***
—Ебнуться можно, — говорит Антон, замирая на пороге своей старой-новой спальни. — По какому поводу переезд? — Считай, твоё наказание закончилось, — улыбается Арсений и подталкивает Антона внутрь. — Кстати, в шкафу новая одежда. Я, конечно, не очень шарю в твоём стиле, но Аня, кажется, справилась с поставленной задачей. Шастун широкими шагами доходит до шкафа, резко открывая его и придирчиво рассматривая свободные футболки с принтами, большие худи и узкие джинсы тёмных цветов. — Передай Ане, что я ее обожаю,— доставая себе свежую футболку и штаны, говорит Антон и закрывает шкаф. — Вся эта благотворительность чересчур подозрительна, может, скажешь, в чем дело? Арсений улыбается, но взгляд его настолько твёрд и нечитаем, что хочется тут же отвернуться. — Тебе лучше не знать, Антон. Поверь. Шастун верит, можешь не сомневаться. — Я в душ, в общем, — отвечает он, двигаясь к прикреплённой к комнате ванной. Арсений не спешит уходить. Садится в плетёное кресло и мирно вслушивается в шум воды за дверью. Его впервые за долгие годы пугает будущее. Оно отчасти неизвестно, потому что Антон непредсказуем, и интуиция подсказывает, что парень ещё не раз будет трепать всем нервы. Но хуже всего то, что план — чёткий, жёсткий, безжалостный — уже составлен, и от него нельзя отступать. Рано или поздно все закончится точь-в-точь как там сказано. И это по-настоящему пугает Попова. — Ой, бля, — Антон шугается, когда, выходя из ванны, замечает Арса в комнате. — Ты тут ещё, что ли? — Как видишь, — Попов поднимается с кресла и делает пару шагов к Антону. — Нам нужно поговорить, присядь, пожалуйста. Шастун немного напуган и слишком сильно расслаблен после душа, поэтому, не споря, садится на диван. Арсений садится следом, но держа невидимую дистанцию, которую ни в коем случае нельзя нарушить. — Если ты не желаешь вернуться обратно в подвал, то запомни несколько правил. — Ручку с листочком не подгонишь? Надо записать. А то забуду, не дай бог, — щерится Шастун. — Помолчи, — Попов само спокойствие, он годами тренировал в себе выдержку. — Ты можешь свободно перемещаться по дому, но тебе запрещается: портить имущество, издеваться над слугами, выходить на улицу, пользоваться телефонами или просить помощи у кого-то. А также предпринимать какие бы то ни было попытки сбежать, потому что наказание, поверь, будет жестоко. Подвал покажется тебе раем. Антон смотрит на картину Ван Гога на стене. Ту, в которой он две недели назад распознал подделку за минуту. Антон молчит одну секунду, две, пять. Арсений наблюдает за ним. — А дышать-то, блять, можно? — наконец говорит он, и голос его непривычно разочарованный. — Матом ругаться я все ещё тебе запрещаю, Антон. — Арсений Сергеевич. — А? — Идите на хуй. Ну, собственно. От Шастуна другого никто и не ожидал. Только Арсений все равно теряется на пару секунд, а когда пацан встаёт с дивана, Попов действует на автомате, его ладонь сама по себе поднимается, хватая Антона за запястье и возвращая обратно. Вот только Шастун такого явно не ожидал и, пытаясь выкрутиться, в итоге падает прямо на мужчину. Упирается ладонями Арсению в грудь и, пытаясь пристроить свои длиннющие ноги, не находит ничего лучшего, чем сесть мужчине на колени, расставив их по бокам. Арсений вдыхает разнообразные приторные ароматы гелей для душа, которые вылил на себя Антон, а у Антона сердечный ритм сбивается к херам от такой близости. Катарсис просто. Он никогда не видел Арсения так близко. Он и не должен был его видеть так. Шастун пытается исправить эту чудовищную ошибку, пока Попов находится в шоковом вакууме, и предпринимает попытку слезть, но вдруг но, сука, вдруг горячие ладони ложатся на поясницу, не давая отстраниться. Было страшно даже дышать. Кажется, это иллюзия или сон, и одно неловкое движение разрушит это все. Остаётся лишь смотреть в глаза напротив и ощущать под ладонями чужой пульс. Проникая этими самыми ладонями мысленно через рубашку, под самую кожу. Где исправно бьётся чужое сердце. Антон чувствует это, пока руки Арсения хозяйничают на его спине, забираясь под футболку. Шастун не против, Арсений не останавливается. Гладит руками горячую и влажную кожу, заставляя пацана изгибаться, прижимаясь ближе. Когда сил смотреть в глаза напротив не остается — Антон борзеет. Наклоняется к шее мужчины, жарко дыша, но не дотрагиваясь, создавая невидимый ток от нематериального прикосновения. Это почти больно и совершенно точно невыносимо выдерживать. Арсений хочет сказать об этом, но в глотке словно битое стекло и пустыня Сахара в одном флаконе. Он решает по-другому — опускает ладони ниже, медленно ведя их по спине, доходя до копчика. Он чувствует, как замирает Шастун и выдыхает в его шею, опаляя своим дыханием. Руки Арсения сильной хваткой сжимают его ягодицы, через плотную ткань джинс, и это призыв к действию. Антон ведь умный мальчик. Он припадает губами к шее мужчины. Начиная жадно вылизывать ее, опираясь руками о его грудь и сжимая пальцы, судорожно сминая рубашку. Осмеливается оставить парочку засосов, спускаясь ниже, прикусывая ключицы, и жадно стонет, когда рука Попова грубо хватает его за волосы, оттягивая, заставляя оторваться и поднять голову, чтобы в следующую секунду ненасытно и жадно вторгнуться в его рот. Попов облизывает чужие губы. Слегка сухие, с незажившей раной в углу. Он смачивает ее своим языком, глотая привкус металла и стон Шастуна, который отвечает, перемещая свои ладони с груди мужчины на его лицо, хватая того за подбородок и стараясь открыть рот шире, чтобы получить больший доступ. Руки Попова в его волосах сжимаются крепче, не допуская никакого доминирования. Языки сплетаются, хозяйничая в чужих ртах. И это все так грязно, что они оба готовы продать душу, лишь бы это не закончилось. Антон отзывчиво откликается на прикосновения и трогает руками каждый оголенный участок кожи Попова. Таких мест немного, и он стремится расстегнуть пуговицы его рубашки негнущимися пальцами, пока чужие уверенно расстегивают ремень его джинс, стараясь быстрее добраться до стояка. Пошлые звуки, раздающиеся от их поцелуев, выбивают все связные мысли из головы. Дышать носом становится все тяжелее, лёгким нужен кислород, но оторваться от губ напротив что-то из разряда фантастики. Они всего лишь люди, откуда у них такая сила. Антон ощупывает своими тонкими пальцами грудь мужчины, его металлические кольца дисбалансом охлаждают участки горячей кожи. Арсений отрывается первым, глубоким вдохом глотает воздух, даря Шастуну короткие смазанные поцелуи, сумбурно касаясь его щёк, носа, скул, шеи. Снова скулы, надолго задерживаясь на почти сошедшем синяке на ней, и целует так нежно, словно извиняясь за доставленную боль. Антон цепляется пальцами за воротник его рубашки, и он не в состоянии не то что отцепить пальцы, а даже открыть глаза. Он может лишь глубоко и часто дышать, прерываясь на сладостные стоны, потому что другая рука мужчины в его трусах, уверенно проводит ладонью по его члену, неспешно надрачивая. — Сука, Арс ... Он впервые назвал его имя кратко. Арсений снова затягивает Антона в глубокий поцелуй, и сквозь шум в ушах, который пропускает в своём voice-контроле лишь стоны мальчишки, ебанный звук пришедшей СМС-ки кажется чем-то абсолютно ненужным. — Бля, не смотри, — отрываясь, шепчет Антон, Арсений сжимает головку его члена, и парень протяжно стонет, роняя голову на его плечо. — Фильмы, что ли, не смотришь? В такие моменты телефон — главный враг. Там стопроцентно хуйня какая-то. Он шепчет ещё что-то бессвязное. Он, кажется, в шаге от оргазма, поэтому Арс лишь целует его в макушку и усиленно водит ладонью по члену, ускоряя темп. Попов делает резкое движение по всему стволу, и комнату пронзает громкий стон пацана, который заляпывает ему ладонь и ткань рубашки своим семенем. Арсению максимально похуй на это, он лишь хочет, чтобы этот стон запечатлелся в его памяти навечно. Антону нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя. За это время Арсений успевает дотянуться до телефона и открыть мэссэдж. «Блять, Арс, ну камеры же. Совсем пизданулся, перезвони срочно.» Матвиенко идёт нахуй. Настолько, что Арсений хватает Антона за подбородок, приподнимая голову, и шепчет в его приоткрытые влажные губы: — Покажи свой фирменный жест в камеру. Антон смотрит расфокусированно-туманным взглядом, но смысл сказанного до него доходит, и он, улыбаясь, поворачивается к камере, показывая средний палец. — Молодец, мальчик, — Арсений дарит Шастуну прощальный поцелуй в губы, практически целомудренный, и аккуратно спихивает его с колен, поднимаясь с дивана. — У тебя стоит. Могу помочь, — хрипло, сексуально и деланно-равнодушно говорит Антон, заправляя член обратно в штаны. Арсений лишь слабо качает головой и спешит к выходу. Нужно ещё добраться до своей комнаты, подрочить на светлый образ чертового пацана, принять душ, переодеться и наведаться к лучшему другу, который внезапно оказался вуайеристом. — Арс! — мужчина останавливается буквально у выхода. — Я типа все ещё тебя ненавижу, окей? Арсений не оборачивается, просто кидает такое же счастливое «окей» и выходит, пряча улыбку. В конце концов, будущие разборки с Матвиенко того стоят. Ведь он теперь просто «Арс» для Антона, и это ли не лучшая награда.***
Шастун делает ход конём и растеряно чешет щеку, вызывая на тонкой коже лёгкое раздражение и покраснение. Дядя Витя снисходительно качает головой и в сотый раз пытается объяснить Антону правила игры в шахматы. Шастун в сотый раз кивает, излучая самоуверенность, говорит: — Да понял я, понял. Играем, — и двигает «коня» левее. — Конь ходит буквой «Г», Антон. — На хуй этот конь идёт, — Шастун бесится, возвращая фигуру на прежнее место, и берётся за «пешку», пару секунд гипнотизируя ее взглядом, надеясь, что та сама подскажет, куда ее поставить. Дядя Витя ждёт, поглядывает периодически на часы и незаметно (как ему кажется) закатывает глаза. — Пешка ходит только вперёд, чего тут думать? — Я вас завтра в покер играть буду учить, посмотрим, как вы запоёте, — обиженно отвечает Антон, ставя пешку на одну клетку вперёд. — Нечего Виктора Павловича портить, — раздаётся насмешливый голос за спиной Антона. — Никакого покера. — Ой, Ань, — отмахивается Шастун, даже не оборачиваясь к девушке и впадая в анабиоз от следующего хитровыдуманного хода противника. — Роль «кайфолома» занята. И явно не тобой. Так что не нуди. — Так, все, Шастун, — старик поднимается со стула, сбрасывая все фигурки с шахматной доски. — Эй! Я ведь уже почти научился! — Антон оскорблён до глубины души, но дядя Витя лишь щёлкает его по носу, улыбается Ане и выходит из комнаты. Аня садится за его стул, напротив Антона. Шастун думает, что сейчас она расставит фигурки и предложит сыграть ему. Но Хилькевич лишь равнодушным взглядом проходится по шахматной доске, Антону и переводит взгляд в окно. — Ты любишь зиму, Антон? — спрашивает она, замирая с мечтательной улыбкой на губах. Антон тоже отворачивается к окну. Там, за окном, выпал первый снег, медленно осыпаясь на землю. Шастун прячет глупую улыбку и отвечает: — Нет. Потому что они не друзья, окей? Аня ему никто, чтобы душу тут ей изливать. Он однажды чуть это не сделал, но то было минутное помутнение, ему простительно. Стресс, бессонница, козерог в созвездии Марса и другие причины, которые в социуме принимаются. — Мне нравится зима, — она неотрывно следит за танцем снежинок, и, кажется, что мыслями она не здесь — она там. Ловит языком снежинки, улыбается первому снегу и наслаждается каждой секундой. — Новый год мой любимый праздник, а твой какой? — Хэллоуин, — отвечает Антон и переводит взгляд в сторону двери, где раздаются размеренные шаги. — А вот и бесы пожаловали. — Я тоже рад тебя видеть, — говорит Попов и галантно кланяется Ане. Граф, нахуй. Пижон высокомерный. В своей этой белоснежной рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами и херовыми идеальными стрелками на выглаженных штанах. В своих этих лакированных начинённых туфлях и с блядским прищуром голубых глаз. А ещё у Попова засос на шее, который он даже не пытался спрятать. Показуху устраивает, ЧСВ повышает. Антона злит каждая секунда, которую он наблюдает за Поповым. Верни мне мой поцелуй обратно, ублюдок. Аня — понимающая. Аня молча встаёт из-за стола и обходит Попова странным полукругом, выходя из комнаты. Что-то сегодня все спешат покинуть общество Шастуна, так и до комплексов недалёко. — Поссорились, что ли? — спрашивает Антон. И тут же думает: а нахуя он это спросил? — Почему? — А как же ваши дежурные каждодневные улыбки? Шастун забивает себе голову всякой дрянью, вроде: почему Аня так напряглась с появлением Арса. Почему Арс такой донельзя довольный. Почему снег выпал в середине ноября. — У кого-то плохое настроение? — по-доброму интересуется Арс и садится в белое кресло в углу. — У Ани? — У тебя. Ха. Пошёл ты, Попов. Вот прям туда, куда тебя наверняка часто приглашают. Возьми себе билет в один конец и больше не лезь со своими вопросами и улыбочками. Нахрен тебя. Изыди, демон. — Ты бы хоть на показуху не выставлял, — говорит Антон и ловит недоумённый взгляд Арса. — Я про шею. Знаете выражение «кот, объевшийся сметаны»? Вот Арсений улыбнулся после этих слов так, словно он был самым толстым и голодным котом в округе, который наконец добрался до жратвы. — Ну вот че ты лыбишься? — Антон, прекрати хмуриться, — Попов встаёт с кресла и подходит ближе. — Хочешь, погуляем во дворе? Да вот ещё. Якшаться со всякими там мужиками наглыми. Ещё и похитителями. Ещё и немножечко психически-неуравновешенными. И еще 98 причин, почему Антон должен ответить:«нет», но Антон отвечает: — Пошли. Арсений протягивает ему руку, и Шаст неуверенно хватается за неё спустя пару секунд бесполезных раздумий. В конце концов, все ошибки которые можно было совершить — он совершил. Одной больше, одной меньше. Арсений тянет его к выходу, вниз по лестнице, крепко держа его руку в своей горячей ладони. Шастун идёт следом послушной марионеткой, но эта мысль не кажется ему противной. Дрянной — да, но не противной. — Любишь зиму? — спрашивает Арсений, забирает из рук служанки шапку и заботливо надевает ее Антону на голову. — Люблю, — отвечает Антон, и они выходят на заснеженную улицу.