный маг поколения верит в чудодейственную силу обнимашек! — закатил глаза Рей.       — Так ты же не веришь?       — А я и не о себе. Я знаю много невероятных людей. И знаю, что существует порядочное количество магов, которые сильнее меня. Но я никогда не видел никого сильнее тебя. А ведь это даже не твой предел.       — Я же не могу тебя победить.       — И не сможешь. Но только потому, что победа для тебя не важна. Ты не стремишься к результату, любишь только процесс. Да и то лишь в случае, если тебе интересно. Если нет, тут же бросишь дело, как бы перспективно оно ни было. Потому и проигрываешь.       Дин отодвинулся.       — По-твоему, я не хочу побеждать?       — Ты хочешь, но пока не можешь. Не готов.       — Мы всё ещё говорим о спаррингах?       Рей прикусил губу. С появлением Ала за плечом Дин стал наблюдателен. Вернее, нет. Наблюдателен братишка был всегда, но пользовался этим плохо. Тот Дин, который был год назад, при всём желании не смог бы найти подтексты в словах Рея.       Подтексты, которых, вопреки всем стараниям, всё равно оставалось слишком много. Рей прекрасно понимал, что глупо подставлял ими себя, что мог всё испортить, но никак не мог остановиться. Слишком хотелось, чтобы его кто-нибудь понял. Но Дин, пусть выросший, изменившийся, почти вставший на крыло — он всё ещё был недостаточно проницателен для этого.       — Мы говорим о… тебе в целом, — грустно улыбнулся Рей и откинулся на подушки. С каждым словом ему всё больше хотелось остаться одному. — Это твоё отношение распространяется на весь стиль жизни, что уж говорить о спаррингах?       Дин фыркнул, любопытно оперся щекой о кулак.       — И чего же мне, по-твоему, не хватает, чтобы побеждать?       — Готовности поставить всё, что у тебя есть, для победы.       — По-твоему, я мало рискую жизнью? — запальчиво возмутился Дин. — Ты сам говоришь, что меня заносит в безрассудство! Если в бою я вижу, что нужно сделать, чтобы победить, даже если это риск, то я…       — Кто говорит о жизни? — перебил его Рей, даже не пытаясь скрыть досаду. Он не понимал. Совсем не понимал. И как брат Рей надеялся, что он никогда не поймёт. Но как Дроссвел и Глава Дома он надеялся, что когда-нибудь — не рано, чтобы не сломаться, и не поздно, чтобы не опоздать, он всё же примет эту мысль. — У тебя совсем другая система ценностей. Ты привык рисковать собой. Что хуже, собой ради кого-то. Уже это показывает, что чужая жизнь для тебя ценнее, чем своя. Но только если речь идёт о дорогих тебя людях. Они — то, что у тебя есть. Пока ты не готов сделать их ставкой в большой игре, ты не будешь побеждать. Одна только привязанность к ним заставит тебя выбрать жертву попроще, пойти долгим и, возможно, неправильным путём. В то время как твой противник сделает свою ставку и начнёт двигаться по прямой. Разумеется, что выиграет он, а не ты.       Он должен был оскорбиться и уйти. Потому что разговор заходил в опасные дали. А Рей пока был не в том состоянии, чтобы вести себя, как обычно. Ему не хотелось долгих диспутов, ловких переключений с темы на тему. Не хотелось игр в словесное преследование. Для всех этих развлечений нужны силы — не магические, хоть какие-то. Сейчас же хотелось закопаться в подушки, закрыть глаза и не чувствовать всей кожей чужого негодования. Он и сам хорошо знал, что подонок. Выслушивать это от других не хотелось.       — Делать близких людей ставкой? — бесцветным голосом повторил Дин. — Так, как сделал ты, когда подставил родителей?       Рей дёрнулся, как от удара, и повернулся к брату.       — Чт… Нет! — Дин поджал губы, а Рей поспешно сел повыше. — Это не… Дин, это бы сработало только в том случае, если бы речь шла о тебе. Но у нас с тобой всегда были разные… системы ценностей. Я никогда не называл этих людей близкими. Да и… — Он усмехнулся и отвёл взгляд. — Если бы они были подходящей ставкой, тем, что для меня ценно, всё точно не случилось бы так. Посмотри на меня, Дин. Разве похоже, что я выигрываю?       Дин покосился на него и отвернулся. Не нужно было долго глядеть, чтобы увидеть нужное. Рей ведь знал, на кого похож. На покойника. Разве что говорил на порядок больше этого хладнокровного господина. И боль чувствовал. Зато Дин теперь просто обязан был уйти.       — Врёшь ведь, — негромко подметил он, и Рей аж дар речь потерял. А Дин лишь усмехнулся горько и покачал головой. — Ты скучаешь по ним гораздо больше меня.       Пламя, почему сейчас? Почему они решили разворошить прошлое именно сейчас, когда Рею и крыть было нечем, и сил не осталось, чтобы держать лицо? Почему не…       А ведь, кажется, они впервые после пленения Дина говорили… так. Не о других, а о себе. О том, что потеряли. О том, что получили. О планах на будущее. Обычно если и начинали, то сводили всё к ссоре. После Приёма, оборвавшего Круг, они вообще стали часто ссориться. Отчасти это к лучшему: Рей так боялся этого разговора, что старательно избегал Дина со времени его спасения от Молний. И вот сейчас… Ну почему сейчас?       — Ты иногда делаешь странные выводы, — нервно хохотнул Рей и растрепал пальцами волосы. — Мы никогда не были особенно близки. Ты думаешь, я скучаю за, фактически, чужими мне людьми? Это ведь ты обожал всё это «семейное» и «домашнее».       — Но мне уже не больно. А ты… — Младший медлил. Рей не нравилось, когда он начинал подбирать слова. Потому что иногда у него не получалось совершенно. А иногда — получалось даже слишком хорошо. — Я просто не понимаю, зачем ты поступил с ними так, если теперь убиваешься. Реюшка, не делай такие глаза, словно я тебе анекдоты рассказываю. Я же вижу, ты угасаешь. Мне уже начинает казаться, что все глупости, которые ты делаешь сейчас, это какие-то идиотские попытки извиниться за то, что давно в прошлом.       Рей тяжело вздохнул и задумчиво посмотрел на брата. С ним всегда было так: не получалось нагло врать, когда прямо ему в лицо выстреливало столько правды. Врать Дину в принципе было тяжело. Он этого не заслуживал.       — Это не так. Пойми, Дин. Я не работаю на прошлое — оно ушло и не вернётся. И не работаю на настоящее, потому что такое обрекло бы «Феникс» на пассивность. Стараться жить так, чтобы хорошо было сейчас, это, бесспорно, очень приятно. Но тогда появляется опасность, что однажды наступит то самое завтра, к которому ты не готов. И дорогие тебе люди не готовы. Зато те, кто запросто перережут тебе глотку, тут как тут и, кстати, встретили новый день и новую реальность гораздо лучше. Нет, я предпочитаю находиться в числе тех, кто уничтожит всех лишних, растолкает несогласных, создаст платформу для этого самого «завтра»… Я работаю на будущее, младший. Наши родители… Не смотри так. Я знаю, как ты их любил. Но им не было места в этом будущем, понимаешь? Они тоже огненные и тоже стремились к доминации. И с них бы сталось угробить всё, что я только-только начал создавать. И нас с тобой заодно. Я оказался быстрее, только и всего. Убрал конкурентов. Понимаю, тебе неприятно всё это слышать. Но мне показалось, будет лучше рассказать, чтобы ты не продолжал думать, что мной двигала какая-нибудь детская обида и что-то вроде этого.       — Действительно. Всё гораздо хуже. Тобой двигала подлость.       — Да! И знаешь, в чём странность? Прошло всего три года, а люди уже и думать не хотят, как так произошло, что мы с тобой выдвинулись и возглавили всё это сопротивление. Если правда вскроется через пять, через десять, через сто лет, то всем будет всё равно, что я делал, кого и зачем убивал. Конечно, если…       Дин неприятно, колюче улыбнулся. И в этой улыбке было слишком много всего, чтобы просто так взять и забыть её. Там было заключено отношение к делам Рея в чистом виде.       — Если мы победим.       Презрение, осуждение, грусть и тщательно скрываемый гнев — Рей не знал, правда ли Дин чувствовал всё это, или все эти якобы эмоции были надуманы им самим. Скорее второе. Рей прекрасно понимал, что видел лишь то, что чувствовал сам, но легче от этого не становилось. Даже наоборот.       Ему было плохо. Уж себе-то можно в этом признаваться? Наверное. Дину — точно нет. Поэтому Рей улыбнулся и продолжил мысль:       — И ради этой победы снова можно пойти на многое. А общество простит победителям всё, что угодно.       — А совесть? Не тревожит, старший?       — Ну… Как тебе сказать? Тревожит. Кусается. Иногда. Когда я думал, что ты умер, и считал, что всё зря, это было даже больно. — Рей моргнул, неожиданно понимая, что начал отвечать на вопрос ну слишком правдиво, и быстро перестроился. — Сейчас — нет. Снова ничего не чувствую. Понимаешь, Дин, хорошим быть сложнее. Ты тянешься за своими принципами, прилагаешь усилие, чтобы соответствовать собственным придуманным идеалам, боишься оступиться. Думаешь над каждым действием — не уничтожит ли он твой, так сказать, нравственный облик? И потом, если что-то такое всё-таки случается, добрым людям трудно это перенести. Утрата веры в себя и в свет — это больно. И каждый новый шаг в сторону от идеала будет даваться ещё больнее. Правда, только поначалу. А потом придёт время, когда ты неожиданно остановишься, оглянешься, посмотришь на очередное тело, через которое перешагнул, и поймёшь: а ведь страшного не произошло. Понимаешь, Дин? Ну рухнули маленький воздушный замок из принципов и мечтаний, вера в идеально-белое добро… И больше ничего. Небо не упало на голову, люди не стали показывать на тебя пальцем и разбегаться, не появился никто добрый и хороший, чтобы изгнать из тебя злобу. Не случилось вообще ничего. А если это правильно преподнести, то люди вокруг тебя станут принимать твою подлость за подвиги. И всё. Снова — никакой расплаты, боли, совести. И жить неожиданно станет так легко-легко… Потому что, когда ты уже на дне и чувствуешь себя там весьма комфортно, ниже падать уже некуда.       Он здорово умел маскировать просьбу: «Мне больно, так что давай ты просто накричишь на меня и уйдёшь отсюда, наконец?» Это всегда срабатывало. Всегда, но… Чужие пальцы ощутимо сжали плечо. А потом Дин вздохнул и обнял Рея. Не как обычно, в надежде своей любовью переломать рёбра, а невесомо и бережно.       — Я понял. Ты долго репетировал, да? — Рей скосил глаза на него и наткнулся на убийственно понимающий взгляд. Может, это всё-таки младший стал настоящим путеводным светом, а никак не он сам? Потому что Дин видел даже то, что сам Рей упорно отказывался замечать. — Учишь меня быть «плохим» и «коварным», а сам так и не навострился в этом… Слушай, Рей. Если тебе интересно, злюсь ли я на то, что ты натворил, ответ — нет. Не скажу, что считаю твои поступки правильными: они и правда мерзкие. Но насчёт старой знати… Я действительно почти никого из них уже не помню. Только родителей, но и они уже как бы стёрлись. Понимаешь? Вот для меня они уже действительно прошлое, которое не вернётся — и Пламя с ним! А ты так упорно говоришь вслух о том, что убил бы их снова, что ни о чём не жалеешь… Всё ещё видишь их лица, да? Ты поэтому не спишь?       А ведь он и правда вырос. Рей не знал, когда именно это произошло: то ли младший наконец-то осмыслил своё пленение, то ли Ал с его золотыми мозгами на него повлиял. А, может, Дин вырос уже давно, просто не показывал этого. Но сейчас он, его слова, тон, жесты, это непонятно откуда взявшееся сопереживание — всё это наконец-то вылезло из десятилетнего психологического возраста, в котором младший застрял уже очень давно.       И, кажется, он действительно стал выше Рея.       Тихий, судорожный выдох облегчения не принёс. Да и, если подумать, этот его совет «выдохни» всегда был дурацким. С чисто физиологической точки зрения выдох и восстановления ровного ритма дыхания помогали избавиться от страха или гнева. Но то, что сдавливало грудь Рею, постепенно ломая рёбра и утягивая на дно, выдохнуть не получалось. Для этого не осталось ни сил, ни времени.       На губах был противный привкус пепла.       Рей давно ненавидел себя за всё, что натворил. Но новое противное чувство, что всё это было ещё и зря, оказалось новым для него. Оно валило с ног похлеще обратки от бодрящего.       Тихо вздохнув, Рей тоже осторожно обнял брата и замолк. А легче, вопреки ожиданиям, почему-то не становилось и не становилось, только сильнее затягивалась удавка, только сухим нематериальным пеплом полнился рот, только озноб подмораживал совершенно разбитое бодрящим и лечением тело. И Дин, словно чувствуя это, не отсаживался и рук не размыкал. Защитник карманный. Просто смешно.       Хорошо, что он всё-таки пришёл.       Правда была в том, что, как бы ни было обидно и неприятно раньше, когда семья раз за разом вытирала о него ноги, Рей только становился злее. Копил не слёзы, но жёлчь. Наполнялся ядом, который рано или поздно должен был изничтожить старую знать.       Лить по себе слёзы казалось отвратительным — за себя Рей привык бить и только. И сейчас плохо тоже было не из-за себя: обиды отболели и показались вдруг неважными на следующий же день после того, как что-то исправлять оказалось поздно. Сейчас Рей чувствовал себе кромешно, безоговорочно мёртвым просто потому, что так нельзя.       Всё не должно быть так.       Давно придуманный и принятый к исполнению план, раньше — просто неприятный, теперь жёг мозг изнутри. Заставлял только крепче обнимать Дина и думать: ведь неправильно, совсем неправильно, это не он должен защищать. И не он должен всё расхлёбывать. Ведь ребёнок же, ребёнок, который ничего не знал, который ни в чём не виноват, который, возможно, один из них из всех не заслужил…       Нет. Дину вообще не надо было приходить сегодня.       — Рей? — Голос изумлённый.       И говорить тоже не стоило. Потому что всё это: и дурацкая избаловавшая его поддержка, и сочувствие в интонациях, и тепло родственного огня — добивало.       Всё.       Это.       Его.       Добивало.       — Просто отпусти меня уже, — зашипел на него Рей, быстро вытирая слёзы. — Не пять лет всё-таки.       — Мы возвращаемся к тому, с чего начали? — мягко поинтересовался Дин, разумеется, посылая просьбу куда подальше.       Рей тяжело вздохнул. Надо взять себя в руки. Склеивать позвоночник, собирать по крупинкам кости. Расправлять лёгкие, вспоминать, как дышать, вытряхивать пепел из вен. Конечно, вряд ли эта глупая человеческая конструкция, молотая-перемолотая и, наконец, сломавшаяся, выдержит долго. Но ведь долго и не нужно.       Когда-то его называли «Рейнольд» или «молодой господин Дроссвел». С подачи отца в его имена накрепко въелись «слабак», «разочарование Дома» и «паршивец оборзевший». Когда появился Дин, ласковое «Реюшка» чуть было не обратило его к свету. Но — всё же «чуть» не считается, и на какое-то время Рей стал «шутом» и «помешанным». Позже всё это перекрыло гордое звание «Белого Феникса». Но, если подумать, в глубине души сам Рей мог называть себя только сволочью.       Он не жалел почти ни о чём. Если бы Рей вдруг провалился во временную аномалию и оказался в прошлом, то не он не стал бы менять ход истории. Вернее, он бы уберёг Дина от того рокового удара секирой, да исправил бы ряд тактических ошибок, которые совершил уже в роли лидера «Феникса» и которые чуть не стали причиной их поражения. Но ни одна из жертв Рея не получила бы второй шанс. Ни родители, ни старая знать, ни лишние свидетели, ни в чём, по сути, не виновные, но всё равно опасные. Рей бы ничего не изменил.       Но и жить с этим больше не мог.       — Нет. Не возвращаемся. И… Слушай, Дин. — Младший молчал, только чуть повернул голову. Рей же смотрел за окно, на стоящую чуть в отдалении от поместья башню, на вершине которой горела огненная алая звезда. — Никогда не делай того, за что не сможешь расплатиться.       — Что за упаднические настроения, старший? — Дин пытался говорить весело, но тревога виделась в этих словах так же ясно, как будущее «Феникса» Рею. — У тебя день рождения через неделю! Войдёшь в силу и покажешь всем, что действительно работал на будущее. И что тебе под силу это лучшее будущее создать. Мы все хотим его увидеть. Я — особенно. Так что не подведи. Понял?       Рей отстранился. Семь дней. Да он с ума сойдёт за это время. Но брату Рей только улыбнулся и, игнорируя его напряжённый взгляд, тепло отозвался:       — И ты увидишь.