***
В полумраке темной квартиры, что освещалась лишь копотью газовых рожков по причине возраста дома, Ошет растекся в кресле, еле удерживая на весу уже в который раз опустевший стакан, в то время как Олин по-прежнему был на ногах. Его напряжение не уменьшилось ни на йоту, а шероховатая ткань на окнах по-прежнему привлекала интерес. Он не видел, как Ошет раскраснелся, расстегнул воротник и ослабил галстук, он бродил по квартире с видом охотничьего пса, взявшего неясный след. В очередной раз пробравшись к окну и боязливо, настороженно заглянув в проделанную им узкую щель между шторами он обежал глазами мрак за окном, отчаянно пытаясь в нем что-то найти. Наконец Олин привлек внимание Ошета. Подобные забавы, казалось бы, уже давно перестали входить в круг интересов последнего, но на этот раз уловленное ухом подвыпившего бормотание не могло пройти незамеченным: — Нет, только не кошки. Не верь им. Их глаза. Их глаза. Они знают слишком много. Ошет с минуту пытался обработать полученную информацию и найти ей достойное объяснение, но вскоре бросил это занятие и лишь тихо вздохнул: — Лучше бы ты выпил… Ошет поднялся, с трудом разрывая контакт мякоти своего тела с мягкостью кресла. Передвигаясь неровно и заторможено — словно импульсы его мозга проходили по нервам с перебоями — направился в сторону Олина, который по-прежнему не отрывал глаз от толщи стекла, отделяющей его от холода осенней ночи, точнее — бледную дыру в полотне иссиня-черного неба. Чем ближе Ошет продвигался к Олину, тем больше ему досаждало полное отсутствие интереса со стороны последнего. Подойдя вплотную к своей цели, Ошет вцепился в предплечье Олина и рывком оттащил того от окна. Олин мотнул головой, попытавшись согнать мнимый сон, и растерянно взглянул на него. Наконец улучив взгляд партнера, Ошет лукаво улыбнулся и потянул его за руку. Смятое чужими пальцами предплечье заныло от давления на напряженные мышцы, его хозяин скривился и попытался выбиться из тисков — настолько слабо и рефлекторно, что жест даже не был замечен Эйстейном, который, зацепив свободной рукой спинку стула и неловко развернув его к себе, хлопком по плечам заставил сесть Олина. К смущению и удивлению последнего, норвежец вскоре опустился на его колени, вопреки ожиданию сделав это едва ли не осторожно. Пер покраснел. Ошет навис над ним, оглаживая плечи и заднюю сторону шеи, и путь, казалось бы, был открыт, но недавний отказ от близости давал о себе знать — теперь Олин боялся прикоснуться к Эйстейну не так, как тот бы принял. В то время как Ошет, без стыда глядя вплотную в его глаза, начал широко и медленно покачивать тазом взад-вперед. Глядя в затуманенные спиртом глаза и ловя тяжелое, горячее дыхание из приоткрытого рта Олин не смог не отозваться на трение сдержанным толчком вперед, а его щеки — принятием более насыщенного оттенка. Дыхание Ошета прервалось тихим смехом, он прошипел: — Забудь о кошках, тупоголовый. Заполучив проблеск долгожданной реакции чужого организма Ошет победоносно прижимается своими губами к губам Олина, делая это чуть более влажно и настойчиво, чем было бы комфортно последнему. Однако, поцелуй — пускай и не тот, о котором мог бы помышлять Пер еще стоя у входной двери — оказался тем самым заветным сигналом, что допустил любое возможное прикосновение к телу Ошета в категорию уместных. Олин хватает Эйстейна за талию, запускает пальцы в мягкость чужого тепла и жадно сжимает ее, кусает за губы — ласково, непринужденно, — отчего из гортани Ошета вырывается глухой, тщательно сдавливаемый, стон. Наконец получив утверждение своей ласки, Олин с ликованием отдается тому, что было давимо им на протяжении всего вечера, тому, что было примножено отвлечением на собственные расследования, что могли бы счесться за помешательство любым его разумным коллегой. Он валит Ошета на пол, слышит грохот — позади падает стул — и тонкий, высокий звук — Ошет вскрикнул от боли в спине, но не обращает ни на одно, ни на другое ни единой толики внимания. Жадно впиваясь в чужие губы Олин самозабвенно приник к телу Эйстейна, пробиваясь тазом между его ног и, казалось бы, вполне мог бы обойтись без избавления от одежды. Агрессивно, вожделенно сминая того в охапку он и думать забыл о том, что под ним находилось живое тело, но Ошет и не подавал признаков недовольства: напротив, его лицо озарилось торжествующей улыбкой — выражением экстаза от получения ожидаемого. Его руки бездейственно легли над головой, все тело было абсолютно расслаблено, глаза плотно закрыты — утеху напарника он принял, словно расслабляющий массаж после долгого рабочего дня. Цепляясь короткими ногтями за бедра, обтянутые черными брюками, Пер чуть отстранился и двинулся ладонями дальше — на их внутреннюю, горячую сторону, а затем скользнул и ниже, заставляя Эйстейна вздрогнуть и со смешком подтолкнуть его в плечо. Не заметив ни вербального, ни тактильного жеста Олин продолжил настойчиво разминать в руках чужую плоть, и тогда Ошет резко дернулся всем туловищем, попутно толкая Пера коленями — от такого Олин встрепенулся и сел, отстранившись от партнера. Глядя в пропитанные непониманием и отдаленной обидой глаза, Ошет тяжело вздохнул и медленно опустил руку на свою ширинку. Холодно чеканя каждое движение, он плавно расстегнулся, словно обучая недалекого юнца обращению с табельным оружием. Внимательно проследив за действиями напарника, будто они и вправду являлись чем-то диковинным и обязательным к запоминанию, Олин отвел взгляд, ощущая себя пристыженно, причем незаслуженно. Но стоило его ребрам получить слабое оглаживание колена напарника, как и сконфуженность, и предшествующий ей толчок обрели форму дразнящей изящности — игривой оттяжки момента. После передышки решив боле не терять ни секунды, Пер грубо перехватил руки Ошета и рывком поднял его, заставив сесть подобно себе. Эйстейн передернулся от неожиданности, но никак не воспрепятствовал рвению партнера — глядя в его глаза уже без малейшей тени улыбки, лишь слабо повел рукой в попытке ослабить болезненное давление. Олин давно таил надежду разглядеть во взгляде партнера малейший проблеск долгожданного тепла, что бывало в нем так отчаянно редко, уцепиться за частицу желанной связи, что была так давно и усердно скрываема ими, а оттого и вовсе перешла в нечто почти несущественное и презримое, боязливо проседающее на самых дальних задворках душ. И теперь, после отрезвляющей заминки, его сердце торжествующе затрепетало: Ошет смотрел на него чисто и искренне, так, как никогда не позволял себе в обществе, и в его глазах отчетливо сквозило тонкое, нежное чувство. Отпустив чужие руки и позволив им лечь на свою грудь, Пер робко подался вперед, вновь соприкасаясь своими губами с губами Ошета. На этот раз поцелуй воздал Перу все, чего тот ожидал: Эйстейн мягко коснулся ладонью его головы, запустил пальцы в волосы, двинулся чуть ближе и пустился в нежный, ласковый танец по чужим губам. На мгновенье отстранившись, Олин уткнулся своим лбом в чужой, блаженно дотронулся кончиками пальцев до щеки Ошета. Вновь посмотрев в его глаза, Пер улыбнулся, а после осторожно коснулся губами скулы, спустился к шее и медленно провел по ней языком, отчего Ошет глухо простонал и обнял его голову обеими руками. Повинуясь поступившему давлению, Олин спустился ниже, прижимаясь лицом сначала к груди, а затем и к животу партнера. Мелко дрожа в насупившей истоме, Пер шумно выдохнул в чужой живот, хватаясь за черный китель, и слабо дернулся навстречу руке, что мягко хлопала его по голове. Ошет терпел минуты искренней близости с любовником лишь из слабости к нему, не видя в них и сотой доли того, что вкладывал Олин. Он выжидал напряженно, дыша тяжело и надрывно. Рука на чужой голове сперва чуть напряглась, затем медленно сжала волосы под собой: терпение Эйстейна лопнуло. Он грубо отстранил от себя партнера, вызвав у того чуть смущенный вздох, и опрокинул на спину, принимаясь проворно и быстро расстегивать медные пуговицы. Олин лежал на спине, растерянно раскинув руки, и широко распахнутыми глазами наблюдал за действиями любовника. Когда с его кителем было покончено, он так же принялся за одежду Ошета, начав бережно распутывать узел его галстука. Грудь Олина уже была обнажена, в то время как Эйстейн лишился лишь галстука, ласковой лентой скользнувшего с его шею и неторопливо наматывающегося на ладонь Пера. Ошет усмехнулся. Его губы впервые за день дрогнули в беспечном, легком жесте; он резко отстранил руки Олина и отвел их вверх, придерживая одной своей рукой, в то время как вторая начала молниеносно выталкивать пуговицы из петлиц его формы. Эйстейн склонился к лицу Олина, сидя на его бедрах. Он смотрел в его глаза задорно, словно мальчишка, пока один за другим скидывал себя барьеры должностной службы. Пер тихо взвыл от такой сладкой пытки, ощущая, как в глубине нутра начинает клокотать пылкая, опустошающая страсть. Он без труда вырвался из лишь формального хвата рук Ошета и, схватив его за голову, резко потянул на себя. То, что должно было завершиться поцелуем обернулось болью, обжигающей в губах и тянущей в носу. Ошет зашипел и отшатнулся, схватившись за переносицу, в его взгляде на любовника зарделась обида. Олин привстал и беспомощно протянул к нему руку, но после потупил взгляд и опустил голову. Ошет с минуту глядел на партнера, всем своим видом напоминавшего то ли побитого пса, то ли брошенную на тротуаре игрушку. Его обида постепенно перешла в жалость, и тогда он снова приблизился к нему, без лишних слов подныривая к шее и оплетая плечи руками. Олин не раскрывал глаз, слепо подаваясь на ласку; в который раз он решал для себя, что контроль в отношении близкого был важнее контроля при служебном обязательстве, и который раз срывался, забывая о негласно данном обещании. Он причинял боль всегда, причинял ее без малейшего сожаления и угрызения, но та боль, что он причинял любовнику, стократно отдавалась в его сердце. Ошет знал. Он не мог не подмечать реакции того, с кем проводил дни и ночи уже не первый год. Пускай он и не мог подметить каждый маневр душевного состояния своего партнера, он знал, когда ему бывает погано, но не знал, как исправить это. Покрывая поцелуями кожу любовника он просил дать ему шанс исправить чужую ошибку, пускай в глубине его души и жило предчувствие новой. Олин упал. Упал в забвение, позволяя чужим губам обводить обтянутые белой кожей мышцы, упал, вновь разрешая опрокинуть себя на спину и проникнуть ладони за ремень брюк. Он перестал сопротивляться, и все пошло безумно быстро; куда быстрее, чем нужно было ему, но он был счастлив возможности чувствовать тепло и ласку губ и рук. Когда его форменные брюки были стянуты и отброшены, Олин наконец распахнул глаза для того, чтобы взглянуть на любовника. Эйстейн вновь навис над ним, в его глазах горели готовность и жажда к пониманию. И Пер был тронут, искренно тронут тем, что увидел в чужом взгляде, а оттого мягко, робко потянулся к нему в благодарности. Губы Олина нежно коснулись чужой шеи, и Ошет издал тихий, поощрительный стон. Тогда Пер начал целовать его увереннее, прихватывая губами кожу и беспорядочно касаясь ее языком. На это Эйстейн вздрагивал всем телом, судорожно хватаясь за тело под собой, и тем самым распаляя огонь любовника. Гул в ушах Олина нарастал. Он не заметил, как его зубы начали терзать чужую плоть. Он не заметил, как они вошли в нее. Он не услышал крика Ошета. Когда Эйстейн вновь отпрянул от Олина, тот не срезу понял, в чем дело. А потом ощутил привкус железа во рту. После того, как Пер поднес руку к губам, воздух из его легких выбило сильным спазмом. Он увидел на ладони пятна крови. До Олина начал постепенно доходить скулеж Ошета. Эйстейн схвалился за шею, сквозь его пальцы тонко сочился исчерна красный шелк. Он старался не смотреть на Олина, старался забыть о том, что он находится на расстоянии шага от него, потому как в его глазах больше не оставалось ни тени обиды или жалости: в них горела ярость. Пер подал голос. Он начал говорить бессвязно, запустив руку в волосы и сжав ее до побелевших костяшек, его глаза беспорядочно заметались по полу. Эйстейн тихо зарычал, наконец взглянув на мужчину. Он отнял руку от своей шеи и ударил Олина по щеке, оставляя на ней пять кровавых следов своих пальцев. Ошет замер, глядя на чужое лицо с приоткрытым ртом. Олин снова закрыл глаза и поник плечами, беспомощно опустив руки. Ошет молча встал и медленно, словно в горячке, поплелся в спальню. Обрабатывать полученную рану или убрать в комнате ему не хотелось, ему хотелось лишь заснуть и проснуться в другом месте, другим человеком с другой историей и жизнью. Он лег на кровать и отвернулся к стене, не в силах сомкнуть глаз. Он не знал, что значило произошедшее, но знал, что произошло что-то страшное. Спустя пятнадцать минут Эйстейн услышал, как Пер вошел и лег рядом. Он закрыл глаза.***
Эйстейн проснулся один. Простыни на месте Пера были смяты. Он сонно улыбнулся, но воспоминание о вчерашнем отозвалось острой болью в шее. Корки крови на ней стянули кожу, и Ошет поморщился. Он лениво поднялся и подошел к окну. За ним стоял туман, начинало светать. Эйстейн пару минут задумчиво вглядывался в пространство за окном. Произошедшее повисло на нем мертвым грузом; он непременно хотел увидеть Олина и узнать, что творится у него на душе, но сперва решил привести себя в порядок. По пути в ванную он заметил что-то на подушке Олина. Подойдя к кровати он поднял находку, что при рассмотрении оказалась чистым куском кости, и увидел в этом очередную выходку его любовника. Ошет улыбнулся: отчего-то на этот раз ему было приятно вновь увидеть Пера таким. Он быстрым шагом направился в ванную, с блуждающей улыбкой играя найденным осколком кости. Дверь была приоткрыта. Свет зажжен. Ошет почувствовал, как в его сердце нарастает беспокойство. Подтолкнув дверь ногой, он замер. Его лицо побелело, но в глазах не было ни грамма удивления — только тихая, мертвая скорбь. Днище ванной было заполнено густой багряной кровью, в углу свернулось тело. У Ошета не было никаких сомнений — он и раньше находил мертвецов. На желтоватом кафеле почерневшими буквами было выведено: «Прости за всю эту кровь»