IAMX «Avalanches»
Сотни разноцветных вспышек салютов разлетались над улицами, накрывая собой всех тех, кто до сих пор не спал и не собирался ложиться. Ночь была такой светлой из-за множества огней, что хотелось остаться вне стен дома прямо до того самого момента, пока все великолепие не начнет угасать. Женщина неслась мимо узких улочек, рассчитывая, как бы поскорее оказаться в недавно примеченном месте. Спустившись по грязной лестнице с местами обвалившимися ступеньками, она завернула к переулку, соединявшему два высоких дома, не освещаемому даже фонарями. Всучив малышу, что все время болтался на руках, маленькую бутылочку с какой-то жижей, женщина опустила его на сложенный в несколько раз картон, на который накинула крохотный плед. Мальчик смотрел на нее своими огромными глазами и не понимал, что же случилось. — Прости, золотце, — женщина погладила сына по щеке, — но маме сейчас так тяжело. Я вернусь за тобой, просто подожди. Ребенок вертел в ладошках бутылку, наблюдая, как мать, поднявшись, попятилась обратно к той дороге, с которой свернула сюда, переходя на бег. Он просто смотрел, наслаждаясь желтыми резиновыми ручками бутылочки, что так смешно изгибались в маленьких пальчиках. Ночь была теплой, а высота зданий не позволяла ветру забраться и проползти по улочкам, тревожа слетавшие с кирпичных стен листы объявлений. Один из таких угодил прямо под ноги вышедшей покурить молодой леди, нагло приземлившись прямо на лакированные туфли. — Что еще за черт, — девушка попыталась смахнуть лист, но тот, прилипнув к капрону колготок, не желал покидать уютное местечко. Нагнувшись, юная особа приметила какое-то движение недалеко от паба и направилась в сторону крохотного объекта, коим оказался мальчишка, сидевший на пледе и рассматривающий яркую бутылочку в собственных руках. Девушка потушила сигарету о стену и присела рядом с малышом, рассматривая его. — Хей, кто это у нас тут? — Спросила она, обращая на себя внимание ребенка. — Бросили тебя, что ли, мелочь? Ну и денек, да? — Он только лупал глазами, ерзая на месте. — И что мне с тобой делать, маленькая катастрофа? Оглянувшись в поисках возможных матери или отца, хоть кого-то, девушка не обнаружила никого. Переулок был абсолютно пуст. Скинув с плеч чей-то пиджак грубого кроя, леди накрыла им мальчика и, забрав бутылочку, потрясла ее, а после, окрутив крышечку, принюхалась к содержимому. — Фу, что за мерзость? Ты и правда будешь это пить? — Малыш изучал незнакомку без лишних звуков. — Имя твое мне спрашивать бесполезно, да? Ну и черт с этим именем. Глазищи, как у олененка, вот и буду тебя так звать. Лу. Девушка подняла мальчика вместе с пледом, на котором он сидел, и двинулась к пабу, надеясь отыскать там хоть что-то схожее с обычным молоком. Все подруги, увидев лупоглазого мальчишку, тут же потянули к нему свои клешни и закидали леди вопросами по поводу его будущего и всего прочего. Отвечать ей было нечем, поэтому вступился ребенок, пронзительно завизжав на всю комнату.***
— Бин, убери его оттуда, сколько можно, — мужчина выглядел разозленным. — Конечно, господин, — девушка поклонилась и влетела в комнату, где мальчик, прыгая на кровати, скрытой струящимся к полу балдахином, заразительно смеялся. — Лу, слезай быстро. Заметив серьезное выражение лица, Лухань сразу же спрыгнул с кровати и смял в ладошках подол рубашки. Фан Бин ухватила его за шею и вывела из комнаты, преследуемая пристальным взглядом владельца хостела. Они жили здесь, на цокольном этаже, уже добрых восемь лет, за которые Хань примелькался не только персоналу, но и приходившим клиентам, приносившим ему сладости или новые игрушки, коими была завалена вся комната. Огромные глаза мальчишки и его кукольная внешность вызывали у молодых особ дикий восторг и умиление, отчего они уводили его к себе, чтобы закормить и потискать от души, выспрашивая всякие глупости и доплачивая за дополнительный час пустой болтовни. Хозяин был непреклонен и не позволял ребенку носиться по иногда пустующим коридорам, а также шуметь, мешать работникам и лазить на кухню. Но сам же трепал густые мягкие волосы, когда Хань, словно котеночек, ластился к нему, выпрашивая дополнительный выходной для Бин, чтобы погулять по ночному Пекину. Девушка, забравшая его из лап пустой улицы, стала самой настоящей сестрой: ей было всего восемнадцать, когда бумажка, удачно прилипшая к ноге, свела ее с Олененком, изменившим жизнь на корню. Она заботилась о нем, как о родном брате, учила тому, что сама знала, а потом даже отдала в школу, чтобы мальчик смог общаться со сверстниками и узнавать все новое без препятствий. Не было понятно, когда у Ханя день рождения и какое же его настоящее имя. Но все звали его Луханем, а день рождения праздновали датой, в которую состоялось знакомство с Фан Бин. Мальчик всегда был одет с иголочки и научен манерам. Он ложился спать вовремя и не капризничал без повода. Все задаваемые им вопросы находили ответы. Но была в хостеле одна комната, в которую его никогда не пускали, и даже Бин старалась уводить его от деревянной лакированной двери, затыкая рот ладонью, чтобы не прозвучал очередной вопрос. В десять лет хочется раскрыть все тайные шкатулочки. А приходившие посетители и клиенты только подогревали интерес ребенка. Молодые мужчины и одетые в яркие блестящие платья женщины запирались в тайной комнате на целую ночь, прихватывая с собой ведерко со льдом и целый поднос еды. Могли ли они там жевать до самого утра и смотреть фильмы с плохими словечками? Вполне, почему нет? Иногда одинокие дяди приглашали покушать кого-нибудь из персонала, отчего девушки начинали светиться. Наверняка, их ждал ужин от пуза.***
Самый красивый костюм висел на вешалке, лацканами поблескивая в свете настенной лампы. Хань поправлял манжеты рубашки и смотрел на собственное отражение: легкий макияж и небрежно уложенные волосы только украшали свежий образ, необходимый для сегодняшнего выхода в свет. Именно этим вечером юноше позволится встать в ряды сотрудников хостела и приступить к своим непосредственным обязанностям. Нарушая тишину комнаты, Бин ворвалась и сразу же рухнула на кровать, не замечая брата. Ее платье было слишком коротким и открывало большую часть тела, испещренного алыми и синими пятнами то тут, то там. — Бин? — Юноша подбежал к сестре, переворачивая ее к себе лицом. Та попыталась закрыться одеялом, не ожидая встретить брата в столь ранний час в комнате. Но ее попытки были остановлены грубой хваткой Ханя, что тут же надавил на один из алых следов под шеей, вызывая ответную реакцию в виде тихого шипения. — Он бил тебя? — Юноша видел, как пришедший мужчина уводил Бин в тайную комнату несколькими часами ранее, но тогда она выглядела опрятно и мило, а сейчас так, словно подверглась нападению дикой собаки. — Никто меня не бил, Солнце, — девушка тепло улыбнулась, — ты собрался? — Почти, как видишь. Лухань слез с кровати, отпуская разморенную сестру и позволяя ей завернуться в покрывало. Одна прядь волос выбилась, из-за чего пришлось вновь воспользоваться лаком, юноша цокнул языком и закатил глаза от недовольства. — Хей, выглядишь великолепно, — Бин наблюдала за тем, как братец застегивал нижнюю пуговицу идеально отутюженного пиджака. — Естественно, — Хань ухмыльнулся и вышел, махнув на прощание. До назначенного хозяином времени оставалось еще около получаса, поэтому юноша зашагал в противоположном от нужного направлении, минуя длинный коридор и оказываясь напротив знакомой и неизвестной двери. Та пропускала сквозь щелочку немного света из коридора внутрь. Надавив ладонью, Лухань толкнул массивную дверь и замер на мгновение: все окна были занавешены тяжелыми плотными шторами, на полу, в длинном ворсе мягкого ковра запуталось алое пятно от, видимо, пролитого вина; чужая одежда небрежно валялась на кресле, простынь на кровати с резной металлической спинкой была измята, подушки хаотично покоились в разных углах. — Заблудился? — Возникший сзади мужчина напугал юношу, отчего тому пришлось сделать шаг вперед, лишь бы не наткнуться спиной на незнакомца. Хань узнал в нем того самого клиента, с которым уходила Бин: высокий, широкий, словно шкаф, в расстегнутой рубашке и темных брюках, босой, с мокрыми короткими волосами. Он не выглядел устрашающим, но Лухань просто для подстраховки отошел на несколько шагов в сторону, загоняя себя в ловушку. — Я видел тебя здесь раньше, — дверь захлопнулась, комната окунулась в темноту, — разве подобает столь прекрасному и нежному созданию пылиться в таком месте? — Тихие шаги ощущались каждой клеткой. — Знаешь же, чем занимаются все твои здешние подруги? Лухань пятился, понимая, что сбежать ему не удастся, не сейчас точно. Мужчина, подойдя вплотную, навис над хрупким телом, сразу же касаясь горячими руками лица и поднимая его чуть вверх, хотя глаз все равно нельзя было разглядеть из-за темноты. Из-за тяжелого дыхания грудь то поднималась, то опускалась. — Подаришь мне себя? — Мужчина наклонился совсем низко. — Я дам тебе все, что попросишь. — Все? — Хань не чувствовал страха или отвращения, напротив, только исходящую силу и жар. — Все, что захочу? — Абсолютно, — ладони замерли на плечах, укутанных в пиджак. Юноша улыбнулся и вновь попятился, чтобы, почувствовав коленом кровать, повалиться на нее вместе с тяжелым телом. Закинув руку за голову, Хань кое-как нащупал выключатель крошечного светильника, что висел у изголовья, и щелкнул, вводя мужчину в ступор. Поднимаясь и параллельно стягивая рукава пиджака, Лухань сразу же, как только оказался на ногах, расстегнул две верхние пуговицы рубашки, оголив ключицы. Он видел, как тяжело вздыхал мужчина от каждого его движения, наслаждаясь собственной игрой. Обернувшись к двери, юноша почти пропел: — Я хочу, чтобы Вы на меня смотрели. Он уверенной походкой направился к выходу, вновь набрасывая на плечи пиджак и тут же исчезая в свете коридора, оставляя мужчину совершенно разочарованным, но жаждущим. Это то, чего так хотел юноша: чужого желания, внимания, любви, пусть даже плотской. Он знал, для чего девушки из персонала уходят в темную комнату; знал, но впервые сам захотел оказаться там. В пятнадцать все желания меняются на корню.***
— Объясни мне, почему? — Бин бежала, волоча за собой простынь, что из-за дождя моментально тяжелела и облепляла обнаженное тело. — Я сказала тебе остановиться и объяснить мне! — Потому что я так хочу, ясно?! — Сорвался на крик Лухань, останавливаясь и поворачиваясь к сестре. — Я хочу свалить из этой дыры раз и навсегда! Мне осточертели эти занудные тетки со своими проблемами, эти бесконечные приказы и старое шмотье. Я хочу увидеть мир, гребаный мир, который будет любить меня. — Лу, ты болен, — Бин искренно хотела, чтобы брат остановился. — Я хочу, чтобы все узнали о моей болезни. Все, каждый человек на моем пути. Все они будут любить и ненавидеть, хотеть и восхвалять меня. Вот то, что мне нужно. А не твоя забота и упреки в каком-то «не таком» поведении. Я уникален, я достоин внимания! Бин растеряла сноровку за последние несколько лет: она совсем не заметила, как мальчишка стал упрямым юношей с гордо расправленными плечами и высоко поднятой головой. Он перестал слушать то, что ему говорили старшие, бил посуду и истерил без повода; словно взрослел в обратном направлении — послушный в детстве и взбалмошный донельзя теперь. Хань чувствовал тревожность, когда оставался в одиночестве, начинал расчесывать ладони и запястья, поднимаясь все выше по рукам. Месяц за месяцем, год за годом, юноша отдавался без разрешения клиентам, которые восхищались его утонченной красотой, не стыдясь обнаженного худого тела. Он любил себя и боялся одновременно: то, что расцветало снаружи, гнило внутри, растекаясь ртутью по венам и вызывая адский зуд. Временами на его руках не оставалось живого места, вся кожа пестрила царапинами и красными полосками от ногтей, местами с кровоподтеками. Бин видела то, с какой яростью брат раздирал кожу, смачивая ее текущими из накрашенных глаз слезами, не зная, что делать. Юноша был болен собой, своим желанием быть прекраснее, быть замеченным. — Пожалуйста, Лу, вернись домой, — Бин сжимала спадающую простынь, надеясь на снисхождение брата. — Это не мой дом. Больше никогда им не будет. Дождь сразу же стирал следы с асфальта, размывая силуэт и не позволяя разглядеть направления уходящего Ханя. Стоя посреди улицы, Бин чувствовала только опустошенность, брошенность. Все, что она делала для этого юнца последние шестнадцать лет своей жизни, улетело в пропасть, протянулось шлейфом и оборвалось где-то на середине. Он даже не сказал «спасибо». Хотя, может, и не стоило? В ту ночь он не умер бы от холода, а утром его мог подобрать кто-угодно, забрать себе и не растить во вседозволенности. Не будь сердце Бин таким большим, она бы сейчас не стояла здесь, видя и ощущая, как теряет жизнь. Лухань не бежал, хотя его куртка промокла до самой футболки, а футболка — до кожи, соприкасаясь и плотно обхватывая. Вымытые ливнем улицы пахли свежестью и пустотой: гудящие машины словно замерли в одночасье, позволяя шуму падающих капель властвовать. Не зная дороги, юноша пересекал перекрестки и думал только о том, что хочет исчезнуть вместе со всем миром, не оставляя никого. Кожа снова зудела, требуя прикоснуться и расчертить узоры. Сжав руки в кулаки, Хань уставился в небо, позволяя холодному потоку, рвущемуся сверху, смывать краски с глаз, губ и скул, превращая их в одно безобразное пятно. Он стоял так, пока машины не начали гудеть, заставляя уйти с дороги. В другом городе, возможно, и в другой стране, его никто не знал, тем более, не ждал. Так и лучше, можно было на чистом развороте книги поставить новую жирную печать, позволяя себе плакать и смеяться столько, сколько вздумается. Отдавать свои чувства незнакомым людям, пусть считают чокнутым. Пусть считают сумасшедшим, это не имеет никакого значения. В семнадцать жизнь только начинается.***
Толстосумый мужик, чьи губы, измазанные жиром, утирала девица в до безобразия открытом платье, довольно кряхтел, одним жестом подзывая к себе Ханя. Тот модельной походкой направился к столу, взмахивая волосами и, остановившись, сделал поклон. Богач приказал сидевшим напротив гостям подвинуться, освобождая место для хрупкого тела. Беседа, длившаяся почти двадцать минут, изрядно утомила Лу, но он не мог уйти без разрешения, всячески привлекая внимание сидящих рядом девушек и юношей своими вздохами и хлопаньем накрашенных ресниц. Он сразу же приметил тех, кто положил на него глаз, отвечая взаимностью и стараясь придвинуться ближе. — Пойдешь с нами, — закончив с беседой, заявил пузач, поднимаясь и обвивая толстой лапой талию сопровождающей его девицы. — Прошу меня простить, — администратор, стоявший, как оказалось, уже несколько минут позади, двинулся вперед, — но я вынужден попросить Вас выбрать кого-нибудь другого. Молодой человек сегодня уже занят. Конечно, Ханя никто не предупреждал, но отказать такому богатому клиенту могли здесь только в одном случае: если приходил особенный человек. Этот человек не называл своего имени и никогда не брал Луханя для развлечений; просто беседовал с ним какое-то время на отвлеченные темы и уходил, ничего не говоря на прощание. Возвращался, когда хотел. Он не был стар и груб: молодой холодный мужчина, даривший Ханю особенное внимание, которого тот хотел. Пару раз он просил разведать кое-что у неназванных посетителей, и Лу с удовольствием добывал для него информацию, не прикладывая особых усилий, принимая благодарности. Насчет этого вечера юноша не ошибся: знакомый незнакомец и правда стоял около главного входа в обеденный зал, сунув руки в карманы выглаженных брюк. Подталкиваемый администратором, Хань пошел в его сторону, вихляя тощими бедрами. Незнакомец поднялся на второй этаж, сразу же сворачивая в одну из комнат и жестом приглашая юношу. Все здесь было точно таким же, как и в остальных номерах этого этажа: убрано, чисто, пахнет лавандовым маслом и коричными палочками. Вот только именно в этом номере, стоя на коленях на голом полу, снизу вверх на Ханя смотрела женщина, чей рот был заткнут какой-то тряпкой. Мужчина, вытащив откуда-то из-под одежды револьвер, приставил его к виску женщины, будничным тоном спрашивая: — Узнаешь? — А должен? — Хань подошел ближе, замечая заплаканное лицо. — Это твоя мать. Лухань почти не поменял выражения, но слегка напрягся, пытаясь уличить сходства во внешности. Он не помнил мать детально, потому что та бросила его в слишком раннем возрасте, но разукрасить в голове мутный образ мог. Женщина и правда была похожа на него глазами и линией носа, общими чертами. Но это не делало ее кем-то особенным. Он ее не знал. — И что? — Это она была той, о ком я просил разузнать в последний раз. — Зачем мне знать это? — Она дорога тебе, Лухань? — Мужчина смотрел на него со всей серьезностью. — Я ее знать не знаю, так с чего бы? — Эта женщина родила тебя. И обещала однажды вернуться за тобой. — Пусть так, я на свет не просился. И не собираюсь считать матерью человека, бросившего меня и находившегося «в поисках» двадцать с лишним лет. Я знаю цену себе, поступкам и словам, в отличие от некоторых. — Не боишься, что пристрелю ее? — Не боюсь. Стоило юноше произнести эти слова, как комнату оглушил выстрел, и тело женщины свалилось на пол. Мужчина вернул револьвер на место и, вытерев ладони платком, протянул одну Ханю. — Ким Чунмен. Надеюсь на сотрудничество.***
В освещенной едким зеленым светом светодиодных лент комнате на низком кофейном столике валялись откупоренные бутылочки, ватки и пластыри, пока Лу забинтовывал в очередной раз разодранные руки и матерился про себя. Он почти закончил, как в дверь громко постучали. Забыв закрыть крышечку на упаковке с мазью, Лухань открыл барабанящему, узнав выглядывающий из-под глубоко натянутого капюшона нос. — Ну, чего тебе? — Хен, я опять вляпался, — Сехун бесцеремонно плюхнулся в кресло, сразу же оголяя руки, спрятанные прежде в карманы. Рукава джинсовки и толстовки были перемазаны кровью, сползавшей пятнами по запястьям и пальцам, запекшись под ногтям. Вздохнув от безысходности, Хань выудил из-под столика пластиковую коробочку с медикаментами. — Спрятал тело хоть, чудо? — Не успел, но никого поблизости не было, так что порядок, — О пытался закатать рукава, стараясь при этом не запачкаться еще сильнее. — А ты? Опять чесался? — Не твое дело, — после грубого ответа последовал не менее грубый жест с прикладыванием смоченной в чем-то вонючем ватки к порезу между средним и безымянным пальцами. — Зачем сюда приперся? Бар для таких вещей есть. — Он закрыт сегодня, вообще-то. И чего ты злишься? Рад же, что я заглянул. — Нихрена подобного. Сехун улыбнулся, замечая дрогнувшую руку хена, когда тот смазывал ранку. Бар был открыт, на самом деле, но Хань так долго не появлялся на горизонте, что Сехуну пришлось извазюкаться в бэкхеновском тазике с очередной кровавой тушкой, чтобы навестить этого странного человека, до чертиков любящего внимание.